След мустанга

13

Индеец засвистел, лошади понесли, Илья Остерман ударился головой об угол коляски, и свет померк в его глазах…

Свет померк только на миг, но когда глаза Ильи открылись, он уже был где-то в другом месте. Он лежал, судя по всему, на земле. Под щекой была колючая трава, а в грудь больно давили жесткие комья глины. Прямо перед глазами белели какие-то полоски. Остерман стянул с переносицы пенсне и ясно увидел голые ребра лошадиного скелета.

Он сел, дрожа от холода. Перед ним вздымались из жухлой травы выбеленные ноздреватые кости. Чуть дальше он увидел огромный череп с изогнутыми, невероятно широкими рогами.

По мере того, как прояснялось его сознание, он начинал видеть не только то, что было перед носом. Он увидел опрокинутую набок пролетку. Одна лошадь медленно брела, волоча за собой обрывки упряжи, и что-то выискивала в траве.

Второй не было видно, но Илья слышал, что она всхрапывает где-то рядом. Он с трудом поднялся на ноги и увидел ее. Лошадь лежала на боку, неестественно запрокинув голову назад.

Передняя нога была поджата под бок, а другой ногой лошадь судорожно водила по земле, и копыто уже пропахало в рыжей глине глубокую дугу. Заметив человека, кобыла принялась всхрапывать громче, и копыто задвигалось быстрее.

Медленно обведя взглядом вокруг себя, Илья зябко повел плечами — уж больно неуютный тут был вид. Повсюду, до самого горизонта, из серой травы, из рыжей земли, из-за каменных гряд выглядывали белые кости. Ребра, позвонки и рогатые черепа сотен, тысяч, миллионов погибших быков.

И никаких признаков жилья или хотя бы дороги.

Илья выругался сразу на всех языках, какие знал. Стоило пересечь половину континента, чтобы заблудиться в самой его середке!

Солнце стояло низко над горизонтом, придавленное к нему горами свинцовых туч.

«По крайней мере, теперь я знаю, где восток, — подумал Илья. — Или запад, если сейчас вечер».

Нет, не вечер. Солнце поднималось, и скоро его лучи стали теплыми.

«Значит, я провалялся тут всю ночь… Башка трещит, как с похмелья…. Ну, и куда теперь? Следы! Должны остаться следы! Я буду идти по своим следам!» — сказал он себе и кинулся к пролетке. Приняв ее за конечную точку маршрута, он сможет в конце концов выйти в начальную.

Ему хватило нескольких шагов, чтобы убедиться в ошибочности этой теории. Следов на земле было много, даже слишком много. Но они никак не выстраивались в прямую линию.

«Лошади! — вспомнил он. — Лошади всегда возвращаются в свою конюшню! Я буду идти за ними, и они приведут меня в город! Больше того, я могу даже не идти, а ехать на одной из них!»

Он подошел к лежащей кобыле и подергал за обрывок сыромятного ремня, похлопал по дрожащей шее — но она не поднялась, а лишь жалобно заржала в ответ.

Илья шагнул к другой лошади, но та повернулась задом и угрожающе взбрыкнула, обдав его песком. А потом двинулась вперед, изредка оглядываясь.

«Она идет домой», — решил Остерман и поспешил было за ней. Пронзительное ржание за спиной заставило его остановиться. Он увидел, как вторая кобыла пытается встать с земли — и не может. «У нее сломана нога», — догадался Илья. — «Она умрет здесь от жажды и голода. Если, конечно, ее не загрызут койоты. Интересно, есть ли здесь койоты? Наверно, есть. И не только койоты. Чтобы обглодать такое бесчисленное стадо, сюда, наверно, сбегались волки и медведи со всей Америки».

Ему стало не по себе при мысли о волках и медведях, но он вовремя вспомнил про свой револьвер системы «Айвер Джонсон». Остерман разыскал в опрокинутой пролетке саквояж, достал оттуда револьвер и жестянку с патронами. Вставил в барабан патроны. И посмотрел на лежащую лошадь.

— Тебя придется добить, — сказал он. — Лучше получить пулю в лоб, чем медленно сдыхать от жажды. Или ты предпочитаешь, чтобы тебя живьем начали грызть койоты?

Он навел ствол на голову и увидел, как влажно блестит лиловый глаз, наполненный слезами.

— Ты уж извини, — сказал Илья, отвернулся и нажал на спуск…

Когда он смог раскрыть глаза и подняться с земли, лошадь была уже далеко. Она немного прихрамывала, но шла довольно резво, и вторая кобыла шагала рядом, словно они по-прежнему были в одной упряжке.

Илья почесал ушибленный бок, подобрал с земли револьвер и поспешил за ними, перешагивая через кости и черепа.

Никогда еще он не видел такого неба. Неба было слишком много. Небо постоянно менялось. Сначала оно было светящимся и ярким, и редкие одинокие облака величаво проплывали по туго натянутому ослепительно голубому шелку. Потом облака сомкнулись в ряды и окутали прерию огромным темным покрывалом, свинцовым с одного края, а с другого — золотым. Далеко впереди виднелась полоска голубого неба, и Остерман шел к этой полоске, пугаясь сгустившейся тьмы, и вдруг что-то затрещало вокруг, захрустело, что-то больно щелкнуло по макушке, и с неба обрушился град величиной с добрую фасоль.

Илья не нашел иного укрытия, кроме собственного пиджака, натянутого на голову. Но прошло полчаса, и мягкие лучи солнца согрели его Он распрямился под безоблачным небом, и увидел в прозрачном воздухе на самой линии горизонта стадо золотистых антилоп.

Он брел за лошадьми, уже не пытаясь их догнать, потому что при каждой такой попытке они пугливо разбегались в стороны, и приходилось долго ждать, когда же они снова встанут парой и направятся по собственным следам.

Иногда они останавливались над каким-нибудь особо вкусным кустиком и начинали его ощипывать. В эти минуты Илья Остерман безумно завидовал лошадиному умению обходиться без бифштексов и сыра. Вода в лужах была кристально чистой, но только до тех пор, пока он не опускал в них лицо. Стоило сделать пару глотков, как поднималась муть, и вода превращалась в соленую грязь.

Но все же он мог утолять жажду. А вот мысли о еде посещали Илью все настойчивее. Он принялся составлять меню торжественного обеда по случаю своего чудесного спасения. Никаких сомнений в том, что он спасется, у Ильи не было.

Жизнь устроена по законам логики, и невозможно допустить, что он проделал такой длинный путь только для того, чтобы превратиться в скелет посреди степи. Здесь и без него хватало костей, отличных костей, огромных и крепких. Его жалкий череп и впалая грудная клетка будут выглядеть просто смешно рядом с этими гигантскими остовами бизонов. Нет, он дойдет до Шерман-Сити, явится в управление горнорудной компании, и там его накормят, и дадут целое ведро ледяной воды … Нет, о воде тоже лучше не думать.

Он не сразу понял, что уже давно идет по дороге. Повеселев, Илья прибавил шагу, и пара кобыл затрусила чуть резвее. Лошади по-прежнему предпочитали держаться подальше от идиота, который, чуть что не так, готов палить по ним из револьвера.

А когда вдалеке показалась бричка, силы покинули Остермана. Он опустился на колючую траву, надеясь, что люди, кем бы они ни были, не проедут мимо.

Вот если бы это была не бричка, а, скажем, несколько всадников, Илья повел бы себя иначе. Возможно, он бы стал подыскивать укрытие. Кто знает, что у них на уме?

Впрочем, бандиты иногда ездят и на бричках. На всякий случай он держал револьвер в кармане, и палец лежал на спусковом крючке.

Повозка остановилась, едва поравнявшись с парой кобыл. Седоки выпрыгнули и принялись осматривать сбежавших лошадей. И только потом заметили одинокую фигурку, застывшую в придорожной траве.

Высокий и плечистый мужчина направился к Илье. На его жилете блеснула латунная звезда, и Остерман разжал руку, сжимавшую рукоятку револьвера.

— Ты в порядке? Можешь встать? Ранен?

— Нет, — ответил Илья, поднимаясь на ноги.

— Я смотрю, у одной из моих кобыл ухо прострелено. Где ты их нашел? Кто-то оборвал упряжь… Постой, постой, да ты, наверно, тот самый парень, которого встречал Скиллард?

Илья долго не отвечал, разглядывая шерифа, голос которого показался ему удивительно знакомым.

— Да, меня встретил Скиллард. Мы ехали со станции… Послушай, ты когда-нибудь жил в Нью-Йорке?

— Было дело. — Шериф отступил и сдвинул шляпу на затылок. — Вот так встреча. Билли?

— Томас?

— Билли! Чертенок! Да тебя не узнать!

— А ты вот совсем не изменился.

— Сколько же лет прошло?

— Сто или тысяча, не меньше, — смеясь, ответил Илья и ударил кулаком в грудь своего бывшего напарника.

Сто или тысячу лет назад Илья Остерман работал вышибалой в нью-йоркском салуне. Томас был его наставником, а потом и сообщником — когда Илья оказался втянутым в войну бандитских кланов.

Уничтожив шайку сардинцев, они неплохо заработали. Но каждый распорядился деньгами по-своему. Томас исчез из Нью-Йорка, а Илья остался. Тогда он не надеялся прожить слишком долго, и ему было все равно, где умирать. Но расчеты на скорую гибель не оправдались, хоть и пришлось выслушать смертный приговор. Потом был побег из камеры смертников, годы веселых скитаний по Дикому Западу, да много чего было — вот только стоит ли рассказывать обо всем человеку с шерифской звездой? Даже если он твой бывший напарник…

— Да ты на ногах не стоишь! — воскликнул Томас, подхватывая Илью. — Лански! Сюда! Да не сам! Бричку сюда, олух! К черту маршала! Мы возвращаемся!

Да, Томас совсем не изменился. Разве что загорел, да похудел немного — бронзовая кожа туго обтягивала скулы. Да еще на висках виднелась седина. Но голос был все тот же, и рука все та же — горячая и крепкая.

— Ты хорошо устроился, — заметил Илья с едва заметной улыбкой. — Приличная коляска. И звезда на груди. Настоящий шериф.

— Для друзей я не шериф, — сказал Томас.

Он достал из-под сиденья бутылку виски и пару кружек.

— Я ничего не слышал о тебе с тех пор. Ты не поменял бизнес?

— Поменял.

Томас облегченно вздохнул:

— Ну, тогда давай выпьем за то, чтобы в новом бизнесе нам везло больше, чем в старом.

Илья мужественно пригубил виски, но и от малейшего глотка его пересохшая глотка запылала адским пламенем. Однако он нашел в себе силы одобрительно кивнуть:

— Хороший бурбон. Сам гонишь?

— Конфискат, — усмехнулся Томас.

— А воду конфисковать не приходилось?

— Черт! Ну и тупица же я! — Томас пошарил за сиденьем и достал флягу. — Ты же умираешь от жажды!

Илья пил осторожно и медленно, наслаждаясь тем, как влага впитывается в губы и нежно заполняет рот.

— Лански, гони! — приказал Томас. — Чтоб через пять минут мы были в салуне! Билли, ты ел сегодня?

— Нет.

— Вот и отлично! Хуже нет, когда приходишь сытым в место, где вкусно готовят. А я везу тебя как раз в такое место. Так где же тебя носило?

— В основном по Западу. Был в Мексике. Теперь вот обосновался в Аризоне. А ты чем занимался все эти годы?

— Тем же, чем мы с тобой занимались в салуне. Гонял разных уродов. Помнишь, как мы расстались? Центральный парк. Оттуда я сразу отправился на вокзал и махнул на юг. Позагорал во Флориде, пытался открыть салун. Ничего не вышло. Потом занялся золотишком. И вот — я здесь.

— Большой у тебя округ?

— Какой округ? — Мерфи махнул рукой. — Нет еще никакого округа. Здесь свободная территория, каждый сам себе хозяин. Я отвечаю за угольный карьер. За людей, которые на нем работают, и за дороги, которые сюда ведут. Вот и ты мне попался как раз на той дороге, что я охраняю.

Надо же! Слушай, а тебя-то как занесло в Оклахому? Что за дела у тебя со Скиллардом?

— Честно говоря, никаких дел. Компания надеется, что я вложу деньги в развитие города. А я надеюсь, что компания поможет мне отыскать тех, кто убил моего друга. Ты должен был слышать об этом. Коннорс, Эд Коннорс.

Томас нахмурился и глянул на спину своего помощника, правившего лошадьми. Затем посмотрел на Илью и предостерегающе поднял палец:

— Билли, давай не будем о делах. Обсудим это потом. Я же вижу, ты смертельно устал. Выпей и вздремни. Я всегда засыпаю в дороге.

Он отодвинулся в угол и опустил поля шляпы на глаза. Илья тоже сделал вид, что дремлет. И проснулся, когда коляска уже стояла перед салуном.

— Повар тут просто колдун, — сказал Томас, когда они уселись за стол в дальнем углу, за ширмой. — Лански, сходи на кухню, пусть подадут что-нибудь. Чтоб нам было веселее дожидаться свинины по-креольски.

Когда помощник удалился, Томас заговорил, понизив голос:

— Откуда ты знаешь Коннорса?

— У нас общее дело, — ответил Илья. — Я развожу лошадей. Он тоже. Табун, из-за которого убили Эда — мой табун.

— Галисеньо? Значит, ты и есть тот самый мистер Смит? — Томас глядел на него недоверчиво. — Если б я знал…. Значит, ты получил телеграмму? И приехал опознавать своих лошадок?

— Да. Ты отвезешь меня в Шерман-Сити?

— Зачем? Твои пони стоят в моей конюшне. Если, конечно, они твои, а не чьи-то еще. Твое тавро — круг?

— Буква «О». Ранчо, где я держу галисеньо, называется Каса Ориенте.

— Ну, а на этих лошадках тавро — «восьмерка». Я уверен, что подделка. Потому что таких пони здесь никто не разводит. Да и какой от них прок, от малышек? Разве что детей катать.

Илью задел его пренебрежительный тон.

— По-твоему, я похож на идиота? Стал бы я вкладывать деньги в бессмысленное дело? Галисеньо так же силен, как любая крупная лошадь, но гораздо выносливее. Он может возить тебя по горам и пескам целый день. Я имел дело с разными породами, и скажу тебе точно: галисеньо умнее всех, легко обучается и понимает все без слов. А его невзрачный вид — неплохая защита от конокрадов. Кто польстится на малыша, когда рядом пасутся длинноногие красавцы?

— Кто-то же польстился, — заметил Томас. — У меня в участке за решеткой сидит один местный любитель галисеньо…

Илья привстал над столом:

— Ты схватил конокрада?

— Он не конокрад. К сожалению. Он добропорядочный фермер. Чистый, как председатель Верховного суда. Все, что я могу ему предъявить — скупка краденого. Да и то, боюсь, в суде он отмажется.

— Так зачем ты держишь его за решеткой?

— Знаешь, таких, как он, полезно иногда поучить жизни, — усмехнулся Томас.

В кабинет вошел его помощник с подносом.

— Шериф, вот салаты и хлеб, но я хочу сказать, что…

Помощник покосился на Илью.

— Говори! — приказал Томас. — От Билли у меня нет секретов.

— К нам едет куча народу. Их видели мальчишки. Говорят, в коляске Форсайта едет маршал. Они остановились у карьера, а потом собирались ехать в поселок.

Томас встал, одернул жилет и надел шляпу, посмотревшись в окно.

— Билли, извини, я тут отойду на минутку. Лански! Останешься с моим гостем. Проследи, чтобы его накормили по высшему разряду!