След мстителя

Ретро-6

Джоанна преданно заглядывала в глаза, глядела тоскливо.

— Прилетай еще…

Александр откровенно смеялся:

— Ты же опять попытаешься упрятать меня за решетку.

— А ты не по заданию, просто так прилетай. В отпуск…

Не говорить же ей, что он из Советского Союза, что оттуда в отпуск в Бразилию не выберешься! Потому Харченко молчал, любуясь креолкой.

Да и девушка понимала, что он не прилетит, что они навсегда расстаются. Ее большие темные глаза готовы были пролиться слезами.

— Ну-ну, милая, — Александр ласково привлек девушку к себе. — Кто знает, как жизнь повернется. Может, когда и появлюсь в ваших краях.

— Ну хоть откуда ты, можешь сказать? Твое настоящее имя? Чтобы знать хотя бы, за кого молиться…

Она шептала горячечно, торопливо.

А Александр молчал. Кто ее поймет, эту Джоанну! Может, и сейчас она не до конца искренна, хочет женскими ухищрениями раскрутить-таки его на откровенность. Или еще того хлеще: влюбленная, постарается оставить его здесь, даже путем ареста.

— Мы еще встретимся, — шепнул он. — И тогда я все тебе расскажу.

Джоанна глядела тоскливо. Не верила.

Да и сам Александр не мог знать, что это его последняя заграничная командировка, что вскоре придется «зачищать» последствия нелепого путча, когда станет окончательно ясно, что страна в целом и КГБ в частности разваливаются…

Они расставались навсегда.

1

На табло высвечивавшиеся одна за другой цифры виделись неким зловещим кодом. Набирая клавишами ставший за прошедшую неделю столь привычный номер, Александр прекрасно понимал, что теперь, после того как Борисевич перестал существовать, после того как дача (она же склад наркотиков) сгорела, да к тому же взорвалась, для Буеракова он окончательно превратился в существо, пребывание которого на этом свете становится все больше нежелательным. И тем не менее он набирал его номер. По причинам вполне объяснимым: перво-наперво муровец должен узнать о происшедшем именно от Харченко; а во-вторых, имелась у него по-прежнему гордость, а быть может, даже тщеславие профессионала. Борисевич — не Титов или Стервятник. Этот был величиной куда большей в своей сфере деятельности.

Короче говоря, Александр настучал номер телефона Буеракова. Из своей квартиры. Отдавая себе отчет, что так глупо может подставляться только желторотый новичок.

— Буераков, — донесла мембрана.

— Сало, — ответил Александр.

Леонид Васильевич мгновение помолчал. Потом спросил осторожно:

— Слушаю.

— Надо встретиться.

Буераков понял. Спросил коротко:

— Уже?

— Уже, — намеком же ответил Харченко. — Разве ты не в курсе? Шуму было…

— Не в курсе.

— Тебе минус, — отставной оперативник не удержался от того, чтобы подковырнуть. — Все же где работаешь!.. В общем, нужно поговорить.

— Естественно… Где и когда?

— Твое дело. Я сплю дома. Так что если вздумаешь прислать своих ребят…

— Саша, не надо… — перебил Буераков. — Я тебе перезвоню. Или сам подъеду.

— Подъезжай.

Не дожидаясь «отбойного» попискивания, положил трубку.

В душе он ощущал какую-то опустошенность. Она запала в душу и прочно там обосновалась еще тогда, на дороге, ведущей от дачного поселка. И Александр не знал, как от нее избавиться.

Он чувствовал себя так, как, наверное, ощущает себя человек, достигший цели, к которой шел слишком долго. Он не знал, что сейчас предпринять, не представлял, чем теперь заняться. Думать о Соломоне даже не хотелось. Пропади он пропадом, этот Соломон! Пропади пропадом вся эта мафия, все эти киллеры и наркодельцы! Они убили его жену. Они убили его друга. А теперь сам Александр застрелил своего бывшего приятеля. И ради чего? Ради мести? А что такое месть? Имеет ли право человек на кровавую месть? И что делать теперь? Когда остался один…

Сейчас он не хотел ничего. Даже покоя, который обещал Воланд Мастеру. Он сидел поникший, с безвольно опущенными руками. Понимал, что это временная слабость, что ее надо перебороть. Но даже этого делать не хотелось.

Поднял трубку еще раз. Прекрасно понимал, что поступает неправильно, что не следовало бы так делать. И тем не менее трубку снял. Почему? Александр и себе-то не мог ответить на этот вопрос.

…Вообще, наверное, ни один психолог не сможет внятно объяснить, почему мужчин тянет к женщинам, как бы сказать помягче, легкомысленного поведения. Причем слишком часто предпочитают мужики именно таких подруг. Удивляясь потом, почему у них вырастают рога…

Короче говоря, Александр набрал номер телефона магазина. И слушал гудки вызова, осознавая, что лучше, если бы никто трубку не поднял.

2

— Магазин. Слушаю вас.

Это была Анастасия. Александр узнал ее по голосу.

— Можешь больше его не бояться, — коротко произнес в микрофон.

А сам почувствовал, что у него в душе нечто шевельнулось. Надо же — ни рожи, как говорится, ни кожи, а как запала!

Она ответила не сразу. Сделала паузу, очевидно подбирая слова:

— А это… точно?

— Точнее не бывает, — хмыкнул он. И повторил: — Можешь его больше не бояться.

Опять пауза. И вновь осторожный вопрос:

— И что… дальше?

Хотел бы Александр и сам это знать! Так прямо и ответил:

— Дальше я буду спать. А что будет еще дальшее — будем поглядеть. Так что boa noite, senhora! Спокойной ночи, хотя только утро за окном.

— Мы встретимся? — спросила девушка быстро, наверное, опасаясь, что Александр опустит трубку.

— Ну ты спросила! — с нескрываемым удовольствием хмыкнул отставной майор. — Молоденькая прелестница интересуется у старого хрыча, встретятся ли они… Все ведь только от тебя зависит!

— Тогда я к тебе сегодня вечерком после работы загляну. Лады?

— Лады. Буду ждать. Ate a vista! — и тут же перевел: — До встречи!

Он положил трубку, отодвинул от себя телефон. Вытянулся на диване. Постель стелить не стал. Раздеваться тоже. Просто лежал на своем ложе, бездумно уставившись в потолок. И чувствовал, как его мозг постепенно обволакивает мягкая паутина дремы.

3

Тем не менее заснуть, несмотря на усталость, не получалось. Александр пребывал в каком-то оцепенении не то яви, не то сна, не то бреда… Наверное, это вполне естественно после событий прошедшей недели.

Под веками будто песку насыпали. Он прикрыл глаза. И в зрачках, перед внутренним взором его, опять, в который раз уже за последнее время, вновь возникла Аннушка. Она глядела на него своими огромными прекрасными глазищами. Не моргала. Просто глядела осуждающе, с немым укором, будто винила за что-то.

Он тоже молчал, с нежностью любовался ею.

А потом вдруг четко понял, что видит ее в последний раз. Все! Больше она к нему не придет. Ни во сне, ни наяву. И вместе с этим последним видением из его жизни уйдет нечто, что до сего момента придавало его существованию хоть какой-то смысл. Когда Аннушка при жизни уходила от него, когда он узнавал об очередных ее изменах, даже тогда Александр всегда знал, что где-то есть на свете любимая женщина. Даже всю прошедшую неделю, когда Аннушки не стало, она по-прежнему незримо присутствовала в его жизни, побуждая к какому-то действию, к той же мести, например.

А теперь вот покидает. Навсегда.

Неужто ж загробная жизнь и впрямь не бабушкины сказки?.. Неужто сейчас Анна и в самом деле к нему с того света явилась? Или все же это лишь совесть его взбаламученная покоя не дает?

— Уходишь?

Она молчала. Глядела по-прежнему настороженно и укоризненно.

— Но почему?

Ответа не было. Харченко был совершенно убежден, что это только сон, видение, мираж. И все же ему очень хотелось оправдаться. Перед кем? Перед памятью о ней? Перед душой ее неуспокоенной? Или такое оправдание его беспокойной совести требуется?

Или все же это и впрямь Аннушка к нему пришла? ОТТУДА!..

Александр не мог ответить на этот вопрос. Он просто глядел на такое близкое и вместе с тем бесконечно далекое ее лицо. Осознавая, что отныне видеть его будет только на не слишком качественной фотографии, стоящей на столе.

— Наверное, я что-то делал не так, — торопился выговориться Харченко. — Даже не наверное, а точно. Но я мстил за тебя. И случись начинать сначала, я поступил бы так же.

Она глядела по-прежнему молча и строго.

— Но теперь я остановился, — угрюмо закончил Александр. — Соломона не трону. Пусть живет…

Споткнулся на полуслове. Взгляд жены будто отвердел, ожесточился. И он понял!

— Ты что же, хочешь, чтобы я его тоже?..

Она прикрыла глаза: да, мол, хочу.

— Но ведь для того, чтобы добраться до Соломона, опять, возможно, придется идти по трупам случайных жертв!

Анна опять не ответила. Она просто уходила. Уплывала, растворяясь в воздухе. Александр знал, что она больше не вернется. Мертвые не могут, не должны слишком долго и настойчиво вмешиваться в дела земные. Живой человек решения должен принимать только сам.

А он, этот живой человек, по имени Александр Харченко, попросту не знал, какое он должен принять, какое решение он примет завтра утром. Он спал, спал беспокойно, разметавшись, он стонал и что-то невнятно бормотал. И было непонятно, с кем он разговаривает: с кем-то другим или же сам с собой.

4

Александр любил посещать церкви. Некрещеный и неверующий, он тем не менее нередко заходил в храмы. Не во время службы, в эту сутолоку и ладанную духоту. Он ходил смотреть на иконы, фрески, архитектуру, витражи… Харченко всегда восхищался их великолепием.

В Москве у него была любимая церковь — Архангела Гавриила, что на Чистых прудах. Когда-то, как ему рассказывали, в этом районе города жили мясники, обеспечивавшие растущую столицу продуктами, потому и улица тут Мясницкая находится. А отходы своего ремесла они сбрасывали в имевшиеся поблизости водоемы. Донельзя загаженные, в те времена пруды именовались Погаными. Они были подлинным бичом округи, являлись источником зловония и различных заболеваний. Великий Петр поручил своему любимцу Меншикову очистить пруды. Тот справился с делом блестяще — с тех пор пруды и стали Чистыми. Благодарные «мясные короли» столицы подарили Александру Даниловичу кусок земли, а царь пожаловал кругленькую сумму денег. И этот взяточник и казнокрад построил здесь великолепный собор, который стал подлинным украшением округи. Правда, нынче меншиковская церковь, зажатая со всех сторон многоэтажками, практически не видна. Ее даже отыскать непросто, если не знаешь точно, где она находится.

Харченко любил время от времени сюда заходить. Он чувствовал себя здесь комфортно. В отличие, скажем, от церкви шереметьевской, что в Останкино. В нее Александра не тянуло.

Как-то ему довелось побывать в Курске. Он тогда гонялся за одним иностранным агентом, который проходил в оперативных документах, как Альберту. Не преминул посетить и тамошнюю церковь, где долго любовался совершенно изумительным по художественному исполнению распятием. Христос был изображен не на «классическом» кресте, а на сделанном под натуральные, покрытые морщинистой корой жерди… Как давно это было! Будто в другой жизни. Вскоре Александра направили в командировку в Бразилию, где ему довелось увидеть уже другого Христа — крестом нависшего над Рио-де-Жанейро…

День был будний. Потому людей в этой небольшой церквушке было совсем мало. Лишь несколько старушек о чем-то шушукались в углу. У икон кое-где теплились свечи.

Священник оказался молодым, с острым взглядом умных, чуть насмешливых глаз. Его даже «батюшкой» называть было как-то неловко. И этот факт помог Александру решиться на свой непростой разговор. К служителю церкви более старшего возраста он, быть может, и не подошел.

Харченко остановился у стены. Не перекрестился. Священник, опытный в таких делах человек, понял, что посетитель вошел сюда не иконами любоваться. Смотрел на него выжидательно и внимательно.

— Здравствуйте, — непривычно для себя робея, приблизился к нему Александр.

Священник склонил голову:

— Слушаю вас.

Посетитель молча протянул ему сверток. Служитель не взял его, глядел по-прежнему выжидательно.

— Это вам.

— Что здесь?

— Крест.

Священник принял сверток. Развернул. И замер в восхищении. Даже старушки в углу примолкли.

Выдержав задуманную паузу, Александр произнес:

— Это взятка.

Крест дрогнул в руке священника. Взгляд его отвердел. Батюшка глядел настороженно.

— Взятка за что? В храме такие слова произносить не принято…

— Это слово вообще нигде произносить не принято, — усмехнулся Харченко. — А что касается креста… Согласитесь, что он цены не имеет… Он принадлежал… Впрочем, об этом потом. Я дарю его церкви с надеждой на то, что вы со мной согласитесь поговорить.

Атмосфера мгновенно разрядилась. Священник вздохнул с облегчением:

— Так вы со мной хотите поговорить?

— Да. Только предупреждаю: я не нуждаюсь в дежурном наборе христианских наставлений…

— Это я уже понял, — склонил голову священник. Он не выпускал крест из руки, любовался им, поворачивая, чтобы свет играл, дробился, рассыпая искры, в гранях самоцветов. — Что вы предлагаете?

— Когда вы освободитесь, мы с вами куда-нибудь пойдем вместе, посидим. И побеседуем…

Священник согласно кивнул:

— Хорошо, договорились. Я только переоденусь.

…Через полчаса они вместе вышли из церкви. Батюшка был одет по-мирскому, просто, сейчас в нем никто не опознал бы священника. Даже длинные волосы, забранные сзади резинкой, не выдавали сана, — хотя Александр и не одобрял эту нынешнюю мужскую моду, в данный момент она ему помогала. Никто в его спутнике заподозрить священнослужителя не мог.

Харченко привел своего спутника в расположенный неподалеку бар. Хотел было домой. Но в последний момент передумал. Кто его знает, как потом будет развиваться ситуация. Лучше, чтобы человек, в руки которому попал предмет, взятый в квартире убитого, не знал, как отыскать столь щедрого дарителя.

Поставив на столик два высоких стакана со спиртным коктейлем, Александр уселся и сам. Теперь они могли разговаривать, как двое мужчин, без неизбежного в церкви налета официальности и поучительства.

— Как вас зовут? — поинтересовался мститель.

— Сергей.

— Это ваше настоящее имя или присвоенное при получении сана?

— А вам какая разница?

За пределами церкви священник держал себя раскованно и не комплексуя.

— Вам ведь разговор, беседа нужны, ответы на вопросы, — продолжил он. — Ну так и говорите, я вас слушаю. Если смогу — отвечу. Если нет — не взыщите…

Александр вытащил из стакана трубочку, сделал несколько крупных глотков. Лишь тогда покивал:

— Вы правы. Просто я не знаю, с чего начать. Потому и говорю глупости. Более того, я вообще не уверен, что вы захотите и сможете разрешить мои сомнения.

Собеседник не удивился:

— Есть вопросы, на которые вообще никто ответить не сможет… Что вас беспокоит?

Если бы Александр смог себе это объяснить…

— Понимаете, Сергей, в последнее время меня преследует… Как бы это сказать… Поверьте только, что я не сумасшедший… Но меня преследует видение, призрак, дыхание с того света… Как бы это объяснить… Я не верю в то, что где-то на облаке сидит Боженька и судит каждого из нас по его делам… Я вообще некрещеный материалист. Но призрак моей жены…

— Она умерла? — быстро спросил Сергей.

— Ее убили.

— Понятно. И она вас преследует?

Александр поморщился:

— Погодите, Сергей, вы, похоже, меня уже поняли неправильно. Не преследует она меня. Просто я постоянно ощущаю ее присутствие… Как бы это сказать… Когда я пытаюсь предпринять какие-либо шаги, ощущаю как будто бы дыхание ее. Словно бы Анна мне показывает: я тебя не забываю, так и ты меня не забывай… Вот и хочу спросить… Понимаете, если я с таким рассказом приду в больницу, меня там же и оставят. Посоветоваться с друзьями — не поймут…

— Понятно, — мягко перебил Сергей. — Так чего же вы от меня хотите?

— Быть может…

— Не может. Чтобы я вам помог, вы должны верить, что я могу ответить на ваши вопросы. Понимаете? Не искать ответы для ума, а именно верить. А вы не верите. Что бы я ни сказал, вы будете со мной спорить, доказывать, что я неправ. Вы пытаетесь объяснить все с точки зрения своего представления о мироздании.

— А вы что же, можете объяснить иначе? — быстро спросил Александр.

— Конечно. Это вовсе не так трудно, как вы думаете. Вы вот сказали о Боженьке, сидящем на облаке… Конечно, это слишком примитивное представление о Боге. Но я не собираюсь убеждать вас ни в этом, ни в чем-то ином. Это не нужно ни вам, ни мне. Это попросту бесперспективно. Но подумайте о другом…

— Погодите теперь вы, — Александр начал горячиться. — Вы хотите сказать, что существует не такой Бог, которого принято изображать, но все же где-то пребывает некая высшая сила, которая будет нас судить, которая после нашей смерти определит нам либо райское блаженство, либо геенну огненную…

— Не надо упрощать, — с досадой поморщился священник. — Вы по-прежнему пытаетесь рассуждать материалистически. Нету на небе рая, а под землей ада. К слову, в Библии о таком нигде не сказано. Это уже люди надумали… Вот вы лично как пытаетесь объяснить появления своей убитой жены?

Харченко пожал плечами:

— Не знаю. Может, какая-то часть нашего существа, которую принято называть душой, какая-то часть нашей сущности и в самом деле продолжает существовать после смерти нашего физического тела?

— Может, — легко согласился священник. — Ну а если нет?

— Но ведь я ощущал ее присутствие, — опять загорячился Александр.

И осекся, уловив легкую усмешку собеседника.

— Вот видите, вы уже пытаетесь меня убеждать в возможности контактов с потусторонними силами… — произнес, глотнув коктейль, Сергей. — Поймите, вы пытаетесь идти по тупиковому пути. Ни я, ни вы, никто другой не сможет дать ответ на вопрос, который вы пытаетесь разрешить. Попытайтесь объяснить строение шестнадцатиэтажного дома с точки зрения таракана… Или муравья, если сравнение с тараканом вам кажется обидным. Находясь внутри ограниченного в степени своей материальности и временной константы мира, мы не в силах понять, что происходит за пределами этого нашего мирка.

— А как же это согласуется с вашим служением Богу? — опять быстро спросил Александр.

— Очень просто. Я ведь не говорю, что могу постичь Бога, и уж подавно не утверждаю, что уже постиг его. Бог — это высшее совершенство, достичь которого человеку с его примитивным мозгом не дано.

— Значит, мы и стремиться к этому не должны?

— Почему же? Просто обязаны. Человеческий мозг изначально стремится к познанию. А душа — к самосовершенствованию. Но мы должны изначально осознавать, что познать мироздание не в силах!

— Это метафизика.

— Это реальность, — мягко поправил Сергей. — Отдавать отчет в своих силах — это не значит расписаться в собственном бессилии.

Харченко озадаченно молчал. Тогда вновь заговорил священник:

— Скажите, для вас имеет принципиальное значение, посещает ли вас убитая жена, или это вас так или иначе беспокоит ваша собственная душа или совесть?

— Имеет, — откровенно заговорил Александр. — Дело в том, что я решил отомстить всем тем, кто имеет отношение к ее гибели.

Сергей не удивился. Наверное, он уже был готов к такому ответу.

— И вам это удается? Я имею в виду процесс мщения.

— Более чем, — криво усмехнулся Александр. — Я уже убил больше десяти человек.

Священник не выдержал, присвистнул. Покачал раздумчиво головой:

— Это много… Ну а теперь? Вы уже выполнили свою миссию, которую сами на себя возложили?

Коктейль закончился. Александр глядел в пустой стакан. Сергей поднял глаза, издали кивнул бармену, чтобы тот принес еще.

— Нет. То есть я не знаю. Понимаете… — Александр тщетно подбирал слова. — Я хотел уже было все закончить. Но сегодня мне опять приснилась Анна. И она мне поручила продолжить мщение за нее.

Бармены — народ чуткий. Они всегда чувствуют, когда следует что-то принести клиенту, а когда тот может перебиться и подойти сам. В данном случае бармен оценил клиентов по высшей шкале — он принес не только коктейль, но и кофе.

— А вы уверены, что правильно поняли свой сон? — осторожно спросил Сергей, когда бармен удалился.

— Если бы был уверен, не пришел бы к вам… То есть крест я бы в любом случае принес. А вот на разговор напрашиваться…

Священник понял. Но попытался повлиять:

— Но ведь прощение…

— Только мне не надо про христианское прощение, — вспылил Александр. — Я не верю в то, что со злом можно бороться филантропией.

— Но ведь и пистолетом зла не искоренишь.

— Искоренить зло вообще невозможно. Царствие добра — сказочка для дураков. Но зло должно быть наказано. Иначе оно вообще захлестнет мир.

Разговор уходил в сторону, в область схоластики. Сергей попытался вернуть его к конкретике:

— Но почему вы присвоили себе право судить и осуждать людей на смерть?

Потянув коктейль, Александр предложил:

— Именно это меня и смущает. Было время, когда мне довелось убить несколько человек по приказу руководства. Служба у меня была такая. Даже если высший суд состоится, за те смерти меня, надеюсь, очень строго судить не будут…

— Ошибаетесь. Вы сейчас пытаетесь оправдать самого себя. А человек между тем обязательно только сам отвечает за свои поступки. Переадресовка грехов — это самообман…

— Может быть. Не надо перебивать, — нетерпеливо оборвал собеседника Харченко. — Я не о прошлых своих грехах. Я о будущих. Если я не уничтожу убийцу, тогда на меня падут грехи за все несправедливости, которые допустит этот человек в отношении других.

— И опять вы неправы, — Сергей тоже начал немного горячиться. — Человек, повторюсь, отвечает только за свои деяния…

— Что-то вы юридическими терминами заговорили, — усмехнулся Александр. — А я о душе…

— И я о душе. Потому что, раз уж вы ищете утешения, вашей душе очень плохо.

Разговор зашел в тупик. Они оба это почувствовали. Они друг друга не понимали. Вернее, они друг друга понимали. Беда заключалась в том, что они не могли, не желали принять правду друг друга. А может быть, могли и желали. Просто каждый из них выполнял в разговоре миссию, которую должен был выполнять. Один понимал, что не дано ему права убивать без суда других людей, но считал в то же время, что месть оправдывает его. Другой считал необходимым остановить человека в его стремлении к убийству, но уважал его за месть..

Пора было расходиться.

— Спасибо за беседу. Помолитесь за Анну.

— А за вас?

— Я не крещен. Буду жив, быть может, еще как-нибудь загляну к вам.

— Буду ждать, — просто ответил Сергей.

Александр ему поверил. Полез в карман. Священник жестом остановил его и расплатился сам.

5

Они пришли практически вместе. Буераков еще не успел устроиться в кресле, как звонок в дверь возвестил о приходе Анастасии. Они — гость и гостья — взглянули друг на друга неприязненно. Но постарались это свое взаимное неприятие особенно не демонстрировать.

Только говорить, особенно поначалу, предпочитали намеками. В отличие от Александра, который решил сегодня наплевать на осторожность и говорить правду. В конце концов, эти двое чистоплюев отсиживались за его спиной, пока он дуэль устраивал. Пусть хоть чуток подзамараются.

— Итак, докладываю, — бравируя, отрапортовал Харченко. — Небезызвестный всем нам господин Борисевич отныне не числится в списке живых.

Буераков и Анастасия переглянулись. Переглянулись не как понимающие друг друга единомышленники, а как люди, которые одновременно подумали одну и ту же мысль: а ты, мол, что тут делаешь и почему ты об этом тоже должен знать.

— Вместе с ним ушли в небытие, — продолжил Александр, — Маркел, Стас и еще трое охранников…

— Саша, мне кажется, ты несколько устал, — осторожно перебил его Буераков.

— Возможно, — сразу сник Харченко.

Он вдруг понял, насколько некрасива эта сцена. В самом деле, не виноват же Леонид Васильевич, что его приятелю нынче во сне покойная жена привиделась, которая благословила пытавшегося остановить мщение бывшего мужа на новые убийства.

Или все-таки не благословила? Может, это он уже остановиться не может? Может, его жажда крови так обуяла? Может быть, прав все-таки отец Сергей?

Харченко вышел на кухню. И тут же укорил себя: ведь это трусость. Оставив Буеракова с Анастасией вдвоем, он спровоцировал их на разговор. А между тем вести беседу должен бы он сам.

Но все получилось проще.

Сразу же за ним на кухне оказалась Стася. Надо же — такая молодая, а сколько врожденной женской мудрости! На ходу легко прижалась к Александру и тут же отпрянула. Потянулась к холодильнику:

— Я тут сама управлюсь. Не мужское это дело — стол накрывать.

Харченко хотел было возразить, но Стася взглянула на него понимающе:

— Иди-иди, вы должны поговорить, — и добавила непривычно мягко: — Что, Саша, тебе так плохо?

— С чего ты взяла?

— Да ладно тебе, не ерепенься. Я же вижу…

Не найдя что ответить, Александр направился в комнату. Девушка осталась хозяйничать.

Буераков глядел недружелюбно. Проследил, чтобы Харченко тщательно закрыл дверь, и лишь тогда буркнул хмуро:

— Ну и зачем тебе это нужно было?

— Не знаю. Ни для чего. Просто сорвался.

— Сорвался… Саша, ты ведь профи. Ты не можешь срываться.

— Я был профи, — Александр подчеркнул слово «был». — А теперь… — он махнул рукой.

Буераков заговорил не сразу. Пытался побороть в себе раздражение.

— Итак, коротко: что там произошло?

— Какая тебе разница? — пожал плечами Александр. — Я его убил из его собственного револьвера. Перед этим он застрелил своих подручных. В том числе и Маркела, которого я лично до того помиловал.

— Почему?

— Почему — что? Я помиловал или он убил?

— Почему он убил своих?

— Думаю, тут все вполне объяснимо. Эти ребята слишком много знали, как это ни банально звучит. Виктор был профессионалом. Если бы он убил меня, их смерть легко можно было бы свалить на меня. Тем более что стрелял он из моего ствола. Ну а на случай, если бы вдруг повезло мне, хотя он в это, конечно, не верил, нужно было позаботиться об интересах дела. А эти интересы требовали, чтобы саму вероятность утечки информации напрочь исключить.

Буераков мелко покивал, соглашаясь, а потом резко сменил тему:

— Что обо всем этом знает Анастасия?

Очень хотелось соврать. Но Александр этого делать не стал.

— Борисевич ее шантажировал. Потому она помогла мне с ним разделаться.

— А что она знает обо мне?

— О тебе речи не было. Она думает, что мы с тобой просто старые приятели. Когда-то служили вместе или там просто где-то пересекались.

— Приятели… На фиг ты мне нужен, такой приятель…

Александр реплику проигнорировал. Заговорил деловито о другом:

— Что ты мне скажешь про Соломона?

Буераков раздраженно хмыкнул:

— Ты решил продолжить?

— Немного не так, — поправил Харченко. — Я решил не останавливаться… Или тебе Соломон жизни не портит?

Осторожный стук в дверное стекло заставил их замолкнуть. Потом створка приоткрылась, в образовавшуюся щель всунулась плутоватая мордашка. Совсем как тогда, у Павлика…

— Можно к вам?

— Валяй, — буркнул хозяин.

Ему очень не нравилась складывающаяся обстановка. Много он сейчас отдал бы, чтобы гости ушли. Оба.

Анастасия обиделась. Демонстративно хлопнула дверью.

— Чего ты на людей бросаешься? — упрекнул Буераков. — Что-то не так получается?

Самому бы понять, что и как получается!.. Поэтому бросил резко:

— Так что ты имеешь против того, чтобы я теперь занялся Соломоном?

После паузы Буераков произнес:

— В принципе ничего. Но только… Как бы сказать помягче… Слишком много шума ты произвел за эту неделю. Ты становишься популярным…

— У вас что-то на меня появилось? — насторожился Александр.

— Пока нет. Вернее, пока нет ничего конкретного. Но если ты где-то еще пару раз подставишься, все очень четко уляжется в общую схему. И тогда…

— Тогда ты не станешь мне помогать, — криво ухмыльнувшись, закончил отставник.

— Тогда я не смогу тебе помочь, — поправил Леонид Васильевич. Добавил, тоже скривив губы: — Даже если захочу это сделать. — И резко сменил направленность разговора: — Тебя у Борисевича кто-нибудь видел? Имею в виду из тех, кто остался в списках живых…

Вот оно! Тут только Харченко вспомнил со всей очевидностью и цепкий взгляд повара, и соблазняющую улыбку подруги Борисевича.

— Да, — хмуро буркнул.

— Вот видишь! Чем дальше ты пойдешь, тем больше будешь подставляться. Причем не только нам. Скорее всего, у мафии тоже уже шорох прошел — дураком надо быть, чтобы не понять, что кто-то «мочит» их людей вполне избирательно. Соломону, думаю, не составит особого труда догадаться, что он вполне может входить в число потенциальных жертв. Неужели ты этого не понимаешь?

— Понимаю. Но и ты пойми: я не могу остановиться на полпути. Если Соломон останется в живых, половина жертв окажутся лишними.

— Ты считаешь? Но ведь до Соломона тоже по трупам придется добираться. Доходит до тебя это?

— Конечно.

— Ну что ж, — Буераков оперся руками на подлокотники, навис на столиком коршуном, приблизив свои глаза чуть не к лицу Харченко, — дело твое. Но только знай, Александр Михайлович, что отныне…

— Знаю. Понимаю. Отдаю отчет… Что еще?

Теперь Анастасия вошла без стука. Она внесла поднос, полный закусок. Александр подскочил, чтобы помочь.

— Не надо, я сама, — остановила его девушка. — Сходи на кухню, неси остальное.

…Они сидели за столиком втроем. Словно супружеская чета принимала старого приятеля. Мужчины пили коньяк, Анастасия, хлопнув рюмочку, теперь потягивала сухое вино. Ели колбасу, разные копчености.

И явно тяготились друг другом.

Первым не выдержал Буераков.

— Я ухожу, — объявил он.

— Ate logo! — излишне торопливо откликнулся Александр.

— Это по-каковски?

— По-португальски. До свидания, значит.

Буераков снизил голос, произнес доверительно:

— Саша, у тебя все эти словечки стали привычкой. Сам же понимаешь, на таких мелочах сгорают быстро и очень ярко.

Тут он был прав бесспорно.

— Ты меня проводишь?

— Только до лифта.

Они вышли в коридор. И тут произошло то, на что Харченко не смел и надеяться. Буераков достал из кармана листок бумаги и показал его Александру, не выпуская из пальцев.

Там значилось: Арон Семенович Соломонов, (Соломон), содиректор банка «Плутон», в настоящий момент находится в Тегеране, ведет переговоры с какой-то западной фирмой. Остановился в отеле где-то в районе аэропорта Душантеппе.

— Спасибо, — с чувством произнес Александр.

— Только ты лучше его здесь дожидайся. Не вздумай туда отправиться. А то ведь с тебя станется… Сам понимаешь, что, если попытаешься добираться в Тегеран, я тебе помочь ничем не смогу. Там, сам знаешь, как к терроризму относятся…

Буераков достал зажигалку, щелкнул контактом, поднес листочек к голубоватому язычку пламени. Шагнул через порог. Отпустил комочек пламени, и тот спланировал на бетон ступеней. Леонид Васильевич растер оставшийся пепел носком туфли и, сгорбившись, направился к лифту. Не подав на прощание руки Александру.

— Счастливо, Леня, — бросил ему в спину Харченко.

Тот не ответил и не обернулся. Нажал кнопку и замер, дожидаясь, пока раскроются створки.

6

Александр хотел было вернуться в квартиру, но распахнулась дверь у соседа. Вообще-то они с соседом никогда не были между собой в особой дружбе. Что-то не заладилось во взаимоотношениях с самого начала. С чего и когда пошла у них взаимная неприязнь, они при всем желании вспомнить не смогли бы. Просто, очевидно, антипатия какая-то изначальная была. Нередко же случается, что один человек другому нравится или вызывает неприятие с первого взгляда…

Тем не менее сосед есть сосед. Здоровались, конечно, но и только.

— Слышь, Михалыч, — окликнул Петрович. Они всегда друг друга именовали исключительно по отчеству. — Деньжат не подкинешь до получки?.. Мне так, чуток, на «пузырек» только.

Петрович глядел тоскливо. Наверное, потому только и обратился, что уж очень муторно было на душе. Да и знал к тому же, что у Харченко обычно у самого с деньгами негусто.

И вдруг — единственное слово в ответ. Но оно прозвучало для соседа слаще райской музыки!

— Заходи.

Петрович бочком втиснулся в прихожую. Чутким хрящеватым носом втянул запах. Пахло спиртным, хорошей закуской и женщиной.

— У тебя гости?

По щетинистой шее алчно прошелся кадык. Александр быстро прикрыл дверь в комнату.

— Извини, не сегодня.

Сосед с похмельной многозначительностью закатил глаза. Осклабился:

— Понято! Заметано! Могила!.. Так как насчет деньжат, поможешь?

Получив несколько купюр, заторопился к лифту. Оглянулся напоследок:

— Ну ты даешь! Молоток!.. Так это, с получки сразу… Скажи еще, сколько времени: я в магазин успею или к киоску придется бежать?

— Без пятнадцати восемь, еще в магазин успеешь. Но ведь там дороже…

— Зато не траванешься.

В комнате Анастасия уже прибрала остатки ужина. На столике источали аромат чашечки с кофе, рядом дробили гранями свет, падающий от бра, хрустальные рюмки с коньяком.

— Что случилось? — настороженно поинтересовалась Стася.

— Сосед заходил, на бутылку «стрельнул».

Девушка успокоилась. Подняла рюмку:

— Давай-ка за новопреставленных… Так как же ты с Севой-то совладал? Честно говоря, даже не надеялась… Это все же не Герман и уж подавно не Павлуша.

— Какая тебе разница? Справился… Маркела жалко, он мне понравился.

— Да?.. — равнодушно обронила Стася. — А что дальше?.. Соломон?

Харченко передернул плечами. Он чувствовал, что по-прежнему чего-то не понимает. У него всякий раз возникало такое ощущение, когда встречался с ней. Вот и теперь что-то слишком откровенно разговаривает эта пигалица, слишком спокойно говорит о смертях, слишком легко принимает гибель людей, с которыми, к слову, была знакома.

— Не знаю пока, — решил подпустить туману Александр. — Наверное, хватит. Пора остановиться. В конце концов, что такое Соломон? Он ведь убийц не нанимал, попытался Анну Валентиновну всего лишь продать. Даже не ее лично, а возглавляемый ею магазин. В бизнесе, в торговле это, насколько я понимаю, случается сплошь и рядом… Ну а то, что струсил, не вступился за нее, — так это не такой уж смертный грех. Если всех трусов убивать…

Говорил, а сам исподволь наблюдал за ней. Она была для него закрытой, он о ней ничего не знал. И ее поведение для него не просчитывалось.

— Странная логика, — напряглась Стася. Она, несомненно, ожидала другого решения. — Выходит, смелых надо убивать, а трусов только презирать! Что ж удивительного при таких рассуждениях, что у нас не осталось смелых, а господствуют трусы.

— Так было во все времена, — философски ответил Харченко, отхлебнув кофе. — Всегда смелые гибли, а трусы отсиживались за их спинами.

— Да? Может быть. Но сейчас вина Соломона не меньше, чем вина остальных.

Так и есть: она и в самом деле желала бы смерти Соломона.

Какой же любопытный получается расклад: всем выгодна нынешняя деятельность Александра Харченко! Официальная милиция не в силах добраться до преступников законными путями, а потому просит «замочить» пару-тройку мафиози, обещая за это едва ли не амнистию. Полукриминальным структурам в лице хотя бы той же Стаси не менее, если даже не больше, выгодны эти смерти, потому что «акулы» покрупнее держат их на коротком поводке. Да и сами «авторитеты», нет сомнения, тоже не против того, чтобы кто-то со стороны чуть почистил их ряды, — конечно, при условии, надеется каждый, чтобы это не коснулось его лично.

Даже Аннушка с того света подталкивает его к мести, хотя, в отличие от Харченко, она была крещеная и изредка декларировала сентенции типа «Бог все видит и каждому воздаст по заслугам»… А между тем месть — действо отнюдь не христианское. Или там, за чертой, отделяющей мир живых от мира мертвых, она пересмотрела свои взгляды?

Ну а сам ты как, Александр? К чему придешь? Какое решение примешь в отношении неведомого тебе Соломона? Простишь? Или пойдешь до конца?

Харченко не успел ответить. Он не успел даже мысль додумать до конца.

На улице тоскливо взвыла милицейская сирена. Оборвала тревожащие звуки где-то неподалеку. По нынешним временам событие настолько ординарное, что Александр поначалу не обратил на сирену никакого внимания. Пока не поднял глаза на Анастасию. Та сидела бледная, нестороженно глядя в сторону окна. На лбу мелко проступили капли пота.

Что-то случилось.

— Что там?

Стася коротко взглянула на него и тут же опустила глаза. Нервно передернула плечами:

— Не знаю.

Харченко ей не поверил. Решительно поднялся с места, подошел к окну. Сквозь густую крону разросшегося у подъезда дерева ничего видно не было. Тогда он направился к двери. По пути, поколебавшись, достал с полочки для шляп пистолет, сунул его под рубашку за пояс.

— Оставь оружие!

Она уже овладела собой. Была по-прежнему бледна, но выглядела уже спокойнее.

— Почему?

— Оставь оружие. И вообще, лучше бы тебе не выходить сейчас.

Помедлив еще мгновение, Александр положил пистолет на место. Выглянул на лестницу. В тот же миг разъехались створки лифта. Из ярко освещенной кабинки показался взбудораженный Петрович. Глаза его лихорадочно блестели. В потрепанном пакете, зажатом в руке, обозначалась бутылка и еще что-то.

— Что там стряслось?

— Да там, возле подъезда нашего, вроде как убили кого-то, — охотно сообщил Петрович. — Я еще за «пузырьком» бежал, смотрю, на скамейке мужик какой-то сидит, задумчиво так смотрит. А к нему девка какая-то, здоровая такая, подходит. Я и внимания не обратил: мало ли какие дела у кого есть, а у меня магазин закрывается. А обратно иду, а там уже милиция и «скорая» стоят. Оказалось, тот мужчина убит… Ты представляешь — средь бела дня прямо… Оно, конечно, сейчас не день уже, но ведь светло совсем еще…

Петрович потянулся было к своей двери. Потом вдруг остановился, сообразив что-то.

— Слышь, Михалыч, я чего подумал-то. А меня не затаскают? Я ведь видел-то девку ту… Не запомнил только, внимания не обратил… На фиг она мне нужна была, девка та, когда магазин того… Обратил внимание только, что здоровая такая, мускулы, как у этих, как их, культуристок, которых по телевизору показывают, как они на тренажерах качаются… Слышь, Михалыч, ты все же работал где-то там, в органах… Не затаскают? Или, наоборот, девка та меня, как свидетеля, не того… Как думаешь?

Он уже сожалел, что рассказал о виденном.

— Молчи лучше, — посоветовал Александр. — Никому не говори, что видел ее. Если спросят — говори правду, а не спросят, так и молчи.

Петровичу совет понравился. На радостях он расчувствовался:

— Может, зайдешь, Михалыч, по стопочке?..

— Спасибо, в другой раз!

— Ну смотри, — Петрович хитро подмигнул: — Понимаем, что ждут тебя…

Александр вернулся в квартиру. Анастасия, услышав звук отворяющейся двери, оглянулась. В руках она держала стакан с коньяком.

И он понял все. Как же это до такой простой вещи он не додумался сразу!

Теперь стало ясно, что же так настораживало его всякий раз, когда он встречался с этой пигалицей.

7

— Ну и что, senhora Стасенька, ты мне расскажешь обо всем происходящем?

Ласковый голос не обманул Анастасию. Она глядела твердо и решительно.

— Все просто, Саша. Все очень просто…

Она глотнула коньяку. Хоть и заявила о том, что все просто, предстоящего разговора боялась. Ведь сама же создала все предпосылки, чтобы он состоялся. Она попросту спровоцировала его.

— Куда уж проще, — скривился Александр. — Это Буераков внизу?

Она кивнула. И опять хлебнула коньяку.

— Ты это брось, — поморщился Харченко. — Ты мне пьяная не нужна.

— А какая тебе нужна?

Старый прием попытки увести разговор в сторону.

— Сейчас речь не об этом.

Он тоже взял стакан, налил коньяку. Спиртное кончилось. И это хорошо. Сейчас напиваться было не время. Вполне возможно, сейчас кто-нибудь пожалует к нему. Из МУРа. Если только хоть кто-то из сотрудников Леонида Васильевича знает о том, что Харченко работал в последнее время на Буеракова, а это вполне вероятно, допроса не избежать. Не может быть, чтобы муровец действовал только на свой страх и риск… Да и вообще, надо сказать, положение у Александра сейчас складывалось не слишком приятное. Надо было выпутываться. Как? Он не знал пока. Опять привлекать Михаила? Прежде всего, не хотелось его впутывать. Хотя бы уже потому, что тогда многое пришлось бы объяснять. Ну а с другой стороны, Михаил ведь за все это время сам ему ни разу не позвонил. Тоже, наверное, алиби себе обеспечивал: мол, ответил старому приятелю на пару-тройку вопросов, а чем он теперь занимается — знать не знаю и ведать не ведаю. И пусть осудит его за это тот, кто сам никогда в жизни ничего не боялся. Михаил боялся за семью — наверное, это единственный вид трусости, которого мужчина может не стыдиться.

Анастасия ничего не ответила, молчала. Глядела в стакан, покачивая его в руках.

— Так что ты можешь сказать мне по этому поводу?

— О чем?

— Что случилось с Буераковым?

Она опять молча пожала плечами.

— Слушай, подруженька, я ведь сейчас много чего понял, — опять вкрадчиво проговорил Харченко. — Так что не нужно строить из себя девственницу.

— И что же ты понял?

— Это мое дело. Сейчас речь о другом. Чем тебе помешал Леонид?

Она опять хлебнула из стакана. Отставила его в сторону. В упор посмотрела на Александра:

— Ты выслушаешь спокойно?

— Какое уж тут спокойствие?! — воскликнул Харченко. — Ты имеешь в виду, не пришибу ли я тебя на месте? Обещаю: не пришибу. Но что дальше?

Анастасия глядела настороженно, исподлобья. Попыталась подняться.

— Мне нужно позвонить.

— Обойдешься. Пока ты мне не ответишь на все вопросы, ты не поднимешься с этого места.

— Мне нужно в туалет.

— Сиди!

— А если я тебе кресло обмочу?

— Я тебе тазик подам. Но из комнаты ты не выйдешь, пока я тебе не разрешу. Поняла?.. Итак, я слушаю.

Анастасия обмякла. Немного помолчала. Потом согласно кивнула:

— Ладно, Саша. Я ведь сама пошла на это, знаю, что ты слово умеешь держать. Просто начать не решаюсь.

Расслабился и Александр:

— Говори, чего уж там… Сколько дров наломала, дурында… твою мать.

Она на мат не отреагировала.

— Мне нужно было приручить тебя.

Не сдержавшись, экс-оперативник усмехнулся:

— До сих пор это еще никому не удавалось. Ни начальству, ни жене.

— И тем не менее. Мне необходимо, чтобы ты выполнил все, что мне нужно.

— Задаю вопрос, ответ на который мне уже и без тебя понятен: почему ты так уверена, что я стану плясать под твою дудку?

— Потому что ты у меня в руках.

— Вот как? Не заметил.

Он сидел спокойно. Бледный, напряженный. Но уверенный в себе.

Анастасия начала волноваться:

— Пойми же: ты выполнишь то, что я тебе скажу, и все! Я не собираюсь потом тебя шантажировать или требовать какие-то очередные акции.

— Да? — Улыбка у Александра не получилась. Так просто чуть скривились губы.

— Конечно! Я тебе обещаю!

Это было что-то новенькое. И потому Александр заговорил деланно-ласково. Подчеркнуто-ласково. Неестественно-ласково…

— Все это можно было бы принять к сведению, если бы не один нюанс.

— Какой?

— Ты у меня не заслужила пока доверия.

Она отпрянула. Откинулась к спинке. Опять взяла в руку стакан.

— Ты у меня тоже, — процедила сквозь зубы.

— Что ж, такова жизнь, — Александр ухмылялся просто издевательски. — Только прошу учесть на будущее: я тебе уже показывал, насколько мне можно доверять, а ты мне — пока что еще нет.

Фраза ее задела. И она перешла на другой тон:

— Мне по фигу, веришь ты мне или нет. Главное — ты станешь выполнять все, что я тебе скажу.

— Ты в этом уверена?

Майор запаса благодушествовал. Внешне. Потому что в мозгу его прокручивалось все, что произошло за прошедшее время. Он анализировал, где наследил, что против него может выставить Анастасия, что ее аргументам можно противопоставить. Спокойно он себя чувствовать, конечно же, не мог. Тем не менее понимал, что от неуклюжего шантажа Стаси, скорее всего, сможет отбиться.

— У меня на тебя фактов — на «вышку» с лихвой хватит.

Девушку явно нервировало его спокойствие.

— Да? Было бы любопытно послушать.

Поняв, кто такая Анастасия, и в общих чертах представив ее роль в происходящих событиях, Харченко несколько успокоился. Ибо понял главное: не в ее интересах его «закладывать», ей важнее заставить его выполнить некую функцию. А вот потом ей будет выгодно, чтобы он попросту исчез — он ей живым уже не будет нужен.

Девушка чувствовала, что ситуация развивается не так, как она рассчитала. Но пока не могла понять, что тому причиной. Потому горячилась:

— Ты убил Германа и Павлушу.

— Ошибаисси! Германа и Павлушу убил Стервятник, он же Батыр, который в «уголовке» проходил как Стилет. Сам он тоже погиб в перестрелке. Это подтвердила экспертиза, — соврал он с безмятежным видом. — Более того, огонь уничтожил все следы. Оружие, из которого стреляли, все оказалось на месте, хотя и повредилось во время пожара. Так что тут я чист… Слушаю вас дальше, senhora.

Она нашлась быстро:

— Ладно, там свидетелей не было…

— И опять ошибаисси, свидетели были. Беда только, что они уже были. И к слову, чтобы ты сильно не утруждала себя, информирую: определенно доказано, что охранников в лесу убили ребята Анастаса.

Стася вскинула брови. Харченко по-прежнему безмятежно ухмылялся:

— А ты и не знала? Как же так? Это определенно доказано оперативниками из уголовного розыска.

Девушка сосредоточенно нахмурила лоб. Чем дальше, тем больше Александр убеждался, насколько оказался прав в своих предположениях. Вот только время полностью раскрывать карты еще не пришло.

— Что у тебя есть еще? — Он теперь улыбался уверенно не только внешне, но и внутренне.

— Ты убил Павлика.

— Голословное обвинение.

— Я тебя у него видела.

— Да? В таком случае объясни, что ты у него делала? Вы занимались любовью? Да, это не возбраняется. Но тогда ты точно так же оказываешься в числе подозреваемых. Более того, в рабочем плане Леонида Буеракова зафиксирована встреча со мной. От меня он звонил жене. Таким образом, у меня имеется хоть какое-то алиби. А у тебя? Ты можешь сказать, что я тебя выгнал из квартиры, где застал с Павликом? Да, ты такое можешь сказать. Но в милицию ты позвонила? Нет. Значит, ты, по меньшей мере, соучастница. Если не больше. Потому что у меня, повторюсь, хоть и хлипенькое, но алиби имеется… У тебя нет и такого. Что дальше?

Теперь уже Анастасия выглядела по-настоящему растерянной.

— Но ведь мы с тобой пришли домой вместе…

— Кто это может подтвердить? Нету свидетелей. Леонид Васильевич уже это не подтвердит. Борисевич факт твоего звонка — тоже…

— Но ведь Виктора тоже ты убил…

— Кто докажет? Ну кто? Ты? А откуда я узнал внутреннее расположение комнат на даче?

Кофе в чашке уже совсем остыл. Александр выпил его одним глотком. И закончил:

— Ну и напоследок: сегодняшнюю смерть Буеракова ты тоже на меня повесить не сможешь. Потому что у меня имеется также железнейшее алиби: меня видел дома сосед, с которым, любой подтвердит, у меня неважные отношения… Так-то вот, подруженька.

Александр несколько секунд помолчал. И заговорил уже иначе: жестко, зло, беспощадно.

— Так что не я у тебя отныне в руках. Это ты у меня в руках отныне… — и закончил, с удовольствием увидев, как изменилось ее лицо: — Дорогой мой… Анастас!

И едва ли не с садистским наслаждением увидел, как исказилось от ужаса ее лицо.

8

— Ты не человек, — прошептала она. — Ты — дьявол!

Харченко на столь лестную оценку отреагировал спокойно. Спросил лишь еще раз:

— Так чем же тебе Буераков помешал?

Она залпом, несколькими судорожными глотками допила коньяк, который оставался в ее стакане. Жадным взором обвела столик. Он был пуст. Даже простывший кофе в чашках уже закончился. Анастасия с шумом выдохнула воздух. Жалобно посмотрела на хозяина. В глазах стояли слезы.

— Я жду, — сурово и напряженно, но уже спокойнее проговорил тот.

Он понял эту женщину. И теперь, помимо понимания, ему необходима была правда.

По этим словам Анастасия поняла, что хозяин не предложит ей ничего — ни запить, ни закусить. А потому напряглась, пытаясь сосредоточиться. Александр почувствовал, что она на глазах пьянеет.

Не зря же считается, что женщина пьет страшнее мужчины. И спивается куда легче. Наверное, потому и пьет, как правило, меньше, что природа стремится этому процессу воспрепятствовать. Да вот только удается ей, природе, сделать это не всегда.

— Зачем? — Анастасия и сама осознавала, что хмелеет, но ее уже повело и она не в силах была остановиться. — А ты так и не понял?

— Догадываюсь. И все-таки хочу услышать рассказ обо всем происшедшем от тебя.

Вновь она постаралась уклониться от ответа.

— Ну, одно я тебе уже сказала…

— Понятно, хотела меня на понт взять. Но ведь это так, глупость. Зачем?

— Я боялась.

— Чего? За кого?

— За тебя. Что он тебя… В общем, заберет…

Не скрывая издевки, Харченко расхохотался:

— Какая забота! Арестуют любовника!.. Какие страсти!.. Какое великодушие и благородство!.. — Осек себя на полуслове: — Только сказочку о любви до гроба мне рассказывать не надо! Не поверю!

Тут уже вспылила Анастасия:

— Не надо?.. Не поверишь? Ты вот меня все время дурой называешь… А сам-то ты кто? Не дурак разве?

Ничего не оставалось делать, как признать:

— А что — дурак и есть дурак. Кто бы спорил… Сколько времени тебя, пигалицу, раскусить не мог. Но к чему ты об этом сейчас?

— Да очень просто! Еще немного, и ты бы в меня так влюбился, что выполнял все, что бы я тебе ни говорила… Так что это тебе не надо свистеть, что я неправа! Единственное, что я сделала неправильно, — попыталась ускорить события. С тобой осторожнее надо было! И никуда не делся бы — был бы моим со всеми своими потрохами!

Ай да пигалица! Не уступит, пожалуй, даже красавице Джоанне, которая когда-то чуть было не сдала Александра бразильской контрразведке в Фейра-ди-Сантане. Ох и девка была! Полуиспанка-полуиндианка… Огонь-баба! Там ведь, в бразильских спецслужбах, тоже работают асы — поднаторели на борьбе против всевозможных кокаиновых баронов с их картелями. Ну и Джоанна мастером была — такую провокацию подготовила, что только чудом сумел вывернуться… Если бы тогда не пришлось срочно перебираться на sitio (это нечто вроде хутора нашего) под Кашуэйра-ду-Сул, неизвестно, чем история закончилась бы.

Воспоминания промелькнули метеором. Александр засмеялся, сухо и невесело:

— Какая же ты все-таки ссыкушка еще! Меня и не такие бабы, как ты, куда поматерее, пытались обуздать. Так ведь ни у кого не получалось… Не знаешь почему? Ты в гороскопы веришь? Я лично не очень. Но все же совпадения определенные имеются.

— Ты это к чему?

— Ты по гороскопу кто?

— Ну, Лев.

— Оно и видно. А я — Рыба. Если у Льва на первом месте нахрап, уверенность в собственной правоте, нежелание подчиниться другому, то у Рыб превалирует позиция «сам по себе». Рыба тоже предпочитает никому не подчиняться… Но при этом она не лезет напролом, а всегда умеет потихоньку выскользнуть из-под чужого давления. Улавливаешь? На Рыбу давить не следует, она выскользнет. Ее нужно потихоньку приручать. Она согласна и в аквариуме жить, но чтобы он был достаточно просторным. Теперь-то поняла, что ты никогда не смогла бы меня заставить плясать под свою дудку?

— Я что-то не очень тебя понимаю.

Она нахмурила лобик. На гладкой коже собрались складки будущих морщинок.

— И не поймешь. Ты уже упустила момент, когда со мной можно было по-хорошему. Теперь разговор будет у нас с тобой только один: баш на баш. И не надейся, что сможешь меня перехитрить.

Она призадумалась. Тут-то ее Харченко и подловил:

— Ну а теперь давай вызывай сюда свою подругу.

Она встрепенулась:

— Какую подругу?

— Как это какую? Ну, эту, с приемничком. Которая наш с тобой разговор пишет.

На Анастасию вновь накатила волна ярости.

— Слушай, ты, легаш поганый! Ты можешь вилять как хочешь…

— …А сидеть-то все равно будем вместе, — самодовольно улыбался Александр. — Причем даже эта пленка показывает только мою осведомленность о некоторых происшедших событиях, но никак не соучастие. Так что тебе сидеть даже дольше придется. Так-то вот, девонька!

Харченко отвалился на спинку дивана. И тут уже себя проявила Анастасия. Она тоже откинулась в кресле, произнесла совершенно спокойно:

— Лизанька, подруженька, поднимайся к нам. И захвати чего-нибудь выпить. Ничего не бойся, все будет в порядке.

При других обстоятельствах Александр готов был бы ей аплодировать. Как же спокойно она себя держала.

Но она тоже повинна в смертях последних дней. И Харченко не желал ей аплодировать. Вернее, желал. Но не мог. Сопротивлялся этому чувству.

9

— Так ты расскажешь мне теперь о развитии событий, как ты их видишь?

Глаза у Анастасии маслено поблескивали. Она глядела томно и призывно.

— А тебе-то зачем? Ты и так почти все знаешь. Зачем же тебе подробности?

— Ключевое слово в твоем ответе — «почти».

Она пожала плечами. Это получилось неуклюже. Девушка была пьяна.

— Если ты настаиваешь… Короче говоря, я и в самом деле Анастас. И ребята, которые помогают возвращать долги, — мои ребята…

— Заодно они, при необходимости, и «замочить» кого-нибудь могут, — напомнил Александр.

— Могут, — спокойно согласилась Анастасия. — Если я скажу, что нужно, — могут.

— Кому нужно?

— Кому нужно, — скаламбурила она и рассмеялась. — Мы с Аней давно были знакомы. Она, понятно, знала, что у меня связи какие-то имеются в преступном мире. Но и заподозрить не могла, насколько они сильны. Вот и решила Аня, когда поняла, что ее обложили, как медведицу в берлоге, а Соломон с Борисевичем предали, обратиться за помощью ко мне.

— А ты, со своей стороны, решила, что ее врагам помогать выгоднее.

— А что я могла сделать? У Севы и Соломона на меня компромат был, они держали меня в руках. К тому же я владела гораздо большим объемом информации и понимала, что лезть на рожон против Севы со всей его компанией неразумно. Поэтому решила поступить по-другому. Настояла, чтобы она взяла меня к себе на работу…

— В качестве кого?

— Товароведом.

— Неужто это так просто? — деланно удивился Александр. — На такую должность небось конкурс целый, очередь…

— Не забывай, что нас курировал Соломон. Как он сказал — так и сделали.

— Опять не понял. Ведь Соломон продал Анну. И вдруг начал ей помогать.

— Так это же Соломон! Он хотел перед всеми остаться чистеньким. Вроде и Борисевич на него не мог быть в обиде. И просьбу Анны выполнил. И с Германом не поссорился… А потом и сам за границу умотал.

— Н-да, хитер… — оценил экс-оперативник. — Ну а ты что же?

— Я рассудила так. Если нужно будет, сама размещу на складе наркоту, Анна об этом не узнает, и все будут довольны.

— А тебе-то какой резон был так подставляться?

— Очень просто. Деньги-то за хранение тогда я получила бы. Но затея не удалась. Анну о моей задумке кто-то предупредил, быть может, Павлуша тот же. Она взбеленилась и заявила, что такого не допустит. Ну а после этого ей уже никто помочь не смог бы.

«Я мог бы, — подумал Александр. — Намекнула бы только…»

— Ну а с Павликом что же получилось?

— А что могло получиться? У него много чего осталось от нее. А главное — крест наперсный красоты и цены неописуемой. Его Сева хотел заполучить любой ценой. Но не организовывать же налет! Вот он и попросил, чтобы поисками креста я занялась.

— Тоже понятно. Ну а как же на твое внимание к нему отреагировал сам Павлик?

— Так ведь ему было все равно, лишь бы о нем кто заботился, — пренебрежительно отмахнулась девушка. — Лентяй, слюнтяй и бездельник был редкостный, мечтал всю жизнь на диване пролежать, чтобы ему все готовое в постель подавали… А, да ну его! Я его терпела только потому, что нужно было задание Севы выполнить. Ну а когда Сева понял, что кто-то «мочит» участников этого дела, поручил мне опекать «щеночка», потому что этот кто-то рано или поздно обязательно должен был выйти на него.

— Все понятно. А потом?

Анастасия говорила все более заплетающимся языком.

— Потом я увидела у тебя следователя. Решила, что это случайность. Мало ли откуда вы могли быть знакомы… Но потом, когда узнала, что он расспрашивал в магазине, кто в какой момент тебя где видел, стало ясно, что он тебе не очень-то верит. Счастье твое, что тебя никто не увидел, как ты к Ане в кабинет входил…

— А ты? — быстро спросил Харченко.

— И я не видела. Просто рассудила, что, если бы ты с Аней в то утро не увиделся, не стал бы так за нее мстить… Разве я неправа?

Снова захотелось аплодировать пигалице. И как ловко подловила его!

— Права. Ну а теперь-то?

— Я поставила у твоего дома наблюдателей, и они засекли входящего следователя. Стало ясно, что он тебя «пасет», что он уже знает о твоем участии в деле Борисевича… Ну и поручила его заботам Лизаньки.

Значит, пригласив к себе Буеракова, Александр сам подписал Леониду Васильевичу смертный приговор… Еще одна смерть! И снова по его, Харченко, вине! Пусть косвенной, но очевидной.

— Говорил я тебе, что ты дура, — с горечью заметил Харченко. — Неужели ты думаешь, что если бы он меня и в самом деле вздумал «пасти», то сам приезжал бы сюда? Для этого есть другие люди!

Она тряхнула хмельной головой:

— Ну и что из того?.. Ты скольких за эти дни лишних «замочил»?

Харченко глядел на нее неприязненно:

— Знаешь, Анастас, из-за таких вот людей, как ты, и нам приходится в крови пачкаться. Разница между нами в том, что от меня кто-то пострадал по ошибке. А от тебя — на всякий случай.

Сказал — и почувствовал укол совести. Ведь и самому довелось стрелять «на всякий случай»… Насколько же легче обвинять других в грехах, подобных тем, которые позволяешь себе!

И тут раздался звонок в дверь.

10

Это была Лизанька. Она небрежно прошлась по квартире, заглядывая во все углы. Высокая, крепкая, мускулистая, движения мягкие, пластичные, как у кошки… Ровный загар, темные глаза глядят настороженно… На плече расстегнутая сумочка…

Второй раз за вечер вспомнилась Александру Джоанна. Та, правда, была несравненно более женственная, тонкая, у нее не так рельефно вырисовывались бицепсы. У Лизаньки явственно проглядывали мужские повадки. Она просто культуристка или и впрямь любительница женщин?

— Пленку, — напомнил Александр.

Она небрежно бросила на столик кассету. Экс-оперативник ухмыльнулся и повторил:

— Пленку!

Он понимал, что за столь короткий срок Лизанька вряд ли успела бы сделать копию. Вести запись на два аппарата они тоже едва ли смогли. Но и отдавать такую улику просто так, за здорово живешь… Потому проговорил и в третий раз, уже решительнее:

— Пленку, я сказал!

Лизанька коротко взглянула на Анастасию. Та чуть заметно кивнула. На столик легла коробочка рации. В гнезде ее виднелась кассета.

— Скажи-ка, — он посмотрел на аппарат с профессиональным интересом. — Я таких еще и не видел… Растет благосостояние преступного мира…

Между тем Лизанька выставила на стол бутылку «Смирновской» и пакет сока. Анастасия жадно потянулась к выпивке. Взглянула на хозяина:

— У тебя можно будет переночевать?

— Конечно.

Вечер откровений еще не закончился. Отпускать этих двух амазонок было рано.

Зависла пауза. Анастасия налила себе, Александру. Нацедила в чашки сок. Лизанька уселась в кресло поодаль. Свою открытую сумочку пристроила на коленях. Глядела настороженно. Ей происходящее явно не нравилось.

— Расслабься, — посоветовал ей майор запаса. — Если бы я хотел что-то со Стасей сделать, тебя не стал бы дожидаться. Да и теперь ты для меня не ахти какая помеха.

Анастасия блеснула глазками:

— Не воображай о себе слишком много. Еще неизвестно, кто бы из вас победил, если бы вы подрались.

— Я с женщинами борюсь только в постели, — буркнул мужчина.

Он опять не знал, что делать. На кой ляд эту «коблу» сюда вызвал? Зачем она ему здесь? Как быть с Анастасией? Что делать с Соломоном? Что вообще дальше делать?

И что еще произойдет сегодня? Что имеется на него в МУРе? Известно ли там, что Буераков нынче вечер провел именно у него? Зафиксировано ли, что он Леониду Васильевичу звонил сегодня утром? Следует ли ждать вызова на допрос? Или же сейчас кто-то заявится сюда — к нему или за ним?

Он прекрасно понимал, что так легко оправдаться может только перед Анастасией, профессионалы без труда подловят его на противоречиях в показаниях. Ладно, на сегодня у него алиби железное. Но ведь обязательно последует вопрос, зачем Леонид к нему приходил. И что отвечать? Правду? В соучастие Буеракова поверят или не поверят — неясно. Но в любом случае это покойнику не повредит. На себя же Александр повесит несколько убийств. Причем не все они были продиктованы необходимостью… В ИТУ-13, «зону» где-то на Урале, где сидят в основном совершившие преступления сотрудники правоохранительных органов, отправляться не хотелось.

И ни с кем не посоветуешься. Михаил… Нет, это исключается. И без того с ним предстоят еще объяснения, и очень неприятные. Он единственный, кто на сегодняшний день знал о договоренности. И это не радовало…

— Чего задумался?

Голос Анастасии вывел его из задумчивости.

— Так ведь есть о чем подумать…

— Ты не бойся, следователя на тебя не «повесят».

— Естественно… — начал было Александр, но Анастасия перебила:

— Там было ограбление. Сделано чисто. И записка подложена в карман с текстом таким… В общем, будто он сюда по приглашению какому-то приехал. И адрес указан, недалеко отсюда находится. В общем, к тебе не заявятся…

— И зачем ты его… — с тоской проговорил Харченко.

— Затем, — отрезала Анастасия. Она качнулась, пытаясь дотянуться до бутылки. Ей удалось поймать горлышко не с первой попытки. — Как ты теперь ни крути, а Соломона придется тебе все-таки «кончить». Так-то вот.

Александр спорить не стал. С бабой, особенно с пьяной, спорить бесполезно.

Он решительно поднялся. Отодвинул столик в сторону.

— Будем спать ложиться.

— Как?

Анастасия покачивалась, глядела на него горящими шальными глазами.

— Спать!

Лизанька глядела исподлобья. Очевидно, она не привыкла, чтобы ею, Анастасией или кем другим из ее окружения командовал кто-то посторонний. Но Харченко на нее было наплевать. Он не любил «качков». И если мужчин с непомерно раздутыми бицепсами хотя бы понимал, накачанные мышцы у женщин не воспринимал. Сила женщины в ее слабости — лучше не скажешь.

Александр раздвинул диван, бросил на него стопку свежего белья, только на днях купленного. А для себя из-за двери извлек свой верный матрас. Он понимал, что поспать вряд ли удастся. И не мог для себя решить, хочет ли он, чтобы сейчас что-то произошло.

11

На какое-то время в комнате зависла тишина. Харченко чувствовал, что хочет спать. Но сон не шел. Не то после происшедших событий, не то присутствие рядом двух женщин будоражило…

И теснились в голове все те же мысли.

Он утыкался в этот вопрос раз за разом. И всякий раз откатывался назад, не в силах разрешить проблему. Как быть дальше? Теперь с гибелью единственного человека, который мог оказать ему хоть какую-то помощь, хоть как-то предупредить об опасности, хоть как-то прикрыть, подстраховать, обругать за ошибки, в конце концов… Короче, с гибелью Буеракова все дальнейшее развитие событий казалось ему лишенным смысла. Сколько человек он потерял за последнее время? Аннушка, Серега, теперь вот Леонид… Да и Борисевич, как ни говори, свой был. А также охранники в лесу, консьерж в доме, Маркел, охранники дачи… И это не говоря о Стервятнике, Павлуше и Германе. Не многовато ли выходит? Не достаточно ли крови? Не пора ли остановиться?

Ну в чем виновен Соломон?.. Впрочем, не так, его вина не вызывает сомнений. Другое дело, кто возьмется соотнести, в какой степени достоин трус смерти? Обрекая своей пассивностью на гибель Аннушку, Соломон тем самым старался спасти свою собственную жизнь. А кто возьмется утверждать, что его жизнь менее ценна, чем жизнь Анны? Кроме того, если бы он попытался ее защищать, сумел бы это сделать? Навряд ли, коль ее приговорила наркомафия.

С другой стороны, Павлик тоже струсил — я его убил. (Нашли его, кстати, или до сих пор лежит в квартире, ради обладания которой, собственно, он тоже промолчал? Вонь там сейчас от него стоит, мухи зеленые облепили… Брр-р!) А чем Соломон лучше? Но ведь можно вопрос поставить иначе: а так ли был достоин убийства тот же Павлик?.. Впрочем, нет, тут все правильно. Одно дело — не вступиться за женщину, которая не подпустила к себе, и совсем другое — предать любящую, пусть и нелюбимую, любовницу.

Да при чем тут сейчас Павлик. Пусть он теперь там, наверху, отчет держит. Мне бы как-нибудь в земных делах разобраться.

Если поставить перед собой конкретную цель, Соломона можно подстрелить так, что никто, кроме него, не пострадает. Но это будет совсем не то. Человек имеет право знать, за что его лишает жизни другой человек. Иначе это перестанет быть местью…

Неожиданно мысль Александра перескочила на другую колею.

А кто и как станет мстить за Леонида Буеракова? Он что же, недостоин этого? Между тем ситуация складывается так, что у муровцев, скорее всего, данных для поиска убийцы будет явно недостаточно, ибо они не знают главного — мотива, по которому лишили жизни их коллегу. Выходит, что Александр — единственный человек, кто владеет более или менее полной информацией по этому вопросу! И как же он ею должен распорядиться? Сообщить в милицию? Самому включиться в поиски убийц? Так вон они рядом, в его комнате на диване о чем-то шепчутся! Так что же, встать сейчас и — дуплетом? А потом? Трупы топором порубить и по частям на помойку выносить?..

— Стася! — негромко окликнул он. — Спишь?

— Не-ет, — игриво и с готовностью отозвалась Анастасия. — А что?

— Так кто же убил Леонида?

Она ответила не сразу. Ожидая от него другого, вопросом была явно недовольна:

— Да зачем тебе?

— Мне нужно твердо знать, что я вне подозрений.

Опять пауза.

— Не переживай, все в норме. — И добавила то, к чему Александр уже был готов: — Иди лучше к нам!

В бледном свете, струящемся из окна, блестели две пары глаз. Они обе глядели на него.

О том, как они представляли amoure-de-troi[2] в данном случае, он не знал. Возможно, при их опыте и способностях это было бы и неплохо. Но только не сейчас. И не только потому, что именно в данный момент патологоанатомы терзали останки Леонида. В первую очередь потому, что, скорее всего, именно Лизанька его убила. Говорят, женщин тянет к мужчинам, которые способны на убийство. Александра к кровожадным женщинам никогда не тянуло.

Харченко поднялся, вышел в коридор. Включил свет, поднял трубку телефона. Нахмурился, припоминая номер. И быстро настучал знакомые цифры.

— Слушаю вас.

Голос Марины был сонным, недовольным.

— Разбудил?

— А ты как думаешь? Еще бы попозже позвонил, чтобы спросить об этом, — буркнула она. — Может, хоть теперь сообщишь, кто ты такой?

— Некто Харченко. Знаешь такого?

— Сашенька, милый! — У нее мгновенно включился никогда не иссякающий источник энергии. — У тебя что-нибудь случилось? Ты хочешь приехать? Если нужно, приезжай…

— Тихо ты, трещотка, — попытался он остановить ее. — Быть может, я подъеду, хотя и не обещаю точно. Годится?

— Конечно, годится, Сашенька! Ты когда будешь? Сейчас или утром?

— Пока не знаю. Во всяком случае, специально готовиться не надо. Если приеду, все привезу с собой. Спокойных сновидений!

Он опустил трубку. Взглянул на часы. Стрелки показывали второй час ночи. Ехать никуда не хотелось. Но и оставаться в обществе этих подруг — тоже.

В комнате по-прежнему было тихо.

— Ты что, уезжаешь?

На пороге появилась Анастасия. Она была в одном узеньком треугольничке на бедрах. Крохотные грудки призывно набухли сосочками.

Не отвечая, Харченко демонстративно стер из памяти телефона информацию о том, куда звонил.

— Но почему? — не унималась она.

— Будете уходить — захлопнешь дверь.

— Что ты задумал?

Теперь она не на шутку встревожилась.

— Ничего. Просто уезжаю.

— Ничего не понимаю. Ты от нас уезжаешь неведомо куда к женщине. А ведь нас у тебя целых две, — она пыталась кокетничать, хотя голос выдавал тревогу. — Мы тебя чем-то не устраиваем?

— А что меня должно устраивать?.. Мне все надоело… Скажи только одно, — и проговорил одними губами: — Это она?.. — и повел глазами на дверь.

— Какая тебе разница? — тоже едва слышно проговорила Анастасия.

— Значит, она, — заключил Харченко. — Не могу я с ней… в постели…

Только теперь Анастасия все поняла. Точнее, она подумала, что все поняла.

— Так ты из-за этого… — Она улыбнулась. Обрадованно, с облегчением. — Так ты только из-за этого собираешься из дома уехать?

— Конечно, — соврал он.

Анастасия мгновенно приняла решение, на которое хозяин и рассчитывал:

— Оставайся! Мы сами сейчас уходим.

Она задержалась, надеясь, что Харченко начнет уговаривать ее остаться. Но хозяин молчал. И опять девушка подумала, что все поняла.

Все же сегодня вечером она слишком много выпила, чтобы четко реагировать на происходящее.

Вернувшись в комнату, она скомандовала:

— Пошли, Лизанька, нам указали на дверь.

Та поднялась с дивана. Обнаженная, загорелая, переливающаяся мышцами, чуть скривив уголки губ. Не скрывая, что надеялась на другую ночь…

Быстро одевшись, вытащила из-под подушки пистолет, небрежно швырнула его в раскрытую сумочку. Глотнула сока из чашки. Выжидательно уставилась на Анастасию.

— Но ты нас хотя бы проводишь?

— У тебя вон какая защитница, — кивнул на Лизаньку Александр.

Ждал, пока они уйдут.

Поджав губы, Анастасия направилась к двери. Лизанька тенью двинулась за ней.

Дождавшись, пока захлопнется дверь, Харченко начал торопливо натягивать брюки. Теперь главное было — не отстать!

12

Все!

Сейчас последний выстрел — и прекращаю! Цели не будет в жизни? Неправда! В жизни всегда цель имеется. Только у каждого она разная. И не всегда ее осознаешь.

Аннушка всегда желала чего-то большего, чем имела. И нет ее! Буераков имел целью бороться с преступниками. И его тоже больше нет. Борисевич всю жизнь к чему-то стремился: к богатству, к физическому совершенству, к красивой жизни… Где он теперь?

У каждого человека имеется цель. Только не все осознают, в чем она.

Вот сейчас я достигну цели. Пусть это не глобальная цель, меленькая, сиюминутная, одноразовая, так сказать. Но и ее нужно выполнить!

А дальше видно будет. Поеду к Маринке, заберу ее, и забуримся куда-нибудь, погуляем. А то забыл, когда я и бывал-то где-нибудь в последний раз.

Впрочем, и это так, мелочь, отдохнуть от треволнений. А что потом? Может, и впрямь жениться, как Наташка говорила? Та же Наташка ведь примет с дорогой душой. А там, глядишь, и появится-таки ребеночек. Ну а растить его уже сама по себе цель благая.

…Впрочем, все это потом, потом. Сейчас главное — не отстать.

Они шли вместе, обнявшись. Даже слишком нежно обнявшись, если учесть, что Анастасия здорово навеселе. Да ладно, сейчас у молодежи все эти извращения «розовые» да «голубые» едва ли не культивируются. С другой стороны, быть может, и не извращения это. Мало ли кому что нравится?..

Лизанька несколько раз оглянулась. Либо опасность чуяла, либо просто проверялась. Но и Александр не лыком шит, шел опытно, умело. Сколько Идальго по улицам Санта-Мария-Белема его водил — и то ни разу не «засветился». А ведь был тогда в Лиссабоне впервые…

Когда стало ясно, что они свернут в сквер, Харченко бросился вперед, обежал угловую башню и нырнул в кусты. Ночные аллейки были пусты. Яркий свет фонарей с трудом пробивался сквозь густую листву. Было тихо, сумрачно, прохладно. Пахло пылью и листвой. Тянуло свежестью от недавно политого асфальта.

Подруги появились на аллейке совсем рядом. Александр едва успел среагировать. Но все же успел.

Он шагнул из-за куста, произнес скороговоркой:

— Это тебе за Буеракова!

И вонзил длинную пилочку для ногтей точно в шею Лизаньке. Мгновенно отпрянул, уклоняясь от мощно ударившей струи горячей крови.

Анастасия не обманывала. Если бы Лизанька не обнимала-поддерживала обеими руками подругу и патронессу, наверное, Харченко не совладал бы с ней так просто. Она даже успела дернуть руку к сумочке.

Но было слишком поздно.

Из проколотой сонной артерии кровь толчками выплескивалась на Анастасию, которая с полузакрытыми глазами позволяла вести себя домой. В первое мгновение она ничего не поняла. Лизанька вдруг навалилась на ее плечо, начала сползать на землю, цепляясь руками за сарафан подруги. В трепещущем свете фонарей было видно, как из пробитого горла толчками пузырится темная пена, у уголков рта скапливались готовые пролиться струйки…

Анастасия, ничего не понимая, наклонилась к обнимающей ее колени, сучащей по асфальту туфлями подруге.

И тут темноту прорезала резкая вспышка света. Потом еще раз. И еще. Яркие молнии фотоаппарата высвечивали последовательно: склонившуюся над упавшим телом худенькую фигурку; обернувшееся на вспышку перекошенное ужасом лицо; вскинутую руку, пытающуюся защититься от вспышек; ту же фигурку, пытающуюся убежать… И при каждом разряде вновь и вновь проявлялась лежащая на асфальте залитая кровью женская фигура.

Хорошо, что Анастасия не вскрикнула, — Александру не пришлось ей зажимать рот. Догнал он ее тут же, в несколько прыжков. Грубо схватил за руку.

— Слушай меня! — проговорил быстро. — Теперь не я у тебя, а ты у меня в руках. Твои фотографии будут в надежном месте. Вздумаешь подослать ко мне своих костоломов — снимки окажутся где положено. Лизанька убита твоей маникюрной пилочкой. Но сам набор тоже остался у меня. Пока он не окажется у сыскарей, тебе ничего не грозит… Захочешь повидаться — милости прошу! Но только без фокусов.

— За что ты ее?

Вопрос прозвучал уже в спину торопливо удаляющемуся Александру. Тот на мгновение притормозился. Даже повернулся к ней, теряя драгоценные секунды.

— А ты не поняла? Все просто. Леонид мне помогал мстить за Анну. А вы его убили. Благодари Бога, если ты, конечно, в него веришь, что когда-то взяла с меня слово не трогать Анастаса…

И он заспешил домой.

13

В комнате он быстро разделся, осмотрел одежду. На пестрой материи на рукаве рубашки темнело несколько капелек впитавшейся крови. Можно было бы попросту не обратить внимания. Но «горят» чаще всего именно на подобных мелочах! А потому лучше было от опасной одежды избавиться.

Александр отодрал рукав, отложил его в сторону. Подсунул под истерзанную рубашку какую-то железку, поставил на нее утюг, включил его. Скатал и спрятал на место матрас. На кухне извлек из духовки металлический противень, положил в него отодранный рукав, облил его водкой и поджег. Скомканная материя подернулась голубоватым пламенем. Между тем из комнаты потянуло паленым. Подбежал, убрал утюг. На материи явно обозначилось обожженное пятно. То, что необходимо!

Теперь можно без опасения выбросить оба куска материи в мусорное ведро. Поставил его так, чтобы видно было. Спрятал противень.

Аккуратно перемотал пленку в кассете. Извлек ее. Спрятал все в ту же забытую Анастасией косметичку. Засунул ее в то же ведро, под горелый мусор. Этой ночью в общем-то ожидать визит костоломов вряд ли следует. Тем не менее перестраховаться не мешает. Ну а мусор они вряд ли полезут ворошить. Вот если милиция пожалует с обыском — обязательно. Но если прибудут муровцы, Харченко так или иначе будет конец. Если они заявятся, то не просто так, а только в случае, если у них будет явный повод для подобного визита.

И последнее. Александр тщательно вымыл свои кроссовки, особенно ребра протектора, спрятал их в шкафчик. А у двери поставил свои видавшие виды туфли, давно немытые, кое-как намазанные кремом.

Потом призадумался. Кроссовки, конечно, жалко. Но лучше не рисковать. Он опять их достал. Поднатужившись, отодрал у одной из них подошву. Завернул оба в газету. И лишь тогда направился к двери.

Пора заканчивать формирование алиби. Стараясь не шуметь, он вышел из квартиры.

Пробрался к мусоропроводу, бросил сверток с испорченными кроссовками в темную гулкую трубу. Вернулся к порогу. И лишь тогда громко распахнул дверь на лестницу и вызвал лифт.

— Счастливо, лапонька! Буду рад тебя видеть в следующий раз! — известил он на всю лестничную клетку.

Протянул руку внутрь раздвинувшейся двери, нажал кнопку. Створки захлопнулись.

А Харченко ткнулся в дверь к соседу. Решительно позвонил.

— Кто там? — прохрипел нетрезвый голос.

— Открывай, Петрович, я сегодня гуляю, — орал отставной майор. — Пошли добавим!

— Пошел ты… — обматерил его сосед. — Ночь на дворе! Сколько времени?..

— А мне плевать на время! У меня сегодня праздник, — не унимался Александр. — Ну, не хочешь, хрен с тобой! А то у меня есть…

Дверь распахнулась. В темноте в предвкушении дармовой выпивки двигался хрящеватый нос.

— Ну ладно, давай по маленькой, — согласился сосед. — Только тихо, а то моя проснется…

— А мы и ей нальем!

— Это она нам вливание сделает, — скаламбурил Петрович.

В прихожей он опять потянул носом.

— Что у тебя горело-то? — спросил равнодушно, просто чтобы спросить.

— А ну его, — весело орал Александр. — Подругу хотел проводить, начал рубашку гладить… А куда мне в таком состоянии!

— Прожег?

— Ага! — радостно сообщил Харченко. — Насквозь. Пришлось выбросить. Вон, в ведре валяется… Да леший с ней, пошли в комнату!

Постель, разостланная на двоих, небрежно сбитые подушки, скомканная простыня произвели на соседа необходимое впечатление.

— Хороша хоть? — поинтересовался завистливо.

— Лучше не бывает!

Он щедро налил Петровичу полстакана. Тот облизнулся, алчно прищурился и влил в себя водку. С удовольствием крякнул. Все же «Смирновская № 27» — это не дешевка, пахнущая ацетоном…

Наконец произошло то, чего так ждал Александр. Дверь без стука распахнулась, и в квартиру, небрежно запахнув потрепанный халат, влетела жена Петровича.

— А ну пошел домой, алкаш чертов! — выхватила она взглядом стакашек в руке супруга.

— Ты, Любк, слышь, не надо шуметь, вишь, у человека праздник…

Люба оценила ситуацию по-своему, по-бабьи:

— Праздник? Хорош праздник — собачья свадьба! Такой праздник он может себе хоть каждый день устраивать. Ты-то здесь при чем? Был бы повод выпить…

Александр «обиделся»:

— Ну и валите тогда отсюда! К вам как к соседям… Пошли вон!

Петрович с вожделением глядел на едва ополовиненную бутылку:

— Слышь, Любк, надо ж к соседям по-людски…

— По-людски? — совсем взъярилась жена. — Так он в следующий раз и тебе такую же шалаву приведет. Ему что? Он кобель холостой, так его растак… Он еще тут и притон устроит, и тебя таскать к себе начнет…

— Пошли вон! — орал Харченко.

По трубе батареи кто-то принялся стучать чем-то металлическим.

Теперь, при необходимости, все соседи подтвердят, что Александр ночью был дома, пил с женщинами, потом с соседом и буянил.

Можно было укладываться баиньки. А завтра — вернее, уже сегодня утром — заберу Маринку и рвану куда-нибудь денька на три. На природу. Отдохнуть от всей этой крови, грязи, мерзости, смерти.

Александр уже хотел было гасить свет, когда заметил на подушке на диване длинный женский волос. У Анастасии не такие. Это волос Лизаньки. Уже мертвой Лизаньки. Она сегодня убила Буеракова, который совсем недавно пытался убить Харченко…

Целая цепочка взаимосвязанных, взаимообусловленных убийств.

Доставая из-за двери матрас, Александр старался не думать о том, что сейчас делает Анастасия. Ей-то сейчас каково!.. Да, сама виновата. Но от этого не бывает легче, от осознания этого бывает еще тяжелее.

Не попалась бы сдуру в окровавленном платье. Да черт с ним со всем!

Немного поворочавшись на расстеленном на полу матрасе, он вслух, громко сказал сам себе:

— В конце концов, перед кем я сейчас выпендриваюсь? Перед самим собой? Еще не хватает!..

Он приподнялся, дотянулся до столика. Взял рюмку, чашку с соком, бутылку. Налил, не включая свет, в темноте. И начал пить. Как всего-то неделю с небольшим назад. Тоскливо. Одиноко. Медленно. Никому не нужный. Постепенно чувствуя, как мозг наливается хмельной тупостью.