Сказки о воображаемых чудесах

Жертва Нил Гейман

У бродяг и босяков есть особые знаки, которые они оставляют на воротах, деревьях и дверях; так они сообщают друг другу кое-что о хозяевах домов и ферм, мимо которых проходят в своих странствиях. Мне кажется, у кошек тоже есть такие знаки. Как иначе объяснить тот факт, что у нашего порога круглый год появляются все новые кошки — одичалые, голодные и все в блохах?

Мы берем их к себе. Вычесываем блох, кормим, отводим к ветеринару. Платим за прививки и — о, одно унижение за другим! — кастрируем или стерилизуем.

Они остаются с нами на несколько месяцев. Или на год. Или навсегда.

Большинство из них пришло к нам летом. Мы живем в деревне, как раз на таком расстоянии от города, что хозяевам удобно привозить своих животных и бросать их здесь.

У нас, похоже, никогда не было больше восьми кошек, но и меньше трех бывало редко. На настоящий момент кошачье население моего дома составляют: Гермиона и Под, полосатая и черная соответственно — безумные сестрички, что живут в моем кабинете на чердаке и не лезут в чужие дела; Принцесса, длинношерстная белая кошечка с голубыми глазами, — дикарка, оставившая свои лесные привычки ради уюта диванов и постелей; и, наконец, Клубок, — громадная черепаховая дочь Принцессы, напоминающая подушку в рыжих, черных и белых пятнах. Одним прекрасным днем я обнаружил ее (в ту пору она была крошечным котенком) у нас в гараже, запутавшуюся в бадминтонной сетке. Она едва могла дышать и казалась почти мертвой. Выжив, она удивила нас всех и превратилась в самую благонравную кошку из всех, что я встречал.

А еще есть черный кот. Мы его так и зовем: Черный Кот. Он появился на нашем крыльце почти месяц назад. Поначалу мы не думали, что он останется тут, слишком уж он был упитан для бродячего кота, слишком стар и самодоволен, чтобы быть котом брошенным. Он выглядел, как миниатюрная пантера, и двигался, как сгусток ночной тьмы.

Однажды летним днем Кот шнырял вокруг нашего ветхого крыльца; на вид ему было лет восемь или девять, самец с желтовато-зелеными глазами, очень дружелюбный и практически невозмутимый. Видимо, он пришел с соседней фермы или из какого-нибудь дома неподалеку, подумал я тогда.

Я уехал на пару недель, чтобы закончить книгу, а когда вернулся, Кот все еще был у нас: жил на крыльце на старой подстилке, которую откопал для него кто-то из детей. Кота, однако, было не узнать: шерсть кое-где выдрана огромными клочьями, на серой коже глубокие царапины. Откусан уголок уха. Порез под глазом. Рваная рана на губе. Он выглядел усталым, изможденным.

Мы отвезли Черного Кота к ветеринару, где ему прописали антибиотик, которым мы и кормили его каждый вечер, добавляя в кошачьи консервы.

Интересно, думали мы, с кем же он дерется. С Принцессой, нашей белой красавицей, полудикой королевой? С енотами? С лысохвостым и клыкастым опоссумом?

Каждую ночь царапин становилось все больше — однажды он появился с изгрызенным боком, в другой раз все его брюхо было словно исполосовано когтями и, если потрогать, начинало кровоточить.

Когда дошло до такого, я решил отнести кота в подвал, чтобы он смог отдохнуть и поправиться, лежа перед обогревателем среди коробок. Он оказался на удивление тяжелым, этот Черный Кот; я поднял его и отнес вниз, прихватив корзинку для лежания, лоток, а также немного корма и воды. Я закрыл за собой дверь. Когда я вышел из подвала, мне пришлось отмывать руки от крови.

Он оставался внизу четыре дня. Поначалу казалось, что от слабости он и есть сам не сможет: от ссадины под глазом он почти окривел, а при ходьбе хромал и заваливался набок. Из раны на губе проступали капли густого желтого гноя.

Я спускался к нему два раза в день. Кормил его, давал лекарство, которое подмешивал в консервы, обрабатывал самые глубокие царапины, говорил с ним. У Кота расстроился желудок, и, хотя я ежедневно менял наполнитель в лотке, в подвале все равно было не продохнуть от зловония.

Те четыре дня, когда Черный Кот жил в подвале, стали черными днями для нашей семьи: малышка поскользнулась в ванне, ударилась головой и едва не утонула; я узнал, что проекту, к которому я прикипел сердцем — постановка «Луда-Туманного» Хоуп Миррлиз на BBC, — не суждено воплотиться в жизнь, а у меня не было сил начинать все сначала, продвигать идею на других каналах и, возможно, в других СМИ; дочь уехала в летний лагерь и сразу начала засыпать нас душераздирающими письмами и открытками, по пять или шесть штук на дню, умоляя забрать ее домой; сын рассорился с лучшим другом так, что они объявили друг другу бойкот; а жена, возвращаясь вечером домой, сбила на дороге оленя. Животное погибло, машина была безнадежно испорчена, а благоверная отделалась шрамом над глазом.

К четвертому дню кот принялся беспокойно мерить подвал неровными шагами. Он нетерпеливо хромал среди стопок книг и комиксов, коробок с письмами и кассетами, картин, подарков и всякой всячины. Он промяукал мне, чтобы я выпустил его наружу; не испытывая особого восторга, я повиновался.

Он вернулся на крыльцо и проспал там весь оставшийся день.

На следующее утро на его боках зияли новые глубокие порезы. Клоки черной шерсти — его шерсти — усыпали деревянный настил крыльца.

В тот день моя дочь написала нам, что дела в лагере налаживаются, и она, пожалуй, сможет протянуть там еще пару дней; сын помирился с другом, хотя мне так и не удалось узнать, что же послужило причиной размолвки: коллекционные открытки, видеоигры, «Звездные войны» или девочка. Члена руководства BBC, который зарубил мой проект, поймали на взяточничестве (ладно, на получении «сомнительных займов» от независимой продюсерской компании). Его отправили домой в бессрочный отпуск. На его место, к моему неизбывному восторгу, заступила женщина, которая, как она сама сообщила мне по факсу, первой заговорила о моем проекте на BBC.

Я подумывал вернуть Черного Кота обратно в подвал, но все же не стал этого делать. Вместо этого я принял решение разузнать, что же за зверь приходит к нашему дому по ночам. Раскрыв эту тайну, я мог бы выработать план действий и, возможно, поймать его в ловушку.

На дни рождения и Рождество моя семья дарит мне различные электронные штуковины: игрушки, которые ужасно меня привлекают, но обычно так и остаются пылиться в коробках. У меня есть устройство для сушки продуктов, электрический разделочный нож, хлебопечка и — прошлогодний подарок — бинокль ночного видения. В день Рождества я вставил в прибор батарейки и побродил во тьме по подвалу, выслеживая стаю несуществующих скворцов: мне так не терпелось испробовать устройство, что я даже не смог дождаться темноты (в инструкции запрещалось включать свет во время использования бинокля: это могло привести к поломке механизма, а также, возможно, и испортить глаза). Позже я положил бинокль обратно в коробку и отнес к себе в кабинет, где он и пролежал благополучно бок о бок с ящиком, наполненным компьютерными проводами и всяким позабытым хламом.

Я принялся размышлять. Возможно, если этот зверь — будь то собака, кошка, енот или кто-то там еще — увидит меня на крыльце, то не подойдет к дому. Поэтому я поставил стул в кладовую для одежды с видом на крыльцо (размером она была чуть больше шкафа), а потом, когда все заснули, вышел во двор и пожелал Черному Коту спокойной ночи.

Этот кот, как сказала моя жена, увидев его впервые, был личностью. И в его огромной львиной физиономии и впрямь было что-то человеческое: широкий черный нос, зеленые с прожелтью глаза, клыкастый, но добродушный рот (из раны в правом уголке нижней губы все еще сочился янтарный гной).

Я погладил кота по голове, почесал под подбородком и пожелал ему удачи.

Затем зашел в дом и, выключив на крыльце свет, сел на стул. В доме царила тьма. Я заранее включил прибор ночного видения, и теперь, когда он лежал у меня на коленях, из его окуляров текла тонкая струйка зеленого света.

Время тоже текло в темноте.

Я поэкспериментировал с очками, учась правильно фокусировать взгляд и созерцать мир в зеленых тонах. К удивлению для себя, я ужаснулся количеству насекомых, кишащих в ночном воздухе: казалось, мир ночью превращается в какой-то кошмарно густой живой суп. Затем я отнял бинокль от глаз и уставился в насыщенную черно-синюю мглу ночи, пустую, спокойную и тихую.

Время шло. Я боролся со сном; оказалось, что мне до смерти не хватает кофе и сигарет, двух пагубных привычек, от которых я вроде бы избавился. Любая из двух подошла бы, чтобы не дать мне заснуть. Но прежде, чем я успел слишком далеко зайти в мир сновидений, в саду раздался вой, рывком вырвавший меня из дремоты. Вмиг проснувшись, я неуклюже нацепил бинокль, но, к разочарованию своему, увидел лишь нашу белоснежную Принцессу, что проскользнула по палисаднику, подобно лучу бледно-зеленого света. Она исчезла в зарослях слева от дома — и больше не появлялась.

Я собирался было снова опуститься на стул, но внезапно мне стало любопытно, что же так напугало Принцессу, и я принялся вглядываться в сад сквозь бинокль, выискивая глазами енота, собаку или зловредного опоссума. И действительно: по подъездной дорожке к дому направлялось нечто. Я видел его через свой бинокль ясно, словно при свете дня.

То был Дьявол.

Я никогда не видел Дьявола раньше. Хоть я и писал о нем в прошлом, но если б меня прижали к стене, признался бы, что и не верю в его существование, считая его фигурой по-мильтоновски трагичной, но вымышленной. Фигура же, что приближалась по дорожке, не была Люцифером Мильтона. Это был сам Дьявол.

Сердце до боли заколотилось у меня в груди. Я надеялся, что Дьявол не разглядит меня; что я в безопасности в этом темном доме, за оконным стеклом.

Двигаясь по дорожке, фигура мерцала и изменяла очертания. В одну секунду она была темной, быкоподобной, похожей на минотавра; через мгновение в ней появилось нечто женственное и гибкое; а вот уже она стала кошкой — покрытой шрамами, огромной зеленовато-серой дикой кошкой, с мордой, перекошенной от ненависти.

К моему крыльцу ведут ступени. Четыре белые деревянные ступеньки, которые давно пора заново покрасить (я знал, что они белые, хотя сквозь стекла бинокля они, как и весь остальной мир, казались зелеными). У ступеней Дьявол остановился и выкрикнул, завывая и ревя, что-то непонятное: три, возможно, четыре слова на языке, который уже канул в небытие во времена, когда строился Вавилон; хотя я не мог разобрать слов, волосы на моем затылке встали дыбом.

А затем до меня донеслось глухое рычание, чуть приглушенное зарослями травы, но все равно различимое. Вызов на бой. Медленно, нетвердо, черная фигура спустилась по ступеням вниз — прочь от меня и навстречу Дьяволу. В те дни Черный Кот уже утратил грацию пантеры; вместо этого он спотыкался и качался, как моряк, лишь недавно ступивший на сушу.

Теперь Дьявол был женщиной. Она что-то пробормотала коту, что-то нежное и успокаивающее (язык по звучанию напоминал французский), и протянула к нему руку. Он впился клыками ей в руку; она ощерилась и плюнула в его сторону.

Женщина подняла взгляд на меня, и если до той минуты у меня оставались сомнения в том, Дьявол ли она, теперь я был в этом полностью уверен: ее глаза метнули в меня алое пламя, но бинокль ночного видения не позволяет увидеть красное — все имеет лишь оттенки зеленого. И Дьявол увидел меня. Сквозь стекло. Он увидел меня. Это несомненно.

Дьявол изгибался и крутился. Теперь он стал подобен шакалу: плосколицее существо с огромной головой и бычьей шеей, нечто среднее между гиеной и динго. В его шелудивой шкуре копошились личинки. Он начал восхождение по ступеням.

Черный Кот прыгнул на него, и через секунду они сплелись в перекатывающийся и извивающийся комок. Мой взгляд не поспевал за их движениями.

Все это происходило в полной тишине.

Затем раздался низкий рокот: вдалеке по проселочной дороге, к которой выходит наша подъездная тропа, загромыхал поздний грузовик. Сквозь стекла бинокля его фары горели, словно раскаленные зеленые солнца. Я опустил прибор, и увидел лишь тьму да мягкое желтое свечение огней грузовика, а затем красный свет задних габаритов. Машина скрылась в пустоте.

Когда я снова поднес бинокль к глазам, то не увидел ровным счетом ничего. Лишь Черный Кот, стоя на ступенях, смотрел в небеса. Взглянув сквозь стекла наверх, я разглядел нечто, уносившееся прочь — не знаю, орел то был или стервятник. Птица, пролетев над верхушками деревьев, исчезла вдали.

Я вышел на крыльцо, подобрал Черного Кота и стал гладить, приговаривая что-то успокаивающее и нежное. Когда я только подошел к нему, он что-то жалобно промяукал, но затем потихоньку заснул у меня на коленях. Я переложил его в корзину, а сам отправился спать к себе наверх. На следующее утро на моей футболке и джинсах я заметил запекшуюся кровь.

Это случилось неделю назад.

То, что приходит к нашему дому, посещает нас не каждую ночь. Но оно все-таки приходит: мы знаем это по новым ранам, которые приносит кот, и по той боли, что заметна в его львиных глазах. У него отнялась левая передняя лапа, и навсегда закрылся правый глаз.

Я не знаю, чем мы заслужили Черного Кота. Не знаю, кто послал его к нам. И порой, в своем эгоизме и трусости, я хочу узнать, на сколько жертв он еще способен.

Нил Гейман — обладатель медали Ньюбери за роман «История с кладбищем», занявший первое место в списке бестселлеров New York Times. По его книгам были сняты масштабные кинокартины, включая недавно вышедшую экранизацию «Коралины». Пользуются популярностью серия комиксов «Песочный человек» и многочисленные романы для взрослых, подростков и детей. Лауреат премий «Хьюго» и «Небьюла», премии Мифопоэтического общества, Всемирной премии фэнтези и других. Автор блестящих рассказов и стихов.

«Жертва» — это мастерски написанная трогательная история, полная мистики и очарования; по словам Геймана, она более или менее правдива. Во всяком случае, рассказчик — «это во многом я, дом — это мой дом, кошки — мои кошки, а семья — моя семья. Черный кот был именно таким, каким я его описал».