24

Когда стемнело, все собрались в доме. Оставлять стрелков на крышах конюшен не было смысла. Ночью лучше держаться вместе.

Полли приготовила обильный ужин, накрыла на стол, а сама осталась в кухне, глядя в темноту за открытым окном.

— Не хочешь посидеть с нами? — спросил Кирилл.

— Нет.

— Но можно я с тобой посижу?

Она пожала плечами, и он подвинул табурет к столу.

— Наверно, фотограф заблудился, — сказал он первое, что пришло в голову, чтобы начать разговор. — Может быть, утром появится.

— Да не фотограф он вовсе, — ответила она.

— Почему так решила?

— Вот ты кто — моряк?

— Ну, можно сказать, что моряк.

— Стал бы ты рассказывать про паруса, трюмы, что там еще? Про выгодный фрахт, про страховку, про таможни, про контрабанду? Про все то, что для тебя — самое обычное дело?

— Постой, постой, откуда ты знаешь о страховке и контрабанде?

— Читала. И мистер Грубер, хотя я думаю, что его зовут иначе, тоже много читал о фотографии. Для него все это внове, вот он и спешит поделиться с другими.

Я знаю настоящего фотографа, в поселке. Между прочим, он-то еще на войне с камерой был. О чем только мы с ним не говорили, но о работе — никогда.

Кирилл не знал, что и сказать. Полли улыбнулась:

— Теперь понимаешь, почему меня все боятся?

— Я не боюсь. Видишь, сижу рядом.

— Посмотрим, надолго ли тебя хватит. — Она снова отвернулась к окну.

— А что, если Грубер — беглый преступник? — предположил он.

— Вроде тебя? — отозвалась она. — Вряд ли. Больше похож на сыщика. Да какая разница? Человек он хороший. Жаль, что не с нами.

«Да, жаль, — подумал Кирилл, вспомнив, как метко стрелял Грубер по убегающим шайенам. — Лишний стрелок нам бы не помешал».

— Как приятно слышать русскую речь, — сказал он. — Раньше я только с Илюхой и мог поговорить. А видимся мы с ним — раз в год, если повезет.

— Папаша так поставил. В доме — только по-русски. Я американские-то слова первые услышала, когда уже большая была.

Мамаша у нас местная. Так он ее научил, и с нами она только по-русски говорила. А зачем? Возвращаться не собирались, у нас в России ничего не осталось. Ничего и никого. Папаша так и говорит — наша Россия у нас во дворе.

— Ну, а замуж за русского почему он тебя не выдал? — осторожно спросил Кирилл. — У вас же тут друзья, соседи, родня…

— А то самому не догадаться! Кому нужна каторжанка?

— Каторжанину, — сказал он.

И оба засмеялись.

— Ой, смешной ты. А жить где, на каторге?

— Ну, отчего же непременно на каторге… — Он набрался смелости и сказал: — У меня дом большой. Светлый. Из всех окон море видно.

— Море? — Она вздохнула. — Я и забыла, какое оно, море-то…

— Вот и вспомнишь.

Полли долго смотрела в окно, подперев щеку кулаком.

— Ну, что скажешь? — спросил он. — Ты согласна? Выйдешь за меня?

— Я бы вышла, — проговорила она, продолжая глядеть в окно. — Да только не успею. Бежать тебе надо. Бежать отсюда, и никогда не возвращаться. Вот если б раньше…

— Мы уедем вместе.

— Нет. Вместе не пробиться. По одному еще как-нибудь, а так…. Нет, Крис, ничего не получится.

— Я — Кирилл. А ты — Полина?

— Да.

— А папаша твой — Лука Петрович?

— Как ты догадался?

— Он сына назвал в честь своего отца, так?

Она засмеялась:

— Как осторожно ты спрашиваешь, будто на цыпочках крадешься… Боишься папашу-то? Его все боятся. Даже я. Надо было тебе с ним поговорить, если надумал свататься.

— Поговорю, — пообещал Кирилл. — Сделаю все честь по чести. Если ты согласна.

— Да согласна я, — просто сказала она. — Если нас до свадьбы не поубивают всех.

И вдруг привстала, повернувшись к окну.

— Керосин.

— Что?

— Керосином пахнет. Разлился где-то недалеко.

Полли легонько толкнула его в грудь:

— Что стоишь? Поджигают нас, а ты стоишь. — Она загасила свечу. — Поднимай ребят.

Кирилл вернулся в гостиную, и все повернулись к нему, пряча ухмылки.

— Наворковались, голубки? — спросил Остерман.

Кирилл снял винчестер со стены и задул свечи.

— У нас гости. Пойду проверю.

— По местам, — тихо сказал Илья, и все вышли из комнаты, бесшумно и быстро.

* * *

Стоя на лесенке, приставленной к забору, он жадно втягивал пряный ночной воздух, но не замечал в нем ничего, кроме обычных степных запахов. Конюшни на соседних холмах вырисовывались черными треугольниками на лиловом звездном небе. Нигде — ни лишнего шороха, ни треска, ни удара. Тишину наполняло лишь слаженное пение цикад. И вдруг он разглядел светлую полоску в темном силуэте конюшни.

— Так и знал, — шепнул Илья, стоявший рядом. — Самую дальнюю подожгли.

Через минуту неяркое робкое пламя выбилось из-под крыши и осветило холм. Кирилл увидел метнувшуюся тень и приложился к винчестеру.

— Не спеши! — Илья взял его за плечо. — Пусть разгорится, будет лучше видно.

Огонь, выгибаясь из-под кровли, лизал крышу, а из нее уже сочился дым; скоро все строение превратилось в гигантский костер.

Кирилл прикрыл глаза ладонью, глядя на освещенный склон, а не на пламя.

— Так ты не передумал жениться? — спросил Илья.

— Наоборот. Невеста уже согласна. Осталось уломать отца.

— Черт! Да сколько же их там! — сердито пробормотал Остерман, когда поджигатели кучками стали перебегать к соседней конюшне.

— Я насчитал двенадцать, — сказал Кирилл. — Хочешь, чтобы они подожгли и вторую?

— Жалко, — вздохнул Илья. — Но лучше, если все три сгорят дотла. Не будем мешать. Говоришь, отца уломать? Как его зовут?

— Какая разница? Ну, Лука Петрович.

— Не забыть бы. Когда поедем свататься, я вплету ленточки в гривы лошадей, и к хомутам бубенцы приделаю. Здесь такого не видали. Это будет шик, Кира!

Огонь пожара осветил степь. Встревоженные птицы мелькали в раскаленном воздухе, исчезая в клубах дыма.

Кирилл понимал, на что рассчитывал Остерман. Их силы были слишком незначительны. Удержать конюшни все равно не удалось бы, и противник, засев в них, получал отличную базу для долговременной осады. А в обгоревших развалинах не укроешься.

— Думаешь, они пришли только чтобы сжечь конюшни?

— Я думал, что им хватит одной, — ответил Илья. — Кажется, я просчитался. Может быть, они хотели, чтобы мы кинулись тушить пожар, и тогда они бы нас перебили. А теперь они думают, что на ранчо никого не осталось. Это плохо. Они могут и на дом полезть.

— Уже лезут…

Поджигатели, опьяненные успехом, неторопливо спускались по склону, и длинные тени змеились перед ними. Они скрылись в тени, когда оказались в ложбине между холмами, и Кирилл испугался, что они могут свернуть в сторону. Этот склон, голый и ровный, был изучен им еще днем, и через каждые пятьдесят шагов он вбил вешки, чтобы ночью не гадать, определяя дистанцию.

Будет крайне досадно, если противник перехитрит его и направится к дому по дороге. Дорога тоже была пристреляна заранее, но за нее отвечали другие…

Тени снова поползли по склону, потянулись вверх, и Кирилл успокоился.

— Их уже пятнадцать, — сказал Илья. — Нет, шестнадцать. Не понимаю, чего они хотят. Ну, постреляли. Ну, подожгли. Но штурмовать-то зачем? Знаешь, Кира, мы имеем дело с законченными кретинами.

— Или с клубом самоубийц.

— Как идут, как идут! — восхитился Остерман. — Какое высокомерное презрение к опасности! Нет бы — зигзагом припустить. Или перебежками. Идут, словно к себе домой.

— Ты был прав. Они уверены, что здесь никого не осталось.

— Да за кого они нас принимают?

Кирилл поймал на мушку того, кто шагал чуть позади остальных — у него на поясе раскачивалась и блестела стеклянная бутыль. Скорее всего, с керосином. Этот парень, видимо, собирался поджечь дом так же легко, как он справился с конюшнями.

После выстрела поджигатель всплеснул руками и повалился на спину. «Плохо, — подумал Кирилл. — Нам бы хоть одного живого».

Он стал остальным целиться в ноги. Винчестер Ильи грохотал рядом, и пустые гильзы звенели, ударяясь о саманный забор.

Поджигатели отступали, утаскивая раненых. Но два тела остались лежать в траве, как кучи мусора.

Когда нападавшие скрылись в темноте за догорающими конюшнями, Кирилл перепрыгнул через забор.

Он добежал до одного тела, переполз к соседнему. Оба были убиты наповал. Он снял с них патронташи и вернулся.

Но Илья уже шел ему навстречу:

— За неимением живых, нам послужат и мертвецы.

Они оттащили тела к забору.

— Если утром приедет маршал и захочет искать поджигателей, мы облегчим ему работу, — сказал Остерман. — А если не приедет, то покойники облегчат работу нам.

* * *

Наверно, все вокруг уже знали, что на ранчо Коннорсов творится что — то недоброе. В прежние времена ночной пожар поднял бы с постелей даже самых дальних соседей. Три большие конюшни, сгорая, наверно осветили всю прерию до самого Техаса. Но ни ночью, ни утром к ранчо не приблизилась ни одна живая душа.

И только в полдень на склоне показались двое — седобородый старик и ковбой с белой тряпкой на стволе винчестера.

— Парламентеры? Не надо их подпускать слишком близко, — сказал Кирилл, перелезая через забор. — Поговорю с ними.

— Почему ты, а не я? — Илья пристроил «шарпс» в бойницу.

— Потому что ты хозяин. А я сойду за работника.

— Кира, вернись. Поговорим с ними через забор.

— Нельзя. Видишь старика? Это мой будущий тесть.

— Да ну! Кира, пригласи папаню в дом. Он пьет? Угостим его ирландским самогоном.

— Лучше прикажи оседлать пару коней, — сказал Кирилл и пошел навстречу парламентерам.

Он остановился на середине склона, поджидая, пока они поднимутся.

— Меня зовут Боб Клейтон, меня тут все знают, — важно сказал ковбой. — А ты кто?

— А меня тут никто не знает, — ответил Кирилл. — Чего надо?

Боб Клейтон помолчал, разглядывая забор за спиной Кирилла.

— Белые люди так не поступают, — сказал он.

Кириллу тоже не по душе была эта затея — подвесить трупы к забору. Но, во-первых, еще меньше ему хотелось заносить их во двор. Во-вторых, скоро они начнут смердеть, и ветер понесет вонь в сторону осаждающих. И, наконец, таблички «Поджигатель» на груди у покойников без лишних слов объяснили бы все маршалу.

Но сейчас перед ним стоял не маршал.

— Ты пришел учить нас тому, как поступают белые люди?

— Нет. Вас поздно учить. Вам осталось жить несколько часов, — сказал Клейтон. — Но если отпустите нашего парня, мы подождем до утра. У вас будет ночь, чтобы смыться подальше. А утром мы сожжем ранчо. Отдайте нашего парня, и вы останетесь живыми.

— Отпустите дочку, — добавил старик. — И Мойру с детишками.

— Боб, стой, где стоишь, — приказал Кирилл. — А вы, мистер Уолк, пойдете со мной.

Клейтон шагнул вперед, преграждая путь старику:

— Что ты придумал? Хочешь прикрыться еще одним заложником?

— Спокойно, Боб, — улыбнулся Кирилл. — Мы с тобой оба знаем, как дела делаются. Сегодня мы в разных командах. А могли оказаться в одной. Я тебя понял. Твое предложение меня устраивает. Разбежимся в разные стороны.

Нам с тобой делить нечего. Эта земля — не моя, и не твоя, нам незачем портить друг другу настроение из-за чужих разборок.

— Мы где-то сталкивались? — Клейтон прищурился. — Тумбстон, восемьдесят девятый год? Додж-Сити, девяностый?

— Славные места, славные времена… — Кирилл открыл портсигар. — Угощайся, Боб. Покури тут, пока старик побеседует с дочкой. Может, он уговорит ее убраться отсюда. Сам знаешь, как мешают женщины, когда идет драка.

Клейтон взял сигару и опустился на траву. Закурил и прилег на бок, опираясь на локоть.

— Я жду, приятель. Отпусти нашего парня, и разойдемся. Мне приказано вас окружить. Но если ты отпустишь его, я оставлю коридор.

— Договорились.

Отойдя со стариком, Кирилл глянул на его запястья, где синели глубокие рубцы, и спросил:

— Они вас всю ночь держали связанным?

— Да.

— Чего хотели?

— Чтобы я привел их сюда.

— Думаете, они вас отпустят?

Старик не ответил. Войдя во двор, он огляделся. Ковырнул пальцем стенку забора и удовлетворенно хмыкнул:

— Крепкий саман. Не хуже обожженного кирпича. Коннорс был хороший хозяин. Окна чем заложили?

— Где мукой, где опилками.

— Не загорится дом?

— Скважина на заднем дворе. И бочки в доме стоят.

— Сколько вас тут?

— Шестеро.

Старик встал на лесенку у забора, поглядел в бойницу. Затем потолкал створки ворот, проверяя их прочность.

— Позови Мойру.

— Я думал, вы хотите увидеть дочь.

— Сначала скажу кое-что Мойре.

— Ее здесь нет. Она с детьми в городе.

— Это хорошо. Дочку я заберу. А вы собирайтесь, и на закате по одному разбегайтесь. В низинах туман поднимется, могут и не заметить. А заметят — из винчестера не достанут.

— Спасибо за совет, — сказал Кирилл. — Но вы уверены, что Клейтон вас отпустит? Тем более — с дочкой. Нет, вам нельзя возвращаться к банде.

— Они говорят, что это вы — банда. По мне — все вы одинаковы. Нет, не для того я уходил, чтобы вернуться. Уйдем с дочкой через овражек.

Я бы и Мойру вывел. Для того и шел. А к пастухам возвращаться не собираюсь.

— Много их?

— Двадцать шесть человек, — сказал старик. — Раненых много, но стрелять-то они могут…. Вам не дадут головы поднять, будут обстреливать весь день. Им приказано все тут порушить, я слышал. Ночью подберутся ближе. На рассвете накинутся. Что будете делать?

— Похороним на огороде.

Старик усмехнулся, разгладив усы.

Над мешками, закрывавшими крыльцо, выглянул Остерман:

— И долго будем стоять на солнце? Заходите.

Они вошли в дом, и Полли поднесла кувшин и кружку. Старик отпил маленький глоток.

— Хорошая вода.

— У нас ее много, — сказал Остерман по-русски.

Брови старика дрогнули. Но он спокойно осушил кружку, вытер губы и только потом глянул на Илью. А затем перевел взгляд на Полли.

— Папаша, это Илья, — сказала она. — А это Кирилл. Они из России.

Старик недоверчиво оглядел обоих.

— Чего дома не сиделось?

— Мы не по своей воле, — сказал Кирилл.

— Я тоже, — буркнул старик. — Дочка, налей еще.

Полли поставила на стол деревянное блюдо с нарезанным окороком и зеленью. Старик разгладил усы, с сожалением поглядев на еду.

— Некогда мне пировать. Говори, техасец, зачем привел?

Кирилл толкнул Илью локтем в бок, и тот подсел к столу.

— Истинно так, Лука Петрович! Пировать мы с вами еще попируем, а пока надо с делами закончить. А дело у нас с вами непростое. Позвольте представиться — Илья Осипович Остерман, из Аризоны, а вообще-то мы с Кирой с Одессы, но об этом позже. У вас, как говорится, товар, у нас купец…. Понимаете, к чему веду? — Илья рассмеялся, скрывая смущение. — Самые трудные переговоры в моей практике.

Лука Петрович, сей молчаливый джентльмен — Кирилл Андреевич Белов, судовладелец из Техаса. В Галвестоне у него дом, каменный, старинной постройки. Шесть или семь комнат, огромная кухня, камин, и еще я все время заставляю его провести электричество, а он упирается. Говорит, что все равно в доме не живет, все время в море да в море, а мышам электричество без надобности. Но когда ваша дочь там поселится…

Старик посмотрел на Кирилла:

— Судовладелец? И многими судами владеешь?

— У меня шхуна.

— Каков доход с одной шхуны?

Это был не самый приятный вопрос, но Кирилл не стал ничего скрывать:

— Чистого дохода за прошлый год выручил три тысячи долларов.

— Негусто, — усмехнулся старик, разглаживая усы. Он взял с блюда самый маленький ломтик мяса, пожевал его и снова усмехнулся: — Полюшка у меня — любимица. В голодный дом ее не отдам. К ней такие женихи подкатывали, что и по тридцать, и по триста тыщ загребали.

Полли прикрыла ладонью губы, растянувшиеся в улыбке, и отвернулась:

— Папаша, что вы такое говорите …

Старик съел еще листик салата. Видно было, что он голоден, однако ел как бы из вежливости.

— А что же ты на ней не ходишь, на шхуне?

— Я хожу, — сказал Кирилл.

— Кем? Матросом? Или капитаном?

— Капитан у меня нанятый, человек опытный, с английского торгового флота, — доложил Кирилл, заметив в голосе старика неподдельный интерес. — Матросы со мной ходят тоже не первый год. Боцман — с военного фрегата, у него не забалуешь. Вот такая моя команда. А я хожу то помощником, то суперкарго,[13] когда с товаром идем.

— И давно ходишь?

Кирилл ненадолго задумался. И все же рискнул слегка прирастить свой морской стаж.

— Уже лет пятнадцать, как мы с Ильей первый раз на пароходе от берега отошли. Был я и юнгой, и матросом.

Старик кивнул, вполне удовлетворенный ответом.

— Да уж, кто в море не бывал, до сыта богу не маливался.

— Эх, Лука Петрович! — Остерман с досадой хлопнул себя по коленке. — В другое время, да в другом месте мы с вами так славно поторговались бы! А сейчас — ни то, ни се. Но молодых выручать надо. Так какое будет ваше слово?

Старик откашлялся и разгладил бороду.

— Что же, Кирилл Андреевич, ты, я вижу, человек добрый, умелый, с головой на плечах. Авось, Полюшка с тобой не пропадет. Да только не с того ты конца начал. Ты бы с ней сначала сговорился бы. Ей жить, пусть сама и решает.

— Я уже решила, — отозвалась Полли.

Кирилл глянул на часы.

— Отлично. Есть еще несколько минут. Уходить будете с заднего двора, верхами. Овраг с холмов не просматривается. А если кто-то за вами кинется, мы его остановим. Идемте, ваши кони уже оседланы.

Старик поднялся и надел шляпу.

— Фургон мой переставь к забору. Чтоб не занялся, если дом загорится. Ну, сынки, долго вы тут будете стоять? Не надумали уходить?

— Что за вопрос? — удивился Илья. — Это наше ранчо. Мы тут живем. Зачем куда-то уходить? Нам и тут хорошо. А вы, Лука Петрович, время не теряйте. Бражку поставьте, свинку откормите, гостей созывайте. Сватовство у нас прошло кое-как, по-американски. Но свадьбу играть будем по-настоящему, по-русски.

Загрузка...