Сказка наизнанку

Приключения Ночной Твари

Два дня спустя Свит вернулся домой. Он был на удивление весел и благодушен, нянчился с Лучиком, хвалил мою стряпню… А меня всё холодила мысль о тех двоих, чьи тела нынче были выставлены на обозрение народу у ворот крепостицы. Уже поздно вечером, в постели, я не удержалась и спросила:

— Как ты мог, Свит? Зачем ты это сделал?

Он не сразу понял, о чём я. А когда понял, спокойно сказал:

— А, те двое… Случайность. Заметь, я их не искал, они сами пришли. Напали в подворотне, надеясь пошарить у меня в карманах. Если бы я разделался с ними более традиционным способом, например, при помощи сабли, тебя бы это меньше огорчило?

— Свит! Ты в самом деле не понимаешь разницы или притворяешься? Одно дело — убить грабителя, обороняясь, и совсем другое — гонять, как зверя, пугать, мучить и только после этого убить…

— Люди, берущиеся грабить прохожих в ночи, как правило, осознают, что могут плохо кончить. И не думай, пожалуйста, что я охотился на них ради удовольствия, мне просто была нужна сила. Не отказываться же, если она идёт в руки сама?

— Но ты ведь выпил смолку! Разве этого не достаточно?

— К сожалению, нет. Смолка сама по себе силы не даёт, она даёт возможность силу зачерпнуть и удержать. Вернее, она настойчиво этого требует. С тех пор, как я узнал её власть, я начал лучше понимать ракшасов: большинство их поступков объясняются голодом силы, а вовсе не врождённой зловредностью.

— И ты должен вот так кого-нибудь… каждый раз?

— О, ни в коем случае. Обычно мне удаётся заблаговременно уйти в Торм. Там полно хороших источников силы, и всегда можно "подкормиться" каким-нибудь безобидным способом. Например, побегать ночку по следу одного из этлов. Но в хлябь приходится обходиться тем, что удаётся найти в посаде.

— И что же дальше?

— Дальше? Свобода. Я, в отличие от ракшасов, могу распоряжаться накопленной силой на своё усмотрение.

— Зачем, Свит?

— Как зачем? Это же совершено потрясающие возможности! Я могу почти всё. Хочешь летать? Можем прогуляться по небу прямо сейчас. Или лучше превратим нашу конуру во что-нибудь пошикарнее? А можем отправиться в Торм до самого утра. Приказывай, Ёлка, сегодня любой твой каприз будет исполнен.

— Тогда у меня только один приказ: отвечай на мои вопросы честно, рассказывай всё без утайки. Я хочу знать, с кем живу.

— Какая ты скучная… Ну ладно, раз пообещал, придётся выполнять. Что ты ещё хочешь услышать?

— Что будет потом? Вот ты зачерпнул прорву силы, потратил её — и что дальше?

— Иду пополнять запас. И так — пока не кончится действие смолки.

— Так ты можешь просто перестать её пить? Свит, милый…

Он вздрогнул и сразу стал серьёзным.

— Нет, Ёлка, вот этого даже не проси. Не сейчас. Возможно, когда-нибудь позже…

И я поняла: боится. Настолько, что даже не станет об этом говорить. Тогда я спросила:

— Как долго действует смолка?

— Раньше удерживалась круг-полтора. Сейчас — пять-шесть лун. Если не расходовать силу по-крупному, то подольше. Обычно мне удаётся обходиться без серьёзных трат, но в этот раз сама понимаешь: сперва ты, потом Корвин…

— Понятно. А где ты берёшь эту смолку? Делаешь сам?

— Хотелось бы, но — нет. Её приходится отнимать у лесных ракшасов. Те из них, что постарше, таскают с собой фляги. А если такого ещё и правильно убить, можно сразу заодно разжиться силой, — сказал он так равнодушно, словно речь шла об охоте на гусей.

С походами в Торм всё стало понятно. Но меня волновал ещё и посад.

— А как ты добываешь силу по эту сторону Ограды? Охотишься на людей?

— Ну, Ёлка… Не надо уж совсем делать из меня кровожадное чудовище. Строго говоря, я убил тех парней только для того, чтобы они не болтали языками. Силу у людей можно отнимать разными способами. Например, через эмоции. В данном случае — через страх. И мне пришлось изрядно постараться, чтобы напугать таких тёртых молодчиков до нужной интенсивности потока. Но за большим запасом силы я обычно иду в Торм. А по мелочи всегда можно "подоить" народ, просто прогулявшись по рынку: сама знаешь, как меня здесь любят.

"Ещё бы, — подумалось мне, — Козы чуют волка, даже когда он сыт."

— В храм не пробовал ходить? Там неплохой источник силы, — предложила я.

— Бесполезно. Поток хорош, но попытка зачерпнуть больше, чем обычные прихожане, сразу привлечёт внимание жреца. Раскрутить толпу на добротный скандал гораздо проще и безопаснее. Я сперва делал это неосознанно. Мне ведь никто не рассказывал, как работает смолка, всё пришлось выяснять опытным путём.

— Тебе непременно нужны эмоции тёмной стороны?

— Не обязательно. Дело, скорее, в том, что их легче добыть. Есть и более приятные способы "подкормиться". Друзья, например, бывают весьма щедры. Корвин в этом отношении просто бесподобен. Ты заметила, насколько у него высокий уровень внутренней силы? Не могла не заметить, это видно любому дураку. Этлом целован — так, по-моему, у вас в Торме говорят?

Мне стало обидно и неприятно.

— Так ты его просто "стрижёшь"?

— Скорее, слегка греюсь об него, в свою очередь обеспечивая крышей над головой, контролем тёмных вероятностей и помощью лекаря. А ты как себе представляешь дружбу?

— Не знаю… До вас с Корвином у меня никогда не было настоящих друзей. Но я думаю, что друг — это тот, для кого ты делаешь добро просто так, потому, что он нравится тебе и вместе вам хорошо.

— И чем это отличается от наших с Корвином отношений? Обоюдная польза по доброй воле. Всем хорошо. Разве нет?

— Не знаю… Но есть в этом что-то странное… Ну а ещё?

Свит тут же обнял меня и ласково прошептал:

— Телесная близость с женщиной.

Меня как холодной водой окатило. Я изо всех сил пихнула его в грудь, но он и не подумал меня отпустить. Только сказал:

— Но-но, зайка! Зачем же так сердиться? Все мужчины хотят этого от своих женщин. Разница только в том, что я делаю это осознанно и, по-моему, неплохо отдариваюсь взамен. Не спорю, в лесу я вёл себя, как жадная скотина. Но я тогда настолько ошалел от голода, что совершенно перестал соображать. Сейчас, как мне кажется, тебе не на что жаловаться, м?

А меня вдруг ожгло стыдом. Как я могу осуждать Свита, если сама не бескорыстна? Любила ли я его тогда, в лесу? Нет, хотела кого-нибудь рядом. Любила ли я его, когда шла к нему на Быстринку? Нет, искала защиты. Люблю ли я его сейчас, или просто привыкла кормить ужином и принимать жаркие ласки по ночам?

После я долго ворочалась в постели, глядела на спящего Свита, и тяжёлые мысли гнали сон прочь. Вот он, лежит рядом, такой беззащитный и мягкий, его горячее тело жжет меня сквозь рубаху. Улыбается во сне. У него красивые губы. Ресницы длинные, как у девки, волосы — светлый лён, чуть тронутый по вискам лунным серебром. Сын поморийца, бродяга из Торма, гарнизонный целитель, меткий лучник. И ночная тварь, враз перегрызшая горло двум мужикам. Моя ночная тварь. Да моя ли? Нет, ночная тварь, которую я кормлю.

С того дня пробежал целый круг.

Я говорила, что трудно дитя из пелёнок поднять? Ах, была глупа… Пока дитя в пелёнках, так и все мамкины беды размером с пелёнку. А как поползло, да пошло — всё, смотри в оба, чтоб потом горьких слёз не лить.

Лучик мой шустреньким удался. Отвернись на миг — он уж на лестнице, а то и вовсе в конюшне. Я раз его даже в доме совсем потеряла. Искала, звала — чуть не лишилась ума. А он, оказалось, вполз на сено под самую крышу и там уснул. Другой раз залез поиграть в Свитов сундук, а крышка возьми и захлопнись, закрыв его в темноте. Вот уж он заревел! А я-то перепугалась! Уследить же за ним и вместе с тем сделать хоть что-то по дому — не хватало никаких глаз. Надела на него колокольцы — он снял и повесил на шею соседскому коту. Не захочет, бывало, кашу есть или мыть лицо — заползёт под лавку и смеётся, и не достанешь. А из меня доставальщик плохой, второе дитя под сердцем растёт… Уж и не знаю, как бы я со всем этим управлялась, если бы Корвин не привёл в дом Малинку.

Он как ушёл из гарнизона, сперва сильно печалился о Зване и долго болел. Потом, поправившись, сразу продал Змейку вместе со всем снаряжением и оказался весьма при деньгах. Кабак, правда, не стал открывать. Вместо того купил пятерых коз и вскоре женился. А чтоб не тесниться в каморке над конюшней, сзади, с кухонного выхода, пристроил на нашем же дворике себе домишко и прорубил ворота в Кривой тупик.

Корвинова молодая жена была родом из ближнего Занорья. И где он только её раздобыл? С виду нетороплива и, вроде, не очень-то поворотлива, но любая работа у неё в руках будто спорилась сама. Притом уж такая эта Малинка оказалась затейница: и сказку расскажет, и песню споёт! Лучик мой ей только в рот и смотрел! А Корвину с ней жилось мирно и ладно. Сразу видно было, что они полюбились друг дружке. Да это и не мудрено. Малинка была и нравом незлоблива, и собою мила. А Корвин… Змейка, конечно, подпортила ему на лице красоту, только сам-то он от того хуже не стал. И по-прежнему все вокруг его привечали, а когда он со своими козами шёл по Кривому тупику, тётки и девки выглядывали над воротами, чтоб перекинуться с ним весёлым словцом.

Так мы зажили новым порядком: Свит с утра уезжал на службу, Корвин шёл за Ограду пасти коз. А мы с Малинкой весь день на одной кухне толклись, кашеварили, хозяйствовали, в меру сил Лучика стерегли. Из козьего молока Малинка делала сыр и носила на рынок, я же, чтоб не сидеть бездельно, вздумала прясть на продажу козью шерсть. Вот тогда и понадобилось мне новое веретено.

Веретёнце да прялка — нехитрые вещи, а всё же часто первый подарок невесте от жениха. Вот и Свит, наконец, сделал мне прялочку сам. На лопаске вырезал лошадку (ну вылитый Кренделёк!), а вокруг да по верху — ёлочки рядком. Это он, вроде, моим именем прялку подписал. Мне бы радоваться, а я вдруг взгрустнула… Может, тем и накликала на себя беду?

В тот день Малинка ушла на рынок, а я, проводив её, села прясть на солнышке у ворот. Вдруг слышу, Лучик говорит: "Мама, мяу!" Лучик мой — он всегда со зверьём ладил, а кошек особенно любил. Я обернулась. Вижу, гладит сынок кота. А кот не простой, огромный, гладкий и полосатый, а глаза дикие, золотые… Тут меня как укололо: это же Ист!

И я не ошиблась. Кот зашёл в наши ворота, словно к себе домой, а за ним и Лучик. Я следом. Вижу — нет никакого кота, сидит на пороге Ист. Больше круга пробежало с той поры, как мы виделись в последний раз, а для него словно и дня не прошло. Не оставляет время на этлах следов. Только я-то стала старше и много зорче. Посмотрела — и вздрогнула. Как смела прежде я, дура запечная, желать себе его любви? Разве может полюбить человека ночной ливень или горный поток? Да и что я могла ему дать взамен? Печь пироги, чесать вороные кудри? Нет, любовь может быть только с равным, а сыну силы человечья девка может лишь смиренно служить и почтительно кланяться издалека. Только Ист-то был не далеко, а здесь. Подхватил Лучика на руки и обнял, а тот радостно засмеялся. А Ист ласково пригладил Лучику волосы и с улыбкой сказал: "Ёлка, да он просто прелесть! Я как раз такого и хотел!"

Давно ли я насмехалась над страхами тётки Милорады? Вот и наказал Маэль, привёл постоять в её лаптях. Ист с моим сыночком в руках подошёл к прялке, тронул ёлочку на лопаске — и исчез! Откуда у меня только сила взялась, чтобы кинуться за ними вслед, в нарисованный на прялке лесной коридор! Тогда думала: сама справилась, настигла, ухватила поток. После догадалась: Ист сжалился, пустил, позволил пройти.

***

Стоял обычный для середины травостава погожий вечер. Око спряталось за виднокрай, и из леса потихоньку наползала благословенная прохлада. Впервые за много дней Свит возвращался из крепостицы, никуда не спеша и не обливаясь потом. Кренделёк медленно переставлял копыта по деревянной мостовой, рядом размашисто шагал Корвин, вокруг сновали козы, подёргивая хвостиками на ходу. Корвин громогласно пересказывал какую-то забавную историю, подслушанную у ворот, а Свит ехал рядом с едва заметной улыбкой на губах и то ли слушал, то ли блуждал где-то в своих собственных мыслях.

Однако едва друзья свернули в Затычкин тупик, Свит вдруг помрачнел, насторожился и подтолкнул Кренделька шенкелями, заставляя его перейти на тряскую рысь.

— Ты куда? — удивился Корвин.

— Что-то не так, — хмуро отозвался Свит, — Ёлка и Лучик. Их нет.

Корвин озабоченным взглядом отыскал их дом. Всё было как обычно: ворота конюшни на запоре, из кухонной трубы уютно вьётся дымок… Вот разве что в окошке не было заметно света, хотя сумерки уже погрузили улицу в полумрак. Отгоняя шевельнувшуюся было тревогу, Корвин крикнул:

— Да дома они, вот увидишь! Просто малец, небось, спит. Или свечи закончились…

— Ты не понимаешь, Кор! Я их совсем не чувствую! — с этими словами Свит соскочил с седла и побежал к воротам. Оставив нараспашку калитку и конюшенную дверь, он сразу бросился в кухню. "Вот козлина," — проворчал Корвин, полностью открывая ворота и заводя в стоило брошенного хозяином на улице Кренделька. Однако мгновения утекали, из дома не доносилось ни звука, и недобрые предчувствия снова всколыхнулись мутной волной.

— Эй! — крикнул он в темноту, — Что у вас там?

Почти сразу же на конюшню из кухни вылетел Свит. За спиной у него был лук в кожаной налучи и колчан со связкой стрел, в руках — скомканный плащ и почему-то Ёлкина прялка, на поясе — походный кошель. Он только вскинул руку, отмахиваясь от любых вопросов, и снова выбежал на улицу. Удаляющиеся шаги торопливо простучали по мостовой. "А калитку закрывать кто будет?" — крикнул Корвин, выскакивая следом. Однако тупик был пуст.

В это время Свит уже промчался через площадь к закрытым на ночь воротам, на глазах у оцепеневших от удивления стражей взбежал вверх прямо по стене, перемахнул через кромку Ограды и исчез в ночной темноте с другой стороны.

— Чур меня, — сказал один из стражей, торопливо осеняя себя охранным знаком, — Это куда это наш лекарь так рванул на ночь глядя?

— Да кто ж его знает, — отозвался второй, — Маги — они все сплошь чокнутый народ.

Между тем Свит, скатав плащ и привязав его удобно за спиной, ходкой волчьей рысью двинулся в лес по ближайшей стёжке. Без видимой цели он петлял и кружил по зарослям, постоянно меняя направление. Места были знакомые, давно исхоженные им вдоль и поперёк, к тому же густо истоптанные ногами прочих людей, но нужное место попалось далеко не сразу. Наконец, Свит остановился. Три хорошо натоптанные лесные стёжки разбегались в разные стороны, исчезая в кустах. Отвесив крепкого пендаля подвернувшейся под ногу зубатке, Свит встал прямо на перекрестье, порылся за пазухой. На свет Луны появился завёрнутый в рушничок свежий сдобный калач, уголёк из очага, небольшая глиняная плошка и клубочек шерсти. Калач Свит понюхал и отправил обратно за пазуху, а остальное принесённое добро разложил на земле так, чтобы каждый предмет оказался у начала своей стёжки. В плошку плеснул из фляги немного воды. Потом достал из кошеля Ёлкино веретено, привязал его к куску прочной бечёвки и на вытянутой руке подвесил перед собой. Почти сразу веретено начало описывать ровные круги. Свит терпеливо ждал. Постепенно круги вытянулись в овалы, явно указывающие в сторону, где лежал клубок. Свит засунул веретено за пояс, подобрал клубок с земли и побежал по указанной стёжке. Она почти сразу круто свернула к Светлой Мари, пересекла русло ручья и внезапно закончилась возле какого-то хуторишки весьма неопрятного вида. Свит снова вытащил веретено, перемотал на него нить с клубка, подвесил над дорогой. Веретено уверенно указало в сторону полосы крапивы, густо разросшейся за хуторской околицей. Свит тихонечко ящернулся, закутался в плащ и полез в жгучие заросли. За ними начиналась новая тропа.

Наконец, настал момент, когда веретено отказалось указывать путь. Немного полюбовавшись описываемыми им ровными кругами, Свит бросил его, улёгся рядом на землю и чутко прислушался. Не выяснив ничего интересного, он вытащил калач, понюхал, затем покрутил головой, внимательно втягивая носом воздух. Снова ничего. Тогда Свит взял лопаску от прялки, которую всё это время тащил с собой, внимательно изучил рисунок. Вместо лошадки в кольце из ёлок стояла странная изба, подпёртая снизу четырьмя узловатыми куриными ножищами. Свит посмотрел по сторонам, выбрал направление, в котором виднелось больше всего ёлок, и напролом, без тропы пошёл в их сторону. Опустившись на землю под корнями самой большой ёлки, он запустил руку в кошель, вытянул наружу вязаные копытца и некоторое время сидел неподвижно, закрыв глаза, нюхая попеременно то их, то калач. Это тоже не дало никаких результатов. Свит сплюнул, убрал калач и копытца. Потом нашёл кочку травы позеленее, опустил на неё руку, и трава вокруг тут же поникла, потеряла молодую сочную свежесть, превратившись в пожухлый сухостой. А Свит завернулся поплотнее в плащ, закатился под ёлку, стянул сапоги, удобно устроился на толстом ковре из старой хвои и заснул.

В тот же миг на Еловой горке Мара вздрогнула под лоскутным одеялом и открыла глаза.

— Ты чувствуешь? — тихо спросила она у Иста.

— Что именно?

— Только что кто-то зачерпнул силу на тропе возле болота, причём много и неаккуратно.

— Ракшасы? — встревожился Ист, — Я схожу проверю.

— Нет, нет… Погоди. Давай сперва посмотрим, что там.

Выскользнув из-под одеяла, Мара легко пробежала через избу, вытащила из кухонного угла большое корыто и утвердила его на столе. Плеснув в него из ведра воды, она подхватила стоявший при входе берёзовый веник и принялась размешивать им содержимое корыта, напевая без слов. Вода мягко засветилась. Мара отряхнула помело и устремила внимательный взгляд на её поверхность. Там, словно в волшебном зеркале, виднелись высокие ёлки, зелёные кочки травы, небольшой извилистый ручей…

— Вот оно! — воскликнула, наконец, Мара, отыскав кочку, высушенную Свитом.

— И никого нет, — добавил Ист, — Ракшасят помаленечку, что с ними поделаешь. Завтра найду и выгоню.

Однако Мара продолжала напряжённо всматриваться в отражение.

— Смотри, — наконец, произнесла она, — Видишь следы? Ракшасы не носят обувь. Здесь недавно прошёл человек.

— Хм… Как интересно… Человек в сапогах. Дикий?

— Или любитель покрасоваться из местных.

— Э, нет, — усмехнулся Ист, — Любой тормал в твоём уделе тащил бы сапоги на палке, а сам шлёпал в лаптях, если не босиком.

— Нехорошо, что он успел спрятаться. Однако это мужчина, а значит, я смогу его подманить.

— Смотри, милая, — полушутя пригрозил ей Ист, — А вдруг это окажется какой-нибудь прекрасный принц? Не вздумай с ним целоваться!

— Фу, выдумаешь тоже, — Мара состроила кислую гримаску и выскочила за дверь.

Пресветлый Маэль еще нежился в облаках, не спеша являть миру своё огненное Око, когда над Светлой Марью раздался зов. Нежная, манящая песня Мары разлилась над болотом, потекла берегами множества мелких ручейков и достигла края леса.

Услышав её, молодой охотник забыл про ловушки, которые шёл проверять. Он свернул с тропы и с глупой улыбкой на лице двинулся по бездорожью прямо в топь.

С другой стороны болота из бамбуковой рощицы выскочили два ракшасьих сына. Один на ходу с хрустом обкусывал сочные молодые побеги, другой, поймав в кустах мелкую пичугу, целиком закинул её в рот и теперь сосредоточенно жевал. Оба были грязны, тощи и очень голодны, но даже их Марина песня не оставила равнодушными. Птицеед остановился, выковырял изо рта пару застрявших в зубах пёрышек, почесал впалое брюхо и задумчиво проговорил:

— Хорошо поёт…

— Угу, — отозвался поедатель бамбука, — Знать бы только, с чего это она расчирикалась в такую рань. Никак, мужа уже заездила, требуется помощь леса?

— Я бы к такой сбегал, помог.

— Ну-ну. Валяй. Только потом не жалуйся, если от тебя даже сухой шкурки не оставят. С этлой — это тебе не ракшиц по кустам мять.

Юный ракшас с подозрением уставился на товарища:

— А ты что, пробовал?

— Ну так, слегка… Я когда вчера был на Майвинках, сумел чуток подержаться за сиську тамошней этлы.

— И как?

— Сиська? Что надо. А вот я до сих пор хромаю, и нос весь распух…

В то же самое время под ёлкой, на куче мягкой хвои проснулся Свит. Он открыл глаза и сразу же почувствовал прилив незамутнённого, ни с чем не сравнимого счастья: он любим! Прекраснейшая из женщин этого мира ждала его и страстно призывала к себе. Легко, как в ранней юности, Свит вскочил, отбросил плащ и кинулся босиком по росе навстречу её дивному зову. Чудо оказалось мимолётным. Не сделав и десятка шагов, счастливец поймал ногой острый сучок и проткнул подошву до крови. Он торопливо приковылял назад под ёлку, примотал к пораненной стопе лист лопуха и полез в сапоги. Те оказались насквозь мокрыми. "А, ста мра*," — буркнул Свит, чувствуя, как стылая жижа начинает пропитывать портянки. Сияние счастья померкло, сквозь него отчётливо проступила суровая рожа действительности. Однако зов ещё звучал, а Свит был не из тех, кто сдаётся легко. Его ждала любимая! Она пахла цветами дягиля и свежей берёзовой листвой! "Стоп! Причём тут берёзы? Должна быть ёлка," — сказал сам себе Свит. Он вернулся под ёлку, отломил с неё небольшую веточку. Подобрал с земли плащ. Затем вытащил из-за пазухи успевший слегка зачерстветь калач, разломил его, понюхал сдобный мякиш. Ещё некоторое время он вертелся по сторонам, то шумно втягивая лесной воздух, то прижимая к ноздрям ветку ёлки и разломанный калач, а потом кивнул и уверенно пошёл прочь от болота.

— Сорвался… Кто бы мог подумать? — прошептала Мара, удивлённо вскинув брови, — И ведь он уже почти был готов выйти ко мне. Видишь? Вот тут он бежал, а потом поранил ногу…

Мара склонилась над едва заметным следом в траве.

— А ночевал здесь, — откликнулся из-под ёлки Ист, — Ничего себе, какая наглость!

— Странно, очень странно, — Мара запустила пальцы в свои светлые локоны и окинула кромку леса задумчивым взглядом, — Мне кажется, что я уже где-то встречала такой след в силе… Почему мы не увидели его в Зеркале вод?

— Не вижу смысла ломать над этим голову. Сейчас я заверну ему тропу. Он вернётся сюда быстрее, чем взойдёт Око, и мы всё узнаем наверняка.

Однако Око взошло, поднялось над лесом и даже начало изрядно припекать, а неизвестный человек так и не вернулся к болоту. Наконец, Маре надоело ждать.

— Пойдём домой, — сказала она, — Возможно, этот дикий и не думал нас беспокоить. Если он не станет больше вредить уделу, то я готова его простить.

— А вот мне уже становится интересно, куда он подевался, — заметил Ист, — Но пожалуй, ты права, пойдём домой. Я бы заглянул в Зеркало ещё раз.

Оставив Светлую Марь позади, Свит углубился в ельник. Под деревьями было чисто и сухо, по устланой опавшими иглами земле шагалось легко. Однако, пройдя немалый отрезок по прямой, Свит заметил, что впереди знакомо запахло болотом, а среди ёлок снова начали попадаться берёзки и кустики лещины. Он остановился, порылся в кошеле и извлёк из него маленькую фигурку журавля, сделанную из небесного железа. Её вместе с прочей добычей привезли из последнего разъезда, в котором участвовал Корвин. Князевы стрелки тогда догнали разбойную ладью поморийцев у самого волока и, перебив всю ватагу, завладели поклажей, в числе которой оказался и этот странный талисман. Никто не знал, в чём заключена его сила, потому его просто отдали Свиту. Оказалось, журавлик имеет одно прелюбопытное свойство: если его свободно подвесить на прочную нить, он всегда поворачивается хвостом к полуночи, а носом на полдень. Держа журавлика перед собой на вытянутой руке, Свит отвернулся от болота и сделал несколько шагов вперёд. Журавлик, до этого тоже летевший от болота, слегка повернулся по ходу Ока. "Так, значит? — проворчал Свит себе под нос, — Водить меня вздумали?" и, оставив удобную прямую тропу, повернул вслед за журавликом в заросли лещины.

Мара, Майви и Ист сидели рядком на лавке и внимательно смотрели, как на поверхности воды в корыте сквозь колючие заросли прорубается человек. Подкравшись сзади и привстав на цыпочки, Ёлка тоже жадно глядела в корыто из-за их спин.

— Я, кажется, знаю, кто это, — чуть нахмурившись, сказала Мара.

— Ёлкин хмырь! — воскликнула Майви, — И за прошедшее время симпатичнее ничуть не стал. Интересно, что Ёлочка находит в нём такого завидного?

— Подрастёшь — узнаешь, — ответила ей Мара, пряча улыбку в уголках губ, — Похоже, он направляется прямиком к Малиновым Звонам. Отличное место для ловушки, вы не находите?

Смахнув с пути последние колючие ветки, Свит кинул тесак в ножны и вышел на прогалину. Неподвижный, нагретый полуденным Оком воздух дрожал от жара, в высокой траве зудели полчища слепней. Обливаясь потом, словно в бане, Свит двинулся туда, где трава была зеленее всего, и вскоре был вознаграждён: до его ушей донеслось серебристое журчание воды.

Малиновыми Звонами тормалы издавна называли небольшой ручей, сбегавший с Истова хребта. Ниже Долины Истоков он распадался на целую сеть мелких и звонких ручьишек, которые стекали по Малиновому логу к Ночь-реке и на первый взгляд не представляли никакой опасности для пешего путника. Однако все знали, что там находится любимая купальня Мары, и старались не забредать в неё без особой нужды.

Свита не слишком волновали лесные суеверия. Отыскав местечко поглубже, он наклонился над прозрачным потоком и потянулся губами к воде. "Не делай этого, не делай," — отчаянно зашептала Ёлка по ту сторону Зеркала вод. Словно услышав её слова, Свит замер, затем выпрямился, огляделся вокруг. Отловив на себе крупного слепня, он осторожно взял насекомое за крылья и макнул в воду. Слепень пару раз вяло трепыхнулся, а потом затих, погрузившись в сладкий сон. "То-то я смотрю, в этом ручье не плавает никакой живности," — огорчённо прошептал Свит. Повздыхав ещё немного, он стащил с себя верхнюю рубаху, закатал повыше рукава у исподней и собрался было отправиться дальше, но обнаружил, что мягкие, длинные стебли травы надёжно обвились вокруг сапог, пригвоздив его к месту, и настойчиво тянутся выше по ногам. На некоторых стебельках виднелись подозрительные шипы. "А я не сплю. Сюрприз," — сказал Свит, опуская ладони на землю рядом с собой. Хищная трава засохла, не успев отпрянуть прочь.

Мара возмущённо треснула кулачком по столу. Изображение в Зеркале вод дрогнуло, пошло кругами и погасло. Мара поспешно схватилась за берёзовое помело. Восстановив картинку, она обернулась к остальным.

— У кого-нибудь ещё есть предложения, как нам отловить этого дикого? Что-то он начинает меня раздражать.

— А если вот так? — сказал Ист, аккуратно накрывая изображение бредущего по Малиновому логу человека перевёрнутой кружкой.

Внезапно оказавшись в полной темноте, Свит сделал несколько шагов и упёрся в прохладную, гладкую стену. И очень быстро выяснил, что она окружает его со всех сторон. На всякий случай высосав жизнь из травы на дне своей темницы, Свит улёгся на землю. Передышка в прохладе оказалась очень кстати, но следовало срочно придумать, как освободиться, чтобы продолжить путь. Поразмыслив немного, Свит расстелил свой плащ, уселся посередине, поджал ноги и плотно завернулся в ткань со всех сторон.

Фигурка человека в темноте под кружкой сжалась в комок и вдруг исчезла без следа. Ёлка довольно ухмыльнулась, на всякий случай прикрыв лицо рукавом.

— Ой… Исчез, — растерянно проговорила Майви, — И я его больше не чувствую.

— А он точно там был? — спросила Мара, сердито косясь на мужа.

Ист пожал плечами и поднял кружку. Круг засохшей травы под ней был абсолютно пуст.

— Ребятки, по-моему, вы тут занимаетесь чем-то не тем, — заметил Нер, присоединившийся к компании этлов некоторое время назад, — Если вам нужен этот тип, следует просто сходить и взять его ручками. Кстати, вам не кажется, что он направлялся сюда?

— А по-моему, — сказала Майви, — самое время рассказать всё папе. Мама же говорила, что ловить и обезвреживать диких магов должны взрослые. Возможно, он опасен.

— Да ладно! Что мы, сами не справимся? — возразил Нер.

— Кроме того, не мешало бы сперва выяснить, куда он подевался, — добавила Мара, грозно взмахнув помелом.

Стараясь не привлекать к себе лишнего внимания, Ёлка тихонько выскользнула за дверь. Стоя на крыльце, она торопливо распустила косу и принялась водить гребнем по волосам, нарочно подставляя их шаловливым порывам ветерка. "Найди меня," — шептала она беззвучно, с надеждой глядя в лес.

Примечания:

* ста мра — вот дерьмо (ракшаль)