Сказания о белых камнях

Тщеславие княжеское

Не говорит летописец — в доброй ли дружбе после смерти Константина жили меж собой потомки Всеволода Большое Гнездо, или каждый о своей выгоде думал. Старшим стал брат Константина Юрий. Сидел он великим князем во Владимире, владел Суздалем, а его братья и племянники владели другими городами.

Крепок был союз братьев-князей Юрия и Ярослава с посадскими людьми мизиньных городов. И бояре ростовские успокоились, заполучили они князя, угодного им, — юного сына Константинова Василька, смирно жили по своим поместьям и теремам и будто довольны были.

Год от году росла сила земли Суздальской. Мир и покой обрели города. Как молодые островерхие елочки на старых лесных гарях, вырастали в тех городах терема именитых людей и бояр. И прятались резные терема, из вековых сосновых бревен рубленные, в густых вишневых и яблоневых садах. И были они одни одного краше разноличным узорочьем от малых окошек до князьков на крышах, принаряженные, с крылечками резными, с золотыми петушками и голубями на шпилях.

Брат Юрия Ярослав — тот, что шлем потерял, когда бежал с поля Липицкой битвы, — княжил в Переславле-Залесском. Но не сиделось ему в том малом городе, большего хотелось. Как умер его тесть и стародавний соперник Мстислав Удалой, снова протянул он руку на Великий Новгород.

А в Новгороде, как и в прежние годы, все бурлила то открытая, то потайная вражда меж двумя сторонами. Знатные бояре сами хотели править и крепко держались своего боярского веча. А те горожане, что победнее были — ремесленники да посадские, — тяготились боярским засильем и склонялись к Суздальским князьям. За двадцать лет семь раз призывали новгородцы княжить Ярослава или малолетних сыновей его. Водил Ярослав новгородские полки на запад — на ливонцев, на север — на чудь белоглазую, многие земли для святой Софии повоевал. Но нравом он был крут, тяжел и властолюбив. Не военачальником хотелось ему быть в Новгороде, а всемогущим повелителем.

Семь раз новгородцы говорили ему или сыновьям его: «Ступайте, вы нам не надобны». И вновь возвращался в свой исконный Переславль-Залесский оскорбленный Ярослав. Втайне завидовал он старшему брату, великому князю Юрию, но никто о той зависти не догадывался.

Юрий понимал, что исполнение властолюбивых замыслов его дяди и отца — взять под свою властную руку все земли Русские ему не под силу, и устремил свои помыслы на восток.

Был он удачлив — успешно воевал на волжских берегах, ходил походами на болгар, на мордву, на марийцев, на те племена, что жили по Волге и друг с другом враждовали.

В самом сердце покоренных земель, там, где Волга с Окой сходятся, облюбовал он высокую гору и построил на ее вершине грозную крепость, обнесенную рублеными дубовыми стенами со многими башнями.

В Летописи за 1221 год так говорится:

«Великий князь Гюрги сын Всеволожь заложи град на усть Окы и нарече имя ему Новьград»^[29].

Далече смотрелось с тех башен вдоль обеих рек: запирался болгарам путь вверх по Волге и по Оке, а враждебным рязанцам не стало выхода из Оки на Волгу.

Горд и властолюбив был князь Юрий, как дядя его Андрей, как отец его Всеволод, любил он пировать, веселиться, на охоту часто ездил, любил свою жену, троих молодцов сыновей, дочерей-красавиц и считал себя самым счастливым и удачливым князем на Русской земле. Но мнил он о себе чересчур высоко и решил прославить имя свое на многие и многие века.

Позвал он зодчих, каменщиков, камнесечцев, златокузнецов, иконописцев и прочих мастеров, что столь многое строили и украшали по воле его отца. И сказал он им:

— Для меня стройте. Несметные богатства взял я за свои походы. Половину своей добычи, тысячи пленников отдам я вам. Стройте белокаменные храмы. И хочу, чтобы красою своею они затмили бы все, что строили мой дядя и мой отец.

Удалились мастера, стали думу думать, а на седьмой день вернулись к Юрию. Вышли вперед зодчие, каменщики, камнесечцы, поклонились князю и сказали ему:

— Не родился еще тот хитрец, кто сумел бы создать храмы и дворцы краше тех, что стоят во Владимире и в Боголюбове. Но беремся мы создать такое, что по-иному затмит все воздвигнутое твоим дядей и твоим отцом. Коли будет воля твоя, построим мы храмы выше прежних на целую косую сажень или того более. И поднимут те храмы свои златые главы к самому синему небу, и их кресты золоченые, будто копья харалужные, устремятся к облакам. И слава о твоих великих деяниях, как стая лебедей белых, разлетится по всей земле Русской.

Отошли прочь зодчие, каменщики и камнесечцы, подступили к Юрию златокузнецы, поклонились ему и сказали:

— Из того золота, серебра, жемчуга и драгоценных каменьев, что достались тебе, княже, в походах, мы скуем, отчеканим, отольем прекраснейшие сосуды и ризы на иконы и на прочее потребное для богослужения. Все созданное нами разукрасим невиданной мелкости узорами, перевьем золотыми нитями, вкуем многое число жемчуга и яхонтов. И еще слушай, княже, что нам надумалось: мы навесим в твоих храмах двери. Не найдешь ты на тех дверях ни каменьев, ни жемчуга, ни серебра: будут они медные, писанные золотом, но столь тонкой, хитрой и прекрасной работы, какой ни на Русской земле, ни в какой иной стороне, даже в Царьграде, никто никогда не видывал.

Полюбились Юрию такие сладкие речи зодчих и златокузнецов. Разделил он их на две артели. Одну послал строить в Нижний Новгород, а другую — в Суздаль.

Говорит летописец, что с той поры долотили и строили мастера храмы белокаменные «день от дне, начиная и преходя от дела в дело».

В Суздале стоял старый собор, построенный еще прадедом Юрия, Владимиром Мономахом, из кирпича-плинфы. Дед его, Юрий Долгорукий, тот храм перестраивал из плинфы и из белого камня. Но был он низок, «безнаряден», без украшений.

Говорит летописец, что князь Юрий в 1222 году «заложи церковь каменьну в Суждали на первом месте, заздрушив старое зданье, понеже учала бе рушитися старостью и верх ея впал бе».

А в другом месте говорит летописец, что в 1225 году князь Юрий «създа церкы краснейшю первыя». И еще поминает он, что была она «о трех версех», то есть трехглавая.

Хотелось Юрию закрепить дружбу с горожанами. Вот и решил он по примеру брата Константина, построившего для владимирцев малую церковь Воздвижения на Торгу, подарить жителям Суздаля храм обширный, о шести столбах.

В Нижнем Новгороде дружины его каменщиков поставили две белокаменные церкви — Спасо-Преображенский собор и другую, поменьше — во имя архангела Михаила. Оттуда перебрались они строить в Кострому и в Муром.

А всего было ими построено пять белокаменных церквей. И судьба всех пяти сложилась печально: все они, простояв сто или двести лет, разрушились сами собой. Видно, виной тому было великокняжеское тщеславие, а также самонадеянность зодчих. Захотели они польстить князю и построили чересчур высокие храмы.

Четыре рухнувших храма — оба Нижегородских, Костромской и Муромский — были разобраны до основания: затем на их месте построили новые.

В Нижнем Новгороде возле предполагаемого места Спасо-Преображенского собора были найдены два резных белых камня с витым растительным узорочьем, а рядом с ныне существующей Михаил-Архангельской церковью выкопали белокаменную львиную голову, совершенно удивительную, не похожую ни на одну из восьмидесяти ныне известных львиных голов Владимиро-Суздальского княжества.

О разрушении пятого храма — суздальского собора Рождества Богородицы — летописец за 1445 год записал такие загадочные слова:

«Сътворися знамение в соборной церкви в Пречистой в Суздале — начаша святительские гробы горети изнутри и падати, а на завтрее и сама церковь падеся».

Что же случилось в соборе?

Русские летописи и западноевропейские хроники упоминают о необычном для Руси и для Средней Европы явлении природы, о слабом землетрясении, случившемся в том году. Возможно, поэтому «церковь падеся» и в ней возник пожар.

Нижняя часть собора, включая аркатурный пояс, сохранилась до наших дней, и это единственное свидетельство труда зодчих тщеславного Юрия.

Через восемьдесят лет после обвала верха собора старые белокаменные стены были надстроены кирпичными, вместо трех глав поставили пять.

В Суздале в XVIII веке жил замечательный человек, соборный ключарь Ананий Федоров. Изо дня в день усердно писал он подробную летопись родного города «Историческое собрание о богоспасаемом граде Суждале». В этой единственной в своем роде рукописи многие страницы посвящены истории собора Рождества Богородицы.

Когда-то там были обширные хоры (полати), по замыслу зодчих Юрия предназначавшиеся для именитых суздальских горожан. Ананий записал, что была в соборе «великая теснота и темнота», поэтому хоры сломали, окна, «старинные, малые», растесали, многие гробницы епископов и князей заложили камнями, а крышу покрыли на четыре ската.

Позднее, вплоть до прошлого столетия, пристраивались и переделывались различные части здания. И только в наши дни под руководством Варганова и Столетова-младшего все эти пристройки были снесены, и нижняя часть собора получила тот вид, какой она имела в XIII веке.

Ну а какой была его верхняя половина? Ведь на Дмитриевском соборе города Владимира самая краса простиралась выше аркатурного пояса. Какие белокаменные кружева покрывали эту верхнюю половину собора Суздальского — мы не знаем. В музее сохранилось лишь несколько обломков полуколонок, найденных при раскопках. А на какие столбы или на стены опирались три главы — тоже неизвестно.

Алексей Дмитриевич Варганов, всю жизнь посвятивший убережению и украшению города Суздаля, тщетно пытался восстановить облик собора, но не было в его руке ключа, ни с какими другими зданиями не мог он сравнить и сопоставить сохранившуюся нижнюю часть храма Юрия.

Та белокаменная резьба XIII века, что осталась на Суздальском соборе, была иного мастерства, нежели узорочье Покрова на Нерли и собора Дмитриевского. Там колонки аркатурного пояса чуть уменьшаются кверху, а в Суздале они ровные, будто столбики, нисколько вперед не выдаются и углублены в стены.

На тех двух храмах мастера высекали чудищ или святых, а здесь, в Суздале, вдохновляла их сама земля Русская, пустили они по всем стенам, по капителям и порталам узоры разнотравчатые. Переплетались меж собой, завиваясь и ниспадая, нежные стебли и листья. Особенно полюбились мастерам острые и кудрявые листья татарника, с колючками на концах зубцов; их рисунок перенесли они на белокаменные узоры.

Стены древнего собора, включая аркатурный пояс, были сложены из желтовато-серого туфа, их раньше белили известью. На таком тусклом фоне особенно ярко сверкают белые камни резных ободверий и столь же ослепительные белые львы — недремлющие стражи, что возлежат и наверху и внизу, на больших плитах над ободвериями и по их сторонам. Эти львы совсем необычные — у каждого по одной голове и по два туловища, одно идет поперек стены, другое вдоль. Их высекал самый искусный мастер.

Есть в Суздальском соборе настоящее чудо: это двери, одни западного входа, другие — южного, так называемые Златые врата.

Златокузнецы сдержали свое слово князю Юрию, когда взялись создать двери краше, изящнее, причудливее, нежели их отцы создавали для Успенского и Дмитриевского соборов, а их деды для Золотых ворот Владимира и для Боголюбовского соцветия.

Эти двери о двух створках. Медные валики идут сверху вниз и справа налево и разделяют каждую дверь на двадцать восемь квадратов, по семь в ряд, в каждом квадрате медная пластина — тябло. Эти пластины — подлинное чудодейство XIII века. Сперва они покрывались тонким слоем воска, на котором чем-то острым прорезался рисунок. Потом эти прорези рисунка заполнялись золотом, смешанным с ртутью и растворенным в «царской водке»^[30], потом пластину обжигали, растаявший воск сливали, а пластину прибивали в соответствующий квадрат дверей. Двери получались черные с картинками — тяблами, мерцающими золотым сиянием тонких линий и золотыми буквами. В каждой дверной створке вместо ручек было вделано по золоченой львиной маске с кольцом в пасти.

На западных главных дверях эти тябла похожи на иконы и посвящены церковным праздникам, в том числе и введенному Андреем празднику Покрова. А на южных дверях изображены разные сценки из церковной истории. Вот тябло — юноша с четырьмя овечками, это жертвоприношение Авеля. Другое тябло — юноша играет с собачками: но это не собачки, а свирепые львы, которые хотят растерзать того юношу — пророка Даниила. В нижнем ряду есть тябло: лев один, он поднял лапу и улыбается, а его длинный, извивающийся язык превратился в стебель растения о трех листьях; и подобным же растением заканчивался его удивительный хвост.

Валики между тяблами покрыты сложным растительным узором, а где перекрещиваются валики, помещены выпуклые «умбоны» с изображениями свирепых львов, птицедраконов и других чудищ.

Богомольцы перед тем, как войти в храм, останавливались, пораженные, возле дверей, кто умел — читал поучительные надписи, прочие слушали, глядели во все глаза. Так простолюдины наглядным образом обучались закону божьему, а на самом деле с большим интересом рассматривали занимательные картинки невиданной золотой книги.

Ну а мы, отдаленные потомки тех богомольцев, когда входим в собор-музей, с не меньшим интересом глядим на эти тябла и удивляемся высокому искусству, умению и вкусу древних златокузнецов-художников, создавших эти наполненные жизнью картинки.

Кстати, не в одном Суздале были такие Златые врата. Летописец, говоря о пожаре нижегородского собора, со скорбью добавляет, что и «двери, дивно устроенные медию золоченою, згореша».

Много чего «дивно устроенного» создали златокузнецы для Суздальского собора. Но сколько исчезло, погибло в пламени или было разграблено! Летописец говорит, что пол в соборе был устлан «моромором красным разноличным», то есть поливными разноцветными плитками, образовывавшими на полу разнообразные сложные узоры. И эти плитки исчезли бесследно.

И еще летописец говорит о внутренней росписи собора. Нынешние неутомимые исследователи открыли остатки фресок XIII века. Раньше всегда любовно оберегали живопись предыдущих лет, ее не сцарапывали, не счищали, а покрывали новыми слоями красок. В течение веков роспись возобновлялась много раз, и где-нибудь еще прячутся дивные творения древних живописцев. Придет время — их разыщут.

Печальна участь архитектурного наследия тщеславного великого князя Юрия. Мы даже не знаем, являлись ли чересчур высокие храмы, созданные его самонадеянными зодчими, шагом вперед в сравнении с белокаменными чудесами прежних лет. И только суздальские Златые врата убедительно говорят нам, каких высот достигло русское прикладное мастерство златокузнецов XIII века.