След мстителя

Ретро-1

Бабочка была великолепна. Когда и как попала она в автомобиль, Александр не знал. Она неподвижно сидела на лобовом стекле автомобиля, лишь слегка покачивая своими исполинскими крыльями. «Совка Агриппина» — так называется этот вид — вообще одна из самых крупных бабочек в мире, размах ее крыльев достигает тридцати пяти сантиметров. А эта, решившая скрасить тянучее одиночество Александра, была среди собратьев великаншей…

Ждать пришлось недолго. Виктор подобные комбинации создавать мастер. Моисеев появился с опозданием всего на двадцать минут. Мог ведь и вообще не появиться!

— Senhor Педру? — спросил вежливо.

Александр молча указал на сиденье рядом с собой. Моисеев глядел на приезжего с тревогой.

— А куда мы едем?

По-португальски он говорил с заметным акцентом, неверно применяя падежи.

— Тут, недалеко…

«Бьюик» быстро проскочил мост через Акари, оставил справа район Иража, вырвался на набережную.

Моисеев оглядывался с нарастающим беспокойством:

— Куда мы едем?

Александр не ответил. Громко жевал резинку. Он считал, что это безотказно убеждает человека в тупости собеседника.

Миновали район Пенья. И свернули, наконец, на мост.

— Мы что, едем в Университетский городок? — Моисеев глядел на него с нескрываемой надеждой.

Александр выплюнул жвачку в открытое окно и спросил по-русски:

— Неужели ты еще не понял, куда и зачем мы едем?

Моисеев с ужасом отодвинулся от него. А потом попытался броситься на соотечественника. Александр ударил его легко, локтем в челюсть, снизу вверх. Громко клацнули зубы.

— Не дергайся, — произнес спокойно. — Тебе уже ничто не поможет. Так хоть умри, как подобает…

Обреченный посмотрел сквозь стекло на лазурно-чистую воду бухты под мостом. Сзади вонзались в знойную синеву небоскребы Рио-де-Жанейро. Рядом по мосту мчались к аэропорту Галеано потоки машин. В них были люди. Но рассчитывать на их помощь предатель мог не больше, чем на ту же бабочку, которая по-прежнему сидела, распластав крылья, на лобовом стекле.

1

Стакан с водой стоял совсем близко. Рядом — рукой подать. Он чуть подрагивал. Поверхность чистой, хрустально-прозрачной влаги подергивалась едва заметными концентрическими кругами ряби и дробила нестерпимо яркий свет на ослепительные вспышки радужных бликов. Вода казалась ледяной — на стакане оседал туманный конденсат. У верхней кромки его образовалась крупная капля. Она на какое-то время замерла, подрагивая и набухая. А потом вдруг неровно, рывками, покатилась вниз, оставляя на запотевшем стекле ломано-извилистый след.

Александр судорожно-сухо сглотнул. С жадностью глядя на тонкостенное стеклянное вместилище влаги, предвкушал, как эта студеная жидкость живительным комком провалится в желудок, омыв по пути спекшиеся губы, шершавый язык, растрескавшееся нёбо, нежные гланды и чувствительную глотку, перехватив ледяным обручем горло, заставив на мгновение замереть легкие.

Мужчина жадно потянулся к стакану. Рука повиновалась с трудом, будто занемевшая от долгого лежания на боку. Приходилось напрягаться, чтобы достать вожделенное питье. Предощущая, как пальцы вот-вот сомкнутся на холодной скользкой поверхности, сжал ладонь. Но… они беспрепятственно прошли сквозь стенки сосуда, не ощутив ни холода, ни влаги. Странно… Но жажда мучит. Александр решил попытку повторить. Он потянулся к стакану губами. Вот-вот жадные губы коснутся хрупкого стекла с подернутой туманом росинок красной полосочкой вдоль края… Но вместо этого ощутил грубую горячую материю.

Он понял, что это только сон. И от осознания этого факта проснулся.

Пить и впрямь хотелось нестерпимо. Во рту, как говорится, словно табун ночевал. До тошноты болела голова: пульсируя в висках, наливаясь тяжестью в затылке. Совершенно не было сил подняться.

Со стоном Александр перевернулся на спину. Разлепил подернутые засохшей корочкой блефарита глаза. Зрение сфокусировалось не сразу, размытые силуэты предметов принимали привычные очертания постепенно, неровно, зигзагами наплывая друг на друга.

Начинался очередной бесконечно длинный день. Делать было абсолютно нечего. Спешить некуда. Можно было бы еще пару-тройку часиков поваляться в постели. Если бы не невыносимая жажда.

Сейчас бы того кисленького вина, которым потчевала его Джоанна в городке Кашуэйра-ду-Сул, что на самом юге Бразилии. Как оно называлось-то?.. Попытка припомнить не увенчалась успехом.

Пора было вставать.

Александр с трудом приподнял разламывающуюся с похмелья голову. Первым делом взглянул на себя.

Н-да… Опять спал одетый… Без постели… Скосил налитые болью глаза. Затоптанный немытый пол не загажен. И то ладно…

Желудок угрюмо заворчал. Из горла рванулась прокисшая отрыжка. Пора было вставать.

2

Народ уже кучковался. Наташка, разбитная, грудастая, веселая продавщица, всегда спозаранку открывала свое заветное окошко прямо в стене магазина.

В ночное время изнутри и снаружи это окошко прикрывалось железными ставнями. Утром металлические листы снимались, в пазах приподнималось вверх и так фиксировалось исцарапанное оргстекло. Через образовавшийся под полупрозрачным листом проем Наташка и обслуживала свою многочисленную клиентуру. У нее всегда можно было дернуть стакашек или пивком поправиться.

Вот и теперь реанимация страждущих граждан шла полным ходом…

Вообще-то Наташка ничего, хорошая баба, добрая, с пониманием. Своим иной раз могла и в долг налить. Но и своего, естественно, не упускала.

Одно время Александр ходил «поправляться» к расположенной за углом пивной. Там раньше татары работали, они честно не доливали, цену держали высокую, но зато не разбавляли. К ним народ со всей округи ходил, даже на автобусе иной раз подъезжали — благо остановка рядом. А потом доходную точку перекупили свои, русские, — и пиво пить стало невозможно: прокислое, разбавленное, с порошком для пены, но зато все по той же, явно завышенной, цене. Потому Александр и перебрался к Наташке.

— Bom dia, senhora Наташенька, — поздоровался хрипло по-португальски.

— Что, хмурое утро? — приветливо улыбалась Наташка.

Она всегда приветливо улыбалась тем, кто приносит ей стабильный доход.

Надо сказать, к Харченко она вообще благоволила, выделяла среди остальной клиентуры. Как ни говори, а офицер, хоть и бывший, в органах работал, интеллигентный, культурный, не курит, не слишком матерится… Вон даже на иностранном языке разговаривает. В общем, не чета остальной похмельной братии…

— Ой, хмурое, — согласился он. — Не голова — котел с дерьмом.

— Так уж и с дерьмом… — с готовностью хохотнула незамысловатой шутке Наташка. — Налить?

— В долг, — выдавил Александр слово, которое так и не привык произносить без смущения. — Ты же знаешь, у меня пенсия скоро…

— Знаю-знаю, — покивала Наташка. — Ты б подзавязал немного, а, Сан Саныч?..

Наташка всегда называла его Сан Санычем, хотя Александр по отчеству был Михайловичем. Но он не возражал: хоть горшком, как говорится, назови…

Между тем Наташка, хотя и призвала Харченко к трезвости, «огненной воды» в мерный стаканчик нацедила. Честно, из «кристалловской» бутылки, которую держала под прилавком, для своих, и до самой рисочки «100». Перелила в пластмассовый стаканчик и сверху еще бутерброд примостила.

— Так ведь тебе доход, — алчно глядя на стаканчик, выдавил Александр.

— Доход, конечно, — не стала спорить продавщица. — Тебя вот только жалко. Молодой вон какой, здоровый, красивый, когда не с похмелья, конечно, а себя не жалеешь…

— А чего жалеть-то? Подумаешь — на десяток лет раньше на прокорм червям отправлюсь… Так им ведь, червям-то, все равно кого жрать — академика или алкоголика.

Скаламбурил, так сказать.

— Так ведь раньше срока на тот свет не больного хочется…

Наташка даже улыбаться перестала, перекрестилась торопливо.

— Почему? — безразлично спросил Александр, осторожно стараясь обхватить трясущимися пальцами мягкий стаканчик. — Что наша жизнь с точки зрения вселенского мироздания? Даже не миг между прошлым и будущим — а вообще ничто. Просто искра в тумане.

Поняв, что одной рукой не управится, он положил бутерброд на грязную, в засохших разводах стойку, обхватил пластмассовую посудинку двумя ладонями и, хакнув, рывком опрокинул водку в себя. Тело сотрясла волна неприятия. В животе стало горячо. Александр с шумом втянул воздух и впился зубами в хлеб с колбасой.

Наташка смотрела сквозь царапины жалостливо.

— Слышь-ка, Сан Саныч, — окликнула она из-под прозрачного листа. — Зайди-ка ко мне сюда. Покормлю хоть… Ты, наверное, забыл уже, когда завтракал в последний раз…

В голове привычно и приятно затуманилось. Желудок судорожно трепетал — он хотел есть.

«Опускаемся еще на одну ступеньку, — безразлично подумал Александр. — Поступаем на иждивение к женщине».

И отправился в обход магазина, где была дверь в служебные помещения.

3

Через час Александр был уже другим человеком. Выпив еще стаканчик и сожрав целую кастрюльку невероятно вкусных макарон по-флотски, которые для него разогрела на электроплитке Наташка, он почувствовал себя великолепно. И теперь сидел в тесной клетушке за бутылочными ящиками и, размягчившись от выпитого и съеденного, разглагольствовал о превратностях судьбы. Наташка занималась своим делом — похмеляла страждущих. Тем не менее слушала внимательно.

— Эх, Наташенька, ты бы знала, каким я был раньше, до всех этих перестроек-перестрелок!.. Что я ел и пил, как одевался! Где, в каких странах бывал! Какие женщины у меня были!.. Все потерял, все спустил, все посеял. Сказать, что только я сам в этом виноват, — так ведь не скажешь. В чем-то и сам виноват, конечно. Но не в этом главное. Суть в другом. Все вокруг переменилось, все стало не таким, как я привык, как мне нравилось. А я-то, я, понимаешь, прежним остался. Лишний я здесь стал, Наташенька, лишний в этой жизни. Вот в чем трагедия думающего человека. Нет цели в жизни, нет стержня, ради которого жить хотелось бы.

— Жениться тебе, Сан Саныч, надо, вот что, — по-женски прагматично отозвалась продавщица. — Тогда и цель, и стержень этот твой найдутся.

— Это мы уже проходили, — благодушно хмыкнул Александр. — Это нам уже нравилось. Жена у меня была — сказка… Как говорится, чудо чудесное, прелесть прелестная… Так ведь вам, бабам, не угодишь. Нет мужа — плачете, что жизнь не удалась. Есть муж — недовольны, что к дому привязаны, куда-то на сторону вас все тянет.

— А вы, мужики, лучше, что ли? — живо отозвалась Наташка. — Мы это тоже уже проходили. То пьяные под утро домой заявляетесь, то по бабам чужим шастаете, будто своей нету. Не так разве?

Александру отвечать не хотелось. Вспомнив Джоанну, благодушно хмыкнул. Ухмыльнувшись, зажмурился.

— Что, сказать нечего? — Наташка стояла у окошка подбоченясь, глядела весело и задорно: — Ты женатый был — на стороне имел кого?

— Бывало, — не стал спорить Александр.

— То-то же, жмуришься, как тот мартовский кот… А все женами недовольны… Жена хоть и ворчит, и пилит, и ругается, а все же и накормит, и постирает, и порядок в доме наведет… Не так разве?.. Чего ж вы разошлись-то? Рога небось наставила?

Ну не говорить же ей всю правду! Ответил уклончиво:

— Да нет… А может… Не знаю. Умные жены, если рога наставляют, делают это так, что ни одна собака, не говоря уже о муже, не узнает… А разошлись почему? Черт его знает… По дурости, наверное.

— Не поминай нечистого, — торопливо обмахнулась накрест женщина и опять привычно начала цедить в мерный стаканчик водку. — По дурости, говоришь… Так то ж по молодости можно подурить. Но ведь сейчас ты уже не мальчик. Сейчас тебе баба нужна, которая приструнила бы хоть немного.

— Да кому я нужен, — вяло возразил Харченко, слегка осоловевший от непривычно сытного завтрака.

Наташка повернулась от окошка, где сквозь поцарапанное стекло тупо и просительно глядела небритая похмельная рожа. «И я ведь по утрам так же выгляжу», — невпопад кольнуло Александра.

— А хоть бы и мне, — вроде бы в шутку улыбалась продавщица. Но глядела иначе, нешуточно, по-женски глядела, с бабьей неприкаянностью затаенной. — Давай вместе жить — ты у меня огурчиком выглядеть будешь… Тогда и стержень жизни твой быстро появится.

Повернулась к сизоносой щетинистой личности:

— Вали отсюдова, алкаш! — и, оттянув защелки, с треском опустила скользнувшее в пазах оргстекло. Прикрыла проем раскрывшимся на шарнирах металлическим ставнем.

Подошла к ошеломленному заявкой Александру.

— Ты, Сан Саныч, не думай, я ведь не просто так, не шаболда какая лимитная. Квартирка у меня имеется, обстановочка — все как следовает. Да и деньжата какие-никакие всегда в наличности. Хозяйка я хорошая. То, что постарше тебя буду, — так ведь и ты уже не мальчик. Вон Киркоров женился, считай, на собственной бабушке — и ничего, счастливые как будто, живут. Да и не зову я тебя жениться. Пока так просто поживем, а там видно будет…

Она надвинулась на Александра. Пышная, грудастая, жадный огонь в глазах… Несвежий халат с глубоким вырезом… Прямо перед глазами оказалась волнующая ложбинка между необъятными грудями.

— Наташка, подожди…

А она уже стояла вплотную. Александр откинулся к стене на низеньком стульчике, глядел на Наташкино лицо над туго оттопыренным халатом.

— Что, рангом тебе не подхожу? — Она говорила негромко, страстно пришептывая. — Как же, торговка в «реаниматоре»… Но если тебя не приструнить, ты же без бабы совсем сопьешься…

Александр не шевельнулся, не обхватил, как она ожидала, за пышный зад. И Наташка отпрянула:

— Брезгуешь? Ну и черт с тобой!

Он вдруг ощутил, что уже невероятно давно не был с женщиной. Что это дело напрочь оттеснила, застлала бесконечная череда выпивок и похмелок. Всколыхнулась нежданно жажда наслаждения, которое в былые времена стояло у него на первом месте.

И — накатило!

Поднялся, сделал всего лишь шаг в тесноте каморки, обнял Наташку сзади за плечи. Рука сама собой скользнула в широкий вырез. Под комбинацию, под которой уже ничего не было. Кроме пышной груди.

Наташка замерла, своей покорностью провоцируя на большую смелость. Лишь чуть вздрогнула.

А потом вдруг решительно, но мягко высвободилась из его рук, неловко смахнула с крохотного столика у окошка высокую стопку белых одноразовых стаканчиков, которые с едва слышным шелестом рассыпались по полу. С грохотом упала и покатилась, проливая содержимое, стоявшая под стойкой бутылка «для своих»…

И последнее, что успел заметить Александр, прежде чем голову окончательно застил туман сладострастия, — это знакомые глаза, глядевшие на происходящее из коридора сквозь неплотно прикрытую дверь.

4

Ускользнуть незаметно не удалось. В конце коридора Анна его все-таки перехватила.

— Зайди ко мне, — процедила сквозь зубы.

И пошла вперед — стройная, строгая, гордая, холеная, в полной уверенности, что он последует за ней.

Уже сколько лет знал Александр эту женщину. Сколько раз сходились-расходились с ней. И все равно ощущал над собой ее власть. Впрочем, не он один. Анна была из тех дочерей Евы, которые не желали признавать свое происхождение из Адамова ребра.

Или она из рода Лилит? Той самой Лилит, которая, по преданию, была создана раньше Евы из той же глины, что и Адам, но не успела вкусить от дерева познания Добра и Зла, а значит, и не постигла значения этих понятий, признавая лишь одну истину: собственное «хочу».

Александр покорно поплелся за «Лилитовной». Хотя и догадывался, что ничего доброго для него из этого рандеву не выйдет.

В кабинете — под стать хозяйке, модном, строгом, холодном, красивом, официальном — Анна опустилась в мягкое кресло. Изящно закинула ногу на ногу. Ножки у нее… Несмотря на ситуацию, Александр залюбовался этими высоко оголенными шедеврами природы. У Анны вообще все первоклассное — ноги, грудь, мраморно гладкий лоб, очки, костюм, осанка, ум…

— Что, Харченко, докатился?

Александр оторвался от созерцания совершенных ножек, опустил голову. Давно нестиранные, жесткие от засохшего пота джинсы, линялая рубашка под истертой кожаной куртеночкой, грязные потрескавшиеся кроссовки, двухдневная щетина… Он чувствовал себя в этом кабинете подобно нищему, попавшему в барские хоромы.

— Чего молчишь-то?

— А что бы ты хотела от меня услышать? — коротко взглянул на бывшую жену Александр.

Он ожидал увидеть в ее глазах презрение, ненависть, гадливость, жалость на худой конец… Но Анна смотрела иначе. Как на мужчину. На мужика, на самца… Как смотрела когда-то, когда они только встречались до свадьбы. Или когда вернулась после первого своего загула…

Александр в смятении опустил взгляд. Показалось, наверное, подумал, не может она и впрямь так смотреть на него в нынешнем виде, да к тому же после того, что видела только что.

— Харченко, на кого ты стал похож, — тоскливо проговорила Анна. — Вспомни, каким ты был!..

— Зато ты не меняешься, — буркнул Александр. — Ни в душе, ни снаружи. Вон какая эффектная…

И опять не удержался, взглянул на нее. Снова удивился: Анна отреагировала на его слова, как на самый изысканный комплимент. Чуть обозначилась в уголках губ счастливая улыбка.

— Садись, чего стоишь?

— Запачкаю…

— Садись, чего уж там.

Александр опустился на уголок мягкого стула. Достал из кармана сомнительной свежести носовой платок, вытер пот со лба. Чувствовал он себя сейчас очень неуютно.

— Гляди-ка, какая интеллигентная у нас пьянь пошла, — съязвила высокомерно Анна. — Як то кажуть на неньки Украини, у кишени хусточку мае, — добавила почему-то по-украински. И поинтересовалась: — Я правильно сказала «в кармане платочек носит»?..

— Зачем звала? — Он оборвал ее резко, едва ли не грубо.

Анна не ответила. Поднялась, прошла по кабинету к холодильнику-бару.

— Выпьешь?

Бывшая жена не переставала удивлять оставленного мужа. Тот вскинул на нее глаза. Уставился недоумевающе. Анна держала в руках, показывая ему, какую-то большую импортную бутылку и пузатый бокал.

Александр опять опустил голову. Решительно мотнул, отказываясь, нечесаными лохмами:

— Я уже…

— Наташка, что ли, налила, в благодарность за труды, так сказать? Или до того, авансом, в компенсацию за будущие затраты энергии?..

Это был уже перебор. Харченко решительно поднялся:

— Мы с тобой, Анна, уже давно разошлись. Вернее, ты от меня ушла. А поэтому я… это самое… встречаюсь с кем хочу и занимаюсь с ними… этим самым… где и когда сочту нужным…

Оборвавший его голос казался неоправданно громким:

— Только не на рабочем же месте!

— От души надеюсь, что, по нашему старому знакомству, Наташке данное нарушение трудовой дисциплины простится… У тебя ко мне все?

Ответа не было. Анна через весь кабинет направилась к Александру. Не поднимая головы, он видел, как приближаются ее стройные ноги. Эксжена шла легко, словно манекенщица, утопая туфлями в пышном ворсистом покрытии, далеко занося ступни одна за другую. Покачивала соблазнительно при каждом шаге бедрами. Поставила по пути бутылку на стол. Подошла вплотную…

И вдруг резко, без замаха, выплеснула содержимое пузатенького бокала прямо в лицо Александру. (Спиртное остро кольнуло глаза). А правой рукой влепила звонкую пощечину.

— Скотина, мразь, дрянь…

Каждое оскорбление она подкрепляла шлепками по колким небритым щекам. Александр не уворачивался, терпел экзекуцию молча.

Давно он по физиономии не получал.

— Откуда ты взялся на мою голову? — Анна отстранилась, слегка запыхавшись и потирая ладони. — Пропади ты пропадом, Харченко! Исчезни ты из моей жизни! Ты это можешь сделать? Неужели ты не чувствуешь, как отравляешь мне жизнь?.. Неужели не понимаешь, как мне сейчас плохо?.. Как ты мне нужен, глаза б мои не видели тебя!..

Александр, так ничего не сказав, не вытерев лицо, повернулся и направился к двери. Уже было взялся за ручку, когда Анна окликнула:

— Харченко, стой!

Остановился. Чуть помешкал. Потом повернулся к бывшей жене и, в упор уставившись в ее глаза, отчеканил:

— Анна, мне твои выходки тоже надоели! Я допускаю, что порчу тебе репутацию своим внешним видом и поведением. Но тебе придется с этим или мириться, или уезжать в другой район. Хотя, думаю, в этом нет необходимости. Мы с тобой так давно в разводе, что никто из твоих нынешних подчиненных не помнит о том, с кем ты когда-то состояла в браке. Ты меня постоянно пилила тогда, так оставь в покое хоть сейчас. Это ты от меня ушла, так что мне на твою реакцию на мое поведение наплевать. Тем не менее я стараюсь на глаза тебе не попадаться. Так что же ты от меня еще хочешь?

Анна сняла очки. Под ними набухали косметикой слезы.

— Глаза б мои тебя не видели, — проговорила она дрогнувшим голосом. — Чем ты только приворожил меня, Харченко, черт бы тебя унес отсюда подальше!.. Как же ты мне нужен… — и добавила негромко нечто уже совершенно невероятное: — Запри дверь на ключ.

Она решительно опустилась на диван, одну за другой сбросила туфли. Ударившись расширенной на конце, по моде, «шпилькой» о боковую стойку стола, одна «лодочка» отскочила к ногам ошеломленного происходящим Александра.

5

Диван был узким, кабинетным. Анна умостила голову на груди Александра. Говорила непривычно мягко, жалобно, тоскующе, просительно…

— Саша, ты возьмешь меня обратно?

— Как это? — не понял расслабленный мужчина.

— Ну, обратно, в жены…

Он даже напрягся от неожиданности. Сердце встрепенулось. Бестолковость жизни последнего времени, бессмысленность существования, неуютность обиталища, неухоженный быт… Все уйдет в небытие с ее возвращением. Вернется та, прежняя жизнь, когда он возвращался с работы, а его ждал вкусный ужин, когда утром он просыпался от запаха свежего кофе…

— Ты не хочешь?

В былые времена она бы возмутилась его молчанием, отпрянула высокомерно… Сейчас умоляла голосом: только не отвергни!

— Я брошу все это, — зачастила шепотом. — Торговлю, квартиру… Все брошу! Как ушла от тебя, так и вернусь ни с чем. И верной тебе буду, Сашенька. Ты не знаешь, в какое дерьмо я попала… Зачем мне было все это? Ты ведь меня любишь, я знаю. Ну прости меня, Саша, последний раз прости!.. Какие же мы дуры! За семью держаться надо, за мужа своего — только тогда женщина бывает счастлива…

Она еще что-то говорила. Александр ее не слушал больше. Да и не для него она говорила, просто выговаривалась для себя.

Простит ли он ее? Смешно даже спрашивать. Только бы вернулась, милая…

В глубине души он понимал, что у нее сейчас только слабость. Что, оправившись от каких-то неприятностей, она опять станет все той же взбалмошной и самовлюбленной красавицей, какой была всегда. Что она никогда не остепенится, никогда не будет той женой, про которых говорят «мой надежный тыл». Но и ему, быть может, такая супруга не подошла бы. Ему и нужна такая вот, с перчиком в крови.

Он всегда любил Анну. Даже когда он вернулся из Бразилии, а ее дома не оказалось, когда вернулась только через два дня, даже тогда он ее простил.

Ну а потом… Мужчине больнее всего первый раз узнать о неверности жены. Потом он ей в этом отношении просто не верит, но боли той, первой уже нет.

— Что ж ты молчишь?

— Когда тебя ждать?

Спросил буднично, будто давно ждал этих слов.

Анна выдохнула с облегчением. После всех выкрутасов понимала: Харченко имел полное право ее не принять.

— Дела только улажу…

— Бросай их на фиг, свои дела, — разнеженно произнес Александр, — и приходи.

В дверь постучали.

— Молчи, — шепнула чуть слышно.

Раздался повторный стук. Потом послышались удаляющиеся шаги.

— Пора, — с сожалением потянулась к разбросанной одежде Анна.

Начал собираться и Александр. Он чувствовал, как в душе возникает робкая надежда.

6

Выйдя на улицу, он постоял расслабившись, блаженно щурясь на солнце. На душе было приятно и радостно. Казалось, что само мироздание поет и ликует. Хотелось… Он не знал, чего ему хотелось. Ему было просто хорошо.

Идти Харченко было некуда. Но тянуло к людям. И он подался направо, за угол, на ставшее в последнее время привычным место, к Наташкиному окошку. Там уже кучковались алкаши, знакомые и нет. Вообще-то обычно с ними, простыми и бесхитростными, хорошо и спокойно. И разговоры у них под стать, незатейливые. Они выслушают, что ты расскажешь, особенно не вникая в суть дела, но посочувствуют обязательно. Хотя бы уже потому, что каждый из них считает себя тоже обиженным на судьбу. Но сейчас Александр подошел к ним просто так, не для беседы — не рассказывать же похмельной братии о происшедшем…

Наташка улыбалась сквозь поцарапанное стекло счастливо и многообещающе. Показала пальцами: плеснуть, мол? Александр улыбнулся и качнул головой: спасибо, не стоит. Водка в горе помогает, в радости другие напитки нужны…

Он вообще не знал, зачем сюда подошел. А если бы мог предвидеть события, которые произойдут вскоре, и подавно подался бы куда угодно, но только не сюда.

— Саня, здорово!

От группки сгрудившихся вкруг бутылки мужчин отделился Серега Иванушкин, верный друг-приятель последнего времени. Раньше он работал в каком-то НИИ, имел, по его словам, редкую специальность, а когда по институту прокатилась волна сокращений, оказался не у дел. А к тому же от него ушла жена, к какому-то преуспевшему господину. Общность судеб и свела его с Александром.

— Саня, я тебя давно уже высматриваю. Ты мне нужен позарез.

Иванушкин был почти трезв. И непривычно серьезен. Эта серьезность счастливому Александру в данный момент не понравилась. Ему хотелось говорить о чем-нибудь приятном и радостном.

— Саня, слушай, — таинственно понизив голос, заговорил приятель. — Предложили мне подработать. Деньги очень хорошие сулят. Но есть там какая-то закавыка, хочу посоветоваться с тобой.

— Давай, Серега, излагай, что тебя смущает, — Александр сегодня готов был помогать целому свету.

Серега начал, как положено:

— Может, для начала, того, по пять капель?.. — Когда Харченко, отказался продолжил: — Значит, так, Саня. Предложили мне поработать — какие-то пакетики, наподобие чая одноразового, продавать. Расчет обещают каждый вечер, от степени реализации. Клиентуру обещали подкинуть… В общем, дело денежное, но предупредили, что опасное. Поэтому рекомендуют работать с личным охранником. Охраннику обещают тоже прилично платить. Я в принципе уже согласился. А на охранника — на тебя рассчитывал. Ты как-никак кулаками махать умеешь… Ты как?

Александр сразу все понял. Но очень не хотелось разрушать радужное настроение. Лишь снисходительно произнес:

— Серега, ты ведь не дурак, должен понимать, о чем речь идет. Пакетики, скорее всего, — это наркотики. А с ними связываться не просто опасно. А очень опасно! Смертельно опасно. Доход, конечно, хорошо. Но и чревато. Это такое дело, только свяжись. И на тебя сразу станут охотиться и потребители наркоты, у которых денег на эту отраву нет, и боевики конкурирующих фирм, и, конечно, милиция. Рядовые распространители наркотиков, как правило, долго не работают. Да и не живут…

Иванушкин слушал молча, кивал многозначительно, подмигивал хитро — сами, мол, с усами, понимаем, что к чему. Когда Александр замолчал, проговорил задушевно:

— Так ведь, Саня, если с умом…

— А другие, ты думаешь, собирались действовать без ума? Все думают, Серега, что именно он умнее и расторопнее всех, что неприятности у кого угодно могут быть, но только не у него. Но ведь девяносто девять распространителей из ста рано или поздно, но чаще рано плохо кончают… Так что, senhor Серега, мой тебе совет: отказывайся, если еще не поздно. Если втянешься — тебя попросту уже не отпустят. Ну а если все-таки решишься влезть в это дело — то без меня.

Иванушкин обескураженно молчал. Он давно уже сидел на финансовой мели, перебиваясь случайными заработками. Знал, что и у Александра с деньжатами напряженка. И потому никак не ожидал, что Харченко будет настолько категорически против предложенного варианта подработки. К мнению друга Иванушкин всегда прислушивался и потому теперь не знал, как следует поступить.

Александру стало жаль приятеля.

— Кто тебе предложил-то заняться этим делом?

Иванушкин мотнул головой в сторону приткнувшегося у заборчика базара «мерседеса». Харченко присвистнул:

— Тем более, Серега, не связывайся. Тебе что, жить надоело? Пойми: для таких вот «крутых» ты — мусор, грязь, пыль придорожная. Они тебя убьют или сдадут — и глазом не моргнут.

В «мерседесе», разглядел Харченко, сидели двое. На беседующих Серегу с Александром они внимания не обращали. Глядели в сторону входа в магазин. Очевидно, чего-то или кого-то ждали…

— В общем, прими, дружище, совет: отказывайся — и поскорее…

Его слова заглушил резкий рев двигателя. «Мерседес» высоко взвыл двигателем и сорвался с места. Харченко особо за автомобилем не следил — лишь оглянулся на звук. А потому единственное, на что обратил внимание — отъехавший лимузин пристроился за точно таким же своим собратом, появившимся со стороны широких стеклянных магазинных дверей. А потом они вместе растворились в проносящемся по улице потоке автомобилей.

— Наплюй ты на это дело, — Александр, показывая пример, жидко сплюнул на пыльный выщербленный асфальт. И добавил, распираемый все той же радостью, что охватила его после свидания с Аннушкой: — Ладно, уговорил, давай еще по стакашку! Угощаю!

И показал Наташке: два по сто, в долг! Она с готовностью наклонилась под стойку.

7

Они приняли по стакашку. Потом взяли по пиву и блаженствовали — Наташка достала для них две бутылки из холодильника.

— Таких специалистов, как я, во всем Советском Союзе всего трое было, — благодушествовал, предаваясь воспоминаниям, Иванушкин.

— Так уж и трое, скромный ты мой, — снисходительно усмехнулся Харченко.

— Что я тебе, трепло какое? — мгновенно разобиделся Серега. — Считай сам. Чтобы хранить сжиженные при очень низких температурах газы, например азот или хлор, нужны специальные емкости, специальные заизолированные трубопроводы. Все это сложнейшее хозяйство нуждается в целой системе теплозащиты. Так? Так! Теперь слушай дальше. В Союзе был единственный институт, который занимался разработкой и проектированием таких теплоизолирующих систем. В этом институте было всего три отдела, каждый из которых имел свою определенную специализацию. В каждом из этих отделов был один ведущий специалист. Так? Так! Вот одним из таких ведущих специалистов был я. Так сколько всего выходит, трое? Все правильно я говорил? То-то же…

— А сейчас что, больше не нужны такие специалисты? — неожиданно даже для себя заинтересовался рассказом Александр. — Институт закрыли или как?

— Почему закрыли? Коптит помаленьку, — Серега отпил добрый глоток. — Только финансирование его свели к минимуму, вот и пришлось мне сократиться. Ну а те специалисты, кто там остался, получают такие зарплаты, что их стыдно даже зарплатами называть.

— Может, и правильно? — Харченко пытался мыслить государственно. — Кто ж сейчас строит такие системы, где нужны подобные емкости?

— Много ты понимаешь! — Выпив, Серега, как обычно, разобиделся вконец. — Их ведь не только строить надо, эти системы, но и ремонтировать, грамотно эксплуатировать, обслуживать, периодически проверять необходимо. Оборудование изнашивается, уплотнители разъедаются, материалы начинают допускать протечки… Вон, гляди, в последнее время постоянные прорывы нефтепроводов повсюду происходят. Почему, ты думаешь? Усталость металла, некачественная эксплуатация, отсутствие профилактических мероприятий…

— Ну, нефтепроводы и раньше прорывало. Только мы об этом мало знали…

— Прорывало, — упрямо хмурился Иванушкин. — Но не так часто. Причем учти, там нефть, там запас прочности и изоляции изначально ниже. А тут — сжиженный газ! Это очень агрессивная среда. В емкостях находятся тонны газа! И какого! Один хлор сам знаешь чего стоит, раз его на войне в качестве отравляющего вещества использовали.

Александр даже поежился:

— Ну и чем же это чревато?

— Если где хорошо рванет — катастрофа похлеще Чернобыля может произойти, — глубокомысленно предрек Иванушкин.

Харченко присвистнул. И опять спросил:

— А ты не преувеличиваешь?

Приятель отвечать не счел нужным, только сплюнул презрительно.

…С проезжей части послышались резкие завывания милицейских сирен. Харченко оглянулся. Такое уж свойство у этих звуков — обязательно привлекать внимание. Распугивая плотные потоки машин, на широкую площадку перед магазином, мигая синими сполохами проблескового маячка, выруливала «волга». За ней протискивался сине-желтый «уазик».

Сердце почему-то тревожно сжалось. С чего бы это? Вроде нет особой причины для беспокойства…

— Опять в нашей «Диете» что-то случилось, — равнодушно прокомментировал Иванушкин. — Как тогда, помнишь, когда кассу взломали и выручку дневную унесли…

— Днем кассу взламывать не станут, — рассеянно проговорил Александр.

Настроение почему-то испортилось.

— Пойду-ка я домой, Серега…

Харченко влил в рот последние капли пива. Наташка из-за оргстекла глядела выжидательно: еще, может, бутылочку пожелаешь? Так, мол, только мигни… Александр отрицательно покачал головой. Подошел к окошку, подсунул в отверстие опорожненную стеклотару.

— Спасибо, Наташенька, — сказал искренне. — Особенно за завтрак, — добавил со значением.

Ее широкое простецкое лицо зарделось.

— Ты, Сан Саныч, вечерком подходи, к закрытию, — Наташка просила непривычно робко. — Придешь?

— Не знаю, — ответил Харченко. И добавил торопливо: — Если освобожусь, приду. Дельце у меня, возможно, намечается… Ate a vista, senhora! До встречи!

…Перед входом в магазин уже скопилась толпа. Стояли две милицейские машины, зловеще распахнулась задними дверцами карета «скорой помощи». Люди тянули шеи, чего-то ожидая.

У Рэя Бредбери есть фантастический рассказ о том, что первыми на месте автокатастроф оказываются погибшие в предыдущих происшествиях, чтобы увести с собой новопреставленного собрата. Ошибся писатель. Живые люди куда с большим любопытством реагируют на смерть, чем потусторонние силы. Болезненным любопытством…

Не понимая, что же его так тревожит, Александр хотел было попросту обогнуть толпу. Но сделать это не успел. Когда он поравнялся со «скорой помощью», в дверях универсама показались дюжие санитары с носилками в руках. Тело, которое они несли, было накрыто с головой. Там, где под белой простынкой обозначилась шея, темнело небольшое кровавое пятно.

Санитары начали заходить, чтобы удобнее было вкатывать в машину носилки.

У Александра потемнело в глазах, едва не подкосились ноги. Он узнал выглядывающие из-под материи туфли. Какой-нибудь час назад одна из них ударилась о стойку стола, сброшенная хозяйкой с ноги.

Харченко кинулся к носилкам. Растолкав зевак, он сдернул простыню с лица.

Это была Аннушка. Его Аннушка.

Она лежала прекрасная, как всегда. Только на шее слева алела остановившаяся уже струйка крови, тянущаяся от крохотной ранки, да лицо начало обретать восковость, присущую покойникам…

Сзади кто-то рванул его за руку, попытался вывернуть. Харченко легко стряхнул нападавшего. Не мог оторвать взгляд от застывшего лица Аннушки. А в следующий миг его скрутили уже профессионально. Впрочем, и Александр обмяк, больше не сопротивлялся.

— Ты что, офигел? — выругался идущий рядом с носилками человек в халате.

Он аккуратно поправил простынку. Материя вновь скрыла лицо.

Перед Александром оказался пожилой следователь с хмурым взглядом усталых глаз. Харченко сразу понял, что это именно следователь, — таких людей сразу узнаешь.

— Вы кто? — коротко спросил он.

— Пусть отпустят…

Следователь кивнул. Стальные пальцы на запястьях ослабели. Однако отпустившие Александра крепкие ребята в штатском остались стоять рядом, готовые скрутить его, если придется вновь.

Он достал свое старое кагэбэшное удостоверение, которое сумел не сдать, когда увольнялся в запас. Протянул следователю и выдавил:

— Это моя жена…

Следователь невольно оглянулся. Носилки уже крепили внутри салона. Громко захлопнулись дверцы.

— Дела-а… — протянул следователь.

Удостоверение прочитал, вернул. И проговорил, чуть скосив глаза в сторону:

— Примите соболезнования, Александр Михайлович.

Повернулся и, сутулый, побрел к дверям. За ним, помедлив, потянулись и парни в штатском. Александр остался под палящим солнцем. Он ничего не видел, не чувствовал, он не воспринимал действительность. Его попросту поразила ирреальность происшедшего.

8

Смятая пробка валялась на столе. Стакан был полон. Но Александр не выпил еще ни капли. Он глядел на тусклую, скорее всего, самодельную этикетку со всадниками, но не видел ни ее, ни бутылки, ни стакана. Перед взором раз за разом всплывало лицо Анны. Страстное, с закрытыми глазами и разметавшейся по диванной подушке дорогой прической… Мертвое, на несвежей материи носилок, восково-бледное, какое бывает только у покойников… С жадным напряжением глядящее на них с Наташкой из коридора… С оскорбленно горящими глазами, когда она хлестала его по небритому лицу… С вспыхнувшими от искреннего удовольствия щеками, когда он сказал, что она по-прежнему великолепна…

Как же много обрушилось на него за один только день. Как резко эти несколько часов вырвали его из годичного полусонного существования…

Александр почувствовал, что к горлу подкатывает колючий ком. Это ж надо — только сегодня решил начать новую жизнь, только сегодня решился вернуть Анну… Как будто высшие силы специально выжидали этот момент.

Харченко попытался сглотнуть ком. Не получилось — лишь судорожно дернулся кадык под щетиной. В горле першило. На глазах проступили слезы.

Он решительно взялся за бутылку. Понял, что стакан уже полон. Когда налил — не помнил. Отставил его в сторону. Сжал в пальцах грубое граненое стекло.

И остановился.

— Стоп, Саня, — вслух произнес. — Помянуть Аннушку мы еще успеем. Сейчас не это главное.

Решительно, со стуком, поставил стакан на стол, даже расплескал немного. Поднялся, прошелся по кухоньке. Ему всегда легче думалось в движении… Так и метался — три шага туда, три обратно.

Итак, майор КГБ (пусть запаса), начнем по порядочку. Убита женщина. Чья-то бывшая жена, чья-то нынешняя любовница… Неважно. Это трудно представить, но допустим, Аннушка действительно неведомо чья бывшая жена и нынешняя любовница…

Попытаемся начать еще раз… Итак, исходные данные. Убита женщина. Убийство совершено профессионально, это несомненно. Возможно, даже скорее всего, убийство заказное. Нет сомнения в том, что этим делом займутся профессионалы. Уже занялись. Тот же седой следователь… Как его… Буераков Леонид Васильевич. Допустим, это прекрасный специалист и возьмется за это дело вплотную. Допустим. Но тут непременно вмешаются несколько обстоятельств. Волна насилия и убийств сейчас попросту захлестнула Москву. Буераков и его коллеги разрываются между множеством «дел», а значит, они не могут целенаправленно заниматься только одним. Тем более, коли действовали здесь профессионалы, а в этом у Александра сомнений не было, надежды на то, что они очень уж «наследили», практически нет. Кроме того, работники органов в следствии по рукам и ногам связаны множеством ограничений и нормами права. Они могут оперировать только абсолютно доказанными фактами, в то время как частный детектив может иной раз закон и проигнорировать, как бы тот же закон ему это ни запрещал. И еще одно. Для того же Буеракова убитая лишь директор рядового универсама «Диета» Анна Валентиновна Харченко (в девичестве Звонникова), и не более. А для него, Александра Михайловича Харченко, Аннушка — жена, пусть и бывшая, женщина, с которой они жили, с которой ссорились и с которой расходились и сходились, которая не раз наставляла ему рога, женщина, которую он любил, как никого другого в этой жизни. Которая только сегодня, в конце концов, отдалась ему, которая заронила надежду на то, что, быть может, у них еще есть шанс попытаться снова наладить совместную жизнь.

Таким образом, делаем вывод, что параллельно со следствием официальным необходимо попытаться провести расследование частное. Причем на это, последнее, надежды, по всей вероятности, будет больше, чем на первое. Так что же, нанимать частного сыщика? Исключается напрочь! Во-первых, подобные дела дорого стоят, на пенсию не потянешь. Ну а во-вторых, признался сам себе Александр, у него у самого руки чесались достать этих гадов. В конце концов, по большому счету, тогда, на мосту, против Моисеева он лично ничего не имел. А пришлось-таки, повинуясь приказу, его в воду сбросить. А тут — личные мотивы… Нет, братцы, это дело я никому так просто не отдам! Сам начну поиски! Лично!

Итак, майор Харченко, похоже, мы собираемся ступить на скользкий путь. Становимся в одном лице частным детективом без лицензии, судьей и палачом. А значит, собираемся поставить себя вне закона. Потому что я обязательно найду их, ее убийц. И тогда мстить буду сам. Без Буеракова и его коллег. Без суда, как народного, так и присяжных. Без прокуроров и адвокатов. Вину и наказание тоже стану определять сам. И казнить тоже. Как же страшна будет моя месть!

Александр, так и не выпив ни капли, кое-как заткнул горлышко бутылки истерзанной пробкой. Поставил водку в холодильник. Стакан просто отодвинул в сторону. Прикинул, где бы взять чистый лист бумаги. По всему выходило, что вряд ли он где-нибудь отыщется в полупустой захламленной квартире. Тогда просто взял какую-то рекламную газету, которые нынче во множестве бросают в почтовый ящик, и шариковую ручку. Выбрал страницу посветлее. И начал набрасывать план собственного расследования.

Прежде всего каким-то образом необходимо выяснить подробности убийства. Это вряд ли даст что-нибудь существенное, но какие-то зацепки — вполне возможно. Дальше — нужно поговорить с нынешним сожителем Анны… С каким нынешним? — остановил себя Александр. Она уже, наверное, в руках патологоанатома. И чьи-то равнодушно-привычные к этому руки в резиновых перчатках копаются во внутренностях того, что еще сегодня утром было прекрасной женщиной, которая трепетала в его объятиях и не замечала, как царапает ее нежную кожу жесткая щетина…

Александр тряхнул головой, отгоняя снова поднявшийся к горлу ком. Не расслабляйся, Харченко, потом поплачешь, когда последнего гада в могилу уложишь…

Итак, нужно будет встретиться с мужчиной, с которым она жила в последнее время. Александр знал его адрес, где-то записывал, хотя ни разу там не бывал. Нужды не было. Дальше… Не мешало бы узнать, кому может оказаться выгодно это убийство. Но тут он понимал, что ответ на данный вопрос получить в ближайшее время вряд ли удастся.

Что еще? Харченко запнулся. Это что же, в плане пока два пункта только получается? Выхода на мафию у него нет. В торговых руководящих кругах знакомых — тоже… Как же действовать?

Среди коллег Александра всегда существовало некоторое внутреннее разделение функций. Одни операции разрабатывали, планировали, анализируя все имеющиеся исходные данные и прогнозируя возможные последствия от их действий. Такие аналитики были на вес золота. Но были и великолепные исполнители, которые прекрасно осуществляли задуманное другими. Это не значит, что они были хуже или глупее первых. Просто, как и в любом другом деле, есть теоретики и практики. И одни без других просто не могут обходиться.

Александр принадлежал к исполнителям. Мотаясь по всему свету, он, естественно, не мог обходиться без собственного творчества. Но его фантазия укладывалась в рамки общего задуманного плана. И в Португалии, и в Мозамбике, и — особенно! — в Бразилии он себя показал мастером. Но мастером выполнения задания — не больше.

Вот и теперь он смог наметить только два основных, максимально реальных пункта плана. Маловато, конечно. Но зато их реализация вполне ему по зубам.

Ладно, решил Александр, пока займемся ими. А там, глядишь, и еще появятся зацепки.

Первым делом Харченко пошел в ванную. Влез под душ, тщательно вымылся. Побрился, почистил зубы. Вернувшись в комнату, полез в шкаф, подобрал себе одежку поприличнее. И подсел к телефону.

Тщательно, страничка за страничкой, перелистал блокнот, прикидывая, кто из старых приятелей может ему в чем оказать помощь. Знакомых, конечно, было немало. Причем трудились они в самых разных областях, занимали, так сказать, ячейки в самых различных слоях нашего нынешнего общества.

Какое-то время пробегал столбцы фамилий безрезультатно. И был, наконец, вознагражден. Наткнулся на один номер и даже чертыхнулся в сердцах. Ну как же можно было не подумать о Васильковском!

Александр быстро настучал цифры.

— Охранно-детективная фирма…

— Здравствуйте, — грубовато (не до сантиментов!) перебил нежный девичий голосок Александр. — Мне срочно нужен Васильковский.

— Михаил Борисович в данный момент отсутствует. Что ему передать?

— Девушка, милая, Михаил мне необходим срочно. Если у вас есть возможность с ним связаться, передайте, что звонил Харченко. Он меня знает. Запомнили? Александр Харченко. Мне позарез нужна его помощь.

Девушка ответила после некоторой паузы:

— Хорошо, я постараюсь его разыскать. Вы сюда перезвоните или Михаил Борисович знает, как вас найти?..

Звонок раздался через тринадцать минут. Все это время Александр нетерпеливо смотрел на меняющиеся цифры в сером окошке телефона. И схватил трубку мгновенно.

— Что у тебя случилось, Саня?

Васильковский говорил, как и встарь — глуховато и неторопливо.

— Здравствуй, Миша, спасибо, что позвонил.

— Ты так давно не появлялся, что нетрудно было догадаться, что по пустякам ты не позвонишь. Так что стряслось?

— Миша, мне позарез нужна твоя помощь.

— Ну хорошо, хорошо, я уже понял. Излагай…

— Не по телефону. Мы могли бы встретиться?

Михаил немного помолчал.

— Саня, тебе это срочно нужно?

Остро кольнула обида. К другу обратился, называется… Но постарался сдержаться — у каждого своя жизнь, в конце концов…

— Миша, помоги мне… Я бы с пустяком к тебе не обратился.

Васильковский почувствовал его обиду. Смутился, начал оправдываться:

— Саня, что ты, ты меня неправильно понял. Я не собирался отказываться. Просто я сегодня ночью работал, почти не спал… Это я к тому спросил… Понимаешь, не хотелось бы сейчас куда-то без крайней нужды тащиться. Ты можешь ко мне приехать?

— Конечно. Говори куда… Я ведь у тебя дома еще ни разу не был.

Перед тем как выходить, Александр тщательно обшарил все карманы. Но кроме мелких купюр, денег не нашел. Сколько осталось до пенсии-то?.. Вздохнул: придется, похоже, опять обращаться к Наташке.

Уже оттянул было язычок защелки дверного замка, но с порога вернулся, оторвал от газеты клочок с нацарапанными пунктами плана. Мелко порвал его и выбросил в переполненное ведро. Теперь нужно было тщательно позаботиться о собственном алиби, чтобы не стать клиентом все того же Буеракова.

9

Дверь открыл Михаил.

— Проходи. Кофе будешь?

У него манера такая была — он всегда говорил хмуро, будто недоволен чем-то, а кроме того, не любил здороваться и прощаться. На тех, кто сталкивался с ним впервые, подобное игнорирование общепринятых норм поведения производило нелестное впечатление. А как-то раз, на Гаити, кажется, из-за этой своей привычки Михаил вляпался в неприятную историю. Но даже это его не исправило.

— Буду. Валентина дома?

— Не бойся, она на работе, придет только вечером.

То, что жены Михаила не было дома, Александра устраивало. Они когда-то если и не дружили, то, во всяком случае, «приятельствовали» семьями. Валентина с Анной одно время даже были подругами, а потом вроде как кошка между ними какая-то пробежала. Окажись сейчас хозяйка дома, непременно начались неизбежные охи-ахи, слезы и ненужная нервозность. Александр между тем приехал сюда по делу.

— Я не боюсь. Просто новость у меня не очень… Лучше без супруги поговорить.

Михаил посмотрел на Харченко внимательно. Но ничего не спросил, жестом пригласил на кухню. В нем намертво засела профессиональная привычка: суть дела нужно узнавать в спокойной, нормальной обстановке, а не так вот, на пороге, впопыхах.

Он подготовился к приходу приятеля. На столе стояли чашечки, сахар, печенье, рюмочки…

— Что будешь пить?

— Выбор большой? — усмехнулся гость.

— Достаточный. Получаю нормально, сам выпиваю мало и редко — почему бы и не быть выбору, — спокойно ответил Васильковский.

Александр понял подоплеку реплики — конечно же, друг знал, что он в последнее время крепко закладывает за воротник.

— По глоточку коньяку.

Михаил вышел, принес из комнаты бутылку. Горлышко было заклеено бледной ленточкой акцизной марки.

— Может, не будешь открывать?

— Да не любоваться же ею — рано или поздно все равно придется начинать. Так почему же не сейчас? Для того и покупается, чтобы пить.

Было бы с чем спорить… Коньяк был вкусный, ароматный. Кофе, молотый, натуральный, — ему под стать. Давно Александр так не сидел.

— Так что у тебя стряслось?

Харченко поставил чашку.

— Анну убили.

Рука у Михаила дрогнула, кофе пролился на крахмальную скатерть. Он вскинул брови:

— Как? Кто? Где? Когда? При каких обстоятельствах?

— Сегодня утром. Больше я и сам ничего не знаю. Потому и к тебе пришел.

Михаил помолчал, нахмурившись. Харченко понимал, что у Васильковского в голове сейчас зарождается масса вопросов и предположений. Не может он не подумать и о том, зачем к нему пожаловал старый друг и чем чреват этот визит. Потому, чтобы предвосхитить их, заговорил сам:

— Миша, пусть мой приход тебя не слишком тревожит. Я тебе проблемы создавать не собираюсь. Мне нужно только одно: чтобы ты мне помог получить сведения о подробностях убийства. Все остальное — мое дело.

Васильковский ответил не сразу. Он, конечно, все понял. Помявшись, проговорил, глядя в сторону:

— Ты что же, хочешь попытаться раскрутить это дело самостоятельно?

— Нет, я не хочу пытаться раскрутить его самостоятельно. Я обязательно стану его раскручивать. Но только сам. Я не желаю никого подставлять под неприятности. Тебя — в первую очередь.

Михаил одобрительно кивнул. Его такая постановка вопроса устраивала. И все же он счел необходимым высказать свое мнение:

— Саня, ты затеваешь хреновое дело. Если убийство — дело рук мафии…

— В этом нет сомнения. Убийство совершено профессионально, — перебил друга Александр.

— Откуда ты знаешь?

— Ее убили прямо в магазине. Я случайно проходил мимо магазина, когда выносили тело. Удар острым тонким предметом в шею, но не в сонную артерию. Крови почти не было… Так ударить мог только профессионал.

Михаил откликнулся очень живо:

— Тем более. Переть против мафии, параллельно подставляясь милиции, — это безумие.

— Рискованно? — серьезно поинтересовался Харченко.

— Очень, — не заметил подвоха Михаил.

— И чем же это я рискую, друг ситный, скажи на милость? Собственной жизнью? Так той жизнью, что я имею, грех не рисковать. А больше у меня на белом свете никого нет, из-за кого мне следовало бы дорожить своей шкурой. Сынишки — ты помнишь — и того нет. Была у меня одна Анна… Да я себя за мужчину считать перестану, если успокоюсь и буду сиднем сидеть и ждать, пока ее убийц другие, посторонние, поймают. Если, конечно, поймают. В чем я лично, должен сказать, очень здорово сомневаюсь.

— Ну а если ты попадешься и тебя посадят?

Гость отхлебнул кофе. Помолчал. Потом произнес спокойно и веско:

— Миша, повторяю тебе, если ты не расслышал: у меня сегодня убили жену. Убили единственную женщину, которую я любил и люблю. Если я смогу отомстить хотя бы одной сволочи из тех, которые это сделали, даже тогда буду считать, что свой долг выполнил. Даже не долг, долг — это когда кому-то что-то почему-то должен… Так что долг не то слово… Предназначение, что ли, функцию, миссию на земле… Это если «замочу» только одного. Но на этом я, конечно, останавливаться не собираюсь. Я непременно попытаюсь добраться до первых лиц, до заказчиков, до тех, кто приговор вынес и приказ отдал. Это решено твердо. Так что отговаривать меня даже не пытайся. Тем более что я не прошу тебя вмешиваться. Во-первых, у меня нет денег, чтобы заплатить за работу тебе и твоей «фирме»…

— Это не разговор, Саня, — досадливо оборвал Васильковский. — Надо будет — я готов тебе помочь и так. Я ведь знал Аню…

— Не перебивай, я знал, что ты так скажешь. Спасибо. Но это не основная причина. Главное в другом — если я их найду, буду «мочить». Значит, и в самом деле могу «засветиться» в любой момент или милиции, или мафии. Тебе это ни к чему. Ты лицо хоть и частное, но официальное. У тебя семья, Валентина, дети… Я же сам по себе, мне все по фигу. Да и месть за жену на суде зачтется. Если, конечно, дело до суда дойдет.

Васильковский ничего не ответил. Значит, признал аргументы.

— Вот поэтому и прошу тебя, Миша, только об одном, — продолжал гость. — Помоги мне получить какие-то сведения о подробностях убийства. Должны же быть у милиции хоть первичная информация, наводки, версии какие-то… Сам понимаешь, чтобы это все узнать, у меня, кроме как через тебя, возможностей нет.

Михаил, по-прежнему молча, достал стаканы и налил в них коньяку по-русски, по полстакана.

— Жизнь наша, мать ее… — буркнул он и молча, крупными глотками влил в себя ароматно-обжигающую жидкость.

Александр опять пить не стал, только немного пригубил. Боялся, что, если хоть чуть переберет, может потерять контроль над собой и напиться. А сейчас это было бы некстати.

— Значит, так, — решительно заговорил Михаил. — Я сейчас узнаю, кто ведет дело…

— Я знаю. Его фамилия Буераков. Леонид Васильевич Буераков.

— Буераков? Я его немного знаю. Мы с ним пару раз пересекались, — покивал Васильковский. — Толковый мужик. Из «волкодавов» — если вцепится, не отпустит.

Характеристика заставила Александра слегка поежиться. Если Буераков дознается, что Харченко заходил в кабинет к Анне, бывший муж автоматически окажется в числе подозреваемых. Всем известно, что он здорово закладывает за воротник и постоянно нуждается в деньгах. Кроме того, Анна в последнее время жила с молодым любовником, так что еще и ревность без проблем можно «пришить».

Михаил его движения не заметил, продолжал характеризовать следователя:

— В общем, я думаю, он вполне может и сам, без тебя, дело раскрутить. Только нас, «частников», не любит… Ну да ладно, коль тебе не терпится самому взяться, я сажусь на телефон и начинаю действовать. Об одном прошу: пока не будет от меня звонка, ничего не предпринимай. Договорились? Ведь может получиться, что в твоем вмешательстве не будет нужды… Ты сейчас домой?.. Хотя погоди, тебе, пожалуй, лучше сегодня одному дома не оставаться… Может, у меня переночевать останешься?

— Спасибо. До ночи еще далеко. Не хочу я с Валентиной встречаться.

— Есть резон, — понял его Михаил. — Ты сейчас как, один живешь?

— Один.

— Плохо. Может, к друзьям куда рванешь?.. В общем, смотри сам. Только обязательно мне сообщи, где тебя разыскивать. Хорошо? Еще раз прошу: пока ничего не предпринимай. Может, Буераков уже что-то нашел, тогда ты только подставишься. Имей в виду: по всей вероятности, он тебя завтра-послезавтра вызовет на допрос. Все же бывший муж…

— Понятно. Ну а ты, если что узнаешь, звони. Я буду дома. И буду ждать твой звонок в любое время дня и ночи. В крайнем случае, если вдруг отлучусь куда-нибудь, по определителю пойму, что ты меня разыскивал.

— Договорились.

Михаил проводил Харченко до двери. И только там, пожимая другу руку, буркнул:

— Не умею я говорить слова сочувствия. Но ты держись, Саня. Всю жизнь у вас все как-то нелепо было. И сейчас… Такая женщина — и такая смерть…

— Не надо слов, Миша. Мне они не помогут. Ты мне только чуток с информацией помоги. А уж там я… Ох, что я с ними буду делать…

Александр неловко махнул рукой и вышел на площадку. Ссутулившись, чуть боком, тяжело побрел вниз по ступенькам. Михаил потоптался еще немного, колеблясь — не вернуть ли его. Не стал. И, захлопнув дверь, сразу направился к телефону.

10

Харченко подошел к своему подъезду и остановился. Присел на скамейку под густо разросшимся деревом. Ему тяжело было входить в постылую пустую квартиру, где провел столько одиноких дней и ночей, куда сегодня, только затеплилась у него надежда, могла вернуться жена. Когда он представил себе нынешний бесконечно длинный вечер, который придется провести наедине с самим собой в осточертевших четырех стенах, стало не по себе. Он ясно осознавал, что, если переступит порог, непременно достанет из холодильника бутылку и выпьет водку. Не сразу, постепенно, без закуски, лишь запивая противно отрыгивающейся хлоркой водой из крана, ощущая, как с каждой очередной рюмкой на душе становится все тоскливее, а в мире все более одиноко… А потом отключится в тяжелом хмельном сне. И тогда уж точно пропустит, не услышит звонок Михаила.

Звонок же пропускать никак нельзя. Но и сидеть в тоске тоже невозможно.

Так что же, и впрямь к Наташке идти? После того что сегодня произошло, она непременно его ждет. Но после всего того, что сегодня произошло, ему идти к ней было бы подло… «Подло», — повторил Александр про себя. И заколебался: а почему, собственно? По отношению к кому подло? По отношению к Наташке? Так он ей ничего не обещал и обещать не собирается. По отношению к Анне? Это несерьезно: ее уже нет и ей там, в эмпиреях, теперь глубоко безразлично, что происходит на бренной земле, которую она покинула всего-то шесть или семь часов назад. По отношению к себе… Но почему? Вдов утешают в постели… А вдовцов?

Все это было так. И все равно к Наташке идти не хотелось. Ведь ей пришлось бы объяснять, кем для него была Анна. А заодно рассказать, как и почему они разошлись… Нет, не хотелось.

Подумал так Харченко и ощутил вроде как легонькое дуновение. Вроде как коснулся кто-то невидимый его щеки прохладными губами. Вроде как одобряя или благодаря за такое решение.

Тьфу, черт, прямо мистика какая-то.

Короче говоря, вариантов не было. Пришлось идти домой, дав себе честнейшее и крепчайшее слово, что пить не будет. Ну, если только чуть-чуть…

Уже давно не глядел Александр на свою квартиру более или менее трезвыми глазами. Грязь, пыль, мусор, натоптано… При Аннушке здесь все блестело. Ну а тем шаболдам, которые время от времени появлялись в квартире, было не до наведения чистоты.

Пенсионер решительно взялся за веник и тряпку. И через какое-то время квартира приобрела более или менее приличный вид. Тогда Александр быстро перестирал всю груду носков, которая уже давно кисла в грязно-мыльной жиже в тазике. Переодевшись в старенькие спортивные штаны, щеткой и стиральным порошком отдраил в ванной обе пары брюк и джинсы… Сливая мутную воду, Александр вдруг сообразил, что, если придется сегодня куда-то идти, сделать это будет просто не в чем, — но было уже поздно.

Телефон все не звонил.

Тогда Александр из беспорядочно сваленного в ящики комода белья достал несколько измятых рубашек, поставил доску и старательно их отутюжил. Заодно прошелся утюгом по галстукам и носовым платкам…

А потом не выдержал. Прошел на кухню, решительно распахнул дверцу и выхватил из гнезда бутылку. «Не чурбан же я бесчувственный, нервам после нынешних треволнений необходима разрядка, — успокаивал себя. — Ну а какое лучшее лекарство от нервов, как не водка?»

Стоп! Харченко решительно отставил вожделенный «пузырь» в сторону. Прошел в комнату, к книжному шкафу, начал быстро перебирать знакомые корешки. Когда-то почти все их перечитал. А в последнее время, когда умную книгу в последний раз в руки брал?.. Где-то здесь… И достал спрятанную между коленкором обложек фотографию. Анна глядела надменно, свысока. Прекрасная и недоступная. Как всегда.

Александр примостил гнущуюся картонку на письменном столике, оперев ее на будильник. Притащил стакан водки, тот самый, что с утра остался, и накрыл кусочком батона — черного хлеба не было. И почувствовал облегчение — теперь он имел законное право выпить. Не казнить себя при этом за то, что нарушает данное самому себе слово.

— Прощай, Аннушка, — сказал он вслух фотографии. — Пухом тебе, как говорится…

Но выпить не успел. Резко и гулко в тишине грянул телефон. Александр поспешно схватил трубку, не взглянув даже на определитель номера.

— Саня, это я, — мембрана донесла знакомый голос Михаила. — Ты один? — и, не дожидаясь ответа, сказал: — Если ты не возражаешь, мы к тебе сейчас подрулим.

— Один. Конечно, не возражаю, — ответил Харченко. — Только кто это «мы»?

— Увидишь. Через десять минут будем…

Александр опустил трубку в гнездо. С кем это Васильковский собирается к нему нагрянуть?.. Михаил просто так, случайно, ничего никогда не делает.

Хорошо, хоть порядок дома более-менее приличный навел и напиться не успел…

— Не дают нам с тобой поговорить, Аннушка, — сказал он изображению.

И отнес бутылку в холодильник.

Звонок в дверь раздался даже раньше, чем через обещанные десять минут. Александр распахнул ее. И даже попятился назад при виде гостей. Потому что Михаил к нему заявился с… Буераковым.

— Закрой рот, — грубовато приказал Михаил. — Познакомьтесь еще раз: Александр Михайлович — Леонид Васильевич… А теперь приглашай.

В комнате он сразу обратил внимание на стоявшую на столе фотографию. Слегка вздрогнул — не привык еще к мысли. Пробормотал вполголоса:

— Эх, Анна, Анна…

Придвинул к дивану журнальный столик, выставил на него из висящей через плечо сумки бутылку водки, газетный сверток с по-мужски немудреной закуской.

— Давай стаканы!

Буераков все это время стоял молча. Он себя чувствовал явно не в своей тарелке.

Хозяин принес стаканы и воду в кувшине — запивать. Пригласил:

— Вы присаживайтесь, Леонид Васильевич…

Тот опустился в придвинутое к столику засаленное продавленное кресло. Откинулся на спинку, глядя куда-то поверх голов собеседников. По-прежнему молчал, полностью отдав инициативу Михаилу. Тот заговорил, продолжая раскладывать на столе принесенную снедь:

— Значит, так, Саня. Перво-наперво хочу предупредить тебя вот о чем. Этот наш визит сугубо частный, совершенно неофициальный. Я поручился Леониду Васильевичу, что о нем от тебя никто никогда не узнает. Потому что тема разговора очень уж щекотливая.

Он разлил понемногу водки в стаканы.

— Помянем покойницу… Даже язык не поворачивается так об Анне говорить… — Васильковский вновь оглянулся на фотографию. — Более красивой женщины, Леонид Васильевич, я в жизни не встречал. А уж умна была — слов нет… Помянем новопреставленную!

Потом продолжил:

— Саня, вот еще о чем хочу тебя предупредить: мы пришли сюда вдвоем только потому, что у тебя сегодня имеется железное алиби.

Александр удивленно поднял брови. Он-то как раз больше всего и боялся, что придется доказывать алиби, привлекая для этого Наташку.

— Да-да, только поэтому, — торопливо подтвердил Буераков. — Не будь у вас столь бесспорного алиби… Вы сами должны понимать, что автоматически попадали в число подозреваемых. Бывший муж. Пьет. Нуждается в деньгах. Молодой любовник… У бывшей жены любовник, имею в виду… Кандидат в подозреваемые бесспорный.

Хозяин по-прежнему молчал. Пока он не понимал, почему его перестали подозревать. Пояснил Михаил:

— По меньшей мере, три человека являются свидетелями, что все утро ты… как бы сказать повежливее… занимался интимными делами с продавщицей. А потом употреблял сам и угощал спиртным собутыльника за счет все той же продавщицы. Альфонс, твою мать растак…

Васильковский покосился на фотографию, словно стесняясь говорить при ней такие вещи.

Да и Харченко чувствовал себя в этот момент не лучшим образом.

— Ну а теперь о деле. Анна убита, ты был прав, длинным тонким клинком в шею. Смерть наступила мгновенно. Следов борьбы никаких — очевидно, она хорошо знала убийцу. Более того… — Михаил замялся. — В общем, незадолго до гибели у нее был мужчина.

Александр уставился на него. Он вдруг подумал о том, что, если решат провести экспертизу, его положение сразу осложнится.

Однако Михаил расценил его взгляд иначе:

— Вот и я то же самое подумал. Кто-то пришел, вступил с ней, так сказать, в интимный контакт, а потом убил… Как-то не очень это между собой вяжется. Вот мы и думаем: кто бы это мог быть? Вопрос, понятно, не к тебе: ты в последнее время отношений с Анной не поддерживал…

— При таком раскладе рисуется три основных варианта, — скучно заговорил Буераков. — Каждый из них, в свою очередь, может иметь свои, так сказать, подварианты… Вот они. Приходил бывший муж — налаживать отношения. Анна Валентиновна его приняла — а он пырнул ее ножом из ревности, из мести или под влиянием алкоголя. Не будь у бывшего мужа железного алиби, этот вариант вполне можно было бы принять как одну из основных рабочих версий. Вариант второй. Приходил любовник, она его приняла — он пырнул ее неведомо за что. Маловероятно. Любовник к убитой на работу приходил очень редко. В утро убийства его никто здесь не видел, к тому же он инфантилен, не слишком силен физически, жил практически за счет убитой… Короче говоря, на роль убийцы он вряд ли годится. Хотя тут, конечно, определенная доля вероятности имеется. Например, если он ей надоел или она решила сменить партнера, что вполне можно допустить, если учесть характер этого самого нынешнего любовника. Кроме того, нельзя исключать, что у нее был еще один любовник, о котором никто не знает или не говорит. — Буераков перевел дыхание и продолжил: — Повторюсь, в пределах этих основных версий может быть едва ли не бесконечное количество вариаций. Но все они лично мне представляются маловероятными. Куда любопытнее и правдоподобнее рисуется третья версия. Вот о ней я и хочу поговорить с вами более подробно…

Он опять замолчал. Сидел устало, прикрыв глаза. Вмешался Михаил:

— Саня, ты понимаешь не хуже меня, что Леонид Васильевич совершает сейчас если не должностное преступление, то уж нарушение точно. Он никому постороннему не имеет права это рассказывать.

— Понимаю, естественно. И почему же именно для меня сделано исключение?

Александр предполагал ответ. Но хотел получить подтверждение.

— Сейчас узнаете, Александр Михайлович, — не раскрывая глаз, произнес Буераков. — Сейчас я вам расскажу о сложившейся ситуации.

Он повернулся в кресле, долго смотрел на лицо Анны. Решение он уже принял. Но по-прежнему не решался произнести первое слово.

11

— Александр Михайлович, вы знаете, насколько сложна криминальная обстановка у нас в стране. И у нас в городе, в частности.

— Догадываюсь. Телевизор иной раз смотрю, этот, как его, «Дорожный патруль»… Его впору было бы переименовать в «Кошмарно-кровавый патруль».

Буераков еще чуть помолчал. Михаил, словно пытаясь ему помочь произнести решительные слова, набулькал еще в стаканы. Следователь остро взглянул из-под приспущенных век на хозяина квартиры — как тот отреагирует на спиртное. Очевидно, остался доволен тем, что тот глядел на него прямо и выжидательно.

— Суть проблемы, Александр Михайлович, вот в чем. Ваша жена — не первая жертва убийцы, обладающего именно таким ударом. Нам уже кое-что известно о нем. Но недостаточно. Я не могу его достать. Понимаете? Не могу. Он ловок, осторожен, хитер, может быть, даже умен… Действует дерзко, нагло, убивает средь бела дня…

Следователь снова помолчал. И тогда Харченко решил прийти ему на помощь:

— Я так понял, что вы хотите, чтобы я его достал?

Буераков опять остро взглянул на него. Пожевал губами. Проговорил уклончиво:

— Я не имею права с вами об этом говорить. Этот человек не оставляет следов. У нас на него практически ничего нет… Ничего конкретного. Кроме весьма приблизительного описания внешности. Которое, по всей вероятности, неточное.

Александр не выдержал, стукнул кулаком по столу, выругался:

— Что вы, право, юлите, Леонид Васильевич? Будьте уверены, если я его найду, вам его передавать не стану. Сам с ним разберусь…

— А я постараюсь, чтобы это дело обязательно попало мне в руки, и потихоньку спущу на тормозах, — быстро закончил Буераков.

Михаил усмехнулся:

— Наконец-то! Я уж думал, что вы до утра станете тянуть кота за одно место.

Харченко в упор глядел на следователя:

— Ну а теперь подскажите, каким образом его можно разыскать.

Леонид Васильевич опять пожевал губами. Как понял Александр, он так поступал в раздумье..

— В том-то и дело, Александр Михайлович, что я вам особо помочь тут не смогу. Искать придется вам самим. Вот только несколько наметок…

Рассказ и предположения Буеракова выглядели приблизительно следующим образом. Торговая сеть города контролируется различными мафиозными группировками. Чаще всего директора и товароведы крупных магазинов предпочитают платить «отступного» «авторитетам» и жить спокойно. Но иногда кто-то из них по каким-то причинам перестает устраивать местных «отцов», паханов и иже с ними. Вот тогда и появляется этот самый «некто со стилетом». В течение какого-то времени он втирается в доверие к своей жертве, становится своим человеком в кабинете неугодного лица. Окружающие привыкают к нему, перестают считать за чужого. Его приходы больше не настораживают ни охрану, ни сотрудников. И в один прекрасный день после очередного его визита в кабинете обнаруживается труп. Почему этот киллер действует именно по такой схеме, никто не знает. Возможно, для собственного самоутверждения, вот, мол, какой я смелый. Но такая бравада маловероятна. Скорее всего, в течение какого-то времени он пытается принудить человека к тому, чтобы он поступил так, как выгодно его нанимателю. Есть косвенные данные о том, что он появлялся и в некоторых других местах, но потом исчезал, хотя труп, после себя не оставлял. Скорее всего, «клиент» не желал становиться жертвой и выполнял предъявленные условия.

Всякий раз, «разрабатывая» очередную жертву, «некто со стилетом» появляется в новом обличье. То с огромной безобразной родинкой на щеке. То с бородавкой на носу. То с седой прядью в волосах. То в каких-то немыслимых солнцезащитных очках с бегающими по дужкам огоньками… Короче говоря, всякий раз свидетели запоминают именно эту отвлекающую внимание деталь и не могут вспомнить, скажем, цвет глаз.

— Среди торгового люда этого Стилета боятся жутко. Им запугивают непокорных. Очевидно, ваша супруга чем-то не угодила своему мафиозному боссу. Или оказалась жертвой внутримафиозной борьбы. Потому ее и убили.

— Так что же, это Стилет к ней сегодня приходил?

— Судя по удару, да.

— И вы думаете, что это именно он ее… Ну, это, перед убийством?

— Нет, скорее всего, нет. Во всяком случае, до сих пор подобными делами он не занимался. Он — профессиональный убийца, женщин не насилует и не вынуждает вступать с ним в связь… У меня имеется другое предположение.

Буераков опять прикрыл глаза. Опять говорил устало, вроде как нехотя.

— У меня вот какая версия. Нередко бывает, что мафиозный покровитель склоняет свою «подопечную» к сожительству. Особенно если она хороша. Сегодня к убитой, по данным охраны, приходили трое. Охранник магазина, зная, что один из них предположительно Стилет — во внутренние помещения тот проходит нередко, — внимания особого на них не обратил. Вспомнил только, что один из приезжавших отличался нездоровой полнотой… Логично было бы предположить, что один из приезжавших и был ее мафиозным шефом. По любви, так сказать, или вынужденно — она ему отдалась, а потом вошел Стилет… Другого объяснения у меня нет. Потому что следов борьбы, повторяю, не имеется.

Александр помолчал. Не мог же он сказать им всю правду…

— Как сегодня выглядел Стилет?

— Так же, как и все эти две недели, которые он приезжал в «Диету». Вот сведения о нем и фоторобот…

Харченко взглянул на предложенные ему листочки. Глядел долго, запоминая…

— Что-то о нем еще известно?

— Есть косвенные предположения, что он каким-то образом связан с распространителями наркотиков.

Александр вдруг почувствовал, что его что-то как будто кольнуло. Где-то рядом, совсем близко кроется что-то важное… Очень важное… Наркотики… Распространители наркотиков…

— А на какой машине они сегодня приезжали, эти трое? — быстро спросил он.

— Это выяснить не удалось, — озадаченный резким вопросом, ответил Буераков. — Охранник ведь по большому счету отвечает за зал, а не за внутренние помещения, он не обязан за этим следить… Вроде бы на импортной какой-то, но точно никто поручиться не может.

Все! Так и есть!

Александр с хрустом сжал кулаки. Он знал, как найти Стилета.

— Леонид Васильевич, ручаюсь вам, что скоро вы сможете списать все его убийства в архив, — медленно сказал Харченко. — Ручаюсь…

Гости внимательно глядели на хозяина, ожидая продолжения. Но тот молчал.

Тогда опять заговорил Буераков:

— Михаил Борисович мне сказал, что вы не намерены ограничиться сведением счетов с одним лишь конкретным исполнителем…

— Конечно, Леонид Васильевич. По большому счету среди всего этого гадючника он виновен меньше всего… Главная вина — на остальных. Поэтому я пойду до конца. Или до того момента, когда они меня подстерегут.

Буераков едва заметно кивнул.

— Вас можно понять. Но только имейте в виду…

— Не беспокойтесь, я все прекрасно понимаю, — перебил его Харченко. — Наша договоренность распространяется только на Стилета, и не больше. В любом случае я действую на свой страх и риск. Ни вы, ни Миша тут ни при чем. Да и вопросов ни у кого не возникнет — я ведь буду мстить за свою жену. Так что все в порядке.

Вмешался долго молчавший Васильковский:

— Я заскакивал к себе в контору. Обрисовал картину шефу… Короче говоря… — он выложил на стол несколько пачек денег в банковской упаковке. — Только просьба: завтра же разменяй их как угодно — мало ли что может случиться, мне не хотелось бы, чтобы милиция, если что, через банк по номерам банкнот вышла на нашу «фирму». Сам понимаешь, вопросы начнутся… Договорились? Деньги, к слову, у нас проведены по линии благотворительной помощи, так что не считай себя моим должником.

Буераков тоже выбросил на стол пачечку банкнот, правда, потоньше:

— Это от нашего ведомства. На проведение некоторых мероприятий у нас имеется некоторый фонд… Короче говоря, вы у меня теперь будете числиться агентом. Запомните номера телефонов, — он продиктовал. — Первый — служебный, по нему лучше откровенно ничего не говорить. Второй — дежурный, чтобы меня вызвали, я тогда сам смогу вам перезвонить, так чтобы можно было поговорить. Третий — домашний, им пользоваться предпочтительно только при необходимости. Хотя, конечно, можете звонить в любое время… Вам нужна кличка.

Ну, в этом проблемы не было. Александр еще со времен службы имел оперативную кличку, потому ответил сразу:

— Сало.

— Что? — не понял Буераков.

Михаил рассмеялся. Но тут же осекся, оглянувшись на фотографию.

— Харченко — моя фамилия. Харч — по-украински «еда». Ну а что за еда для хохла, кроме сала?

Усмехнулся и Буераков.

— Сало так Сало, — согласился он. — Об одном прошу: не зарывайтесь. Мне очень не хочется, чтобы пришлось вести ваше дело. И еще меньше хочется, чтобы из-за этого случая вели дело по мне…

— Не переживайте, senhor Леонид, все будет нормально. Ручаюсь: поголовье этих бандюг в ближайшее время несколько поуменьшится.

Буераков не сдержался, грохнул кулаком по хрупкому столику:

— Что ж это за время нам такое досталось, что мы с бандитами должны бандитскими приемами бороться!..

И залпом выпил водку.

12

Ночь Александр провел практически без сна. Едва забываясь в полудреме, он вздрагивал и тотчас просыпался. Нестерпимо хотелось прибегнуть к испытанному методу против бессонницы — доброй чарке. Но соблазнительную мысль он тут же отгонял: с питьем решил пока завязать… То есть не то чтобы завязать напрочь — подзавязать на время приведения в исполнение мести. Сейчас нужно было иметь твердую руку и светлую голову. Хотя, отдавал себе отчет Харченко, слишком проспиртованы у него мозги, чтобы быть такими уж светлыми. Нужно время, чтобы они вернулись в норму, окончательно избавились от дурманящего углеводорода, подкрепленного гидроксильной группой…

Едва проклюнулся ранний летний рассвет, Александр поднялся. Достал забытые гири и эспандер, долго истязал себя, обливаясь липким потом, полузабытыми упражнениями. Потом полез под душ. Тщательно выбрился. До режущей стрелочки отутюжил брюки. Надел свежую светлую рубашку. Хотел было и галстук напялить, но передумал, решил, что это будет чересчур. И направился к Наташкиному окошку едва ли не к самому открытию.

Привычных завсегдатаев пока не было. Лишь одинокий интеллигент с пустым полиэтиленовым пакетом в руке брезгливо похмелялся, как-то воровато-стеснительно оглядываясь. Наверное, специально в магазин напросился с утра, соврав жене, что кефиру захотелось…

«Вчера примерно в это же время я тут стоял, — думал Александр, — не ведая, каким жутким получится день».

Его внешний вид Наташку озадачил. Глядела сквозь стекло изумленно, едва ли не с почтением. Вчерашней снисходительности во взоре уже не читалось. Сегодня уже постеснялась бы показать фамильярно пальцами: поправить, мол?.. Лишь восхищение в глазах. И все та же похоть женская.

— Сан Саныч, ты чего это сегодня ни свет ни заря, да еще и при параде?

— Все, Наташенька, за ум берусь, — сообщил Харченко. — Начинаю работать.

— Ну и слава Богу! — искренне сказала она. И тут же, без перехода: — А я вчера тебя долго ждала.

— Я уж было совсем собрался, — соврал он. — Но как увидел, что опаздываю, решил не торопиться. Дело хорошее начинаю.

Она примолкла. И Александр понял, о чем она сейчас заговорит.

— Я ведь, Сан Саныч, и не знала, что наша-то Анна Валентиновна твоя супружница бывшая.

Харченко поморщился:

— Не надо об этом.

Наташка скорбно поджала губы, покивала участливо. Ее и любопытство распирало, и жалость бабья, и ревность глупая к покойнице…

Александр не дал паузе затянуться:

— Наташа, у тебя деньги есть?

— Сколько тебе нужно? — с готовностью потянулась она к кассе.

— Погоди, не суетись. Я, во-первых, тебе долг вернуть хочу. А потом мне нужно крупную сумму на более мелкие купюры разменять.

— Поменяю, чего уж там…

И осеклась, увидев плотные пачки в его руках.

— Что, Сан Саныч, клад нашел? Или это аванс под будущую работу?..

Он не ответил. Да и что тут ответишь?

Наташка начала лихорадочно выбирать купюры из кассового аппарата.

— Наташенька, милая, я ведь не собираюсь с мешком денег ходить, — коротко хохотнул Харченко. — Мне не такая мелочь нужна.

— Так где же я тебе другие возьму?.. Хотя, — она понизила голос, — может, баксы лучше возьмешь? Хочешь — в долг, а нет — я тебе их по курсу, без накруток, сколько захочешь, уступлю.

Это был выход.

— Годится, давай «зеленые»…

Все это время между ними не ослабевала некая неловкость. Наташка о беседе со следователем заговаривать не решалась, не зная, в курсе ли Александр. Да и ему тоже разговор начинать было неудобно.

— Так о чем вы вчера со следователем говорили? — заговорил, наконец.

— А ты уже знаешь?

— А то как же? — усмехнулся. — Земля, как говорится, слухом полнится…

Ему все мерещилось, что где-то поблизости вьется дух Анны. Очевидно, бессонная ночь шутки играла.

Наташка слегка покраснела. Это ж надо, на такой-то работе — и не разучилась…

— Нас когда начали по одному на допрос вызывать, где, говорят, были, что видели и слышали? Ну, я и говорю, что работала все время. А они, следователь то есть, говорят, что окошко я ставнем закрывала на какое-то время. Ну, куда было деваться, я и говорю, что, мол, полюбовник у меня был как раз. А они, оказывается, про нас с тобой уже знали: им про это твой этот друг сказал, Серега-инженер, да и кто-то из работников наших видел, как ты ко мне проходил. Тут они мне и говорят, что ты бывший муж нашей-то Анны-то Валентиновны… Куда только твои глаза-то глядели, когда уходил от нее? Красивая такая…

— Не я ушел, она. И хватит об этом! — Смутившись своей резкости, добавил мягче: — Не надо об этом. Хорошо?..

Продавщица с готовностью кивнула.

Тут-то и появился Серега.

— Все, Наташенька, счастливо, ate a vista. Даст Бог, еще свидимся.

И поспешил навстречу другу, чтобы не видеть ее и не слышать.

Майор запаса Александр Харченко переходил в другую ипостась своего существования.