Слава для Бога

Глава 14 Перед выбором

— Подумаешь. Повезло просто ему, вот и все. Любой вой, на его месте поступил бы так же...

Телега скрипела обитыми железом полозьями по утрамбованному копытами коней, и ногами многочисленных ратников снегу. Обоз тянулся за княжеским войском. Настроение царило странное, от искреннего ликования, от одержанной победы и скорого возвращения домой, до глубокой грусти по скорбному грузу, бережно уложенному в плетущихся сзади санях.

Возницами ехали два молодых парня. Пришедший в столицу служить в дружине князя вместе с Богумиром Храб, и еще один вертлявый юноша, невысокого роста, с кучерявыми, цвета спелой пшеницы, непослушными кудрями, заботливо зачесанными назад, от чего его лицо, с длинным, слегка крючковатым носом, и маленькими на выкате, зелеными глазами, напоминало лицо сокола.

— Ну и завистливое у тебя нутро Жила. — Повернулся к напарнику Храб. — Тебе совесть не мешает, такие пакости говорить? Как скажешь что, так словно помоями из ушата окатишь. Богумир спас нас всех, а ты его за глаза хаешь. Вот погоди, очнется, он тебе поганый язык на кулак намотает, да оторвет.

— Проснется. — Хмыкнул Жила, но глаза отвел. — Покойник он. Ты видел, что бы трупы в себя приходили? Чудеса только в сказках бывают. Труп, он и есть труп.

— Жив он. — Храб развернулся, и со злостью ударил напарника в плечо. — Сердце бьется, так волхв, который его осматривал сказал, если бы не те слова, то сожгли бы мы его по недогляду, тогда еще, три дня назад, на погребальном костре со всеми почестями воинскими.

— Я специально ухом к груди прикладывался. Нет там никакого биения. Мертвый он. Лжа это. — Поморщился от удара, и потер ушибленное место Жила.

— Ты кого лжецом назвал, упырь?! Волхва княжеского?.. — Храб даже встал от возмущения во весь рост в санях, но те покачнулись на кочке, и едва не упав, парень вновь опустился на место. — Придержи свой поганый язык. — Рыкнул он, сверкнув гневом в глазах.

— Ничего я не называл, но волхв, он то же человек, и ошибаться может. — Не сдавался спорщик. — Недоглядел, и все дела...

— Помолчи лучше, не-то зашибу ненароком. — Прорычал Храб и замолчал отвернувшись. Не нравился ему напарник, больно завистлив.

Дальше ехали в тишине. Сани глотали версту за верстой, заснеженной дороги, ведущей к дому. Там встретит воинов радостью, спасенный стараниями одного человека, высыпавшимися на улицы, гомонящими, швыряющими в небо шапки жителями, Арканаим, и только в одном доме поселится горе утраты. Не будут смеяться от счастья только в доме воеводы.

Спереди, со стороны основного войска, отделилась фигура, и через некоторое время к саням, подъехал всадник, ведущий на поводу вторую лошадь. Лихо осадив коня, он перевел его на шаг, и воин с отвислыми седыми усами, склонившись, хриплым голосом обратился к Храбу:

— Воевода тебя вперед посылает с наказом. Ты же со Славуней из одной деревни, вот и поезжай, волю отца девушке передашь: «Пусть его комнату в тереме, приготовит для Богумира, а ему самому в комнате парня постелет». И еще... — Он слегка замялся. — Не трепись там особо, неча всем знать, придет время, княже сам люду подвиг богатыря поведает, да одарит богато героя, всему свое время. Да еще дочурку воеводскую успокой, мол волхв сказал, что все хорошо будет, очнется ее жених в скорости. Потерпеть надоть. А ты. — Он посмотрел на Жилу. — Остаешься тут один, вечером на стоянке поменяют. Вези со всем почтением. — Он погрозил кулаком. — Знаю я тебя.

Храб и посыльный быстро ускакали вперед, оставив недоверчивого парня в одиночестве.

— А что я, что не понимаю, что ли. Конечно, герой, да только просто повезло новику вовремя в нужном месте оказаться, вот и отличился, дали бы боги и я бы так смог... Везти аккуратнее. — Пробурчал он себе под нос и поморщился, словно лимон откусил. — Какая ему теперича разница, труп неудобств не чувствует, подумаешь, качнет немного вдругорядь, чай ни сахарный, не рассыплется.

— Я тебе качну, так качну, что до кустиков добежать не успеешь, и вовек науку не забудешь. — За спиной раздался хриплый, нечеловеческий голос. Жила вздрогнул от неожиданности и резко обернулся, вспыхнувший страх мгновенно прошел. У головы бесчувственного тела сидел огромный ворон. Он его знал, как знал и каждый житель столицы, верного спутника Богумира, причину неугасающих сплетен всех кумушек Арканаима, как в общем и всей округи. — Сможет он... То, что «может» поначалу отрасти, а уж потом размышляй. Вези аккуратнее. — Каркнула зло птица, и тут же склонилась над головой своего хозяина. — Как-же так тебя братишка угораздило-то? Вот ведь напасть какая. Весь пантеон на уши твой героизм безрассудный поставил, дед с мамкой места себе не находят. — Он сел рядом, совсем не по птичьи вытянув лапы. — Ну да ничего, вместе мы сдюжим. Потерпи чуток.

***

— Орон? — Удивленно воскликнула Славуня, спустившись утром из спальни и увидев того сидящим на засыпанном крошками столе, и клюющим оставленный с вечера, покрытый рушником ржаной круг хлеба, запивая куски из высокой кружки с хмельным медом. — Ты как тут? Ты же с Богумиром быть должен? Случилось что?

— Должен. — Кивнул тот, сглотнув, и вновь оторвав приличный кусок. — Вот всегда на жор пробивает, когда к жизни возвращаюсь. Напасть какая-то. Терпеть не могу воскрешаться. Жрать хочется после этого, как не в себя, кожа чешется, будто все окрестные блохи на мне собрались и хоровод водят, в животе жабы поют. Пакость. —Прошепелявил он набитым клювом, громко проглотил кусок хлеба, отхлебнул из кружки, взъерошился и по собачьи брезгливо отряхнулся. — Опоздал я. — Буркнул и отвел глаза. — Поздно предупредили.

— Рассказывай, как все было. — На стуле, напротив, неожиданно появился Лель. — До меня только слухи дошли, хотелось бы знать подробности, не отлучаясь тут сторожу, все дела позабросил, ради вашего семейства. От жизни оторвался. Говори уже. Что там? Не томи.

— Что тут рассказывать. — Недовольно каркнул Орон. — Неча рассказывать. Опоздал я. Появился, когда уже меч в грудь Богумира входил. Кинулся клинок в сторону отвести, да сам же под жало и попал. Располовинило мне тушку, в аккурат по середке, очнулся уже у трона Перуна... — Он хотел еще что-то добавить, но стук падающего тела, отвлек пернатого. Славуня потеряла сознание. — Чего застыл! — Рявкнул он на сидящего, растерявшегося бога любви. — Поднимай давай девчонку с пола, да на лавку неси, видишь дурно ей. Сейчас я ее... — Он взлетел и кинулся к стоящей в углу кадушке, где начал судорожно глотать воду. Лель подскочил к девушке, поднял и перенес на лавку, и замер не зная, что дальше делать. — Отойди, пихнул его в спину лапами подлетевший Орон. — Не мешай. — Из его клюва, в лицо Славы брызнула струя.

— Что с ним? — Открыла она глаза.

— Жив. — Каркнул ворон. — Жив твой герой, только в сознание не приходит, сердце раз в полчаса бьется, да дыхания нет. Меч из него вынули, рану заштопали, все как положено, теперича вот, сюда везут. Навьи, по указу матушки, жизненным нитям выплестись из души не дают. Ругаются девки, им положено их в клубок из тел выматывать, а они наоборот поступают, внутря запихивают. Ругаются страшно, но наказ исполняют. Перун, черный с горя, думками всю Правь затуманил, способ внука оживить ищет. Да тяжко делать, то, что как делать не ведаешь. Не терял еще до этого бессмертия никто из богов. Даждьбог следом за отцом, как привязанный ходит, и все молчит, то же думы думает, смурной как гроза, едва не дымится. Морена?.. Та все плачет. В общем скорбно все, но непоправимого пока ничего нет. Сдюжим все вместе.

Слава села, вытерев ладонью мокрое лицо:

— Я должна быть рядом. — Твердо произнесла она и встала. — Куда ехать?

— Будешь рядом. — Кивнул Орон. — Завтра привезут и будешь. Неча по лесам девке в одиночку мотаться. Ничего с твоим женихом не случится за это время. Есть кому позаботится. Ты лучше тут ему постель подготовь, да подумай, как кормить беспамятного да недвижного будешь. В том теперича твоя забота. Полежать парню придется, а сколько? Никто ответ не даст. Побереги силушки.

— У себя, в светелке уложу. Рядышком кровать поставлю, чтобы под приглядом любому быть. — Заволновалась Слава. — Надо на рынок сбегать, выбрать кроватку поудобнее да перинку на лебяжьем пуху, да одеяльце с подушкой, что помягче подобрать...

— А слухи не поползут, что необрученные в одной комнате? — Нахмурился Лель. — Оклевещут ведь злые языки так, что во век не отмоешься. Люди, они такие, охают не подумавши, а тебе ответ держать? Не боишься позором покрыться?

— Пусть. — Упрямо надула губы Славуня. — Плевать мне на них. Всем рты не закроешь, кто меня да Богумира знает, тот поймет, а остальные пускай злобой своей, да завистью подавятся, нет мне до них дела. Я себя знаю, и непотребств не допущу.

— Ну если так. — Задумался Лель. — То иди, делай то, что задумала. С моей стороны осуждения не будет. Поддержу, да подмогну с уходом, пока никто не видит.

— С моей тем более не будет. — Рассмеялся Орон. — Ну да ладно, загостился я. — Махнул он крылом. — Некогда мне с вами лясы точить, полетел я, мне наказ был: «Вам весть донести, и к Богумиру незамедлительно отправляться». — Ему ныне пригляд нужен, он сейчас хуже дитя малого беззащитен, любой обидеть может. Свидимся. — Был, и вот уже и нет его, словно и не было никогда, хлопок, и только каравай на столе расклеванный, покрошенный, да кружка с медом хмельным, недопитая, как напоминание.

***

— Прекрати дергаться. Ничем ты ему там не поможешь, только навредишь. Виданное ли дело, что бы боги среди такого количества людей с небес спускались. Не глупи. — Нахмурился Перун, сверкнув на невестку злобными глазами. — Все там без тебя уладится.

— Он мой сын! — Огрызнулась истерикой Морена, и сверкнула на свекра полным от слез взглядом. — Я не могу просто вот так наблюдать, как он умирает.

— Он не умирает, твои слуги не дадут ему этого сделать. — Жестко ответил громовержец. — Им твоя помощь не нужна, только помешаешь, отвлечешь своим присутствием и необдуманными в панике советами. — А ты что молчишь? Успокой жену, иначе она такого наворотит, что всем пантеоном не разгребем! — Рявкнул он на сидящего с опущенной головой Даждьбога.

— А что я? Она права, нельзя вот так просто сидеть и ждать. — Бог плодородия поднял наполненные безысходной тревоги глаза, посмотрел на отца, и снова опустил в пол. — Нельзя. Неправильно это. Делать что-то надо.

— Правильно, не правильно!.. Делать надо... — Зло передразнил сына Перун. — Вы еще разрыдайтесь тут, да в истерике головой биться начните. Дети малые, а не боги, право слово. Вот привезут Богумира в город... Одного, или, на крайней случай, вдвоем с невестой оставят, тогда и навестим, а пока ждите и не скулите, и так тошно без вашего нытья. — Нервно вышагивающий около трона Перун, резко развернулся и сел. — Вы думаете мне не тяжело? — Раздался его тихий, полный скорби голос. — Мне еще тяжелее чем вам, я еще и вину свою во всем случившимся чувствую. Вот же дернуло меня так наказать парня. Вроде все продумал, а вот на тебе. Судьба и над богами иногда шутит, но слишком уж жестоко на этот раз у нее получилось.

Тягостное молчание повисло в небе, накрыв Правь мутным покрывалом отчаяния. Черные змеи тревоги шевелились в нем, жаля души сидящих с опущенными головами небожителей ядом безысходности. И тут тонкий луч солнечного света проткнул покрывало, налился сиянием, уплотнился, и из него вышел бог солнца.

— Слышал ваше горе. — Он подошел к трону Перуна и остановился, склонившись к громовержцу.

— Что привело тебя ко мне, Ярило? Ты выбрал неудачное время для дел. — Тот поднялся на встречу.

— Дела у нас ныне общие. — Нахмурился тот. — Весть у меня нехорошая. Инглия пропала. Боюсь задумала что. Никак девка не успокоится.

— Час от часу не легче. — Перун тяжело опустился на трон. — Думаешь опять за Славуней пошла?

— А что мне прикажешь еще думать. — Вздохнул Ярило. — Дочка у меня упрямая, своего добьется если захочет.

— Надо ей другого жениха найти, да замуж выдать. — Буркнул громовержец. — Тогда отстанет от моего внука и его невесты.

— Думал уже над этим. — Кивнул бог солнца. — К Лелю присматриваюсь. Он один живет, неправильно это. Солнечный луч и любовь хорошую пару могут создать. Много добра в мир принесут. Поговори с ним, он тебя уважает. — Ярило с надеждой посмотрел на Перуна. — Может сладится у них...

— Добро. — Кивнул тот. — Поспособствую. Только опосля, сейчас не до того.

— Понимаю. — Согласился бог солнца. — Потому не тороплю, нам богам спешить нельзя... В общем, я предупредил, постерегитесь, да и я дочурку поищу. — Он вспыхнул заревом восхода и пропал.

— Еще одна напасть на мою голову. — Буркнул ему в след Перун. — Не представляю, что теперь со всем этим делать. Вот же натворил я делов со своим наказанием.

***

Лагерь спал тревожным сном. Потрескивали дежурные костры, едва разгоняя мрак безлунной ночи, прорисовывая ежащихся от сырого весеннего ветра часовых, и выхватывая из тьмы ветки ближайшего ельника.

Орон сидел у изголовья импровизированной из еловых веток кровати, с бледным и недвижимым, укутанным в шкуры и покрывала, Богумиром.

Кряхтели на ветру сонные деревья, постонывая, словно жалуясь на непогоду. Внезапно заморосил мелкий дождь.

— Вот же напасть. Погода хуже не придумаешь. Рановато вроде еще дождику, еще бы седмицы две и потерпеть мог. — Передернулся ознобом ворон. — Чего ему неймется торопыге. — Он сунул голову под крыло, пытаясь согреться и уснуть.

— Как тут у вас дела? — Раздался в темноте тихий шепот.

— Тара? — Вскинулся от неожиданности Орон.

— Не кричи, люд разбудишь. — Улыбнулась ему богиня леса. — Вы в моих владениях, вот и зашла посмотреть, что там с моим племянником?

— Плохо все. — Нахохлился ворон. — Умереть ему, да в небытие раствориться, Навьи не дают, но и подняться не дано, из-за любови своей. Смертным стал парень, умереть был должен давно, только по воле богов еще и дышит. Тупик. Ни туда, ни сюда.

— Скверно. — Задумалась богиня. — Слышала я, что есть возможность поднять человека, ежели еще одеревенеть тело не успело. Но не нравится мне тот ритуал.

— Говори. — Встрепенулся Орон.

— На крови он человеческой замешан. Одной искрой умирающей души, другую поднять.

— Человека в жертву принести? — Округлил глаза ворон. — Это какому же такому богу такое по нраву?

— Не богу. — Отвернулась Тара и вздохнула. — Самому безвременью вселенной.

— Хорошая мысль. — Из темноты вышла закутанная в черный плащ девушка. — Я даже знаю кого.

— Тебя только тут не хватало, Инглия. — Нахохлился ворон. — Не рады здесь тебе, уходи.

— Мне твоя радость без надобности. — Усмехнулась богиня солнечного луча. — Я на своего жениха посмотреть пришла.

— Он не твой. — Огрызнулся ворон.

— Это не тебе решать. — Инглия подошла ближе и склонилась над Богумиром. — Вот же до чего довели тебя эти заигрывания со смертными. Любви захотелось? Вот и лежишь тут теперь, бледный да жалкий. Ну да ничего, я придумаю, как тебя поднять, а заодно и соперницу изничтожить. Потерпи еще немного, я постараюсь побыстрее обернуться.

— Не дури. — Коснулась ее руки Тара. — Никогда он не будет твоим. Любит он. Смертную любит, да так, что жизнь отдал.

— Вот я и посмотрю, готова ли она, ради него, так же свою отдать. — Зловеще засмеялась Инглия засверкав в глазах огнем, и исчезла.

— Славуню спасать надо! — Вскинулась богиня леса.

— Там Лель, он не допустит плохого. Он хоть и ветренный парень, в мечтах своих заблудившийся, но в обиду девушку не даст. Верю я ему.

— Надеюсь ты прав. — Нахмурилась Тара. — Правда я богу любви не доверяю. Не серьезный он. Ну да что уж теперь поделаешь.

***

Слава сидела за столом, и смотрела на мерцающую свечу. Лель предлагал ей пойти поспать, убеждая, что это просто необходимо, впереди тяжелый день, и нужны силы. Но как тут уснешь?

Бог любви сидел рядом, смотрел на нее и молчал. Упрямая девчонка ни в какую не хотела его слушаться. Ну не силой же тащить ее в кровать?

Полночь. Не его время, он больше любит вечер, когда солнышко заходит, и мир накрывается таинственным полумраком романтики. Время заката, нарождающейся луны, свиданий и любви. Его время. Он улыбнулся, предавшись мечтам.

— Сидите? — Из дальнего угла шагнула темная фигура. — Сидите, а Богумир в это время умирает. — Она вытянула указательный палец в грудь обернувшейся Славуне. — Из-за тебя умирает. Что смотришь. Любит он тебя, а ты пользуешься. Надеялась с его помощью жить послаще, горб выправить, да шрам на роже расправить? Все думали, что ты к нему страстью пылаешь. Дурачки, я-то тебя сразу раскусила. Подлая ты и меркантильная.

— Зачем ты так. — Лель встал между девушками, заслонив Славу от гостии. — Она действительно его любит, я же вижу.

— Любит? — Ехидно рассмеялась богиня солнечного света. — Что в том толку? А вот на что она готова ради любви? Готова жизнь отдать, так как ради нее Богумир?

— Готова! — Сверкнула глазами Славуня. — Я, ради него и душу отдам.

— Вот и докажи. — Рявкнула Инглия. — Его к жизни вернуть может только человеческое жертвоприношение.

— Не дури. — Остановил приготовившуюся поклясться Славуню Лель. — Она тебя провоцирует. Подумай, сможет ли Богумир без тебя жить? Не делай глупостей. — Он резко развернулся. — Умерь свою злобу, ты же богиня рода света, тебе положено людям добро нести и любовь, а ты что творишь? Нет ведь в тебе никаких чувств к Богумиру, только уязвленное самолюбие бурлит. Остановись. Одумайся. Другого найди себе жениха, ты ведь девушка красивая, дочь самого бога солнца, тебе любой будет рад.

— И ты? — Стрельнула глазами Инглия.

— Почему бы и нет, давай вместе посидим, подумаем, что принесет нам такой брак хорошего, а что плохого. Может и выйдет что из этой затеи. Ты одна, да я один. Оба людям добро нести созданы. Шансы есть.

— Шансы. — Задумалась Инглия, заинтересованно рассматривая Леля. — Может и есть, да только ей. — Она ткнула пальцем в грудь, поморщившуюся от боли Славуню. — Я Богумира не отдам. Не дождется. Ну так что? Готова жизнь ради любви отдать? — Шагнула она, вплотную приблизившись и заглянув в глаза девушке.

— Да. — Ответила та. — Но отдать жизнь, ради того, чтобы убить любимого не готова. Уходи.