Сказка о том, как Иван женился...

Глава 15

Их долго не выпускали «за кордон»: милицию, полицию, судейских, прокуратуру; такими возможностями пользовались только защитники униженных и оскорблённых бандитов, нетрадиционно ориентированных взяточников и прочей нечести. Всей своей внутренней сущностью Андрей Дмитриевич Курчатов восставал против подобной дискриминации. И вот дождался, старшему советнику юстиции, прослужившему без малого тридцать лет на благо Отечества, наконец, разрешили выехать за рубеж!

«Попёрся, мля», — сидя на переднем сидении рядом с Димоном, грустно размышлял он. Помогать немцам уже не хотелось, объяснять потерю месячного оклада жене, за взятый в прокат лимузин, тоже. Почему-то вспомнились тёща и её рассказ о поездке в ГДР, в начале восьмидесятых. Её, премированную путёвкой, вызывали в райком партии, и она неделю учила даты, когда и какой съезд принимал решения о сенокосе и лесоповале... Но, ради столового сервиза «Мадонна», торжественно пылившегося четвёртый десяток лет, в такой же допотопной, как и он сам, «стенке», она была готова выучить суахили и объёмы резиновых галош, поставляемых во Вьетнам промышленностью Старшего брата.

Сзади трепался по-английски Ванька. Сидящая рядом немецкая девчонка хихикала в ответ. «Молодцы мы с матерью. Не зря индивидуально дурака языку учили», — вдруг подумал прокурор. И довольно оглядев в зеркало сидящую парочку, решил: « Нормальная девка. С формами. Есть за что ребёнку подержаться!».

***

Димон лихо гнал по гладкой скатерти шоссе, заранее притормаживая перед встречными камерами. По его расчёту, команда спасателей должна была нагнать кортеж, состоявший из любознательного немца и не в меру любопытного америкоса, (в национальности последнего прокурор не сомневался), через два с небольшим часа.

«Странный парень», — размышлял старший советник юстиции, поглядывая на неподвижное лицо Димона, больше похожее на натянутую маску. За два года отец уверился в нечеловеческой природе мальчишки, явно выведенного из пробирки, но в его роботообразной сущности сомневался. Обычный детдомовец, только из другого мира.

Собравшись в Турцию, Андрей Дмитриевич, учитывая специфику работы, ознакомился с материалами по культурному прошлому и экономическому составляющему страны, приветливо открывшей свои закрома русскому начитанному туристу. Однако данных о настолько древней культуре не обнаружил, ограничив свои познания Памуккале и постройками Трои.

Встреча с Хенриком ошарашила и, приняв за данность факт необходимости успокоить расшатанную нервную систему небольшим количеством алкоголя, прокурор, с удивлением, прослушал многочасовую лекцию по истории планеты Земля.

Квинтэссенцией рассказа явились прародители человечества — Адам и Ева, которые, со слов бредящего сказками фрица, оставили потомкам некий прибор, позволяющий улететь к звёздам и, якобы, переданный семейной паре в дар, девой Лилит.

— В «Алфавите Бен Сира» указывается, — вещал тогда Хенрик. — Что ссора Адама и Лилит возникла по вопросам семьи и брака. Микеланджело в Сикстинской капелле изобразил её, нарисовав женщину с хвостом змеи. Это первое упоминание о борьбе за гендерное равенство. Шумеры тоже признавали существование женщины-легенды, но она, по их мнению, превратилась в воздух и улетела, оставив предмет, содержащий знания, первым людям.

Побасенка оказалась настолько хороша, что красочно приснилась прокурору после запойной ночи и прочно утвердилась в восприимчивой ко всему новому голове. Во сне, почему-то, присутствовала тёща, которая, держа артефакт праотцов, сильно напоминающий скалку, приговаривала голосом немецкого искателя приключений: «Андрюша, как ты думаешь, подтолкнуть зятя в прорубь на Крещение, это святое дело, или уголовное?».

***

— Нагнали!, — громко прозвучало сообщение Димона, вырывая из тяжких дремотных дум. Прокурор замотал головой и окончательно проснулся:

— Где мы?

— Поворот на археологический район, Патара. Знаменит развалинами эллинского города-порта с судоверфью, датируемыми VII веком до н.э. Могу добавить, что в 270 году н.э. здесь родился Николай Чудотворец.

— О-о-о, — воодушевился Андрей Дмитриевич. — Ванька, хватит у сиськи-то греться, мы — туристы-экстремалы обязаны спасти от американского произвола немецких друзей и не забыть осмотреть христианские святыни. Просто так, что ли катаемся!

***

Возле Гелемиша Хенрик и предвкушающий невероятные открытия Марк, свернули с трассы на Патар.

Оставив, буквально в пятидесяти метрах от руин древнего театра, на площадке, машину и обогнув, небольшое стадо флегматично объедавших кусты, с синими цветочками, коз — они проследовали мимо центральной части древнего амфитеатра, представляющего собой руины циклопической безрастворной кладки, частью врытой в гору. Их путь лежал к оканчивающему свою изогнутую трубу водопроводу, на левом крыле театра, рядом с галереей-переходом для публики.

Взъерошенные утренним ветерком, смело спускавшимся по горе, от соснового массива, яркие каштановые волосы Марка, весёлым пятном играли под лучами белого турецкого солнца. Профессор Хенрик Рихтенгден сдвинул на лоб очки и, профессионально посмотрев на не знавший больше двух тысяч лет реконструкции театр, позвал скакавшего архаром по камням сына:

— Нам нужно найти тоннель спуска к первому ярусу, там должна быть небольшая комната, на которую указывает барельеф с высеченным панцирем римского легионера и коротким мечом, который укажет вход.

— Ты нашёл где-то карту сокровищ? — не моргая, спросил подошедший к нему юный искатель приключений. Хенрик только хмыкнул, охлаждая пыл.

— Нет, просто прочитал в путеводителе.

— А что мы будем искать в «подсобке»? — отец удивлённо уставился на Марка. — Ну, в маленьком помещении, — исправился тот, и, повернувшись к отцу спиной, временно потерял интерес к поиску очередных серых булыжников.

После пятнадцати минут блуждания, между каменных сидений, чудом сохранивших свой первоначальный внешний вид и не рассыпавшихся в прах, под натиском землетрясений, ветра и столетий, отец и сын рассмотрели выступающую у них кромку над основанием, чтобы сидящему было удобно подогнуть ноги и представляющую, несомненно, «ноу-хау» своего времени.

Потом, они подошли к театральному манежу, изящно завершающему торец амфитеатра. Стало ощутимо припекать. Между камней, то и дело, мелькали изумрудные и сине-серые головки крупных любопытных ящериц, составлявших, в наши дни, гуляющую публику старого театра. Наверху припарковалась ещё машина, и Хенрик, окрикнул сына:

— Хватит тренировать ноги, скоро здесь будет полно туристов, спускайся ко мне.

***

Они подошли к первому ярусу.

Впереди зияло некое углубление, расположенное прямо по центру закончившего свой путь водопровода. Обследование фонариком показало, что это не спуск к сцене, а искомое помещение.

Перед входом маячила строгая надпись: «Danger!!! Do not enter!! Well!!» Барельеф панциря и меча оказался с тыльной стороны рядом с водопроводом.

— Мы пойдём туда? — с надеждой спросил сын.

— Естественно, — хмыкнул авантюрно настроенный профессор и, аккуратно сдвинув табличку, первым устремился в проход. Темнота ослепила, и он включил фонарик, присланный из отделения полиции острова Пасхи и не пригодившийся там, но успешно используемый спустя два года.

Помещение было небольшим. У стены, аккуратно выложенное мощной и твёрдой базальтовой породой зияло чёрное пятно пересохшего колодца, такого же древнего, как и руины вокруг.

— Спустимся? — спросил отец у притихшего сына.

***

Хенрик не был профессиональным скалолазом. Но несколько посещений горнолыжных курортов числились в его личном зачёте. Больше всего он любил Zillertal Arena, с его парком Целль-ам-Циллер фрискиеров и сноубордистов, в котором они с беременной Ирен до умопомрачения катались на санках, по 7-километровой трассе родельбана.

Профессор достал из сумки верёвку и тщательно обмотал ей себя. Второй конец был намотан на огромный валун, мирно лежавший у входа. Затем, приказав Марку страховать и, в случае чего, звать на помощь, кинул камень в черноту зияющей дыры.

Звук падения отразился от стен почти рядом и Хенрик, хмыкнув, полез вниз. Он никогда не спускался по отвесным стенам, но в этот момент в его голове была странная упорная пустота, мешающая бояться и размышлять. Его вело, человек был совершенно спокоен.