Сказки Леты [СИ]

ФЛЕЙТА

Двое шли по песку, подгоняемые жестким полуденным солнцем. Разные, насколько могут быть разными двое мужчин в плавках. Двое некрасивых мужчин.

Высокий и очень плотный, с обваренной солнцем белой кожей и — руки врастопырку, из-за бицепсов-трицепсов к бокам не прилегают. Лобастый, с коротким ежиком белых волос. Светлые ноги в рыжеватом пуху.

И — маленький, загорелый до хлебной корки — из-за чего светлая голубизна глаз — оплавленным стеклом. Грязноватые тощенькие волосы закрывали бы шею, но ветер и — треплются нитками вокруг головы. Тонкие руки в кожаных феньках, на груди пара медальонов на лохматых веревочках и металлические очки на кожаном шнурке. — Общего, кроме определенной и точной некрасивости — детские улыбки. Будто весенний дождик, падающий на всех, без разбора.

Когда высокий смотрел на маленького, улыбка его становилась нежной.

Свету больше всего поразили плавки маленького. Вырезанная из куска дерюжки набедренная повязка сзади переходила в грубо скрученную веревку. Понятное дело, парень… Но все-таки…

Сама Светка привезла четыре купальника. Наплевала на — кто что подумает. И меняла. Купальники копеечные, по случаям разнообразным купленные, но фигура Светкина любую скучную тряпочку облагораживала. И потом — надо же чем-то развлекаться одинокой женщине в самом что ни на есть соку?

— Двадцать семь! — уверенно сказала ей старшая подруга года три назад, — самый лучший женский возраст — двадцать семь! Еще не стареешь, но уже почти все знаешь! И выглядишь на двадцать два…

Тогда Светку это радовало. Выходило, что лучший возраст еще впереди. А теперь она в нем. Лучше не думать, что дальше. Хотя, конечно, невыносимо представлять, что через два года — двадцать девять. Катастрофа!

…Парочка проследовала над ней, перекрыв на секунду солнце. И пошли дальше, оставив Светку любоваться загорелыми тощенькими ягодицами маленького.

Светка любовалась и думала, повернут ли к спасателям? Если повернут, то — к Витюшке приехали.

К Витюшке каждый день кто-то приезжал. Это было интересно и для Светки неутомительно. Сама она была барышней приходящей, жила в домике лоцманов по путевке, на пару дней привозила из города сына, а потом увозила его бабушке-дедушке. Вольничала. Особо не гуляла, потому что особо не разгуляешься — все парами. В основном, накупавшись, торчала в тени у домика и вышки спасателей. Или чистила картошку к ужину. Два часа картошки в день — совсем не в тягость посреди сверкающего морского безделья. Но из принципа пришлось прекратить, когда директор пансионата, маленький, замученный хлопотами мужчина в белоснежной рубашке, вдруг взял крепко за плечо и повел куда-то от ведра с очистками. Светка пошла, на ходу вытирая мокрые руки полотенчиком — было любопытно.

Подведя к боковой мощеной дорожке, директор плечо отпустил и, указывая на страшноватого деревянного ежа размером с овчарку, сказал:

— Вот…

Светка смотрела на директора заинтересованно. На ежика она уже насмотрелась. И на лису с колобком и на всяких красных шапочек. По ее мнению, скульптора еще десяток лет назад надо было в психушку запереть.

— Что вот?

— Покрасить надо, — сказал директор и вздохнул тяжело. — А краски и кисточки возьмешь у кастелянши, — добавил, поворачиваясь уходить.

Светке стало весело.

— Я у вас не работаю, — сказала в крахмальную спину.

— Как не работаешь? А картошка?

Пожала плечами. Директор извинился и побрел за домики. Верно, снова искать, кто бы ежика покрасил.

Спасателей было четверо — делили две ставки на всех. И каждый привечал жену, детишек, родственников, друзей и знакомых. Те, кто существовал от этого веселого лагеря отдельно, посматривали с завистью. А Витюшка был не дурак. Время от времени приводил новеньких, жаждущих морской экзотики. Экзотика сводилась к утомительной чистке рыбы на большую вечернюю уху. Но все были счастливы — северные горожанки, в чешуе и слизи процесса, и гости, радушно угощаемые, и Витюшка — хлебосол.

Однажды он так основательно взял шефство над юной парой, проводившей на Острове медовый месяц, что даже забрал их на дачу — показать, как растут абрикосы. Собрав немаленький урожай, молодожены заодно и варенье ему сварили. — Витюшка был хозяином.

Пока она размышляла, раздетые мужчины повернули к вышке спасателей. Светка порадовалась.

День ушел спать, таща за собой коротенький вечер. Теплая тьма загладила горящую кожу. Если, наклонив голову, лизнуть плечо — языку солоно. — Хорошо! — Заперев свою комнатку, Светка отправилась к спасателям, прихватив консервов и кулек с леденцами.

Ждали ужина, ленясь от души. Новеньких всего оказалось трое. Большой — Вяч — приехал с женой, и теперь сидел на длинной скамейке, умостив на белых коленях ее ноги. Гладил рассеянно, улыбался, ловя взгляд. Влюблен спокойно и красиво. Светка позавидовала.

Гвоздем вечера — маленький, Олег. Стесняясь, рассказывал, как добирался в Крым автостопом. Сверкали очки в гнутой оправе.

Замолкал, прячась в тени, но Витюшка с безжалостным любопытством снова и снова задавал вопросы, как бы поворачивая гостя, угощая остальных. От его напоказ требовательности Светке стало неловко. Олег отвечал с готовностью, тихим голосом, но сам предпочел бы помалкивать, видно было.

— Ты, Олег расскажи, как ты на Острове зимовал! — потребовал Витюшка.

— Как зимовал? — загомонили за столом…

— А так! Он же бездомный. Вот эту зиму целый месяц жил здесь.

Олег улыбнулся, опустив глаза. Пожал легонько плечами.

— Рассказывай, рассказывай! — понукнул хозяин.

— Я на барже пожил, — сказал Олег, — там рубка хорошо сохранилась. Утеплил и спал там.

Светка зачарованно глядела на смуглое лицо. Зимой ей часто хотелось попасть туда, где летом каленый песок, лодки и навесы от солнца. Но все как-то не получалось. Бывшее благополучное замужество не предполагало бесполезных поездок. Странных — тем более. Все было, как у всех. И на свадьбу, помнится, хрусталь дарили. Злорадно припомнила, что последнюю рюмку из набора свадебного раскокали недавно. Она ее выбрасывать не стала. Хотела колокольчик хрустальный.

Олег прищурился близоруко на Светкин приоткрытый рот, заблестевшие глаза. Улыбнулся. И сказал — ей:

— Ко мне вечерами мыш приходил. Маленький. Я кормил его крошками. Так и жили…

— Нет, подожди! — деловито вмешалась большая Оля. Была она крупна, очень мясиста и говорила непререкаемым тоном. Прозвище — Деловая Колбаса.

— Как ты выжил — в холоде таком? Один? А продукты?

— Он не один, — сказала Светка, — у него был мыш.

— Пф!…

Олег кивнул Светке, а Оле сказал:

— Керосинка была. Рубка маленькая, нагревалась быстро. До утра хватало. Там ведь не так уж холодно, просто щели заткнуть, чтоб ветер не выдувал. А за продуктами ходил к рыбакам. Давали рыбы, хлеба. Сухарей, сахара.

Улыбнулся:

— Спирту давали, но я не пью.

— Баржа почти в километре от берега! — Оля успокаиваться не собиралась.

— Там мелко, лед стоял хороший. Я пешком туда-сюда ходил.

И снова — Светке:

— Песок весь под снегом, а на нем — черные птицы.

Светка представила щемящую пустоту, тощий снежок по закаменевшему песку, торчащие из него сухие стебли трав. Птиц.

Обрадовалась — представленная, картинка осталась, не уходила, в ней появлялись звуки и запахи.

… - А перед Новым годом рыбаки поехали сети снимать, меня взяли. Болтало сильно, я укачался. На праздник зато уха горячая.

— Ты и Новый год здесь отпраздновал? — поставив жалостью оценку безумцу, спросил кто-то из темноты.

Олег улыбнулся.

Разговор как-то скис, и Витюшка забрал гостя, устраивать на ночлег. Все было занято, и они полезли по деревянной лесенке на вышку. Вернулся хозяин один. Подоспела жареная картошка, все засуетились, двигали по столу посуду, кричали в темноту, вызывая детей. Запах вкусной еды наполнил ночь, отпихнув запахи песка и моря.

…Зазвенели вилки.

— А что же Олег не спускается? — спросила Светка у Витюшки, смотря, как ловко большим ножом вскрывает консервные банки.

— Оне отказались, — ответил тот. И фыркнул:

— Со странностями мальчик. Навыдумал хрени хипповской. Небось, жена выгнала из дома, а он теперь всем лапшу на уши. Путешественник.

Одобрительно промычала с набитым ртом что-то Оля Деловая Колбаса. Со всех сторон раздались смешки.

Светка оглядела белые пятна лиц — мужских и женских. Благополучных. С квартирами, где наверняка — хрустальные рюмки в полированных шкафах. Не колокольчики. Увидела опущенные к столу глаза Вяча. Разглядела то, что беспокоило ее с начала ужина, возвращаясь снова и снова, прилетая, трогая сердце холодным пальцем — на запястьях маленькой уютной жены Вяча — множество тонких шрамов поперек голубых венок. Выпуклыми нитками цвета топленого молока на незагорелой еще, светящейся коже. А сначала думала — показалось…

Встала, взяла чистую тарелку. Под общими взглядами положила картошки — от души, горой. Добавила из консервных банок — понемногу из каждой. И пошла к лесенке.

Придерживая подол широкой юбки одной рукой, и, держа на второй полную тарелку, стала взбираться по скрипящим ступеням. Позади, уже внизу, кто-то что-то нерасслышанное сказал. Хихикнули.

Стукнула в фанерную дверцу, сказала весело:

— Эй-эй.

И вошла.

Ночью на вышке она никогда не была. Три стены с огромными, почти от самого пола окнами, размылись в звездном небе. Олег сидел среди звезд — на спальнике, брошенном на пол. Маленький, скрестив ноги по-турецки, блестел согнутыми коленями. Держал у губ белую в темноте флейту. Играл тихонько, шепотом.

— Я принесла ужин, — сказала Светка тоже шепотом. Поставила тарелку на краешек скамьи. Стояла неловко, стесняясь.

Олег опустил флейту.

— Спасибо, не надо было…

— Надо-надо! — отличить голодного мужчину от сытого Света могла и, угощая, чувствовала себя увереннее.

Олег потянулся под скамью, зашуршал сумкой:

— Вот. Вы возьмите вниз, пусть там — с чаем, — завертывал углы газетного большого свертка. На пол упали пара конфеток и сушки.

— Не надо, — сказала Светка, — обойдутся. А вам еще завтра и вообще.

— Нет-нет! Я не остался, потому что у меня нечего — на общий стол. Пусть хоть это. Так будет правильно.

Светка приняла в руки рассыпающийся куль. Выгребла половину горкой на скамью:

— Это снова в сумку положите, — распорядилась, — а это отдам. Только вы сами приходите чай пить. Поешьте и приходите.

— Спасибо. Я лучше тут.

И помолчав, объяснил, поведя вдоль звезд рукой:

— Мне тут — хорошо…

Светка открыла дверь и стояла, слушая флейту, что вела мягкую нитку звуков через распахнутые окна — к звездам. Наполняла ночь тихим счастьем.

— Олег, а вы, когда жили там, на барже, у вас была флейта?

— Да. Я играл мышу. А он — слушал. И даже не ел крошек.

Светка кивнула. Так и должно быть. Улыбнулась и пошла вниз.

За столом торжественно водрузила кулек рядом с чайником:

— Вам приветы и подарки. Сверху…

Олег ушел рано утром, еще до завтрака. Больше Светка никогда его не встречала.