Скорая 2025

Скорая. Парнишка

Новый день встретил Глафиру в 6 утра радостным криком.

— Маааам, у меня получилось!

Арсений влетел в палату испанца и обнял ничего пока не понимающую Глафиру!

— Не мамкай мне тут! Испанец замуж не возьмет с приплодом! — не желая открывать глаза, зевая, простонала Глафира, уснувшая вчера, облокотившись на кровать Фернандо.

— Я не согласен на испанца! Дорофей — круче! — возмутился такой постановке вопроса Арсений.

— Да никто тебя не спрашивал! — выпучила от наглости названного сына глаза Глафира и ойкнула от неожиданности: Фернандо пошевелил рукой и приоткрыл глаза.

Вслед за этим в палату, решительно открыв дверь, вошел встревоженный Викентий.

— Ты действительно собралась за него замуж? — с порога выпалил по всему видно всю ночь не спавший Викентий.

— Что здесь такого? Ты вчера выдавал меня за Дорофея! С этим — что не так? — встав и собираясь идти за доктором для очнувшегося испанца, удивленно проговорила Глафира.

— Дорофей — не Фернандо! — парировал Викентий.

— Тебе-то какая разница? И в чем, кстати, разница? — быстрым шагом направляясь к администратору, поинтересовалась Глафира.

— Фернандо, палата 546, пришел в себя! — перевел Арсений.

— Сень! Нам надо поговорить с твоей названной мамашей! Отвали! — скомандовал Викентий.

Голова Глафиры закружилась от быстрого перемещения после сна в неудобной позе, и она чуть не рухнула на пол. Только мгновенная реакция Викентия не дала случиться падению.

Отнеся Глафиру в палату, выслушав предписания врача, Викентий удобно устроился в кресле, решив для себя, что он останется рядом столько, сколько потребуется, пока не добьется отмены решения Глафиры выйти замуж за этого Фернандо.

Глафира проснулась к вечеру от запаха своего любимого чая с любимым абрикосовым вареньем, заботливо принесенным Анфисой.

— Рассказывай! — не думая, приказала Глафира, увидев сидящего в кресле Викентия. — По какому поводу был утренний визит и почему ты слушаешь мысли, предназначающиеся не тебе?

Викентий молчал.

Глафира закрыла глаза, из-под ресниц потекли слезы.

— Что-то устала я, — сдавленным голосом проговорила Глафира и отвернулась.

— Глаш, ты теперь — суицидница, ты забыла! Это тяжелейшая ноша! Как я мог тебя оставить без присмотра? А ты вместо того, чтобы спать лечь, поперлась снова вытаскивать этого Фернандо! Меня ночью не пустили в клинику, пришлось ночевать в машине на постоянном мониторинге! Два суицидника в одной палате — та еще парочка! Как тебя угораздило обещать ему стать его женой?

— Но ведь снова сработало! Он мне снова поверил и очнулся ведь!

— То есть ты снова готова закрыть своей грудью амбразуру ради достижения каких-то своих умозрительных целей?

— Если бы он не очнулся, значит, он бы умер, то есть фактически убил себя! И это было бы на моей совести! Я не довела клиента…

— Стоп! Он же не первый такой в твоей жизни! — удивился абсурдности логики подруги Викентий.

— Ну не первый! Но те, первые, были так давно, что я и не знаю…

— … как с этим справиться? — закончил фразу Викентий.

— Да! И от этого так не хочется жить, когда думаю, что он из-за меня покончил с собой!

— И ты готова на всё, лишь бы вытащить …

— Да! Он мне рассказал, как потерял жену…

— Чудак в коме…

— Да! Как страдал…

— Чудак в коме…

— Ну, да! — повышая голос, продолжала Глафира. — Как поверил мне, как сестре своей старшей в детстве верил, а я его предала…

— Чудак в коме рассказал? — настаивая, снова спросил Викентий.

— Да, Викентий! — вспылила Глафира. — В чем проблема? Почему ты меня перебиваешь постоянно этим вопросом?

— Люди в коме не общаются, Глаш!

— Это обычные не общаются! А суицидникам возможность открыта. Используется любой последний шанс! Ты разве не знал?

— У меня никогда не было таких… — удивленно протянул Вик. — Извини, не знал! И он захотел жениться на тебе?

— Не знаю. Он задумался, и тут ворвался Арсений, а потом он сразу очнулся, и я подумала: а вдруг? Я не поняла. Ты же мониторил меня, ты не слышал, о чем мы думали?

— Тебя слышал, его — нет…

— Можно я еще посплю? Если честно, совсем не хочется жить сегодняшний вечер!

Глафира закрыла глаза и отключилась.

Викентий остался в кресле.

Утром Глафира услышала в своей голове голос испанца, который просил ее прийти.

Глафира тихонечко встала, чтобы не разбудить Викентия, но штатив с капельницей не дал ускользнуть из палаты незамеченной.

— Не выпущу! — подскочил Викентий с кресла и взял Глафиру за плечи, смотря прямо в глаза, и тут же продолжил: — Пока ты не откажешься от своей затеи идти за него замуж, ты отсюда не выйдешь!

— Да ёлки! В чем разница между Дорофеем и испанцем? И тебе какая разница принципиальная? Ты меня замуж не звал! Дорофей — норм, а Фернандо не годится? Почему?

— Я знаю, кто такой Дорофей. За ним ты будешь как за каменной стеной, а испанец — пороховая бочка, сгорите вместе, даже не осознав этого!

— А ты типа друг такой, помощник! Советы раздаешь! Иди ты знаешь куда со своими советами! — вырвалась Глафира, направляясь к двери.

— Я люблю тебя, дура! — Догнал Викентий уходящую и обнял со спины за плечи, не давая уйти.

Глафира замерла. Потом медленно вывернулась из объятий и тихо вернулась на кровать. Время притаилось, ожидая ответной реакции. Но ее почему-то не последовало, Глафира молча смотрела в окно.

Сколько времени эти оба так молчали, они не осознавали. Из оцепенения вывел испанец, снова позвав:

— Глафира!

— Я пойду! — медленно встала Глафира. — Мне надо пойти к нему.

И не смотря в глаза напарнику, отправилась к Фернандо.

В коридоре ждал Арсений.

— Я не мог войти, Викентий мне запретил, — не здороваясь, начал названный сын.

— Как это запретил?

— Он умеет. Нет возможности пошевелиться в направлении запрета, не хватает силы воли преодолеть запрет.

— Бред какой! Говори! — приказала, не останавливаясь, Глафира.

— Там пацан этажом ниже лежит на лечении. Это, конечно, не совсем срочно. К нему не успеет местная Скорая, — сообщил об увиденном ближайшем будущем Арсений.

— Почему не успеет? — удивилась Глафира.

— Он бесхозный. И все, кто есть в зоне его доступа, сегодня заняты.

— Что значит бесхозный?! В дорогой клинике почти в центре Парижа бесхозный ребенок? И почему ты используешь это странное слово? — удивилась Глафира.

— Бесхозный ребенок — это тот, на которого всем плевать! Родители есть, но он им не нужен. Они бы были, возможно, даже рады, чтобы его не стало и не надо было бы морочиться. Отец никогда не хотел этого брака, мать давно живет с другим, он им всем мешает!

Можно, я его возьму? Но после опыта с Валери мне страшно одному. Ты можешь пойти со мной?

— Сколько у него времени? — поинтересовалась Глафира, чтобы принять решение: к кому идти в первую очередь.

— Часа два в зависимости от обстоятельств вокруг, — констатировал Арсений.

— И это ты считаешь много на малолетнего пацана? Ты спятил! Бегом! Какой этаж? — вздохнула Глафира, понимая, что Фернандо подождет, а мальчишку надо еще уговаривать…

— Привет! Я — Глафира, а это мой названный сын — Арсений, — улыбаясь, протянула руку Глафира мальчишке лет двенадцати, зайдя в палату. Арсений переводил.

— Тебя как зовут?

— Люк! — отозвался парнишка.

— Я необычный человек. Я прихожу к тем, кто не хочет жить. Обычно, я делаю это каким-то интересным способом, но в твоем случае найти его не смогла. Мне показалось, что у тебя слишком мало времени осталось, чтобы играть со мной в какие-то игры.

Я хочу тебе кое-что объяснить. Понимаешь, когда ты умрешь, твои родители выдохнут и скажут: «На небесах ему будет лучше! Покойся с миром!».

Ты прав! Ты им не нужен. Обоим. Так случается. И иногда в детстве кажется, что смерть заставит родителей задуматься и они поймут, как были не правы. Будут плакать, бить себя в грудь! Действительно, так иногда случается. Но не в твоем случае. Они просто разойдутся в разные стороны, освободившись от того, кто их держит вместе. Они продолжат жить, как бы чудовищно это для тебя ни звучало! Но тебя уже не будет. Ты просто удостоверишься в том, что и так знаешь: они не любят тебя!

Так бывает, к сожалению. И нет у нас у всех идеальных родителей. Но у каждого человека есть он сам у себя. Ты был не нужен матери, не нужен отцу. Но дети не появляются на свет просто так!

На каждого! Слышишь? На каждого у этой Вселенной есть свой замысел! И на тебя есть! Я пока не знаю, какой. Но точно знаю, что он есть!

И нет обстоятельств в жизни, которые бы вредили человеку настолько, что надо было бы добровольно уходить из жизни! Это — боль, это — мука, но если все перенести, то в конце пути ждет радостный исход, а не такой мрачный, который ты сейчас себе придумал.

Быть любимым — это счастье! Тебе кажется, что всех любят, а ты один такой! Нет! Несчастных и нелюбимых так много, что не сосчитать! И детей в том числе.

Но каждому дается только то, что он может вынести! И если с детства тебе дана такая судьба, значит, ты сильнее многих любимых неженок.

Да, я знаю, что это мало утешает, но одно могу точно сказать, выдержав эту боль, ты раскроешь в себе такой потенциал силы, что позавидуют те, кого всю жизнь любили! Им значительно легче жить и добиваться своих высот, но от этого твоя жизнь ничуть не хуже, потому что она только твоя, не похожая ни на какую другую, твоя родная, придуманная тобой и Богом! Не отказывайся от нее! Она стоит того, чтобы быть узнанной тобой и пройденной! Она настолько уникальная, что никогда ничего подобного во всей Вселенной не повторится!

Пообщайся, пожалуйста, с моим сыном. Я не его родная мать. Он сбежал от своей. И это он привел меня к тебе. Он знает много такого, что нам с тобой и не снилось! Он жил в более чудовищных условиях, чем ты, но научился такому, что позавидует любой маменькин сынок.

И ты можешь стать кем-то уникальным! Только останься жить! Если уйдешь сейчас, то узнаешь сейчас, кем бы ты мог стать, если бы остался, но уже никогда не станешь! Уже никогда не сможешь ничего вернуть и изменить! Никогда не достигнешь, никогда не встретишься, никогда не почувствуешь, никогда не станешь добрым, любящим отцом, о котором сам мечтаешь! В твоей жизни больше ничего никогда не произойдет! Останется только сожаление, и больше ничего! Только сожаление! Одно сожаление. Ты никогда не найдешь любовь, которой так жаждешь! Никогда не сможешь любить сам. И никогда не сможешь ничего исправить. Пока ты жив, ты можешь всё! Когда ты оторвешь от себя эти трубки, ты станешь трупом во всех смыслах. И физически, и духовно. Подумай над этим! У тебя есть время.

Оставляю тебя со своим названным сыном.

Глафира встала и, наклонившись к Люку, прикоснулась губами к его щеке.

Тело мальчика ответило легкой дрожью на этот странный, непрошеный контакт.

Слезы хлынули из глаз мальчишки, который всю речь Глафиры молчал и, обалдев, только внимательно слушал.

— Надеюсь, что Арсений сможет тебе рассказать, как увлекательна может быть жизнь! А уж из твоей точки бытия, с такими родителями, даже не сомневаюсь в этом! Держись! Ты справишься!

Глафира покинула палату Люка в точной уверенности, что теперь мальчишке ничего не угрожало, оставив Арсения ради самого Арсения, ну и чисто ради поболтать с кем-нибудь самому клиенту. Телефон сообщил о пополнении банковского счета.

«Скорее всего, — задумалась Глафира, — если бы я была матерью, я бы не смогла так жестко препарировать эмоции ребенка! Пыталась бы сгладить, чтобы больно не ранить, а это бы затянулось по времени, и не факт, что сработало бы вообще! Возможно, тот монах прав! Совмещать детей и работу — не вариант. И как тогда выбирать? И как жить?»

Детей не то, чтобы очень хотелось. Но было любопытно: как это? Да еще и успеть запрыгнуть в последний вагон. Звучало очень заманчиво.

Вот зачем он сказал: «Как за каменной стеной»?

— Человек, который любит, говорит, что за другим я буду как за каменной стеной! Значит, к этому стоит прислушаться? — спросила сама себя Глафира, направляясь к Фернандо.

Испанец спал, Глафира села на стул рядом и, облокотившись руками на кровать, закрыла глаза, дремота от усталости напала мгновенно.

Фернандо давно гладил ее по голове, улыбаясь и пытаясь ласково разбудить! Глафира очнулась.

— Ты снова вытащила меня! — подумал Фернандо, понимая, что говорить вслух на разных языках бесполезно.

— Я чувствовала себя виноватой в том, что с тобой произошло! — подумала в ответ, грустно улыбаясь, Глафира.

— Я чуть не убил тебя, а ты чувствовала себя виноватой? — покачал головой испанец.

— Я не справилась! Я не спасла тебя!

— Ты справилась и спасла! Это я — идиот! И да, я не смогу жениться на тебе и освобождаю тебя от твоего обещания, но оно действительно помогло мне выкарабкаться! Я вспомнил, что меня ждут и я любим, и люблю!

— А как же ты вернешься? Они тебя не будут искать?

— Твой монах с того света прав, теперь я это точно знаю! Если отказаться от имени, то старые связи не будут тебя искать. Им нужен был работник Скорой, а не обычный человек. Они не найдут меня по имени из Скорой, а настоящего никогда не узнают.

— Чем они тебя зацепили?

— Поймали на крючок всемогущества.

— Ты? Спасший больше пяти тысяч человек приписал все эти победы-достижения себе! — ахнула Глафира, понимая всю тяжесть такой ноши.

— Да! И дальше было только дело техники манипуляций, которой эти люди владеют безупречно! Пока сам человек не свернет со своего пути, его сложно с него столкнуть, а я свернул с пути служения на скользкую дорожку самовосхваления и самодостаточности, исключив из своего мировоззрения Создателя Вселенной и приписав себе всё его могущество.

А ты? Не решилась уйти из Скорой? — перевел тему испанец.

— Раздумываю. Замуж зовут. Начальник позвал замуж, а напарник признался в любви и предложил выйти замуж за начальника, потому что, видите ли, я буду за ним как за каменной стеной!

— А сама что думаешь?

— Начальник — классный, вообще, как говорится, принц на белом коне, но я его совсем не знаю. А напарник — надежный друг.

— А хоть кого-то из них ты любишь? Сердце что говорит?

— Что есть «сердце говорит»? — улыбнулась Глафира.

— Молчит, значит?

— Наверное! Не знаю! Возможно, и не любило оно никогда? Показалось, что оно что-то знает, когда встретила Дорофея, но потом я решила, что это манипуляция. А в напарника еще при первой встрече запретила себе влюбляться. Так что — не знаю.

Спасибо тебе, что ты выжил и освободил меня от моего обещания! Я, не задумываясь, сдержала бы свое слово!

— А раз уж ты никого из них не любишь, давай сбежим? Я покажу тебе свою страну! — с какой-то надеждой не понятно на что, спросил Фернандо.

— Викентий меня не отпустит. Говорит, что два суицидника в одной комнате — это бомба замедленного действия.

— Как будто вы с ним не два суицидника в одной комнате!

— И то правда! — улыбнулась Глафира. — Я подумаю. Спасибо за приглашение! Скажешь потом свое старое имя?

Испанец кивнул и закрыл глаза. Валяться и лечиться ему предстояло еще долго.

Возвращаясь в свою палату, Глафира пребывала в радостном состоянии и от того, что спасла жизнь, и от того, что была освобождена от своего обещания!

Но Викентий не стал церемониться с ее хорошим настроением, усмехнувшись:

— Тебе надо проработать свои отказы! Ты не можешь служить в Скорой и не уметь принимать свободу воли клиента и отказ от жизни! Даже Создатель не вмешивается, а уж ты, немощная, точно не можешь спасти всех и вся ценой своей жизни и своего счастья!

Фернандо твой не идиот! Никто не захочет жениться на сумасшедшей, которая выходит замуж не по любви, а из чувства долга! Ты же знаешь, что спасатель влюбляет в себя как по щелчку пальцев, а ты его дважды спасла, и ты думаешь, он к тебе равнодушен?

Нельзя так опрометчиво обещать такие судьбоносные вещи! Нет у него никакой любимой. Наврал он тебе. И пригласил посмотреть свою Испанию только в надежде влюбить тебя в себя! Почему ты такая бесчувственная? Ты вообще ничего не чувствуешь в своем черством сердце?

— Я что-то не понимаю! — сглотнула Глафира. — Ты только что сказал, что любишь меня, а теперь говоришь, что Фернандо в меня влюблен! Зачем? Разве не логичнее было бы не говорить мне об этом, чтобы я даже не думала о таком!?

— Логично! Но не правильно! Ты каждому суициднику будешь предлагать себя? Профессионализм работника Скорой заключается в работе души и мозга, а не в вытаскивании клиента своей судьбой и своим счастьем!

— Конечно, ты прав! Но как можно быть счастливым, когда по твоей вине кто-то гибнет!

— Что с твоей головой случилось? А главное — когда? Ты с чего взяла на себя такую ответственность? Ты не можешь самовольно стать причиной ничьей гибели и ничьего счастья! Это личный выбор каждого человека. Ты просто плечо, которое можно подставить другому, чтобы ему было легче принять правильное решение!

Глафира затихла и ушла в себя, понимая, что Викентий прав и пришла пора починить голову.

Напарник не стал мешать и тихо удалился, понимая, что в данную минуту стал лишним в этой комнате.