След мустанга

27

Выпустив Полли и Лукаса, они подкатили к овражку моток колючей проволоки. Полчаса работы, и уютная ложбинка превратилась в непроходимое ущелье.

— Великое дело — прогресс, — сказал Остерман, снимая рукавицы.

— Так-то оно так, — сказал один из работников. — Да только мы думали, что тоже уйдем этой тропинкой, когда приспичит…

— Уходить еще рано. Еды у нас — гора, воды — море. Никто не ранен. Поморочим Форсайту голову еще хотя бы денек.

— Лишь бы не окружили…

— А вот когда окружат, тогда-то мы и уйдем, — бодро сказал Илья.

Но работников такая перспектива явно не вдохновляла.

— Вам виднее, сеньор Билли…

— Для окружения им придется растянуться, понимаешь? Сейчас они держатся кучами. А когда растянутся, каждому придется воевать в одиночку. Они будут думать, что накинули на нас петлю. А мы эту петлю порвем, как паутинку. Теперь понятно?

— Да мы вам верим! — сказал работник. — Прорвемся. Лишь бы патронов хватило.

Эд Коннорс был крепким хозяином, предусмотрительным и запасливым. Копченостей, сухарей и воды в его доме хватило бы на год осады. Но, конечно, он не мог предвидеть, что оборона потребует такого расхода патронов.

Припасы к «спрингфилдам» таяли с удручающей быстротой. Горки крупных патронов, выглядевшие так внушительно, становились заметно ниже с каждым выстрелом. Мелочь для винчестеров расходовалась медленнее, потому что из них палили, скорее, для острастки.

Пока перестрелка шла на длинных дистанциях. Кирилл иногда выпускал пару пуль из своего винчестера, более мощного. Но он понимал, что патроны с бездымным порохом ему никто не подбросит, и стрелял только тогда, когда был уверен, что попадет.

По его подсчетам, они вывели из строя не меньше десятка. Но противник, видимо, получил подкрепление. К вечеру уже все стены дома украсились щербинами от пуль, долетавших с соседних холмов, и стало ясно, что ранчо окружено.

Впрочем, Кирилл заметил, что били по дому только с трех сторон. С южного направления не раздалось ни одного выстрела. Как раз там пролегала тропа, по которой табун выгоняли в степь. И это было лучшим местом для прорыва — кони успеют разогнаться так, что стрелять по ним с соседних холмов будет бесполезно. Неужели Клейтон не догадался перекрыть путь?

Скорее всего, это и есть обещанный коридор для отхода, решил Кирилл.

Илья собрал работников и объявил:

— На закате будем прорываться. На север. Потом, вдоль реки, уходим к табуну. Готовьте лошадей. Предстоит скачка, поэтому не берите ничего лишнего.

Он поднялся на чердак к Кириллу, взял бинокль и долго изучал окрестности.

— Знать бы, где у них стоят лошади…

— Вон там, — Кирилл махнул рукой. — Вокруг голая степь. А за тем холмиком, я помню, была мескитовая рощица. Лошади, наверняка, стоят там, в тени. И лагерь у них там же. Дым поднимался оттуда.

— Думаешь, они опоздают с погоней?

— Не будет погони, — сказал Кирилл. — Они ждут, что мы рванем на юг. Похоже, что там приготовлена какая-то ловушка.

— Вот именно… — Илья опустил бинокль и потер глаза. — Поспать бы хоть часок.

— И то дело. Вздремни, а потом я. Через час меня сменишь.

— Кира, твой конь в порядке? У него бок порезан, ты видел?

— Не страшно. Зарастет.

— Когда все уйдут, заведем коней в дом.

— Почему не в сарай?

— Там опилки. Загорится. Нет, только в дом. Двери позволяют, я прикинул. У меня было такое в Сан-Себастьяне… — Илья мечтательно улыбнулся, покачивая головой. — Вот была заварушка так заварушка. Обложили со всех сторон, загнали нас в таверну. А там одна стенка стыковалась с конюшней. Так мы ее разобрали, завели лошадей в зал, и когда солдаты выломали двери, мы поперли на них верхом! Ты бы видел их рожи!

Пуля звонко шлепнулась о печную трубу, и Остерман длинно выругался по-испански.

— Нет, здесь поспать не дадут, пойду в сарай. На опилки. Надо будет дома устроить такое спальное местечко, с опилками и стружкой. Люблю запах дерева. А ты, небось, набьешь матрас водорослями?

— Зачем?

— Ну, чтобы море вспоминать. Привезешь себе полный фургон старых сетей, ракушек, да? Чтоб не скучно было. Я не представляю, как можно жить в Оклахоме и не свихнуться от скуки.

Еще одна пуля прошила крышу и застряла в стропилах.

— Это намек, — сказал Илья. — Пора идти в сарай. Кира, ты только не деликатничай. Договорились, что через час — значит, через шестьдесят минут меня разбудишь.

Он ушел, а Кирилл перебрался к другой бойнице, чтобы ответить стрелку, который стал ему досаждать.

В бинокль он разглядел несколько камней, из-за которых тянулся длинный ствол. Кирилл положил «спрингфилд» на мешок с крупой и прицелился. Он не спешил стрелять, потому что хотел сначала определить силу ветра.

«Водоросли? Хорошая идея, — подумал он. — Но почему он думает, что я останусь здесь? К чему тогда мне дом на берегу залива? К чему мне шхуна, если я осяду в Оклахоме? Да и чем я буду здесь заниматься?»

Он снова поднял бинокль — и вовремя. За камнями приподнялась шляпа с заломленными спереди полями. Длинный ствол зашевелился, и Кирилл, отложив бинокль, вжал приклад в плечо.

Вспышки не было видно, зато выстрел поднял целый смерч пыли перед каменным укрытием, и она понеслась в сторону, смешиваясь с пороховым дымом. Кирилл сделал поправку на ветер и нажал на спуск.

Он стрелял из глубины чердака, не высовывая ствол, поэтому все вокруг заволокло дымом. Перебежав к соседней бойнице, он с трудом поймал биноклем ту самую кучку камней. Сначала показалось, что там никаких перемен. Понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть приклад винтовки, который торчал за камнями. Ну, а если винтовка смотрит прикладом в небо, значит, хозяину сейчас не до нее…

«Вот чем я буду здесь заниматься, — подумал Кирилл, вставляя новый патрон. — Охотой. Замечательный предлог для того, чтобы остаться в одиночестве. Уйду подальше, устроюсь в красивом месте, открою книжку…. А подстрелить чего-нибудь на ужин всегда успею».

Именно так он проводил свои лучшие часы в море. Сидел в тени под парусом и читал, бросая взгляд на облака или на волны. Иногда Кирилл пытался делать какие-нибудь записи, но получалась ерунда в стиле судового журнала. Нет, писать он мог только на земле, за прочным и неподвижным столом, где листы бумаги не норовят упорхнуть в открытый иллюминатор, подхваченные бризом…

«Оклахома — вот место, где я мог бы написать свои лучшие книги, — думал он. — Здесь тихо и пусто, как в море во время штиля. Эх, жалко, что мы с Питером спилили тот дуб! Замечательный был дуб. Как хорошо было бы сидеть под ним и смотреть на далекие холмы, и ждать, когда внизу, на тропинке, мелькнет белая косынка Полли…»

Он вспомнил о том времени, когда мечтал стать писателем. Когда-то он даже напечатал несколько рассказов в разных журналах. Потом жизнь закрутила так, что было не до литературы. А когда все понемногу улеглось, и он снова попробовал взяться за перо — ему подвернулись его старые рассказы. В них было много достоинств, но не было главного — новизны. Какой смысл писать о том, что и так всем хорошо известно?

Это все равно, что подсовывать корове вместо свежего сена пустую солому. Корове все равно, что жевать. Но человеку не нужна жвачка. (Кстати, а корову кто-нибудь спрашивал, нравится ли ей солома?) Человеку нужно…

— Нужно приготовить керосин, — сказал он вслух, чтобы разогнать сонливость. — Когда станет совсем трудно, сами подожжем сарай.

Работники были весьма недовольны тем, что Илья и Кирилл оставались на ранчо.

— Нехорошо это. Вместе отбивались, вместе и прорываться будем…

— Нам пока нельзя уходить, — сказал Кирилл. — Мы тут друга ждем. Не хотим разминуться.

— Как же он придет, когда тут все обложили?

— Он придет, — улыбнулся Илья. — Все готовы? Пошли.

Поднявшись на крышу, Кирилл увидел знакомый дымок, вьющийся за холмом. У него не было сомнений, что это был дым от костра, на котором готовили ужин.

Ковбои Клейтона оставались ковбоями, и не могли изменить своим привычкам. Они были способны провести в седле весь день, от рассвета до заката, ни разу не сойдя на землю даже ради малой нужды. Но на закате ковбои собирались у кухонного фургона. И не было силы, способной отогнать их от котла с тушеными бобами. Подкрепившись и выпив кофе, они выкурят по самокрутке, и только после этого снова будут готовы воевать…

Конечно, кто-то из них, самый невезучий, сейчас наблюдает за чертовым ранчо, из — за которого приходится торчать на посту, пока другие разбирают самые лакомые куски жареного мяса. Кирилл надеялся, что наблюдатели больше смотрят в сторону костра.

Солнце садилось быстро, и от земли потянуло холодом. Низины между холмами быстро затягивались легкой дымкой.

Он положил рядом с собой все четыре винтовки, чтобы не тратить время на перезарядку. Слышно было, как заскрипели ворота загона, как перетаптывались лошади, принимая седоков. Вот Илья перебежал по двору, прижимая к груди несколько винтовок. Он встал на лесенку и просунул ствол в бойницу забора.

Слаженный топот копыт заставил Кирилла прильнуть к винтовке. Он держал в прицеле кусты, ярко освещенные закатными лучами. «Ему не позавидуешь, — подумал Кирилл о стрелке, что прятался в кустах. — Солнце бьет прямо в глаза».

Уносящихся всадников не было видно, но копыта звучали все глуше, и он радовался, что им удалось вырваться так далеко, не вызвав огня.

Уловив какое-то движение в кустах, он выстрелил. Взметнувшаяся пыль выдала недолет, и из второго «спрингфилда» он уже взял выше.

Внизу гулко рявкнул «шарпс» Ильи. И сразу же несколько пуль ударили по стене дома. «Отвечают! — обрадовался Кирилл. — Они бьют по дому, а не по ребятам. Неужели получилось?»

В сумерках стали видны вспышки выстрелов, и он ответил им, не особо целясь, лишь бы побыстрее. Противник не должен заметить, что на ранчо осталось только двое. Илья тоже выпустил подряд несколько пуль и побежал обратно к дому.

— Ну, теперь недолго осталось, — бодро заявил он, залезая на чердак и затаскивая за собой лестницу. — Если они заметили, как наши ушли, то до утра не дотерпят, ночью обязательно сунутся к дому. А если не заметили, то у нас будет еще один день, чтобы дождаться Энди.