Сказания о белых камнях

Сыновья великого Всеволода

К северу и северо-западу от Суздальского княжества находилось сильное и богатое государство — Господин Великий Новгород. Правили там знатные бояре и их боярское вече. Выбирали они такого посадника, чтобы выполнял их боярскую волю, а князьям построили палаты не в самом городе, а на другом берегу Волхова. И служил князь Новгороду лишь военачальником — полки в бой водил. Никакой власти над новгородцами у него не было. Коли не нравился князь боярам, они его изгоняли и призывали другого.

Все годы своего долголетнего княжества домогался Всеволод положить под тяжелую руку Новгород. Случалось, что княжили там сыновья Всеволодовы — то старший, Константин, то третий сын — Ярослав, а то и предпоследний — Святослав.

Всеволод продолжал политику старшего брата, Андрея, но он помнил и о его неудачах, а потому действовал осторожнее, осмотрительнее, случалось, ссорил князей между собой, а сам в стороне оставался.

Лелеял он в своем сердце думу Андрея — создать на севере Руси единое и великое Новгородско-Суздальское княжество. Были у него и в самом Новгороде сторонники из простого народа, из посадских ремесленников. Кое-кого из бояр сумел он подкупить подарками да посулами. Те, кто держал руку Всеволода, полагали, коли сольются Новгородские земли с Суздальскими в единое и могучее княжество, то не посмеют иноземные враги напасть на Новгород, и, значит, жить станет легче и спокойнее, да и знатным боярским родам меньше воли останется.

Всеволод то в мире жил с новгородскими боярами, то ссорился с ними, но, когда враждовал, ни разу дальше Торжка не водил свои полки. А через пограничный Торжок шел в Новгород торговый хлебный путь. Отсюда и название города — Торжок. Как захватывали его суздальцы, так новгородцам туго приходилось, и, если не хотели они мякиной и лебедой питаться, склоняли свои головы перед Всеволодом и принимали князя, угодного ему.

В 1210 году, когда княжил в Новгороде малолетний сын Всеволода Святослав, чуть не каждый день собиралось боярское вече перед Софийским собором. Понимали бояре, что Всеволод замыслил, вмешиваясь в их дела, и решили позвать другого князя, умудренного в ратных делах, зрелого возрастом мужа.

В недальнем малом городке Торопце сидел князь Мстислав по прозванию Удалой. Его отцом был тот самый Мстислав Ростиславич Храбрый, который когда-то обрил голову послу Андрея Боголюбского, а потом разбил его войско под Вышгородом.

Воинского пыла у Мстислава Удалого было еще больше, чем у его отца. Где разгоралась усобица между князьями, туда скакал он со своей дружиной, помогал одному князю, нападал на другого и с богатой добычей возвращался в свой Торопец. Крови русской пролил он немало, а с иноземными врагами не приходилось ему воевать.

Вот этого беспокойного князя и решили позвать к себе новгородские бояре. Направили они тайно посла к нему.

Мстислав тотчас же явился в Новгород. Мальчика-князя Святослава взял под стражу, а дружину его приказал перевязать…

Всеволод был уже не тот, что в прежние годы. От старости, от многих беспокойств часто хворь на него нападала.

С большой неохотой собрал он войско и двинулся на Новгород. Как дошел до Торжка, так вступил с Мстиславом в переговоры и кончил их богатым свадебным пиром. Женил он третьего своего сына Ярослава на Мстиславовой дочери Федосье. Мстислав остался княжить в Новгороде. Обе стороны отпустили пленников.

Это примирение, конечно, было неудачей Великого Всеволода. От огорчения он совсем заболел и понял, что пришла ему пора помирать.

Не раз беседовал он со своими ближними людьми, с епископом Иоанном, с другими духовными пастырями. А разговор был у них один: кому завещать великокняжеский стол.

Все они хорошо знали, каким был старший сын Всеволода, Константин. Не походил он на отца ничем, да и княжеского ничего в нем не замечалось.

Совсем юному отдал ему отец в удел город Ростов. И привык там жить Константин, построил себе дворец, многие церкви. И боярам он не перечил судить да рядить, как хотят на своем боярском вече, а все дни проводил за чтением книг. Вместе с епископом Ростовским Кириллом основал он первое в Суздальской земле училище. Откуда могли — доставали они книги, посылали грамотеев во все города их переписывать.

Верно, о ту пору безвестный богомолец и принес в своей котомке в Ростов список «Слова о полку Игореве». Потом одни усердные люди его переписывали, другие читали, вновь переписывали. В конце XVIII столетия один из этих списков был найден недалеко от Ростова в Спасо-Преображенском монастыре города Ярославля.

Во время княжения Константина случилось в Ростове несчастье — обрушился, простояв немногим более сорока лет, Успенский собор, выстроенный зодчими Андрея.

Начали строить в Ростове новый собор и строили его много лет. Каким он был — мы не знаем. До нашего времени дошел только его фундамент, на котором в разные века еще трижды возводился следующий собор; тот, что сейчас стоит, относится к XVI веку. От времен Константина сохранились на его кованых дверях лишь две медных львиных головы с кольцом в пасти — дверные ручки, переставленные с первого собора.

Ни одна из церквей, что построил Константин в Ростове, ни его дворец не уцелели; и где они стояли — тоже неизвестно. Случайными раскопками найдены были два белокаменных льва, больше на собак похожие и не очень умело вырезанные. Хотел, видно, мастер изобразить тех львов свирепо оскалившимися, а получились добродушно открытые пасти с вывалившимися толстыми языками. Возможно, эти львы лежали у входа в известную по летописям Константино-Еленинскую церковь и служили неусыпными стражами.

Летописи упоминают о церквах, построенных при Константине и в соседнем, принадлежавшем ему Ярославле. До 1937 года там стоял на старом фундаменте Успенский собор XVII века. При его разрушении в котловане нашли резную белокаменную львиную маску — еще одно свидетельство деятельности князя.

И знаменитая библиотека Константина и библиотека епископа Кирилла — а там насчитывалось свыше тысячи томов — исчезли, сохранились лишь позднейшие списки с тех рукописей.

«Князь пекыйся день и нощь… о создании прекрасных Божиих церквей и многы церквы въображая чюдными воображении святых икон, исполняя книгами и всякыми украшении» — так говорит о Константине и его исчезнувшем художественном богатстве летописец.

Любил князь науки и искусства. Но мог ли такой князь, слабый духом и плотью, кем руководили епископ Кирилл и властолюбивые бояре ростовские, мог ли он нести на своих некрепких плечах тяжкую ношу великого княжения, притом не в Ростове, а во Владимире?

Так, чувствуя приближение смерти, в тревоге спрашивал Всеволод епископа Иоанна и самого себя.

И еще тревожило его: доблести воинской не было в Константине. А что, коли вынет меч из ножен беспокойный сосед — Мстислав Удалой и поведет новгородцев на Суздальскую землю? А рязанские князья, словно хищные лисы, из-за Оки высматривают да ждут. Позовут они половцев и следом за Мстиславом бросятся жечь города и веси суздальские. А там дружины болгар поволжских приплывут на ладьях…

Вызвал Всеволод сына из Ростова и сказал, что хочет завещать ему великокняжеский стол, но чтобы жил он во Владимире, а Ростов передал бы брату Юрию.

По совету ростовских бояр ответил Константин, что хочет княжить и в Ростове и во Владимире, но жить останется в Ростове, где столько создал он красоты белокаменной.

Не по сердцу пришелся Всеволоду такой ответ сына. Не мог он желать, чтобы рушилась вся та мощь, все то богатство, что брат его Андрей и он сам за долгие годы умножали, отдавая первенство Владимиру перед Ростовом.

Но ведь Константин был его старшим сыном, ему по праву первородства принадлежал великокняжеский престол.

Созвал Всеволод по совету епископа Иоанна первый на Руси Земский собор. Прибыли во Владимир со всего княжества бояре многих городов и волостей, духовные пастыри, дворяне. Всеволод позвал и первых людей из купцов, из посадских и ремесленников.

Собрались в Успенском соборе, точно на богослужение. Шесть сыновей Всеволода встали впереди других. Епископ Иоанн отслужил молебен.

Поведал Всеволод собравшимся, какие слова сказал ему старший сын, и спросил: как ему быть?

Епископ Иоанн, а за ним и многие другие, поклонившись, ответили:

— Отдай великое княжение второму своему сыну, Юрию.

И все целовали крест за Юрия. Одни по правде, другие из боязни ослушаться Всеволода.

Был Юрий любимым сыном, держал отец его всегда при себе, любил за веселый нрав, но надеялся: молод он еще — с годами образумится.

Третий сын Всеволода, Ярослав, в отца пошел — осторожен и лукав был, никто не знал, что у него на уме. Ему бы завещать великое княжение, да нельзя. Молчальник и книгочей Константин поклонится младшему брату, а если и Юрия великокняжеским столом обойти, пойдет на Руси великая смута.

Сказал Всеволод Юрию и Ярославу:

— Крепко держитесь вместе. Помогайте один другому. И через дружбу вашу будет земля Суздальская стоять как стояла.

Разъехались все, кто приезжал на Земский собор. А спустя немного — 14 апреля 1212 года — на тридцать седьмом году своего княжения умер Всеволод. «И плач был великий», — говорит летописец. Понимали люди, что кончилось спокойное житье.

Похоронили Всеволода в Успенском соборе в аркосолии, возле брата его Андрея. Стал великим князем Юрий. А Константин в Ростов отъехал.

Известный историк С. М. Соловьев так записал о Всеволоде:

«Умирая, он ввергнул меч между сыновьями своими, и злая усобица грозила разрушить дело Андрея и Всеволода».

— Обидели тебя, обошли, — шептали Константину ростовские бояре.

Как ручьи весенние, разлилась тревога по всей земле Суздальской. Меньшие братья — Владимир, Святослав и Иван — держали сторону Константина, а Ярослав примкнул к Юрию. Люди жили в страхе, не знали, что станется с ними завтра, толпами переходили от одного князя к другому. Записал летописец: «Многие люди сюду и сюду отьезжаху мятущеся».

Стекались одни недовольные в Ростов, другие недовольные во Владимир. Дважды собирал полки Юрий, дважды вел их на полки брата Константина. И оба раза дело кончалось миром. Константин уступал и возвращался в Ростов, а Юрий возвращался во Владимир.

Той порой загорелась в землях Галицкой и Волынской усобица страшная меж Ольговичами и Мономаховичами.

Мстислав Удалой ускакал из Новгорода и ввязался в борьбу южных князей.

Оскорбились новгородцы таким его небрежением. Те, кто держал сторону суздальских князей, взяли верх; позвали новгородцы княжить зятя Мстислава Удалого — третьего сына Всеволода, Ярослава.

Думали они, что Ярослав, как в прежние годы все прочие князья, покорно будет исполнять волю их боярского веча. А Ярослав покинул свой Переславль-Залесский, прибыл в Новгород и тотчас приказал заковать в цепи и бросить в темницу двух знатнейших бояр.

С вечем Новгородским Ярослав вовсе не стал считаться и делал, что хотел. Забурлил Великий Новгород. Одного, другого, третьего из Ярославовых дружинников находили зарезанными.

Тогда выехал Ярослав в Торжок, а в Новгород послал верного ему посадника. Дядя его и отец ставили Владимир выше Ростова. Так и он хотел поставить Торжок выше Новгорода, а непокорных взять измором. По примеру отца повелел он не пускать в Новгород обозы и ладьи с хлебом. Начался там страшный голод.

«И бе в Новгороде печаль и вопль», — замечает летописец.

Дважды посылали новгородцы в Торжок послов. Говорили послы Ярославу: «Давай мириться, воротись к нам княжить». Но оба раза Ярослав приказывал бросать тех послов в темницу и не давал никакого ответа.

Тогда измученные голодом новгородцы отправили послов ко Мстиславу Удалому. А он на юге Руси все воевал. Мстислав, недолго думая, покинул своих союзников-князей — пусть сражаются без него как хотят — и прискакал в Новгород.

С молебствием встретили Мстислава новгородцы и во второй раз поставили его у себя князем. Обещал он им не давать их в обиду.

Раньше было — Суздальцы шли на Новгород, опустошали новгородские веси. А теперь Мстислав позвал на помощь псковичей да смолян, собрал войско и, минуя Торжок, прямиком пошел на Владимир.

Знал он, что сыновья Всеволодовы не ладят меж собой, и послал гонцов к Константину, обещал ему поставить его на Владимирском великокняжеском столе.

И полки ростовских бояр во главе с Константином примкнули к полкам новгородским, псковским и смоленским.

Загорелась усобица не на жизнь, а на смерть. Но не сыновья Всеволода — Константин и Юрий — боролись меж собой за власть. И не Мстислав Удалой шел на зятя своего Ярослава. Старая Русь — боярство новгородское, боярство ростовское и их случайные союзники — псковичи и смоляне собрались одолеть новые порядки — соединенные силы князя и городов мизиньных.

Все люди Владимира и Переславля-Залесского, и стар и млад, пошли в поход. К полкам великого князя Юрия и его брата Ярослава присоединился полк брата Святослава и полк города Мурома. А братья Владимир и Иван в борьбу не ввязывались, предпочли дожидаться, чья сила пересилит.

Страшная битва произошла 21 апреля 1216 года на речке Липице близ города Юрьева-Польского.

«Вышли все володимерцы на бой и до купца и до пашенного человека», — говорит один летописец. А другой в ужасе заносит на пергамент: «Поидоша сынове на отца, а отцы на дети, брат на брата, рабы на господину, а господин на рабы».

Ночью накануне битвы братья Юрий, Ярослав и Святослав пировали со своими «младоумными» дружинниками и похвалялись: «Мы их седлами закидаем».

Один старый воин подошел к молодым князьям и такие слова молвил: «Славен Мстислав своей удалью да ратным искусством. Мириться с ним надо, а не проливать зря кровь русскую».

А братья от хмеля «възнесшеся славой». Не послушали они мудрого совета, а, уверенные в своей победе, принялись заранее делить всю землю Русскую промеж себя. Юрий брал себе Владимир, Суздаль и Ростов да еще хотел прихватить отдаленный Галич. Ярославу он отдавал Новгород, Святославу — Смоленск. Ольговичам оставался лишь Киев да Чернигов.

Наутро новгородцы, ростовцы, псковичи да смоляне встали на одной горе, называемой Юрьевой, старшим над всеми их полками был Мстислав Удалой.

На другой горе, Авдовой, подняли свои стяги полки Юрия, Ярослава, Святослава и муромцев. Была меж обеими горами болотистая долина.

Приказали Юрий и Ярослав никого в бою не щадить.

«Да не оставим ни однова живы», пленных «вешати и распинати», а коли князья в плен попадутся, о них собирались «после думати». Не говорит летописец, какие страшные муки им готовили.

А новгородцы сошли с коней, сняли сапоги и пешие, босые бросились на врага. Мстислав искусно вводил в бой все новые и новые полки. Бились страшно — топорами, кистенями, ножами, дубинами; знатнейшие дружинники рубили мечами, кололи копьями. Мстислав скакал от одного полка к другому, подбадривал воинов меткими словечками, сам рубил сплеча направо и налево. А Константин остановил коня позади своих полков, и слезы лились из его очей.

Такой зверской битвы еще не знали на Руси. Говорится в летописи: «И труск от копей ломления и звук страшен от мечного сечения». Звон оружия и крики раненых были слышны в Юрьеве-Польском. Стало войско Мстиславово одолевать. Суздальцы падали, как колосья под серпом. Всего их было убито 9233 человека. А новгородцев много меньше.

Как увидел князь Юрий, что побежали его полки и полки брата Ярослава, так повернул коня, скинул кольчугу, сменил по дороге трех коней и на четвертом в одной сорочке прискакал во Владимир.

Князь Ярослав также на четвертом коне прискакал в Переславль, по дороге бросил кольчугу и драгоценный шлем.

Подступило войско новгородское и ростовское под Владимир. Юрий с повинной головой явился к Константину. Добросердечен был Константин. Пожалел он брата и его детей малых, не стал ему мстить, простил его и послал княжить в дальний Городец на Волге.

А Ярослав не пожелал покоряться брату и тестю и приказал спешно укреплять стены Переславля. В городе было много новгородских купцов. Всех их заперли в тесные погреба, на третий день задохнулись они там и умерли. Но узнал Ярослав, как милостиво обошелся Константин с братом Юрием, так взял с собой обильные дары — драгоценные сосуды, книги и отправился во Владимир. Поклонился он Константину, и старший брат простил его.

Мстислав Удалой принял дары от побежденного зятя, но забрал от него его жену — свою дочь — и с почетом, с богатой добычей возвратился в Новгород. Но недолго он там усидел и вновь ускакал воевать на юг, бесцельно растрачивая в кровавых усобицах свое большое воинское искусство.

А Константин сел княжить, но не в Ростове, а во Владимире. Понял он — нельзя идти против новых порядков, надо дружить не с боярами, а с горожанами. И такой союз будет великой силой. Отдал он сыновьям своим города: Васильку — Ростов, Всеволоду — Ярославль, Владимиру — Углич.

Чтобы угодить владимирским горожанам, он повелел построить для них на Торговой площади невеликую белокаменную церковь Воздвижения. Это была первая церковь, которую князь построил не для себя, не «в память собе», а для посадских людей. Еще в начале XVIII столетия она была цела. Задача археологов разыскать следы ее фундамента.

Недолго княжил Константин во Владимире и занемог тяжкой болезнью. Перед смертью вызвал он брата Юрия из Городца, помирился с ним и завещал ему после себя великокняжеский стол. Юрий целовал крест, что будет заботиться о малолетних сыновьях умирающего брата и защищать их.

Константин умер в 1218 году. Летописец называет его мудрым, добрым и милосердным.

Почему же он составил завещание в пользу брата Юрия, а не в пользу старшего сына Василька, хотя и малолетнего? Ведь еще совсем недавно полыхала страшная война между ним и Юрием.

Даже если бы Василько был взрослым, Константин все равно не имел бы права отдать ему великокняжеский стол. Таков был древний закон.

После смерти боярина его терем, его усадьба и прочее имущество доставались сыновьям, и прежде всего старшему сыну. После смерти самого последнего крестьянина его избушкой или землянкой владели сыновья.

А в законах, называвшихся «Русская Правда», которые ввел еще в XI столетии прапрадед Всеволода Большое Гнездо — великий князь Киевский и всея Руси Ярослав Мудрый, — говорилось, что после смерти старшего в роде великого князя его стол занимает следующий за ним брат. И сколько раз из-за этого закона «обижались» князья «изгои», младшие сыновья или племянники и поднимали усобицу. И оттого слабела разрозненная Русь.

Всеволод, отдавая великокняжеский стол второму своему сыну Юрию, преступил «Русскую Правду», и загорелась усобица, и была Липицкая битва.

А Константин, помня о пролитых потоках крови, не решился нарушить законы своего предка.

Так великим князем вновь стал Юрий…

В одно из своих посещений Юрьева-Польского я решил побывать на месте Липицкой битвы. С выпиской из Воскресенской летописи в руках я хотел представить себе весь ход того ужасного и бессмысленного побоища. И была у меня маленькая надежда: а вдруг посчастливится найти хоть наконечник стрелы или обрывок кольчуги.

К моему удивлению, ни один из жителей города не смог мне указать места битвы. Даже такой знаток района, как тогдашний директор местного музея Федор Николаевич Полуянов, на мои вопросы только пожимал плечами.

Но, по словам летописца, крики раненых и звон оружия были слышны в городе — значит, искать нужно было где-то поблизости.

С местными школьниками отправился я в поход. Ходили мы три дня, расспрашивали всеведущих дедов — жителей окрестных деревень. Никто не знал, где течет речка Липица, где находятся горы Юрьева и Авдова.

И понял я: проходят годы и столетия, возникают новые деревни с переселенцами из других краев. Старые названия забываются. Исчезают из памяти народной исторические события и названия, связанные с этими событиями. Когда-то знаменитые имена князей позабылись. Даже о Великом Всеволоде в песнях не поется и в сказках не сказывается. И страшные распри меж его сыновьями давно быльем поросли.

Дошел до нашего времени один-единственный, хотя и немой свидетель страшной Липицкой битвы.

Вот что случилось в окрестностях Юрьева-Польского осенью 1808 года.

Однажды крестьянка Ларионова отправилась в лес «щипать орехи». Много ли она собрала орехов — неизвестно, как вдруг увидела, что из-под прошлогодней листвы под кустом высовывается какая-то железка. Она нагнулась и подняла вроде бы заржавленную посудину. Сунула ее в лукошко и принесла домой.

Староста купил чудную находку за пятнадцать копеек. Почистив ее песком и мылом, он увидел, что это не посудина, а словно остроконечная шапка; к бокам ее были прикреплены иконки, да будто серебряные. Он продал ее одному ярославскому чиновнику за пять рублей, чиновник преподнес шапку архиерею, а тот отослал ее в Петербург, самому царю Александру Первому.

Находка попала к известному знатоку древностей, тогдашнему президенту Академии художеств А. Н. Оленину. Ученый определил, что найден редчайший древнерусский шлем; такая драгоценность могла принадлежать только князю. На серебряных чеканных, украшенных узорами пластинках были изображения святых — Федора, Георгия и Василия, а наверху шла надпись: «Помози рабу твоему Федору». Федор — было христианское имя князя Ярослава. Значит, шлем принадлежал ему, он его потерял, когда поспешно бежал с поля Липицкой битвы.

Чиновник «за усердную службу» получил сто рублей, а шлем был отослан в Москву, в Оружейную палату Кремля.

По новейшим исследованиям, этот шлем был изготовлен еще в середине XII века для дяди Ярослава князя Мстислава Юрьевича, чье христианское имя также было Федор. У отца Мстислава, Юрия Долгорукого, христианское имя было Георгий, а у его деда, Владимира Мономаха, — Василий. Вот почему на шлеме оказались изображения именно этих святых.

Этот Мстислав несколько лет прожил в изгнании в Царьграде, затем княжил в Новгороде, ходил походом на поволжских болгар. Его племянник Ярослав с юных лет воевал по разным городам русским. Наверняка оба владельца драгоценного шлема брали его с собой в походы.

Теперь эта редчайшая историческая ценность хранится в сейфах Оружейной палаты, а для всеобщего обозрения выставлена его точная копия. Двойник водружен на самом верху «горки», выше всех других шлемов. Мало кто знает, какова история шлема, во скольких краях, во скольких битвах он побывал, прежде чем попасть в Московский Кремль.