След мстителя

Ретро-4

Его попытались перехватить на обратном пути. Еще издалека Александр увидел, как неуклюже пробует развернуться на узкой дорожке тяжелый автобус, напрочь перегораживая проезжую часть. Может, это случайность, подумалось. Но чутье подсказывало, что его встречают. И решил судьбу не испытывать.

Резко притормозив, так что машину повело боком, свернул в первый попавшийся переулок. Придавил газ. В зеркальце заднего вида увидел, как далеко сзади засуетились какие-то люди. Из-за угла появился легковой автомобиль, потом еще один… Устремились в погоню за ним.

Свернул еще раз, к окраине деревеньки, или aldeia, как здесь говорят. Придавил булыжником, который всегда, на такой вот случай, возил с собой, педаль, зафиксировал руль, а сам выпрыгнул из салона. Мягко шмякнувшись в жидкую после дождя грязь, торопливо отковылял к густым зарослям кукурузы. Неуправляемая уже машина пронеслась по красноватой глинистой земле к берегу и рухнула в воду.

Тут все реки кишат крокодилами и другими, не менее зубастыми, представителями тропической фауны — проверять, находится ли он по-прежнему за рулем, надеялся Александр, преследователи не станут. Это люди Жоау, а потому с полицией встречаться им тоже не с руки.

Почувствовав на себе пристальный взгляд, майор оглянулся. Среди частокола стеблей стоял человек, индеец. Судя по форме черепа, из племени кри — чтобы не походить на обезьян, они своим детям дощечками обвязывают головы, отчего она у них и получается неестественной формы.

Харченко предостерегающе поднял вверх палец. Индеец радостно осклабился, с готовностью закивал. Ясно, что Жоау здесь не особенно в чести. Через мгновение подъехали машины с вооруженными людьми. У берега они только слегка притормозили. Увидев, что из мутной воды, по которой кольцами расходятся круги, никто не вылезает, развернулись и укатили.

Александр на дорогу выходить не стал, похромал прочь по кукурузной плантации. Индеец кри все так же молча проводил его взглядом.

1

Не то чтобы он изначально подозревал какой-то подвох. Просто майор запаса КГБ Александр Михайлович Харченко, начав свою деятельность, быстро восстанавливал подрастерянные навыки. И теперь, как и надлежит ступившему на скользкий путь, пришел на место встречи заранее, чтобы помаячить для начала в сторонке, присматриваясь к обстановке. Зачем? Да он и сам не смог бы сказать зачем. Просто это азбука оперативной и в особенности нелегальной работы. Подобные навыки невозможно включить или выключить. Они просто есть.

…К станции метро «Динамо» Харченко добирался на частнике. Заранее попросил мужика ехать помедленнее.

— Мы договорились с приятелем здесь встретиться, — объяснил на всякий случай водителю. — Но не уточнили, у какого выхода. Проедешь вдоль тротуара — я посмотрю, вдруг он уже пришел, может быть, он где-нибудь меня уже ждет.

Ничего настораживающего не разглядел. Все смотрелось тихо и спокойно. Вышел, расплатившись, решительно направился в сторону ворот на стадион. Но потом, будто что-то вспомнив, резко повернул и пошел по тротуару вдоль металлических пик ограды. Пересек проезжую часть. Задержался у ажурного чугунного барьерчика, ограждающего сквер, внимательно оглядывая территорию, где предстояло встречаться с Буераковым.

…Экс-оперативник не смог бы сказать, что именно заставило его насторожиться. Просто что-то было не так, в воздухе как будто витала опасность.

На скамеечке в скверике сидели двое мужчин. Между ними на расстеленной газетке стояли бутылка водки, пластмассовые стаканчики, была разложена какая-то снедь… Нормальная картина для нынешней Москвы.

Вот только бутылка была, насколько можно было судить с такого расстояния, непочатая, а сотрапезники о чем-то лениво переговаривались. Вот это было неестественно. Если мужчинам приспичит выпить на природе в скверике, они первым делом «примут по пять капель», а потом уже станут решать мировые проблемы.

Неподалеку прохаживался, поигрывая дубинкой, милиционер. В общем-то сейчас милиция не особенно обращает внимание на то, что кто-то употребляет спиртное в неположенном месте. Если только совсем уж выпивохи наглеть не начнут. Но тут уж слишком подчеркнуто сидят мужики, чересчур откровенно торчит между ними «пузырь», а страж порядка не менее демонстративно на это не реагирует.

Чем дальше, тем меньше Александру все это нравилось. Он поставил ногу на ограждение скверика, сделал вид, что поправляет шнуровку. А сам принялся оглядывать место встречи более внимательно.

Впереди виднелась третья от метро скамейка, на которой они должны встретиться с Буераковым. Выбрано место либо просто наобум, либо, напротив, слишком хорошо продумано. Случись необходимость, скрыться отсюда очень трудно. За спиной, за декоративной оградкой и сплошным рядом коммерческих киосков нескончаемо шумит широченный проспект. С другой стороны, за не слишком оживленной улочкой тянется непреодолимо высокая ограда стадиона. Так что случись что — бежать можно будет только по аллее. Между тем именно в том направлении неподалеку от скамейки стоят баки с мусором, возле которых лениво, очень лениво, слишком лениво, неестественно лениво, поглядывая на часы, водит метлой мужчина в синей застиранной спецовке. Если предположить, что все это не случайно, получается, что они втроем перекрывают отходы от скамейки вдоль аллейки. Та-ак… А если все же попытаться рвануть через пустынную дорогу в сторону ворот на стадион? Тогда там тоже обязательно кто-то должен быть. Так и есть: плечистые молодые ребята в кожанках ковыряются в моторе мотоцикла…

— Засада, Саня, — тихонько сказал Харченко сам себе. — Линять надо.

Кто же это охотится на него? Поразмышлять на эту тему можно будет потом. Одно бесспорно: его деятельность для кого-то перестала быть секретом. Такое в его биографии уже случалось. Правда, это было за границей. А чтобы в своей стране — о таком и помыслить никогда не мог.

Александр выпрямился, поправил брючины. Хорошо хоть джинсы не надел, в них бегать труднее, мелькнула мысль… Неторопливо побрел ко входу в метро. Укрывшись в круговерти потоков пассажиров у квадратной башенки станции, остановился у книжного «развала» и начал терпеливо изучать глянцевые корешки.

— Вам что-нибудь предложить? — услужливо оживился осоловевший от жары продавец. — Могу порекомендовать что-нибудь из серии «Современный российский детектив». Вот новинка — очень интересно…

— Спасибо, я сам.

Ну не станешь же ему объяснять, что просто место для наблюдения у него такое.

Но глазами по обложкам пробежал. В основном детективы и остросюжетное чтиво с круто закрученным сюжетом. Как же у этих авторов все просто и лихо! И насколько они дилетанты, как правило, в практике розыскной работы, насколько безграмотно все описывают!.. Его бы самого, автора этого… в такую вот историю втравить — пусть бы покрутился, мать его растак…

17.20… Буеракова по-прежнему не видно. Опаздывает? Или это он капкан раскинул?

Мужики на скамейке, так и не распечатав «пузырь», начали неторопливо укладывать сумку. К ним подошел милиционер. Они перекинулись несколькими словами, дружно поглядели на часы. Появился и тот, с метлой. Тоже взглянул на хронометр. В руках одного из сидевших мелькнула рация. Он что-то коротко проговорил в микрофон. Судя по последовавшему оживлению, последовала команда «отбой!».

И вдруг… Александр всей кожей почувствовал опасность. Он ее всегда чувствовал. Без чутья на опасность в его профессии было не выжить.

Осторожно повернув голову, цепко огляделся. И успел поймать краем глаза момент, когда стоявший неподалеку «кожаный» парень (похоже, из тех двоих, от мотоцикла) торопливо отвел взгляд. В руке у него тоже виднелась пластмассовая коробочка рации.

Собравшиеся у скамейки успели рассосаться. Ясно, его уже окружают.

Вариантов для отступления было отнюдь не так много, как того хотелось бы. Харченко избрал простейший — времени для разработки более сложных планов не было. Он быстро прошел к лестнице, сбежал на тротуар. Торопливо зашагал вдоль ревущего Ленинградского проспекта. И тут же, улучив момент, рванул через дорогу, лавируя перед самыми бамперами свирепо рычащих машин.

Когда-то ему уже приходилось таким образом уходить от преследования. Правда, тогда он был еще молод. Да и машин в Москве в те времена было куда меньше. Ну а главное — он знал, что любой постовой милиционер ему окажет помощь.

Теперь — иное.

Оказавшись на газоне, тянущемся вдоль скоростной полосы проспекта, Александр перебежал его, выхватил из кармана зеленую банкноту и выставил ее вперед. Тут же рядом притормозили две машины.

— Куда, шеф?

Не отвечая, Александр впрыгнул на переднее сиденье второй из них.

— Вперед, быстро!

Машина сорвалась с места.

— Разворачивайся, поехали обратно.

— Мы так не договаривались.

— Сейчас и договоримся. Я плачу — ты везешь.

Водитель против такой перспективы возражать не стал. Он лихо перестроился в левый ряд и, выбрав момент, круто, с визгом протекторов, развернулся, проскочив двойную разделительную линию. Поддав газу, помчались в сторону Белорусского вокзала.

— У стадиона Юных пионеров — направо.

— Там же поворота из этого ряда нет.

Александр секунду соображал.

— Тогда просто высади меня — а сам живо вперед!

— А как же…

Беглец не дал ему закончить, достал десятидолларовую купюру.

— Заметано, шеф.

Александр выпрыгнул из машины, по трамвайному пути проскочил в переулочек, прошел за угол и оказался на Беговой улице. Секунду поколебался, в какую сторону направиться. Но тут из-под моста показался троллейбус.

Значит, так тому и быть! Решительно направился к остановке.

Кажется, из засады удалось ускользнуть. Но что же делать дальше?..

Пошипев, дверь с грохотом сложилась. Харченко взбежал по ступенькам и уселся на заднее сиденье полупустого салона. Задумался. И было ведь от чего!

2

Троллейбус неторопливо тянулся от остановки к остановке, подолгу простаивая перед светофорами и с трудом протискиваясь в плотных потоках автомобилей. Обычно Александра такая езда раздражала. Сейчас ему было не до того.

Он размышлял.

Итак, на месте, где должна была состояться встреча со следователем МУРа Буераковым, его поджидала засада. Какие выводы из этого можно сделать? Вернее, какие возможны предположения? На поверхности: Буераков организовал засаду сам. Как наиболее вероятную, оставим пока эту версию в стороне. Давайте думать о человеке хорошо.

Следующий вариант: за вышедшим на тропу войны мстителем охотится мафия. Каким-то образом наркобандиты проследили его путь от места стрельбы в Шереметьево и теперь устроили ему западню. Не пляшет — никто из команд Соломона, Борисевича или Анастаса даже теоретически не могли проследить его путь, а тем более узнать о месте встречи со следователем. По большому счету они вообще ничего не могли пока знать о его существовании. Ну, разве догадываться, что в дело вмешался кто-то посторонний, что ситуация развивается с отклонением от продуманного плана… Но даже если допустить подобное, абсолютно исключено, чтобы кто-нибудь из них стал устраивать такую грандиозную засаду — подстерегли бы у подъезда, да и пришлепнули потихоньку…

Следующая версия: его участие в событиях стало известно каким-то другим правоохранительным организациям, которые «перехватили» его у Буеракова. В принципе отвергать эту версию, наверное, нельзя. Сейчас силовые структуры так усложнились, что было бы нелепо надеяться на существование у них между собой достаточно четко отлаженных связей. И все же Александр считал, что в данном случае вмешательство какого-нибудь спецподразделения «со стороны» маловероятным. По ряду причин. Прежде всего потому, что начал он свою борьбу так недавно, что об этом пока никто не знает. Слишком мало времени прошло, чтобы его успели «вычислить». Кроме как от того же Буеракова, никто о нем ничего узнать не смог бы. Разве что Леонид Васильевич сам оказался под «колпаком». Но если предположить такое, ситуация рисуется настолько сложной, что вряд ли подобная конструкция способна выдержать испытание на прочность.

Значит, все сходится на том же Буеракове. Организовать засаду мог только он. Или с его подачи… Впрочем, нет, не с его подачи — только он сам лично.

«Но зачем? — недоумевал Харченко. — Какой смысл?..»

Истина вдруг открылась во всей своей обнаженной простоте. Какой смысл? Да самый элементарный! За последние несколько дней в Москве проявилось несколько трупов. В числе убитых оказались профессиональный киллер, несколько дельцов наркомафии и их телохранители… Причем все это громко, со стрельбой сначала в городе, потом рядом с международным аэропортом… Понятно, что это получило огласку, происшедшим заинтересовалось руководство. Кто их всех «замочил»? Неведомо. А это для уголовного розыска непростительно. Те же журналисты, например, «Дорожный патруль», наверное, уже достали угрозыск своими расспросами. Значит, для успешного закрытия всей этой кипы «дел» необходима конкретная жертва. При этом было бы идеально, если столь многоопытный убийца погибнет при задержании и не сможет отвечать на вопросы. Тогда все причастные к данному расследованию смогут довольно потереть руки: потому что под эту марку можно списать сразу несколько «дохлых» «висяков».

Все логично. Харченко даже матюкнулся вполголоса — как же о вероятности подобного развития событий он не подумал раньше! Ведь это же элементарно!.. Ай да Буераков… При этом Александр сейчас даже мысленно не осуждал Леонида Васильевича и его сотрудников-розыскников, чувствуя досаду только на себя. В последнее время их так захлестнул вал преступлений, что возможность «списать» хотя бы какую-то часть «мокрух» можно расценить как благо. Тем более что ни о вранье, ни о «приписках» речь не идет — он и в самом деле имеет отношение к некоторым из этих убийств.

…Что ж, будем считать, что с этим определились. Но как же тогда быть дальше?

Домой возвращаться нельзя ни в коем случае. Там его непременно должна поджидать засада. Впрочем, по городу шастать слишком долго тоже не дело — возможно, в ближайшее время у постовых появится его фоторобот. Хотя… Хотя вряд ли. Ведь тогда Буеракову придется как-то объяснять свое знакомство с Харченко. Да и Васильковский может узнать о происшедшем, а с Мишей Буераков вряд ли поделился своим планом убийства Александра. Правда, его мог сфотографировать или хорошо запомнить тот парень, который опознал его у метро. Сможет ли он составить его точное описание? Их ведь учат этому… И к слову, как он сумел опознать, вычленить из толпы именно его? Хотя глаз у оперативника наметанный — мог просто обратить внимание, что Харченко не столько книги на лотке разглядывает, как обстановку изучает…

К тому же задерживать его невыгодно все по той же причине: никто не может поручиться за молчание находящегося под стражей человека.

Таким образом, при всем богатстве выбора вариантов дальнейших действий не видится: единственное, что Александра может хоть как-то оправдать, — выход в кратчайшее время на подлинных преступных воротил. Кроме того, есть еще надежда на то, что, задерганная валом криминала, милиция вряд ли станет очень уж долго держать под наблюдением его квартиру. Оружие у него есть, деньги тоже. Какое-то время можно и побомжевать. Благо, погода позволяет.

«Куда, кстати, меня занесло?»

Троллейбус катил по проспекту Жукова. Тут недалеко находится улица Живописная. Александр когда-то наведывался сюда, когда от него в первый раз ушла Анна. Тут проживала совершенно чудная женщина, на которой он, вполне возможно, женился бы, если бы… Если бы не надеялся, что Анна вернется. Она и в самом деле тогда вернулась. А потом жизнь закрутила, и он с ней долгое время не встречался.

В Москве вообще иной раз встречаются улицы с очень красивыми поэтичными названиями: Живописная, Изумрудная, Ивовая, Заповедная, Лазоревая… Да и «Парковая» звучит неплохо — если бы все шестнадцать их не значились по номерам… От одних названий веет теплом и уютом. В отличие от Шарикоподшипниковых, Мартеновских, Высоковольтных и Газгольдерных.

…А ведь к ней, к прелестнице Мариночке, можно бы наведаться. Даже пожить, при необходимости, какое-то время. А главное, от нее можно сделать все звонки, не опасаясь доставить человеку неприятности. Она ведь и впрямь не знает, где и как можно разыскать его. А телефон — если засада дело рук Буеракова, номер домашнего телефона у него и без ее помощи имеется. Ну а Михаил… Очень не хотелось Александру подозревать к тому же еще и Михаила.

Харченко начал протискиваться к выходу, чтобы пересесть на трамвай.

3

Сначала затемнился глазок — в него кто-то взглянул. В следующий миг за дверью раздался радостный визг, загремели защелка и цепочка, и она с грохотом распахнулась. Марина тут же повисла у Александра на шее.

— Паразит ты такой! Его ждешь, ждешь… Сколько ж веков ты у меня не появлялся?!

Сказать, что Марина так уж без памяти влюблена в Александра, было бы не совсем верно. Она относилась к нему прекрасно. Как и к нескольким другим мужчинам. Как и вообще к мужчинам. Но вместе с тем назвать ее всем известным хлестким коротким словом вряд ли повернулся бы язык у тех, кто ее хоть немного знал. Она просто очень любила жизнь, которую не мыслила без мужчин. И плевать ей было на то, как к ней относятся соседки.

Быть может, один лишь Харченко понимал, как она несчастна и одинока в своем стремлении урвать у жизни как можно больше. Она ощущала это его сочувствие и понимание, тянулась к нему, возможно, чуть больше, чем к другим друзьям-приятелям, — не только как к «постельному» мужчине, но и как к другу, которых у нее в жизни было очень немного.

— Только не говори, что ты ненадолго и что ты только по делу! — трещала она, втаскивая его в квартиру. — Сейчас я на стол чего-нибудь соображу — и тогда мы с тобой поговорим. Договорились?.. Я так понимаю, что с женой ты помирился, поэтому и заезжать ко мне перестал. Или опять она от тебя дернула, раз ты снова у меня нарисовался? Я ведь тебе только для того нужна была, а может, и сейчас то же самое, чтобы сопли твои утереть да хозяйству твоему не давать застаиваться… Не так? Ладно, я понимаю, не спорь… Где ты сейчас? Пошли на кухню, я буду обед готовить, а ты мне рассказывай… Ты знаешь, кстати, Валька замуж вышла. Помнишь ее? Красивая такая, даже я ей завидовала… Такого мальчика отхватила — закачаешься. А ведь стервоза была — клейма негде ставить… Ты служишь или уволился?..

Харченко улыбался. Он знал, что, пока Марина не угомонится, пытаться вставить слово, даже если захочешь ответить на ее же вопрос, бесполезно. Такая вот у нее кипучая натура. Огонь-девица.

Уловив паузу, он таки сумел ею воспользоваться:

— Мариночка! Я сейчас пару звонков, чтобы потом не отвлекаться…

— Ну вот, — мгновенно обиделась подруга. — Не успел появиться — уже дела.

— Так ведь это чтобы потом…

— Ладно уж, иди звони, ври женушке, что на симпозиуме задерживаешься и у нее же заночуешь.

Александр не стал пока ничего говорить об Анне, чтобы не начались охи-ахи, которые отвлекут от дела. Он прошел в комнату и прикрыл, якобы случайно, за собой дверь. Марина, конечно, любопытная особа, но если услышит, что он разговаривает с мужчиной и по делу, может, не станет очень активно подслушивать.

Быстро накрутил номер.

— Людмила, здравствуй! Это Саша…

— Сашенька, милый, как же это так?.. Я уже три дня плачу…

— Людмила, Мишель дома? — перебил Харченко всхлипывания Васильковской.

— Да, даю трубку. Саша, ты уж там держись, будь умницей… Нас не забывай…

В трубке послышалась возня, какой-то шум, потом раздался голос Михаила:

— Здравствуй, Саша! Что у тебя нового? Что-то ты совсем пропал.

— К счастью, не пропал, — усмехнулся Харченко. — Людмила разговор не слышит?

— Нет, я ее отправил. А ты откуда? Что-то номер высветился незнакомый.

— У приятеля одного. Проблемы у меня, Мишель. Меня твой Буераков, похоже, подставил. И меня чуть не замели, еле от засады ушел.

— Не может быть! — не поверил Михаил.

— Ну уж может или не может — со стороны виднее. Для меня важнее, что это было. Буераков встречу назначил, а сам на нее не явился. Вместо него там ждали крутые ребята. И все это произошло сразу после того, как я его проинформировал, что задание… или просьбу, не знаю как назвать… Буеракова выполнил. Теперь ты все понимаешь? Ему было бы очень удобно меня заполучить в холодненьком виде.

— Не может быть!

Васильковский повторил это уже потрясенно-растерянно. Александр досадливо перебил его:

— Я тебе все это не для того говорю, чтобы нервишки твои впечатлительные пощекотать. Просто подумай, как это может на тебе отразиться. Ведь разговор у нас был при тебе и с твоей подачи.

— Саня, надеюсь, ты не думаешь, что я тоже к этому руку приложил…

— Мишель, прекрати, еще не хватает, чтобы о своих плохо думать, — покривил душой Харченко.

Не то чтобы он всерьез подозревал соучастие в этой комбинации Михаила. Но и напрочь вероятность подобного соглашения отрицать тоже не стал бы. Иногда достаточно просто вовремя промолчать, чтобы дать «добро»…

Короче говоря, Александр сейчас ни за кого не стал бы ручаться. Особенно после того, как узнал, что команду убить Аннушку отдал лично Витька Борисевич.

— Теперь дальше. Дома появляться я не собираюсь, думаю, меня там будут встречать. Да и здесь тоже не задержусь. Так что меня искать не пытайся. В самом крайнем случае хозяину этого телефона можешь для меня что-нибудь передать, я сюда позванивать буду. А Буеракову пока не звони. Я сам с ним пообщаюсь…

— Саша, только не наделай глупостей! — встревоженно проговорил Михаил.

Чего это он вдруг так переполошился? За кого боится? За меня? За себя? Это одно, это понятно, это объяснимо. А если за Буеракова?.. Неужто все-таки Васильковский в этой истории не сторонний наблюдатель?..

— Не переживай, — он говорил жестко и насмешливо. — Я с Леонидом только по телефону пообщаюсь. Объясню, чтобы он не дергался и не пытался еще раз на меня «наехать». Это не в его и уж подавно не в моих интересах. Особенно сейчас, когда я нашел интересные выходы на…

Александр замолчал, осекся. Он вдруг подумал, что, коли телефон у приятеля с определителем, он может быть и с магнитофоном. Тогда эта пленка вполне может оказаться в руках у того же Буеракова. А вдруг… Вдруг даже у Борисевича?! Мысль показалась не лишенной логики. Такую комбинацию надо со всех сторон обдумать. Потому оказавшийся вне закона мститель замолчал на мгновение, а потом нескладно закончил:

— …на некоторых боссов интересующей нас организации. Это вполне может его заинтересовать.

Васильковский ничего не ответил. Очевидно, он просто не знал, что еще можно сказать.

— Все, Мишель. Passe bem! Всего доброго!

Имя Борисевича решил-таки не упоминать. Вдруг они как-то общаются?.. Даже если это не так, форсировать события не было необходимости. Спугнуть бывшего сослуживца раньше времени не хотелось, неразумно.

Еще мгновение поколебавшись, решительно опустил трубку в гнездо.

Немного призадумался. В самом деле, если предположить, что Васильковский и Борисевич поддерживают между собой какие-то отношения, вполне возможно, Михаил рассказал Виктору о деятельности Харченко. Причем без всякой задней мысли: просто сообщил о гибели Анны, присовокупив, что Александр решил за нее отомстить. Тогда Харченко оказывается между двух огней, между двумя жерновами, между молотом и наковальней, между Сциллой и Харибдой, которые, смыкаясь, вполне в состоянии прижать ему хвост… И если допустить такой вариант развития событий, Михаил ни в коем случае не должен знать, что его друг выяснил в отношении Борисевича. Потому что ситуация в этом случае запутается в невероятный, непредсказуемый сложный узел.

Да, надо побольше помалкивать о том, что удается узнать. Приняв такое решение, Александр набрал номер Буеракова. Не сразу, но дозвонился.

— Леонид Васильевич, здравствуйте. Привет вам с того света.

Тот сразу понял, с кем разговаривает.

— Вы где сейчас?

— Что, не терпится группу захвата выслать?.. Не надо так со мной, Леонид Васильевич. Даже если ваши ребятки успеют сюда подъехать, с пяток трупов я вам обещаю. У меня ведь подготовочка — не чета вашим молокососам. Сегодня они показали, на что способны, — еще бы в парадной форме явились на задержание…

Следователь молчал. Возможно, он уже мигнул кому-то из своих и закрутился механизм: определяют номер, с которого он звонит, выясняют адрес, рассаживаются по машинам оперативники… Быть может, сигнал в специальный отдел быстрого реагирования Регионального управления по организованной преступности уже пошел. А там у ребят подготовочка тоже будь здоров. Поэтому Харченко не стал дальше развивать тему морали. Перешел к делу:

— Значит, так, Леонид Васильевич. Наш разговор записывается?

— Нет.

— Это точно? Может быть, он записывается, а вы об этом не знаете?

Буераков чуть помедлил:

— В принципе возможно.

Харченко понял: излишняя откровенность следователю тоже была невыгодна.

— Тогда так, — продолжил он. — Несмотря на то, как вы поступили, я предлагаю вам дальнейшее сотрудничество. Вынужден предложить, потому что вы мне нужны. Будь у меня другая возможность, воспользовался бы ею. А так… Короче говоря, то, что я сделал до сих пор, — так, мелочь. У меня есть реальные выходы на дичь покрупнее. Отчет о проделанной работе я вам представлю полный, так что вы вполне сможете приписать себе все лавры. Но только имейте в виду: я верю вам в последний раз, если только заподозрю вас в нечестности, у меня не останется перед вами никаких моральных обязательств.

— Вот только угрожать мне не надо, — буркнул в трубку муровец.

Очевидно, он уже успел пожалеть, что пошел на сделку с Харченко. Но теперь путей для отхода не было, приходилось подчиняться обстоятельствам.

— Ну что вы, как вы могли такое подумать! — с издевкой воскликнул Александр. — Как можно! Я вовсе не угрожаю. Просто расставляю заранее акценты. Информирую вас, что вашему слову больше не верю. И тем не менее: вы принимаете мое предложение?

Буераков молчал. Либо размышлял, либо время тянул. Пришлось говорить вновь самому:

— Леонид Васильевич, я ведь вас прекрасно понимаю. Но и вы меня поймите! У меня сейчас есть только одна цель в жизни. Вы только не мешайте мне ее выполнить. Понимаете? Я не помощи прошу — просто не мешайте. Тогда вы моими руками сможете вытащить из огня парочку каштанов.

— Ну а если вы попадетесь?

— Во всяком случае, согласитесь, вас «светить» мне резона нет.

— Ладно, — решился Буераков. — Наше соглашение остается в силе. Нам надо бы встретиться…

Смешок вновь вырвался нескрываемо издевательский:

— А как насчет ключей от квартиры?

— Прекратите! — рявкнул следователь. — Я же сказал…

— И я сказал! Когда вы мне понадобитесь, я сам на вас выйду. И не надо трогать хозяйку этой квартиры — она ничего не знает.

— Ладно, — после секундной паузы примирительно проговорил Буераков. — Только вы хоть изредка звоните, информируйте, как у вас дела.

— Естественно. А вы отзывайте своих архаровцев. Passe bem, senhor!

Харченко опустил трубку. Откинулся в кресле. И заметил легкую тень, мелькнувшую на матовом стекле в двери. Подслушивала-таки! Вот баба, так ее растак!..

4

Марина встретила его довольным прищуром своих честных и невинных красивых глаз.

— Ну что, со всеми поговорил?

Александр ухмыльнулся:

— А ты не знаешь?

— Да откуда ж я могу знать?.. — рассмеялась она. — Ты же дверь закрыл, чтобы я не услышала, с кем ты общаешься… Так ты как теперь, раз уж всех обзвонил, останешься или сразу убежишь?

Еще мгновение назад Александр не смог бы ответить на такой вопрос даже себе. Уходить ему не хотелось. Но он по-прежнему не был уверен, что сюда сейчас не мчатся, распугивая сиренами встречные-поперечные автомобили, машины с оперативниками. Сдаваться Харченко очень не хотелось. Но не стрелять же в этих ребят — хотя бы потому, что тогда он и в самом деле поставит себя вне закона. Да и не за что их убивать, не виноваты рядовые оперы в том, что некий полковник Буераков повел нечестную игру.

Короче, Александр понимал, что необходимо смываться. И как можно скорее.

Но — а говорят еще, что женская логика заключается в отсутствии логики, — решение принял диаметрально противоположное:

— Остаюсь!

Подумал вдруг: да, алиби у меня на эту ночь нет. Но ведь и у Буеракова на него ничего конкретного нет, любое обвинение будет выглядеть бездоказательно голословным. И даже если его сейчас попытаются задержать, он сдастся без сопротивления, чтобы не спровоцировать огонь… Доказывай тогда, Леонид Васильевич, что некто Александр Михайлович Харченко к делу причастен…

— Вот и отлично! — Марина была довольна. — Тогда прошу к столу!

Столик был накрыт на скорую руку. На плите бурлила вода с желтой извивающейся вермишелью. Александр вспомнил не к месту, что по-итальянски слово «вермичель» означает ни много ни мало «черви»…

— Так что у тебя случилось?

Он постарался уйти от ответа:

— Да так, ничего особенного. Просто оказался в этих краях, вот и решил заглянуть.

— Слушай, только свистеть не надо. Хорошо? — Марина открыто смеялась, грозила пальчиком. — С женой опять поссорился, прямо говори.

— Да нет, — промямлил Александр. — Действительно по пути зашел.

Он не хотел ей ничего рассказывать — вдруг-таки станут ее допрашивать. Так зачем подставлять человека? Пусть лучше ничего не знает, чем потом ее во лжи уличать начнут.

— Лучше бы поссорились, — неожиданно надулась она.

Нет, логику женщины понять невозможно!

— Это почему же? — изумился Харченко.

— Если бы поссорились — и тебя опять ко мне потянуло, было бы понятно. Но раз ты просто по пути заглянул… Это обидно.

Гость смущенно хмыкнул. Одно успокаивало: Марина долго сердиться и обижаться не умела.

— Мы уже давно развелись, — решил он приоткрыть женщине допустимую толику правды.

— Ну и правильно сделали, — быстро согласилась она. — А то вас всегда было не понять — то сходитесь, то расходитесь, и при этом все время рога друг другу наставляете… Давай-ка наливай.

На столе стояли две початые бутылки, коньяка и вина. Он налил вина ей и себе.

— Чего это ты так слабо? — удивилась Марина. — Ты ж трезвенником никогда не был.

— Приходится, — усмехнулся Александр.

Не объяснять же ей, что в любую минуту, быть может, придется «делать ноги».

Она поняла его иначе:

— Что, здоровье подводит? Ну, так оно и понятно, не мальчик. Да и помотало тебя в свое время. — Добавила сочувственно: — Рана-то болит?

— Которая? — спросил Харченко и осекся.

— А сколько ж их у тебя? — Ниточки бровок изогнулись удивленно.

— Душевные считать?

Она весело залилась, взяла стакан.

— Ну давай, за встречу!

…После обеда отставник-оперативник начал собираться.

— А ты разве не останешься?

Марина была нескрываемо расстроена.

— Даю слово, честное благородное слово, — он поднял вверх правую ладонь. — В ближайшее время я у тебя появлюсь и мы устроим пир горой. А сегодня у меня, право же, дел — непочатый край.

— Ну и пошел вон!

Марина, похоже, обиделась не на шутку. Харченко подошел к ней, ласково приобнял:

— Не сердись. Когда-нибудь я тебе все расскажу, ты меня тогда обязательно поймешь и простишь.

Живейший интерес мгновенно растворил в ее глазах обиду.

— А тебе есть что рассказать?

— Конечно! Вот только пока говорить об этом нельзя, — и сделал внушительную паузу.

— Так ты по-прежнему служишь?

— Сыщик бывшим не бывает.

Марина все понимала. Во всяком случае, глаза и весь вид выражали готовность свято хранить тайну. Если бы только она знала, в чем тайна…

— У меня к тебе только одна маленькая просьбочка. Выполнишь?

— Конечно. — Чтобы приобщиться к тайне, она всегда была готова на все. — Что нужно сделать?

— Ничего. Просто если мне потребуется у тебя переночевать, я могу рассчитывать?..

Подобным предложением она была обрадована и разочарована одновременно.

— Конечно, о чем речь?

— А речь о том, — внушительно проговорил Харченко, — что, если вдруг в этом возникнет необходимость, я тебе заранее позвоню. И ты мне дашь знать, если у тебя будет кто-то посторонний.

Она слегка смутилась. Женщина она незамужняя, посторонний вполне мог оказаться. И все же смущается — хочет в глазах Александра выглядеть верной лишь ему одному. Но возражать не стала, кивнула только:

— Хорошо.

— Погоди соглашаться. Если у тебя будет кто-нибудь посторонний, ты мне скажешь условную фразу… Скажем, так. Ты спросишь, один ли я приеду к тебе или нет.

Бровки опять взлетели вверх.

— Но зачем это, Саша?

— Просто на всякий случай — согласна, надеюсь, что случай может быть всякий? Но только если ты так спросишь, я буду знать, что к тебе приезжать в это время никак нельзя.

Марина хлопала длинными ресницами и молчала. Она поняла, что у нее могут оказаться нежелательные визитеры. Это было романтично, это было приключением. Об этом потом можно будет рассказывать подругам.

И это было страшно.

— Так мы с тобой договорились?

— Договорились.

Жизнь Александра в ее глазах всегда была окружена ореолом тайны и романтики. В тот раз он приполз, истекая кровью, именно к ней. Она помнила это, воспоминание ей льстило… И все же даже тогда Александр ничего ей не рассказал. И скрытности той она тоже ему не забыла. Любопытство — одно из ее самых развитых качеств.

Уже на пороге гость вдруг вспомнил:

— Как у тебя с деньгами?

Хозяйка растерялась:

— А что?

— Да ничего. Просто у меня сейчас имеется кое-что. На вот, возьми на первое время.

Он протянул Марине стодолларовую купюру. Она вспыхнула, мгновенно стала пунцовой. В глазах вскипело негодование, в котором немножно, совсем чуть-чуть, проглядывало то, что кардинально против некоторого вливания в свой бюджет она ничего не имеет…

— Ты что, офигел?! Да когда же это я у кого-нибудь деньги брала?

— Погоди, не кипятись, — Александр понял, что свалял дурака, не с того начал, и теперь пытался выкрутиться половчее. — Ты меня не поняла…

— Да что ж тут непонятного? — Она говорила резко, но без излишней оскорбленности. — Что я тебе, проститутка какая панельная?!. Или жена?! Мужчины больше никому денег не платят…

— Погоди, я сказал! — чуть возвысил голос Харченко. — Я же говорю тебе: возможно, в ближайшее время мне придется нагрянуть к тебе. Так должно же у тебя что-то быть под рукой, чтобы не оказаться тебе в обузу.

Получив более или менее логичное объяснение подношения, Марина чуть снизила тон, взяла банкноту и уже спокойнее покачала головой:

— Свистишь ты все, Харченко! Ну да ладно, коль у тебя деньги несчитанные, давай.

Уже на лестнице Александр усмехнулся. В любой женщине есть хоть чуть-чуть от проститутки. И от денег она никогда не откажется.

5

Увидев гостя, Павлик мгновенно сделался белее алебастра. Харченко не дал ему опомниться, втолкнул в квартиру и вошел сам, захлопнув за собой дверь. Лишь набросив цепочку, произнес:

— Ну, здравствуй, сукин сын! — и тут же сам же себя поправил: — Впрочем, желать тебе сейчас здоровья с моей стороны несколько некорректно.

Парень затравленно, во все свои девичьи глаза глядел на вошедшего.

— Надеюсь, ты один?

Павлик непроизвольно оглянулся на прикрытую дверь спальни.

— Понятно, — покивал Александр. — Ну что ж, придется беседовать при свидетелях.

Короткое движение — и хозяин с вывернутой за спину рукой беспомощно притих в сильных руках Александра. Так они и подошли к двери спальни.

— Там у тебя женщина или мужчина? — на всякий случай поинтересовался Харченко.

— Девушка, — плаксиво промямлил Павлик. — Зачем вы пришли? Я же вам все…

— Заткнись!

Чуть толкнул дверь. Открылась узенькая щель. Чтобы можно было поговорить, но увидеть его невозможно.

— Ау, кто в тереме живет? — окликнул насмешливо.

— Я мышка-норушка. А ты кто? — мгновенно среагировал веселый девичий голосок.

— Так вот, мышка-норушка, — перебил мститель. — У меня с твоим другом разговор имеется. Мы пообщаемся, а ты посиди в своей норке и не высовывай носик, чтобы его не прищемили. Договорились?

— А чего ж ты так строго?.. — капризно поинтересовалась «норушка».

— А потому что. Еще вопросы?

…Они потащились в большую комнату. Павлик по-прежнему молчал. Только косил все время налитый ужасом глаз за спину, где к самому затылку была подогнута правая рука.

В комнате страшный гость толкнул хозяина к дивану, а сам опустился в кресло у двери. Отсюда он контролировал не только само помещение, но и — через приоткрытую дверь — коридор, где могла появиться подружка Павлика. Харченко против нее ничего не имел. Но и рисоваться перед ней у него тоже охоты не было. Пусть уж лучше в комнате посидит.

— Ну что ж, продолжим обмен информацией? — Вряд ли с Павликом часто говорили таким ласковым тоном, как сейчас.

— Я уже говорил, что вам все сказал, — облизнул пересохшие губы парень.

«Господи, Аннушка, ну как ты могла такого мозгляка выбрать?»

— В прошлый раз я тебе поверил, — Харченко говорил тихо, проникновенно, отчего Павлик все сильнее наливался желтизной. — А теперь я доподлинно знаю, что ты меня обманул. А за обман нужно платить, мой юный друг. Или же обманывать так, чтобы не попадаться. Надеюсь, ты с этим согласен?.. Итак, что вы, молодой человек, можете добавить к тому, что сообщили мне в ходе предыдущей встречи?

Павлик молчал. Поглядывал на дверь, очевидно соображая, как бы вырваться отсюда.

— Не надо дергаться. Ты отсюда не ускользнешь. И кричать не надо. Это бесперспективно. Если вздумаешь позвать свою подругу, считай, что ты своей рукой ей подпишешь приговор.

Парня больше волновало другое.

— А вы меня не убьете?

— Павлик, по мере возможности я стараюсь быть честным человеком. А меня все постоянно пытаются обманывать… Я тебе гарантии давал в прошлый раз. Было дело? А ты меня тоже обманул. Теперь я, как честный человек, тебе ничего обещать не могу… И обижаться тебе на меня не следует. Итак, вопрос первый: с каким предложением к тебе приезжал твой тезка Павлуша Протасов?

— Я с этим человеком незнаком, — вздрогнул, услышав имя, хозяин.

— Очередной обман, — прокомментировал Александр. — Ты Протасова знаешь. Вернее, знал. Потому что он уже в морге. Обугленный весь и нашпигованный свинцом. На него даже мне смотреть было страшно. И теперь опознать Павлушу можно, наверное, только по рентгеновским снимкам зубов… Если хочешь, к слову, могу организовать тебе экскурсию… Желаешь?.. Не слышу ответа…

Лицо парня подернулось мелкими бисеринками пота. Он со страхом следил за каждым движением незваного гостя.

— Я же тебе еще в прошлый раз дал понять, что шутить с тобой не собираюсь, — продолжал тот. — Повторяю вопрос еще раз: когда и зачем к тебе приезжал Протасов?

— Я вам все, все расскажу, — переполняясь слезами, заторопился Павлик. — Только не убивайте, пожалуйста! Хорошо? Я жить хочу… Я еще молодой…

— Да? — издеваясь, вскинул брови Александр. — А Анне Валентиновне жить уже не хотелось, ты так думаешь?.. Впрочем, мы отвлеклись. Так с каким предложением приезжал к тебе Протасов?

Хозяин скорчился на диване. Он одинаково боялся как говорить, так и еще что-то скрывать. Немного поколебавшись, решился:

— Он сказал, что Анна поссорилась с мафией, что ей вынесен приговор… Что я мог сделать?

— Речь идет не о том, что ты мог сделать. Речь идет о том, что ты сделал. Или не сделал. Именно это в Уголовном кодексе именуется «деянием»… Итак, кто вынес приговор? И зачем об этом сообщили тебе?

— Зачем сообщили, я не знаю. — Начав говорить, Павлик теперь говорил много. Пусть сбивчиво, но старался, чтобы выглядело это откровенно. — И кто вынес приговор, я тоже ничего не знаю.

— Обман второй, — Александр был безжалостен. — Тебя об этом проинформировали. Приговор вынесли Соломон и Сева. Разве не так?

— Я не знаю… Не знаю…

Как любой слабохарактерный человек, поняв, что собеседник знает куда больше, чем ему хотелось бы, Павлик пошел по пути наименьшего сопротивления — напропалую отрицать все подряд, надеясь, что случится некое чудо, которое вдруг само все разрешит.

Харченко себя к такому чуду не причислял. Он жестко спросил:

— Последний вопрос. Где и как мне найти Соломона?

— Клянусь вам, не знаю… Чем угодно клянусь…

Павлик плакал. Из глаз струились крупные слезы. Он неопрятно размазывал их ладонью по щекам. Но капли не останавливались, обильно стекали на подбородок. Что-то мокрое блеснуло под носом.

Александр почувствовал гадливость. Эту сволочь нужно убить. Но ведь рука не поднимется. Это же не мужчина…

Это льва мы убиваем или, скажем, змею. А слизняка не трогаем. Правильно ли это? Кто его знает. Но ведь мы поступаем именно так.

Павлик, несомненно, слизняк. Таких не принято убивать. Но этот слизняк не только не попытался спасти Аннушку, но и разрешил лишить ее жизни. Значит, он попросту не имеет права на жизнь. Просто необходимо сделать так, чтобы он умер в жутких муках, смертью, которой и следует умирать такой вот биомассе, которой Господь позволил появиться на свет в человеческом обличье.

— Ты в Бога веришь?

Голос Александра опять звучал ласково и подчеркнуто добро.

Павлик сразу понял, что к чему.

— Я скажу, я все скажу! — скулил он, преданно глядя на гостя. — Только помилуйте!

— Ну так говори! Мне нужен Соломон! Мне нужен Сева! Анастас!.. Кого из них ты знаешь?

Произнося эти слова, краем глаза Александр уловил какое-то движение в коридоре. Он вскочил, притаился у двери. Застекленная створка скрипнула, в проеме появилась плутоватая девичья мордашка.

— А о чем вы тут секретничаете? Мне скучно…

В следующее мгновение она осеклась, увидев залитого слезами Павлика. А еще через миг Харченко обхватил ее сзади, плотно зажав рот холодной хирургической перчаткой, плотно натянутой на ладонь.

— Мышка-норушка, я же тебе сказал, чтобы сидела в норке и не высовывалась, — с досадой сказал он. — Тут мужской разговор. А ты вмешиваешься.

Девушка рванулась, попыталась его укусить. Мститель отстранился и слегка, опытно, пристукнул ее по шее. Тело обмякло. Он аккуратно опустил «норушку» в кресло.

Малышка была облачена в большой, явно не по росту шелковый халат.

— Что ж ты бэшек своих в вещи покойницы обряжаешь? — с нескрываемым презрением обронил Харченко.

Павлик потерял всякую способность к сопротивлению, потому что даже не попытался воспользоваться возней Александра с его подругой.

— Короче, мне надоело с тобой нянчиться, — поморщился майор, пытаясь сообразить, как быть дальше.

Ну не убивать же, в самом деле, эту девчонку! И не убивать же его при ней! И вообще, пока что она его лица не видела. Но если очухается, может и увидеть… Принесла тебя нелегкая именно сегодня!

— Давай все деньги, которые у тебя в квартире имеются!

Павлик сорвался с места. Упоминание о деньгах он воспринял как возможность откупиться.

— Сейчас, сейчас, — он метался он по квартире, вытаскивая откуда-то пачки купюр, бросая их на стол. Одна стопка разлетелась по полу. Павлик пытался собирать купюры, они опять рассыпались, он их снова пробовал положить на стол… Потом лез опять куда-то, доставал, доставал…

— Хватит, — брезгливо скривился Харченко. — Собери все в пакет какой-нибудь.

Павлик метнулся было в коридор, но Александр перехватил его:

— Стоять! Я сам!

Достал из заднего кармана джинсов сложенный потрепанный пакет, бросил хозяину:

— Собери сюда.

Павлик сгреб пачки банкнот в пакет, подобострастно подал мстителю. Замер рядом в ожидании новых распоряжений. Тот взял пакет, примостил на колени.

— Ну а теперь слушай меня, сукин ты сын, — негромко, медленно, раздельно заговорил он. — Ты сейчас узнаешь кое-что. И тотчас после этого отправишься на свидание к Анне Валентиновне. А уж там сам перед ней будешь держать отчет.

Парень отшатнулся. Тонко, как-то по-поросячьи завизжал. Экс-оперативник этого ожидал. Коротко, не поднимаясь, ткнул его ногой в низ живота. Взвизг оборвался. Павлик опустился на ковер, широко открытым ртом ловил воздух. Из глаз выдавилась очередная порция слез.

— Всю жизнь ты прожил скотом, — продолжил майор запаса. — Так хоть умри по-человечески!

Преодолевая боль, Павлик пытался отползти от него подальше.

Между тем девушка начала шевелиться, постанывать. Харченко достал из кармана маску, купленную на ВДНХ, натянул ее на голову. Он не любил эти маски. Жарко в них, потно. Но теперь она была необходима, чтобы спасти эту любопытную дурочку.

— Очухалась?

Девушка судорожно запахнула на груди халат.

— Не надейся, меня не соблазняют твои прыщики, — цинично хмыкнул мужчина.

Она тревожно переводила взгляд с забившегося в угол мертвенно-бледного, перепуганного Павлика на неведомого ей человека в маске.

— В общем, девонька, ты сейчас в полной моей власти, — раздумчиво проговорил не знающий, как поступить, Александр. — Но я с женщинами и детьми не воюю. А ты подпадаешь под оба эти определения. Поэтому сейчас ты спокойно отсюда уйдешь… Ты где живешь?

— Здесь недалеко…

— С мамой-папой?

— Да.

— Так вот, девонька, иди спокойненько домой, попроси маму с папой, чтобы они надрали тебе задницу за то, что ты с малолетства беспутствуешь. А потом позвони какой-нибудь подруге или еще какому-нибудь своему удовлетворителю, да поговори с ними так, чтобы они смогли четко зафиксировать время, когда ты соизволила заявиться домой… Поняла? Это будет твоим алиби.

— А зачем мне алиби?

Наверное, девушка была слишком напугана, чтобы понять, что здесь происходит.

— Ты еще не поняла? — внес ясность отставной майор. — Я же сейчас твоего дружка убивать стану. Обещаю, что он проживет ровно пятнадцать минут после того, как ты удалишься. И ни минутой больше. Вопросы?

Она глядела на Александра с ужасом едва ли не большим, чем Павлик.

— Не уходи, — вдруг пропищал из угла хозяин. — Не оставляй меня. Я не хочу умирать…

— Ты, девонька, можешь, конечно, остаться, — жестко пояснил Харченко. — Но тогда ты станешь свидетелем убийства. Кстати, если пожелаешь, мы с тобой тут же сможем и любовью заняться… Рядом с тепленьким еще трупом — в этом есть свой шарм.

Девушка подскочила. Бросилась в коридор, на ходу сдирая с себя халат. В свете люстры блеснуло ее коричнево-загорелое тело с контрастно-белым треугольником на тощей попке.

Через какое-то мгновение она появилась вновь, в легоньком сарафанчике, судорожно сжимая в кулачке кружевные трусики.

— В милицию звонить не советую, — добавил Харченко, небрежно поигрывая пистолетом. — Это Павлику уже не поможет, а тебя по допросам затаскают. Все, марш отсюда!

Девушка, похоже, чуть пришла в себя от шока. Спросила робко:

— А это обязательно нужно?.. Ну, Павлика… Может, отпустите?

Александр взглянул на нее удивленно.

— Ай да пигалица! — оглянулся на Павлика, который глядел на происходящее с жалкой надеждой. Спросил у него: — Ну а ты просил тогда тезку своего за Анну Валентиновну? А? Или с радостью согласился? Или штаны намочил от страха?

Опять взглянул на девушку:

— Ты Анну Валентиновну знала?

— Да, конечно. Она ко мне хорошо относилась.

— Она знала, что у вас с Павликом… Это, как бы сказать… Отношения?

Девушка смутилась:

— Наверное, догадывалась.

— Но тебя не выгоняла? Не мстила?

— Нет, она хорошая, умная была. Все понимала…

— Понимала… Ее Павлик убил.

Ему опять почудился сквознячок на щеке. Аннушка, как же ты все это терпела-то, милая?..

— Я не убивал, — взвизгнул из угла парень.

— Ну, разрешил убить, — лениво поправился Харченко. — Еще неизвестно, что хуже… Так что, пичужка, в следующий раз подбирай себе друзей таких, чтобы тебя не предали… Все, уходи! Время пошло!

Она ничего не сказала. Поняла, что ничего добиться не сможет.

Через секунду хлопнула входная дверь. Палач и жертва остались вдвоем.

6

— В общем, молись, Павлик! — проникновенно посоветовал Александр.

Парень опустился на колени. Но обращался не к Богу — к своему палачу:

— Ну отпустите вы меня! Пожалуйста! Зачем вам это делать? Что вам от моей смерти?

— Понимаешь, Павлик, — заговорил тот тихо, — должна быть в жизни какая-то высшая справедливость… Дело в том, что моя фамилия Харченко. Слыхал? Должен был слышать. Я — бывший муж Анны Валентиновны. Теперь ты все понял?

Павлик, услышав эти слова, в первый миг сник. Но потом неожиданно загорелся надеждой. Заговорил взволнованно, торопливо:

— Но позвольте… Ведь она вас не раз бросала… Она вам постоянно изменяла… Вот видите, вас, такого сильного и честного, променяла на такого слабака, как я… Так чего ж вы за нее мстите? Ведь это неразумно. Это нелогично…

— Наверное, — действительно, какая уж тут логика в чувствах и вопросах чести. — Тебе этого никогда не понять. А я дал слово, не кому-то другому, а сам себе дал слово, что покараю всех, кто причастен к ее смерти. Со дня нашей с тобой предыдущей встречи мной убито уже семь человек. Так чем же ты лучше их? Они ведь просто убили постороннего человека, в то время как ты продал и предал близкую тебе женщину, которая тебя любила и которая тебя обеспечивала всем и даже шашни прощала… Ты даже больше их достоин смерти.

— Но ведь это нечестно! — вспомнил вдруг Павлик. — Вы ведь у меня деньги взяли!..

Александр даже хохотнул от возмущения:

— Ну и хам же ты, парень!.. Во-первых, деньги не твои, а Аннушки. А во-вторых, я их у тебя взял не для того, чтобы на шалав каких-нибудь просадить, а чтобы за нее же продолжать мстить… Месть — она нынче дорого стоит… Так что не стоит меня в нечестности уличать. От тебя это как-то не звучит.

Пора было кончать. Это почувствовал и Павлик.

— Ну а если я вам сообщу нечто такое, что… что…

Он запнулся. Бывший оперативник насторожился.

— Что я сочту возможным тебя простить? Вряд ли. Но попробуй. Во всяком случае, это дает тебе шанс.

Павлик провел подернутым белым налетом языком по потрескавшимся от волнения губам. Заговорил торопливо и сбивчиво, сглатывая слова:

— Соломон — это Арон Семенович Соломонов. Он какой-то большой начальник в городе, не знаю точно кто. Его всегда можно найти в ресторане «Вепсария», это где-то в Центре. Соломон там обедает почти каждый день. Конечно, когда в Москве, а не в отъезде.

— Это я мог бы без труда узнать и без твоей помощи. Это все?

— Подождите. Сева — это начальник охраны…

— …коммерческого банка «Плутон» Виктор Борисевич. Дальше.

— Еще вы спрашивали про Анастаса… Я не знаю, как его настоящая фамилия или имя. Он со своими кучкуется где-то в Сокольниках.

— Как его найти?

— Не знаю, — с отчаянием проговорил Павлик. — Я его никогда не искал… И вообще я его никогда не видел…

— Мало, Павлик. Всего этого очень мало, чтобы выкупить твою никчемную жизнь.

Словно в ответ на эти слова в комнате чуть заметно мигнул свет. И Александру опять будто январским морозцем в лицо дохнуло.

— Заметил, Павлик, как сейчас только что напряжение скакнуло? Это дух Аннушки с того света пытается за твою дрянную жизнь вступиться. Как это трогательно… Но только бесполезно. Через несколько секунд ты будешь иметь возможность у нее лично прощения попросить.

Парень испуганно оглянулся. Потусторонних сил в это мгновение он испугался больше, чем глядящий ему в лицо черный кружок дула пистолета. А в следующий миг его нервы окончательно сдали. Павлик метнулся к сияющей лаком стенке, распахнул дверцу. Попытался вытащить из плотного ряда какую-то книгу.

Смягченный глушителем выстрел хлопнул совсем негромко. Пуля отшвырнула Павлика на полированную дверцу. Слабые петли не выдержали удара, и, брызнув стеклом, легкая, стеклянно-фанерно-металлическая ажурная конструкция со скрипом и звоном рухнула на пол. На эти обломки, размазывая по сияющему лаку кровавую полосу, сползло живое пока еще тело с простреленным мозгом.

Александр только теперь почувствовал, как жарко голове в маске, которую он забыл снять. Стащил вязаный «намордник», сунул в пакет с деньгами, собранными Павликом. Покойным уже Павликом.

Он поднялся, подошел к столу. Взял будильник, сильно ударил им о подлокотник дивана. Удостоверился, что стрелки замерли надежно. Уронил часы на пол. Теперь у девчонки имеется алиби.

Интересно, за чем это он так метнулся? Неужто у него между книг была пушка запрятана? И неужели он решился ею воспользоваться?

Стараясь не прикасаться к запачканным кровью предметам, Харченко приблизился к скрюченному на полу, еще подергивающемуся телу. Раздробленная пулей голова неловко откинулась на батарею отопления. На паркет часто капала густая кровь.

Как же легко и просто лишить человека жизни! Мысль не нова. Но актуальности не теряет…

Книга, которую Павлик пытался достать, торчала вкось. Майор протянул руку, достал ее. Раскрыл. И замер, пораженный.

Под скромным лидериновым переплетом страниц не было. В искусно изготовленной шкатулке под стеклом покоился украшенный рубинами, изумрудами, жемчугом, еще какими-то камнями великолепной работы золотой православный крест. Красоты изумительной. От этого шедевра было невозможно отвести взгляд. Потом уже Александр разглядел в шкатулке теряющиеся в сиянии разбрасываемых самоцветами лучей и золотые монеты, и крохотный пакетик с бриллиантами, и массивную золотую цепь, и бриллиантовый же гарнитур… Все это он разглядел позже. А в первые мгновения видел только крест.

Харченко не считал себя знатоком ювелирного искусства. Но здесь и непосвященному было понятно, что этот предмет попросту не имеет цены.

Да, Павлик, оказывается, ты пытался не отстреливаться, а откупиться. Крест, конечно, стоил твоей никчемной жизни… Но нельзя же делать это так резко!

Тело уже не дергалось. Открытый глаз глядел мертво и стеклянно. Лужица на паркете становилась все больше, растекаясь по сияющему паркетному лаку. Оставалось надеяться, что кровь не просочится сквозь щели в перекрытии в квартиру нижнего этажа.

Пора было уходить.

Очень хотелось поджечь эту квартиру. Чтобы никто и никогда не смог пользоваться вещами Аннушки. И чтобы память об этом слизняке сгинула в пламени пожара.

Но он остановил себя. Следов его все равно тут не должно быть. А от пожара и особенно от действий пожарных пострадают жители других квартир, которые вовсе неповинны в том, что им судьба послала таких соседей.

…Харченко посмотрел в дверной глазок, убедился, что на лестничной площадке никого нет. Быстро вышел из квартиры и аккуратно прихлопнул за собой дверь.

Лишь тогда подумал о том, что не мешало бы, перед тем как уходить, тщательно осмотреть квартиру. Вдруг что-нибудь любопытное обнаружилось бы. Но не возвращаться же! Тем более что и ключи он с собой не взял, они так и остались висеть на крючочке у входной двери.

В лифте палач снял перчатки, тоже бросил в пакет. Пальцы слегка дрожали. Как ни говори, как ни оправдывай себя, какие аргументы ни приводи, убийство остается убийством. Решать, достоин ли тот или иной человек жизни, другой человек в одиночку не должен. Но кто ж виновен в том, что мы живем не в том мире, каким он должен был бы стать по замыслу Господню, а в мире, который вышел из-под контроля Вседержителя. Да еще в такой период перемен, когда попросту невозможно отличить добро от зла.

Мститель вышел на улицу. В разгоряченное лицо дохнула вечерняя прохлада.

Куда теперь? К Борисевичу? К Соломону? К Наташке? Домой, спать?.. Или махнуть-таки к Маринке? Хоть отдохнуть у нее нормально… Ага, усмехнулся мысленно, у нее отдохнешь, у Маринки. Так укатает…

Он вышел на тротуар, аккуратно промакнул платочком лоб и, небрежно помахивая пакетом с деньгами и пистолетом, неторопливо побрел прочь от дома, где совсем еще недавно жила его Аннушка, а до сего дня обитал Павлик… Здесь он больше не появится.

— Что, уже?

Голос прозвучал совершенно неожиданно. Харченко резко обернулся, изготовившись для удара.

Рядом стояла и глядела исподлобья давешняя подруга Павлика.

— Я тебе что сказал сделать? — От его резкого голоса испуганно шарахнулся оказавшийся неподалеку бродячий пес.

— Я все сделала, что вы сказали. А потом назад вернулась.

— Зачем?

— На вас хотела посмотреть.

— Дура! — От гнева даже дыхание перехватило. — Дура ты набитая, так твою расперетак!

— Не ругайтесь. Просто я вас узнала. И хотела убедиться, что это вы.

— Убедилась?

— Да.

— Тогда пошла на хер! Дура… твою мать, — печатных слов не хватало.

Майор растерялся, не знал, что предпринять. Что теперь делать с этой… Еще шантажировать вздумает. А может, уже милицию вызвала? Свалилась на голову…

— Не ругайтесь, — повторила девушка. — Просто я хотела понять, кто вы. Либо большой подлец, либо… Либо все против вас слишком складывается.

Это настораживало еще больше.

— Ты что-то про меня знаешь?

Девушка кивнула.

— Вот как? И не боишься мне об этом говорить?

— Не боюсь.

— Почему? Вдруг я все-таки подлец?

— Вы бы меня тогда из квартиры не выпустили.

Тоже верно. И все-таки, что она знает? Черт, как же легко можно попастся именно на каком-то пустяке! И оказываешься в зависимости от такой вот пигалицы. Азы нелегала: чаще всего «светишься» именно на мелочах, которые никак не возможно предусмотреть.

— Ну что ж, ладненько, — постарался приглушить гнев Харченко. — Пойдешь сейчас со мной?

Она испуганно вздрогнула. Вытаращилась недоверчиво:

— А куда?

— Ко мне домой.

Это был неоправданный риск. Если с квартиры не сняли наблюдение, он сам придет в руки «уголовки». Причем под ручку со свидетельницей, которая его тут же заложит со всеми потрохами. И которая знает о нем нечто такое, о чем, возможно, он и сам не подозревает.

Но сейчас просто необходимо у нее все вызнать. И кроме как к себе домой, идти ему было некуда. Во всяком случае, это был прекрасный шанс убедиться в степени искренности Буеракова.

Она молчала.

— Эх ты, птичка-невеличка, — вдруг добродушно хохотнул Александр. — С вооруженным убийцей спорить не побоялась. На улице к нему подошла. Призналась, что опознала его. А потом вдруг заробела.

— Так я же на улице подошла, — несмело сказала она. — Тут люди…

Опять невпопад вспомнился Моисеев. Уж на что оживленный мост был, а никто так и не заметил, как он рухнул в прозрачно-голубую воду.

— Ну и что? — хмыкнул. — Девонька, голубушка, ты даже не можешь себе представить, как легко живой человек превращается в мертвое тело… Даже на глазах у всех… В общем, я предлагаю тебе следующее. Сейчас мы идем ко мне, спокойно поужинаем и поговорим. Потом я тебя в целости и сохранности доставлю к родителям. Обещаю, что рядом со мной ты будешь в большей безопасности, чем была рядом… В общем, чем была до недавнего времени. Идет?

Девчонка тряхнула короткой стрижкой:

— Идет!

— Ну и дура же ты, — по-прежнему добродушно, несколько успокоившись, усмехнулся Харченко. — Дура, ты и есть дура. Да кто ж подобным обещаниям верит? Особенно если его дает человек, который только что убил другого?.. И все же пошли, пигалица.

7

Поблизости от дома и возле подъезда признаков засады видно не было. Но ступивший на скользкий путь отставник не обольщался. Понимал, что при современной технике незаметно для окружающих организовать слежку и задержание не столь уж сложно.

И все же нюх, это шестое, десятое чувство оперативника, не предсказывал ему беду. Верить в интуицию его научил опыт. Хотя умом он и понимал, что полагаться на интуицию особенно не следует.

Помятуя, что дома его ждет пустой холодильник, зашел по пути в ночной отдел магазина, которым до недавнего времени руководила его бывшая жена. Как бы плотно ни поел он днем у Марины, есть мужчине хочется как минимум три раза в день. Мудро подметил в свое время у Дюма-отца слуга д'Артаньяна Планше: сколько бы ни съел за один раз, поел все же только один раз. Поэтому Александр набил продуктами два полиэтиленовых пакета, взял чего-то выпить… И теперь не стал вызывать лифт, поднимался по полутемной, освещенной на одном этаже из трех лестнице, держа «сумкости» поудобнее, чтобы можно было при необходимости запустить кому-нибудь в голову, а самому, воспользовавшись суматохой, попытаться скрыться.

Девчонка покорно шла рядом. Молчала. Кто ее знает, какие мысли крутились в ее молоденькой, явно не слишком развитой головенке. Может, она воображала себя Шарлоттой Корде, решившей избавить мир от человека, пролившего, по ее мнению, слишком много крови. А может, тоже не исключено, хотела наставить его на путь истинный. Или и в самом деле надеялась какой-то секрет для себя разгадать…

Александр на мгновение замер перед дверью своей квартиры. Тишина. В глазке — ни одного отблеска света. Ничего подозрительного.

Нередко бывает, что оперативники в засаде от нечего делать исподтишка курят. Харченко к табаку всегда был равнодушен. Но видел, как маялись без курева его коллеги, — когда долгое время приходилось выжидать неведомо чего. Ну, затянутся разок-другой. Если хозяин к зелью привычен, он дымок может и не учуять. Ну а тот, кто не курит, почувствует обязательно.

Из-за двери табаком не пахло. Вообще ничем подозрительным здесь не пахло, сколько ни втягивал ноздрями воздух.

Решившись, он молча передал пакеты с продуктами девчонке. Достал из кобуры под курткой пистолет. Держал его в левой руке, вместе с пакетом с деньгами.

Перехватил удивленный взгляд своей спутницы. В самом деле, со стороны смотрится более чем странно — так вот в собственную квартиру входить…

Быстро и мягко повернул ключ в замочной скважине. Шагнул в темноту прихожей и тут же отпрянул в сторону, оказавшись в закутке за бетонным выступом. Протянув руку, щелкнул выключателем.

В прихожей никого не было. И никто, похоже, тут не бывал.

Александр перевел дух. Понятно, что за квартирой могли наблюдать через окно, например, с крыши дома напротив. Но ломиться в дверь вряд ли станут — слишком много поднимется шума. А это сейчас никому не выгодно. Кроме того, Буераков знал, что его «агент» вооружен… Вот утром, при выходе из подъезда, могут и подстеречь.

Но это будет потом. А сейчас Александра куда больше интересовало, что же такое про него знает эта пигалица.

— Прошу, — сделал он широкий жест.

Девчонка нерешительно переступила порог. И замерла, не зная, что предпринять дальше.

— Проходи-проходи, не бойся, — хозяин квартиры улыбался ласково и приветливо. Будто добрый дядюшка… — Я кусаюсь только по пятницам.

Он захлопнул дверь. Опустил «собачку» на накладном замке. Не Бог весть какая защита, а без шума теперь не войдешь…

— Давай-ка тащи сумки на кухню… Как тебя, кстати, зовут-то, пигалица?

— Ее зовут Анастасия.

Голос из комнаты прозвучал совсем негромко. Но для Александра и его спутницы небо, наверное, раскололось бы с меньшим грохотом.

Харченко инстинктивно, не успев даже сообразить, насколько поздно дергаться, оттолкнул девушку в закуток, где только что стоял сам, а сам оказался за стеной, ведущей на кухню.

— Александр Михайлович, только стрелять не надо, — голос из комнаты не скрывал насмешки. — Вы у меня достаточно долго могли быть на мушке, чтобы сейчас пытаться оказывать сопротивление…

Голос был слишком хорошо знаком, чтобы его не узнать. Поэтому Александр опустил руку с пистолетом, но из укрытия не вышел.

— Вы один?

— Конечно. Мы же договорились продлить срок действия альянса.

В комнате вспыхнул свет. Леонид Васильевич Буераков вернулся к креслу.

— А я, признаться, вас уже заждался, думал, что вы сегодня домой не придете.

— Я и не собирался приходить. Обстоятельства так сложились, — хмуро буркнул майор запаса, пряча пистолет на место, в кобуру.

— Симпатичные, надо признать, обстоятельства, — усмехнулся муровец. — Вы с Анастасией давно знакомы?

Александр вошел в комнату. Анастасия растерянно переминалась с ноги на ногу в коридоре. Буераков остался сидеть в кресле. Руки они друг другу не подали.

— Это допрос? — поинтересовался Харченко.

— Нет, простое любопытство.

— Тогда извините. О женщинах я не люблю разговаривать без крайней на то необходимости.

Пакет с деньгами и шкатулкой по-прежнему был у него в руках. Пистолет с длинным цилиндром глушителя выпирал сквозь мягкий пластик. Александр, переживший за день столько приключений, извлек его, подчеркнуто небрежно положил на стол, а сам пакет так же небрежно швырнул в угол за диван. Шкатулка громко стукнулась о плинтус.

— Похвальное качество, — чуть заметно скривил губы Буераков. — Анастасия, вы к Александру Михайловичу надолго? Или просто по пути заглянули?

За девушку быстро ответил Харченко, чтобы она не ляпнула чего лишнего.

— Все будет зависеть от того, надолго ли ко мне вы. Если до утра, вам придется подождать, пока я ее отведу домой. Если не очень, мы с вами поговорим, а гостья нам тем временем что-нибудь на стол сообразит. Заодно и поужинаем. Вы что выбираете?

— Второй вариант.

— Вот и отлично!

Александр поднялся, вернулся в прихожую. Анастасия по-прежнему стояла молча, не зная, что предпринять. Харченко ее растерянность понял позднее, а сейчас приписал застенчивости и нерешительности.

— Ты не обидишься, птичка-невеличка, если мы сначала с приятелем побеседуем, а потом уже с тобой? А ты нам пока чего-нибудь сообрази насчет поесть. Хорошо?

Он слегка приобнял ее и направил на кухню, ласково шлепнув по-девически крохотной попке. А сам вернулся в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Было совершенно очевидно, что теперь девчонка вполне могла сбежать. Она и так шла сюда, собрав всю свою волю в кулак, чтобы выполнить некую миссию, которую сама себе назначила. А тут ее заставляют на кухне возиться, мужчинам закуску готовить… Есть от чего обидеться, волю растерять.

А тут еще ее, оказывается, сотрудник угрозыска знает. Откуда, любопытно? Картина постепенно, вместо того чтобы упрощаться, становилась запутаннее. Все же мозаику изнутри познать невозможно — чтобы картину охватить в целом, нужно удалиться от нее хоть на некоторое расстояние, взглянуть со стороны…

Короче говоря, Анастасия вполне могла сбежать, воспользовавшись тем, что дверь в комнату закрыта. Но ведь, кроме страха, кроме инстинкта самосохранения, есть еще и великая сила — любопытство! Это такой якорь, который вполне может пересилить обиду.

Какое из этих чувств переборет? Прикрывая дверь, Александр с уверенностью не мог ответить на этот вопрос. Просто надеялся, что слишком уж настойчиво она набивалась на разговор, чтобы вот так вдруг просто сбежать. Надеялся. Но уверен не был.

— Ну так что, senhor Леонид, продолжим наше общение?

Буераков глядел остро, колюче, напряженно. У него были вопросы. Он жаждал получить на них ответы. Но и понимал вместе с тем, что собеседник отнюдь не склонен быть с ним достаточно откровенным.

— Продолжим, — кивнул муровец и сразу спросил главное: — Так кто же заказчик? Вы уже выяснили это? Кого вы теперь хотите достать?

Харченко ухмыльнулся. Потянулся сладко в кресле и предложил:

— А может, лучше выпьем для начала? За мое здоровье, например… Или не так: за то, чтобы мое здоровье мне еще какое-то время послужило… — и, не дожидаясь ответа, поднялся с кресла.

Пистолет остался лежать на столике, возле Буеракова.

8

На кухне Анастасия послушно нарезала колбасу.

— Ты не обиделась? — спросил хозяин, доставая из пакета коньяк.

Старался говорить ласково и по-доброму, чтобы она не вздумала-таки сбежать.

Девушка замерла, опустила руку с ножом. Подняла на него глаза. Симпатичные, надо сказать, глаза, отметил про себя мужчина. Юные, наивные… Вокруг — ни одной морщиночки. Одно слово — пигалица.

— Я никогда не думала, что смогу вот так…

Он понял девушку. Человек только что застрелил ее любовника. А она готовит ему ужин.

— Все это не так страшно, девочка…

— Что не страшно? Убивать? — тихо спросила она. — Убить — и после этого спокойно пить коньяк, когда он… там… еще не остыл?

Харченко чуть замялся. Что тут скажешь? Рассеянно постукивал бутылкой о ладонь.

— В общем-то ты права, конечно, Стася. Убивать страшно. Умирать страшно. Оставаться среди живых страшно… — Он говорил раздумчиво… Даже не говорил, а именно размышлял вслух. — Это не так все просто. Это все слишком сложно… И все-таки ты потерпи, пожалуйста, еще немного. Мне обязательно с приятелем поговорить надо.

— А он вас не арестует?

Направившийся было в комнату, вконец запутавшийся в обстоятельствах, Александр опять затормозил. Что же она все-таки знает?

— Надеюсь, что нет, — взглянул ей прямо в глаза. — Если, конечно, ты не поможешь.

Она опять посмотрела на него. Быстро так взглянула, остро, будто шильцем кольнула. И опять потупилась, ковыряясь рассеянно ножом в кучке неровно нарезанной «ветчинной». Сказала тихо:

— Пока я сама с вами обо всем не поговорю, ничего никому не скажу.

— Вот и хорошо. На том и порешим. И до тех пор никуда не уйдешь?

— Не уйду.

— А дома?..

Она передернула остренькими плечами:

— Я своим домашним давно уже до фени. Хоть вообще не появлюсь…

— Александр Михайлович! — окликнул из комнаты голос Буеракова. — Я же обещал, что вас не задержу. — И добавил насмешливо: — Потерпите уж…

Разговор с муровцем был в данный момент важнее. Потому Харченко, извиняясь, что уходит, потрепал девушку по щеке. Ее передернуло от его прикосновения. А ему опять показалось, что вроде как холодком потянуло.

На первых порах Александру чудилось, что Аннушка таким образом его поощряет из своих параллельных миров, поддерживает в его борьбе, что ли. Теперь же возникло ощущение, что ей его поведение перестало нравиться, что она пытается его остановить. Или предостеречь от каких-то поступков. От каких? Неведомо…

Впрочем, одернул себя Харченко, чего это я сам себя накручиваю. Не хватает еще на старости лет в мистику удариться… Это же все просто чудится… Нервишки шалят, совесть играет.

И вернулся в комнату.

Буераков разглядывал пистолет. Держал его профессионально, платочком. Обойма, выщелкнутая, лежала рядом на полировке столика. В прорези ее змеилась не до конца сжатая пружина, патронов явно не хватало.

Леонид Васильевич поднял на вошедшего внимательный взгляд всегда усталых глаз.

— И кого же сегодня?..

Отвечать или не отвечать?.. Александр поставил на стол бутылку, аккуратно положил, чтобы не укатился, лимон. По-прежнему молча раскрыл створки буфета, достал рюмки, тарелочку. Расставил их. Положил на блюдечко лимон, начал терзать его не слишком острым ножом.

— Так кого же? — напомнил о себе Буераков.

— Какая тебе разница? — поморщился Харченко. — Главное — не твоих дуболомов, которые даже засаду толком организовать не могут.

Муровец поджал губы. И тоже перешел на «ты»:

— Послушай, Михалыч, давай говорить начистоту!

— Давай попробуем, — хмыкнул Александр. — Только не уверен, что получится.

Буераков покосился на дверь.

— Может, отправишь ее баиньки к папе-маме?

— Не уйдет. Да и мне так спокойнее будет.

— Почему?

— По кочану. Ты предлагаешь откровенность, а сам только вопросы задаешь. Так вот лучше сам начни: почему ты пытался меня «замочить»?

Следователь дернулся. Взглянул с искренним негодованием, удивлением, возмущением… Очень искренним. Слишком искренним.

— А кто сказал, Михалыч, что тебя хотели убить?.. Только задержать…

— Не надо мне лапшу вешать, — усмешка была откровенно издевательской. — У меня уши не для того предназначены. Я ведь тоже не пальцем деланный. Задерживать меня у тебя никакого резона вообще нет. Тебе я могу пригодиться живой только на свободе. Если же меня брать, то лучше мертвого.

— Почему это ты так рассудил?

Харченко поморщился. Напомнил чуть раздраженно:

— Слушай, ты же сам предлагал откровенность. Чего ж теперь девочку нецелованную из себя корчишь?.. Да потому, Ленечка, я тебе арестованный не нужен, что, сколько бы времени я у вас в СИЗО ни пробыл, ты спать не сможешь спокойно, опасаясь, что я рано или поздно заговорю. Разве не так?.. Да ладно-ладно, молчи, отвечать не нужно. Тебе сейчас нужен труп с «мокрыми» руками. Тогда ты сможешь на него много чего списать и пожинать лавры… А потому, поразмыслив, я решил…

— Погоди, Саша, — примирительно произнес Буераков. — Давай этот вопрос оставим.

Харченко равнодушно пожал плечами:

— Как хочешь. Только еще одно замечание. Запомни, Леня, одну вещь. Крепко запомни, раз и навсегда. Кроме Михаила, о наших с тобой джентльменских договоренностях не знает ни один человек. И от меня никто о них больше не узнает. Мишка хороший парень, но на рожон он не полезет и за меня по трупам не пойдет. Я это прекрасно понимаю и на него за это не в обиде. Так что, если ты еще раз попытаешься меня шлепнуть, знай: я настолько одинок, что даже за память обо мне вступиться будет некому. Ты и в самом деле на меня сможешь списать сколько угодно «висяков» и жмуриков. И отвечать за это будешь только перед единственной вещью на белом свете: перед собственной совестью. Я не знаю, как ты с ней обычно уживаешься, но думаю, из-за меня ты с совестью своей вконец не рассоришься, через какое-то время помиришься и вычеркнешь меня из своей памяти. Уловил, Леня? Так-то вот. Можешь действовать. Да, учти еще одно. Что бы ты мне сейчас ни говорил, какие бы аргументы ни приводил, я пойду до конца. Я буду всех убивать, пока не закопают последнего причастного к убийству Аннушки гада. Либо пока меня не шлепнут самого: или они, или ты. К слову, если ты еще раз попытаешься это сделать, те, кого из ваших я убью, когда буду скрываться, тоже лягут на твою совесть. Вот так-то. Подумай обо всем хорошенько, взвесь все, с совестью посоветуйся, прежде чем решение принимать… Ну а теперь давай хлопнем по рюмашке. Что-то я здорово притомился сегодня. Не спал ведь…

Буераков молчал. Вертел рассеянно в руках, отложив платочек, забыв об осторожности, пистолет.

— Ладно, Леня, не комплексуй, я тебе уже все простил, — Харченко на него тоже не глядел, ему было неловко за собеседника, за мужчину, попавшего в подобное положение. — С точки зрения интересов дела ты, быть может, даже прав. Только ведь, Леня, я не просто фактор, воздействующий на развитие ситуации в том или ином направлении — я живой человек. Двуногое существо без перьев и с плоскими ногтями, помнишь, у Платона было такое определение, или душонка, обремененная трупом, — выбирай определение человека, которое тебе больше импонирует. Так-то… Ладно, все, заметано, выпьем давай.

Муровец поднял рюмку неловко, молча опрокинул в рот. Положил на язык кусочек лимона. Сморщился. Принялся жевать прямо с кожурой. Проглотил. Хмыкнул, качнув головой.

— Да, Саша, здорово ты меня отчехвостил… Прямо не знаю, что и сказать… Ну что ж, давай с начала. Так кто же заказчик?

Харченко опять ничего не ответил. Аккуратно раскручивал за ножку свою рюмку с недопитым коньяком, наблюдая, как в центре ароматной коричневой лужицы в хрустальных берегах образуется воронка-углубление. Буеракову это надоело, он заговорил с досадой:

— Да пойми ты, Михалыч, не желаю я тебе мешать. Может быть, помогать не стану, но уж не помешаю точно. Но мне обязательно надо четко и конкретно знать, кто же еще замешан в этом деле.

Тянуть время до бесконечности не удастся, это было очевидно. И офицер запаса решился приоткрыться офицеру действующему. Не оставляя рюмку, негромко проговорил:

— Как бы это сказать поточнее… Это один преуспевающий и весьма уважаемый коммерсант, который в былые времена служил в одном из подразделений КГБ.

— Так я и думал, — откинулся Буераков в кресле. — Так я и думал, что это он.

Александр не удивился. В конце концов, в МУРе всегда работали профессионалы высшего класса.

— Думал — это хорошо, — прокомментировал он. — А теперь можешь думать о том, что этого уважаемого коммерсанта в живых уже нет, — произнес он.

Буераков глядел на него чуть смягчившимся взглядом.

— Ты мне скажи, Саша, как же ты докопался до всего этого? Ты же еще позавчера ни хрена не знал… Неужто Титов с Протасовым рассказали? Как же ты сумел их раскрутить?

— А вы их сумели опознать? Там же все так здорово полыхало.

— Мы тоже кое-что могем, — усмехнулся муровец. — Мы этого… — он скосил глаз на дверь и произнес намеком, — бизнесмена давно пытаемся за одно место взять. Да все не получается — умен, черт, не подступишься. Все чужими руками умудряется делать, никаких зацепок.

— Я подступлюсь, — жестко рубанул Александр. — Без этих ваших зацепок.

— Уверен? У него охрана. У него опыт. Да и у самого подготовочка…

— Знаю, — оборвал резко. — Знаю даже поболе тебя. Но это меня не остановит.

— Ладно, может, ты и прав. Но выходы на него у тебя уже появились?

Пришлось честно покачать головой. Но потом сказал решительно:

— Нет, так будут. Главное, я знаю, где он работает. Найду…

Секунду поколебавшись, Буераков достал из кармана электронную записную книжку. Потыкал в кнопки, потом повернул крышечку-экран к Харченко. Там чернело «Б-ч» и три номера телефонов.

— Б-ч, — усмехнулся Александр. — «Боевая часть» по-морскому.

— Он и есть боевая часть наркомафии. Столько за ним всего… Первый телефон — официальный рабочий. Отвечает его секретарь, им пользоваться бесполезно. Второй — личный рабочий. С определителем. Настроен на «белый» режим — отвечает только на звонки с тех аппаратов, номера которых внесены в память. Третий — личный номер, который известен очень и очень немногим… Запомнил? — Леонид Васильевич выключил блокнот, сложил и спрятал его в карман. Опять откинулся на спинку. Заговорил о другом: — А из-за чего все-таки Анну Валентиновну убили, ты выяснил?

— Конечно. Когда Павлуша с Германом получили очередную партию наркоты, им потребовались новые помещения для хранения товара. Они ей предложили использовать складские помещения ее магазина. Анна отказалась…

Буераков немного подумал. Потом с сомнением покачал головой:

— Только и всего-то? Как-то не очень вяжется. Что-то слишком все просто получается.

Вот же черт, оценил профессионал профессионала, сразу чует, что ему выдают не всю информацию.

— Это одна из причин, главная. Остальные — мое дело, я с ними еще разберусь.

Муровец поглядел на него внимательно, но ничего не сказал. Переменил тему:

— Так в кого же ты сегодня стрелял?

— Завтра узнаешь, — жестко скривил губы в усмешке мститель. — Впрочем, может, и не узнаешь в ближайшее время. К нему в квартиру, возможно, не скоро кто-то войдет. И моих следов там нет.

— Убийств без следов не бывает, — негромко обронил Буераков.

«Конечно, — подосадовал на себя Александр. — Вон какой хвост за мной потянулся», — подумал про Анастасию… Какого дьявола она за ним потащилась? Что это даст ему лично? В лучшем случае хоть какую-нибудь возможность как-то отслеживать ситуацию. Но, с другой стороны, и он теперь у нее на крючке. И неведомо, сумеет ли с этого крючка сорваться без нежелательных последствий…

— Так что же мы с тобой порешим?

Александр вновь помолчал. Лишь потом проговорил:

— Слушай, Леня, давай на сегодня закончим. В твоей помощи я пока не нуждаюсь. Если нужно будет, я тебе позвоню. Договорились? Ну и проинформирую, естественно, если что-то любопытное для нас обоих проклюнется.

Буераков откинулся на спинку дивана. Молча протянул руку к бутылке, набулькал себе в рюмку. Хозяину не предложил. Махом выпил. И лишь затем пожал плечами.

— Как хочешь. Буду надеяться, что мы с тобой еще сможем встретиться. — Он был явно раздосадован малой результативностью встречи, но старался этого не показать. Лишь добавил, поднимаясь: — Кстати, должен тебе сказать, что меня несколько удивляет твой вкус в отношении подруг. Променять Анну Валентиновну на «опохмеляторшу» или на герлу для особых поручений все той же Анны Валентиновны… Или Анастасия тебе нужна как источник информации?..

Если бы Буераков в этот момент был внимательнее, он заметил бы, что собеседник удивленно наморщил лоб. Впрочем, Александр тут же овладел собой. Но в мозгу накрепко отпечаталось: «герла для особых поручений». Тут было над чем помозговать.

Еще одна загадка…

Подойдя к двери, Буераков остановился, заговорил, не оборачиваясь:

— Там, возле машин в Шереметьево, собака след взяла. И гильзы стреляные обнаружились. Так что версия, на которую ты пытался нас натолкнуть, будто они сами друг друга постреляли, провалилась.

Харченко покачал головой, спросил:

— И что теперь?

— Ничего. Очередной «висяк». Никаких зацепок, никаких вариантов. Одно бесспорно: это была мафиозная разборка. Так что «копать» глубоко никто не станет.

И то ладно.

9

Закрыв за следователем дверь, Харченко, не заглядывая на кухню, вернулся в комнату. Плюхнулся в кресло, попытался лихорадочно разобраться во всем сумбуре мыслей, что взроился вдруг в голове.

Значит, выходит, что Анастасия не просто любовница Павлика. У нее были какие-то пикантные взаимоотношения с Анной. Что ж это, Аня под старость лет начала, помимо щенков инфантильных, девочками интересоваться?.. Это, конечно, ее дело. И все же… Все же что-то тут никак не вяжется. Какие такие «особые поручения» выполняла Анастасия? Какое она имеет отношение ко всему этому делу? Почему она сегодня так настойчиво пыталась уединиться с Александром? Откуда ее знает Буераков?.. Впрочем, это, последнее, теперь понятно: Леонид Васильевич только на днях допрашивал всех работников магазина, а Анастасия работает там. Но почему же она не сообщила сейчас следователю о том, что произошло в квартире у Павлика?..

Нет, крутого разговора с ней не избежать… Или не надо сразу начинать? Может, лучше подождать, понаблюдать, как она сама себя поведет?

Ладно, как говорится, будем посмотреть. Будем решать проблемы по мере их поступления.

Скрипнула, открываясь, дверь. На пороге комнаты показалась Анастасия.

— Еще когда замок щелкнул, — напряженно проговорила она. — А вас все нет…

Напряженность эта была вполне понятна: она осталась один на один с убийцей. Причем с убийцей, который знает, что ей про него что-то известно и она от него что-то хочет узнать. Опасное сочетание.

— Извини, устал, — поморщился Александр. — Я прошлую ночь практически не спал. Да и сегодня побегать пришлось… Ужинать хочешь? Тащи сюда все, что у нас есть!

Девушка исчезла. Потом дважды приходила с подносом и выставила на столик несколько тарелок с закусками. Под конец поставила бутылку вина.

— Там еще макароны варятся, — робко сообщила, присаживаясь в кресло.

— Макароны — это хорошо. Люблю я макароны, — пропел Харченко. — Была когда-то такая песня популярная. Шлягер, как сейчас говорят. Ты ее вряд ли слыхала, молодая ишшо. — И добавил: — Слушай, Стася, я пить не буду, так ты уж сама себя обслужи…

Анастасия взглянула на него удивленно:

— Так вы же, говорят… — и осеклась.

— Правильно говорят, — усмехнулся, поняв ее недоговоренность, хозяин. — Люблю это дело, грешен. Но не всегда. Только когда делать мне нечего.

— А сейчас у вас есть что делать? — опять скромно потупилась девушка.

Харченко взглянул на нее внимательнее. Эге, подруженька, да ты не так проста, как хочешь казаться… Вот так же когда-то Джоанна из себя скромницу наивную строила… Как давно это было. Будто в другой жизни.

А может, и в самом деле в другой?

— Так зачем все-таки ты меня поджидала? — решил он не развивать эту тему.

Анастасия сидела, словно школьница на экзамене, смиренно сложив на коленках ручки. Коротенькая стрижка, скромная одежка. Грудки крохотные, ключицы торчат, острые загорелые коленки плотно сжаты, коротенькая юбка едва прикрывает попку.

— Я ведь вас видела тогда… — ответила, наконец. — Ну, тогда, в коридоре…

Этого еще не хватало! Не питая и тени надежды на другой ответ, он все же поинтересовался:

— В каком коридоре?

Она подняла на него глаза… Наверное, единственное, что у нее есть привлекательного, — это глаза.

— Когда вы от Анны Валентиновны выходили. Когда ее потом убитой нашли.

Вот оно что! Прав Буераков — преступлений не бывает без следов. Даже если преступление совершил не он, следы могут остаться именно невиновного.

Вот чертова девка!

Александр потянулся к Анастасии. Та испуганно отпрянула. Он усмехнулся, отобрал у нее бутылку.

— Будем пить не вино, а коньяк, — хмуро пояснил он. — Ты пьешь коньяк?.. По-моему, нынешняя молодежь пьет все, кроме молока.

Девушка согласно кивнула. Можно ее понять, подумал Александр, слишком много потрясений за вечер на единицу женской души.

— Видела… — На что уж майору за годы своей деятельности доводилось попадать в неприятные ситуации, но тут, едва ли не впервые, не знал, как дальше вести разговор. — Ну а почему же ты никому об этом не сказала?

Коричневая жидкость, булькая, наполняла рюмку Анастасии. Девушка глядела на струйку не отрываясь. Словно опасалась, что мало нальют.

— Так почему же?

Она ответила после паузы:

— Не знаю. Я ведь не знала сначала, кто вы. Вид у вас был… Я думала, что вы… В общем, не думала, что это вы можете такое сделать.

— А сейчас думаешь?

Она ответила не сразу, глянула на него коротко и опустила глазки.

— Если бы это сделали вы и попытались свалить вину на кого-нибудь другого, то не приходили бы к Павлику тогда, в первый раз… Или убили бы его тогда же и как-нибудь подстроили, чтобы подозрение пало на него.

Харченко опять насторожился:

— А ты что же, была у него в тот раз… Ну, тогда, на поминках?

— Была, конечно. Он потом пришел к нам, в кровищи весь. Говорил, что… В общем, неважно, что говорил. Он мне одной потом рассказал, кто и зачем к нему приходил. Поэтому, когда вы сегодня у него появились, я не сразу поняла, кто вы такой и зачем пришли. Я же вас в тот раз не видела. Да и сегодня не сразу узнала.

— А если бы узнала?

— Не знаю… Только когда вы мне сказали, зачем пришли, я испугалась и убежала.

— Испугалась, — хмыкнул Александр. — Испугалась, пигалица, а за Павлика пыталась вступаться… Далеко не все мужчины на такое способны. И что же потом?

— Потом… Потом я сделала все, как вы велели. Ну а еще потом я начала думать.

— Странное занятие для молоденькой девушки, — вновь не удержался он от саркастической реплики.

— Начала думать, — упрямо повторила девушка. — Ведь если бы это вы убили Анну Валентиновну, рассуждала я, и если бы вы пытались отвести от себя подозрение, не стали бы убивать Павлика, а просто сообщили бы о нем… Тому же следователю, раз он вам знаком. Если бы у вас были какие-то другие основания, убили бы Павлика в первый раз. Но раз вы поступили так, как поступили, да к тому же меня отпустили… Мне все это непонятно. И я решила с вами поговорить.

Досада, злость, раздражение поднимались из глубины души неровно, волнами.

— Дура ты, — повторил Харченко самое мягкое из того, что хотел ей сказать. — Нельзя же так…

— А что я должна была делать? — робко спросила Анастасия. — Если бы я сегодня к вам не подошла, может быть, никогда больше и не увидела.

— Ну и что?

— Как что? Если сегодня я не узнаю от вас правду… Как бы я тогда жила дальше?.. Если сообщить в милицию, что произошло, вас заберут и вы ничем не сможете оправдаться. А вдруг вы и в самом деле невиновны и только мстите за Анну Валентиновну? Ну а если не сообщить, может, вы про Павлика наврали… Тогда… В общем, если я для себя не могу ответить на эти вопросы, мне… В общем, совесть должна быть у человека?..

Александр глядел на эту девочку с изумлением. Вот тебе и современная молодежь! Чтобы разобраться, в какой степени виновен ее мертвый любовник, не побоялась заявиться к его убийце… Какая наивность! Какая смелость! Какое безрассудство! Какая…

Или какая хитрость?

Он глядел на эту худышку уже другими глазами. Любовь? Любовь к этому ничтожеству? А почему бы и нет? Разве любят только сильных?

Или что-то другое, чего ему понять пока не дано? Было от чего пойти голове кругом.

10

— Так что же тебе нужно узнать от меня?

Харченко даже сам удивился мягкости тона, которым разговаривал с гостьей.

Похоже, это оценила и Анастасия. Она взглянула на него смелее.

— Простите, я даже не знаю, как вас зовут.

— Александр Михайлович… Впрочем, какие там церемонии! Просто Александр.

— Александр, скажите мне честно: все это правда?.. Ну, то, что вы говорили про Павлика.

— Что ты имеешь в виду? Правда ли, что Павлик разрешил убить Анну Валентиновну?

— Да.

Ничего не ответив, он взялся за свою рюмку. Поднял ее, зафиксировав, перед собой — за тебя, мол! — опрокинул в себя. Покатал обжигающую жидкость по рту. Проглотил, слегка задохнувшись. Лишь тогда спросил:

— А ты как думаешь?

Опять его коротко кольнул буравчик ее взгляда. Теперь уже девушка опрокинула рюмку в рот, скривилась, хлебнула соку из чашки.

— Что я думаю — сейчас неважно, — сказала, наконец. — Я ведь у вас спрашиваю.

И то верно, с возрастающим уважением подумал Александр. Ведь за тем она сюда и пришла… Ой, непроста девка, ой непроста!

— Да, Стася, — твердо ответил. — Совершеннейшая правда.

Девушка мелко покивала — к подобному ответу она, очевидно, была готова. Призадумалась.

— Но ведь Павлик… — заговорила явно осторожно. — Он ведь только разрешил… это сделать. Я правильно говорю, я вас правильно поняла?

— Совершенно верно.

— Ну а кто же ее убил?

— Киллер-садист по кличке «Стервятник». Его уже нет на этом свете.

Анастасия вздрогнула.

В тот момент Александр расценил, что она отреагировала на информацию о смерти, как таковой. Позже понял, что именно ее так шокировало.

— Его тоже… вы? — спросила между тем гостья.

— Естественно. А кто же еще?

Сказав это, ему вдруг стало очевидно, что может узнать у Анастасии ответ на один чрезвычайно важный для него сейчас вопрос. Лишь бы не забыть его задать в ходе дальнейшей беседы…

— Но ведь киллер просто так не убивает, — продолжала допытываться гостья. — Его нанимают. И кто нанял этого вашего Стервятника?

«Зачем тебе это знать, девочка?» Естественно, мужчина не задал этот вопрос вслух. Но про себя решил, что все подробности ей рассказывать в любом случае не следует. Пусть считает лучше, что с его стороны все уже закончено. Неведомо, что она подумает или предпримет, если узнает, что точку ставить во всем этом деле мститель не собирается. Еще ляпнет где-нибудь что-нибудь…

— Ты права, конечно. — Александр говорил спокойно и убедительно. — Его наняли двое сволочей. Но их обоих тоже уже около суток нет на свете.

Теперь девушка откровенно уставилась на него во все глаза.

— И их тоже… вы?..

На этот раз он молча кивнул.

Анастасия растерянно лепетала:

— Сколько смертей… — и добавила, поколебавшись, осторожно, после паузы, словно опасаясь затронуть больное место: — Вы, наверное, ее очень любили?

Да, такт у нее есть. И понимание душевной боли тоже в наличии…

— Не будем об этом, — угрюмо попросил Харченко. — Ты слишком молодая, тебе этого не понять… Ну что, у тебя все вопросы?

Он решительно налил себе еще коньяку. Но пить не стал. Подумал, что после такого дня может попросту отключиться. А этого он не хотел. Буеракову не верил. И вообще… Что-то в складывающейся ситуации не просчитывалось. Вот только что, пока не мог понять. И ему это все не нравилось.

А тут еще с этой пигалицей возись…

Он поднялся. Потянулся, разминая застывшие мышцы.

— Я сейчас.

Она ничего не ответила. Взглянула только слишком напряженно. Как она только верит ему после всего, что нынче произошло?..

На кухне мимоходом заглянул в кастрюлю. Н-да, тем, что осталось от макарон, только окна на зиму заклеивать… Ухмыльнувшись, снял кастрюлю с раскаленного диска электрической плиты. Поставил на него чайник. И вернулся в комнату.

— Сейчас кофейку попьем, — сообщил гостье. — Ты как, на ночь кофе пьешь? Или потом спать не будешь? Впрочем, по молодости на подобные пустяки не обращаешь внимания. Это только с возрастом начинается… Да и вообще, и без того ночь на дворе, а мы не спим.

Ответа не было. Девушка по-прежнему о чем-то напряженно думала.

— Но ты не стесняйся, — продолжил Александр. — Пей, ешь что хочешь. Знаешь, я в этом отношении полнейший либеральный демократ: не уговариваю никого, но и никого не отговариваю. Не стесняйся! Можешь есть-пить, а можешь диету соблюдать… Хочешь коньяку? Или вино открыть?..

Молчание. Анастасия, похоже, даже дышать перестала с того момента, как он вернулся из кухни.

Просто любопытно было бы узнать, какие мысли промелькнули за эти минуты в ее головенке?

Тогда Харченко сам взял бутылку и налил девчонке. Не в рюмку, а как мужчине, в стакан. Так, чтобы разом почувствовала… Не то чтобы споить ее желал — он на нее не «запал». Просто хотелось, чтобы она немного расслабилась. Что-то в ней напоминало намертво закрученную пружину в испорченном будильнике. Не то она его так боялась, не то… Не то одно из двух. Конечно, боялась!

Александр чувствовал, что и сам чуть захмелел. И все сильнее хотел спать.

— Ну что ж ты все молчишь, как рыба об лед?

Но и после этого призыва последовала долгая пауза.

— Но на этом смерти закончатся? — спросила, наконец, девушка негромко. — Вы уже всем отомстили, кому хотели? Или еще должники у вас имеются?

Несмотря на мягкую обволоку усталости, туманящую голову, Александру почудилась какая-то подоплека в этом вопросе. Что ее может еще волновать? И в следующий миг он все понял. Даже рассмеялся облегченно.

— Все, — сказал он, стараясь, чтобы девушка не почувствовала его неискренность. — Больше смертей не будет.

Она отреагировала не так на слова, как на смех. Взглянула на него удивленно. Но удержалась, ничего не сказала. Понять ее было нетрудно. Потому Харченко оборвал неуместный смех. В самом деле, реакция ее на происходящее вполне понятна. Беда лишь в том, что она его не понимает. А может, благо?

Как объяснить этой девчонке, что лично к ней у него нет и не может быть претензий. Пусть у Аннушки с Анастасией что-то было — деловые отношения или даже сексуальные, — ей-то мстить не за что.

— У тебя макароны, наверное, уже разварились, — сказал мягко.

Девушка суетливо подскочила, стремительно, будто с облегчением, выпорхнула за дверь.

Это ж надо было придумать, посмеивался про себя Харченко, — чтобы он мстил этой пигалице за какие-то прошлые дела с Аннушкой.

Он вновь ощутил на щеке холодок. Второй раз за вечер. Такого еще не бывало, чтобы два раза подряд. Легко провел по коже пальцами. Ласково, будто ладошку Аннушки погладил. Сказал негромко:

— Не бойся, милая, я ей ничего плохого не сделаю.

Но холодок, как ни странно, не проходил. Вроде как даже усилился. Наверное, не понял чего-то… Что ж поделать, мы же земные, не эфемерные какие…

— Ну ладно тебе, не волнуйся!

Александр поймал себя на том, что произнес эти слова слишком громко. Будто напрямую к жене покойной обратился. Поморщился. Так и галлюцинации, чего доброго, начнутся. Надо в руки себя взять.

— …Так вы же макароны сняли уже!

Анастасия глядела виновато и укоризненно, насколько это возможно одновременно.

— Ну и черт с ними, с макаронами, — усмехнулся он. — Оставь, я потом сам порядок на кухне наведу… И без макарон есть что в рот взять, прости за двусмысленность… В общем, ты давай питайся. А я спать хочу. Тебе постелю на диване, а сам на полу лягу… Не отправлять же тебя в ночь одну. Не возражаешь?

Анастасия не возражала. Она махом выпила налитый в ее стакан коньяк, сморщившись, закашлялась. Запила соком. И принялась за еду.

11

Они лежали в темноте. Порознь. Она на диване, он — на полу, на широком матрасе, который всегда стоял у него, свернутый, в углу за дверью. На случай гостей, которые остаются ночевать.

— Спишь, пигалица?

— Нет, — с готовностью отозвалась Анастасия.

— Ты Стервятника знала? Или Батыра?

Она ответила с мгновенной задержкой. Или Александру показалось?

— Нет. А что?

— Да тут такое дело… — Харченко не знал, как четче сформулировать вопрос. Вести допрос ему доводилось нечасто. Не его это было дело. Да и не тот это случай, чтобы официальный допрос устраивать. — В последние дни перед смертью вокруг Анны Валентиновны… Погоди, я что-то не то накрутил. Какое-то время, перед смертью Анны Валентиновны, вокруг нее, насколько я знаю, крутился какой-то тип. Ты что же, ничего не знала об этом?

Несмотря на темноту, Александр почувствовал, как напряглась девушка.

— Нет.

Харченко приподнялся на своем матрасе. Он понял, что она сознательно врет.

— Как же так? — Он даже не постарался скрыть. насмешку в голосе. Ты ведь постоянно, особенно в последнее время, находилась при Аннушке… Разве не так? Ты не могла не встречать его!

Резко скрипнули пружины дивана.

— Вы про меня что-то знаете?..

Слова «герла для особых поручений» он, конечно же, не произнес. Хотя и без того сказал много. Быть может, даже чересчур.

Дорого дал бы сейчас Харченко, чтобы увидеть выражение ее лица. Но, увы, темнота в комнате была кромешная. Призрачно-тусклый свет из окна рассеять ее не мог.

Ой, непроста девка! Непроста!

— Ты мне сама сегодня только сказала, что пришла узнать мое мнение, — попытался отыграться хозяин. — А теперь я у тебя спрашиваю, чтобы узнать, что скажешь ты, а не подтверждения того, что знаю я.

Вновь скрип пружин. Очевидно, откинулась на спину. Или поудобнее устроилась, пытаясь его разглядеть. Прямо поединок какой-то получался… Анастасия заговорила медленно, тщательно подбирая слова, стараясь четко формулировать свои мысли:

— Да, я его знала. Но не знала, конечно, по какой причине он крутится вокруг шефули. Я думала — это ее новый ухажер. Или посланец ухажера.

Александр не понял, что такое посланец ухажера. Но уточнять не стал. Не до того было. Сейчас куда важнее узнать другое.

— Стася, милая. — Говорить по-прежнему старался мягко, проникновенно. — Я ведь не следователь. И не налоговый инспектор. Мне ваши секреты и тайны не нужны. Тем более они касаются покойников… Расскажи мне, кто это был.

— Зачем? Вы же сами сказали, что на белом свете его уже нет.

— Остались другие…

— Погодите-ка! Вы ведь сказали, что смертей больше не будет!

Александр готов был откусить себе язык. Но отступать уже поздно. Приходилось выкручиваться.

— При чем здесь смерти, — прикинулся он раздраженным. А может, и не очень прикинулся, потому что и впрямь разозлился на все происходящее. И на себя в первую очередь. — Меня интересует, как вообще все это происходит. Как киллер подкрадывается к жертве, как обеспечивает себе алиби. Как пытается добиться от жертвы выполнения каких-то условий… И каких условий он добивался от Анны Валентиновны…

Поверила Анастасия или нет? Трудно сказать. Во всяком случае, она опять ответила не сразу. Не то она туго соображает, что на нее непохоже, не то всякий раз старается тщательно сформулировать ответ. Но зачем? Чего она так боится? Или кого?..

— Он представился Аликом, — заговорила, наконец. — Внешность у него совсем неброская такая, человек из толпы, его описать трудно. Во внешности что-то такое восточное было, правда, трудноуловимое… В нем сила чувствовалась, физическая сила, имею в виду… Единственная примета, вернее, особенность его — у него что-то с левой рукой. Он ее часто поглаживал, а когда садился, правой рукой ее устраивал поудобнее… Уж о чем он там с Анной Валентиновной говорил, я в подробностях не знаю. Но чем-то он ее крепко на поводке держал. Он появлялся всякий раз в строго определенное время: либо в полдень, либо часов в шесть вечера. И всегда задавал ей, насколько я слышала, если оказывалась поблизости, один и тот же вопрос: что она думает о каком-то предложении. Усмехался при этом, щурился так нехорошо, глядел, будто… Ну, знаете, как кошка на мышку смотрит, когда ее уже поймала, а та еще на что-то надеется, все убежать пытается… Цифры какие-то Алик все время называл. Я тогда не понимала, что они означают. Сейчас только сообразила: наверное, он ей о сроках напоминал, говорил, сколько времени на размышление осталось.

— И как, совпадали сроки, которые он ей называл? — поинтересовался Харченко.

Он лежал на спине, глядел в потолок и размышлял.

Покалеченная рука, понятно, тот самый отвлекающий фактор, о котором предупреждал Буераков. Рука у киллера, конечно же, в полном порядке. Но вот единственное, что запомнилось о нем, — именно то, как он укладывал ее на стол поудобнее…

— Не знаю, я ведь специально не отслеживала, — говорила между тем Анастасия. — Я ведь тогда и предположить не могла, чем все это закончится. Замечала только, что после визитов Алика Анна Валентиновна была сама не своя. Садилась за телефон, долго кому-то звонила, умоляла, пыталась кого-то о чем-то просить, даже деньги сулила… Но от нее чего-то другого требовали, я не знаю уж чего. А она от того предложения всякий раз напрочь отказывалась, говорила, что у нее есть кому за нее заступиться… А потом стало ясно, что ей никто из тех, на кого она рассчитывала, помочь не захотел. Или не смог, тут мне трудно судить. Ну, и я тоже… Разве против мафии попрешь?.. А Алик, было похоже, об этих ее трепыханиях знал, всякий раз приезжал и щерился: ну что, говорил, время еще есть, но его все меньше остается, думай, пока тебе позволяют. А улыбка плохая такая…

Александр представил состояние Аннушки. Одинокая, преданная и проданная, без надежды, без поддержки… Ни одной верной души рядом. Ни-ко-го! Кто вокруг крутится — только из выгоды.

Что же ты испытала в свои последние дни, любимая? Каково тебе пришлось? Сколько раз ты вспоминала меня? Или не вспоминала вовсе, не верила, что я захочу тебе помогать? Ведь я так долго пытался тебя отговорить, так с тобой ссорился, когда ты вдруг ни с того ни с сего решила принять эту должность! Опыта у тебя не было никакого! А ты отвечала, что, мол, не боги горшки обжигают… Торговля, особенно ее руководящее звено, в моем представлении, думал Харченко, это обязательно, как бы это сказать покорректнее… Наверное, есть торговые работники иного склада, которые… Ну, в общем, у меня твердое убеждение, что торговля, и особенно руководящие должности в торговле, отнюдь не укрепляет семейные отношения… Так в общем-то в нашем случае оно и вышло. И разладились они окончательно в последний раз именно из-за этой чертовой торговли. Это еще до Павлика было…

А вот теперь, милая, ты и смерть из-за нее же приняла. Благо еще, не мучилась — удар у Стервятника все же мастерский.

Потому она и не обращалась к нему в последние дни. Гордая была. И не увидела бы его в то злополучное утро у Наташки, ни за что бы не позвала.

Но тогда и Александр ничего этого не узнал бы. И Серега тогда бы остался жив. И сама Анна упокоилась бы не отомщенная… И неведомо еще, что хорошо, а что плохо во всей этой истории.

А ведь Аннушка, по сути дела, помощи у него просила в то утро. Хотела, чтобы ощутил он, насколько нужен ей. Прямо взмолиться о том, чтобы помог ей выбраться из той истории, гордость не позволяла. Ну а муж отвергнутый не понял ее мольбы. Расчувствовался, твою растак… Хотя в общем-то это немудрено. И тем не менее сегодня ясно, что она от него не того ждала… Возомнил о себе, что она по нему, как по мужику, соскучилась. Впрочем, и это тоже, наверное, имело место — на фоне Павлика. Но главное в ином. Не мужик ей тогда нужен был, не мужик в смысле самец, а мужчина. Мужчина! Который смог бы тут же взять ее за руку и увести из этого логова. Понять должен был, кретин, насколько плохо ей тут, что больше не может она здесь!

Не понял. Теперь вот раскаивайся…

Александр засыпал. Мысли его путались, переплетались, рассеивались. И когда совсем уж было одолел сон, перед закрытыми глазами предстала как живая Аннушка во всем своем великолепии.

12

Его вдруг будто что-то толкнуло. Он вздрогнул. Почувствовал, что на матрасе лежит не один. Рядом мостилась худенькая фигурка.

Анастасия легко скользнула под легкую простынку, которой он был накрыт. Прижалась своим горячим угловатым телом к засыпающему мужчине. И выжидательно притихла, опасаясь его реакции.

А у Александра перед глазами по-прежнему стояла Анна. Она смотрела на него строго, едва ли не осуждающе, выглядела суровой и неприступной. Совсем как в жизни. И Харченко, почти совсем уж заснув, не мог теперь оторвать от нее внутреннего взора.

Он пребывал в состоянии полусна-полуяви, когда реальность воспринимается за сон, а грезы — за самую реальную реальность.

…На его грудь нежно легла ее теплая ладошка. И тоже замерла. Не решалась, не предвосхищая его реакции, продолжить свой путь.

Он не реагировал. Не то чтобы притворялся спящим. Просто Александр устал, как будто напрочь отключился от мира сего. Не мог, не хотел открывать глаза, что-то делать. Потому что знал: сделай он хоть что-то — Аннушка пропадет, уйдет, покинет его.

Ладошка, чуть касаясь его тела, щекоча волоски, поплыла вниз. Ниже, ниже… Потом вдруг одернулась простынка. И вслед за невесомой ее ручкой так же легко скользнули губы.

Он не сопротивлялся. Есть ласки, перед которыми мужчина устоять не в силах…

Аннушка… Аннушка далеко не всегда отдавалась ему со страстью. Александр в этом аспекте семейной жизни далеко не всегда ощущал себя вполне удовлетворенным. Чаще жена снисходила к нему, высокомерно одаривая интимными ласками. Она практически никогда не допускала в постели никаких вольностей… Наверное, потому, что выросла в другой эпохе, до того, как все эти вольности заполонили прилавки книжных «развалов» и экраны телевизоров… Впрочем, пожалуй, даже не потому. Она была слишком гордая, особенно в молодости. Не могла позволить командовать собой даже в постели.

Александр чувствовал, как по морщинкам у глаз поползли горячие капельки.

«Интересно, а с Павликом у нее как было? — невпопад подумал. — Тоже классически: это можно, а это нет… И с этой пигалицей?..»

…В накатывающейся волне сладострастия он не уловил момент, когда исчезла Аннушка. Анастасия, несмотря на молодость, умела сделать так, что его мысли растворились в истоме наслаждения…

Потом она пристроила свою стрижку на стиральной доске мышц его живота. Легко, самыми кончиками пальцев, поглаживала ладошкой бедро.

— Хочу коньяку.

Он усмехнулся:

— И мне принеси.

Анастасия, несомненно, ожидала, что он бросится исполнять ее просьбу. Но хозяин счел необходимым сразу поставить гостью на место.

Девушка секунду помедлила, но поднялась и зашлепала босыми ногами по полу. В струящемся из окна тусклом свете обозначилась ее по-девичьи неоформившаяся фигура. Потом на кухне щелкнул, включился свет. Из окон дома напротив, наверное, она сейчас как на ладони, во всей своей красе. И не стесняется же, пигалица.

Сколько ей лет-то? А то, может, его сейчас уже привлекать можно. За растление несовершеннолетних…

Он ухмыльнулся. Еще вопрос, кто из них кого растлить сможет.

Гостья вернулась. Нащупала его в темноте, ткнула в руку мокрый стакан.

— Я в него трубочку вставила, — сообщила. — Чтобы можно было лежа пить.

Попыталась примоститься рядом с ним опять. Но матрас был узок для двоих.

— Идемте на диван, — попросила. — Там будет удобнее. И пить тоже.

Александр ничего не ответил. Махом выпил коньяк, поставил стакан на пол. И решительно натянул на себя простынку. Правда, подвинулся чуток. Анастасия поняла намек, тут же юркнула ему под бок.

Подсунула к его ногам свои крохотные холодные ступни.

— Спокойной ночи.

Ее ответ достиг его сознания уже сквозь засасывающую трясину сна:

— Доброй ночи…

13

Глубокой ночью, сквозь сон, Александр, сам не зная отчего, встрепенулся. Мгновенно вспомнилось все, что произошло с вечера. Удивился: что его так вдруг встревожило, что разбудило?

Девушки рядом не было.

Взвихрились вопросы. Ушла?.. Почему среди ночи? Где пистолеты?.. Пошла вызывать милицию?.. Хочет его застрелить?.. Просто сбежала?..

Все это длилось лишь мгновение. А в следующий миг понял, что именно его насторожило. Чуть слышно тарахтел стоящий в комнате телефонный аппарат. Анастасия была в коридоре, в темноте набирала номер. Параллельный аппарат мягко дублировал это…

Он попытался успокоиться. Но не удавалось. Что-то его беспокоило. Что-то в происходящем ему очень не нравилось. Вот только что?

Наверное, Анастасия домой звонит, предупредить, что ночевать не придет, попытался убедить себя. Опустил голову на подушку.

Из коридора доносился торопливый глухой говорок. Тишина. Опять говорок. Чуть слышно щелкнул аппарат — Анастасия опустила в гнездо трубку.

Прошелестела открывающаяся дверь. Девушка кралась к дивану. Остановилась рядом. Спросила шепотом:

— Ты спишь?

Харченко промолчал. Просто отвечать было лень.

Скрипнули пружины дивана. В комнате воцарилась тишина.

Александр опять уснул.