След пираньи

Глава тринадцатая Билет в один конец

Для понимающего человека нет зрелища печальнее и нелепее, чем диверсионная группа, вынужденная метаться меж точками отхода. Все мгновенно летит к черту, когда начинается охота – опасность может нагрянуть со всех трехсот шестидесяти румбов, нельзя быть уверенным ни в чем, весь окружающий мир становится враждебным, враз оборачиваются чужими и земля, и небо… Одно утешает: когда приходится нестись сломя голову, длинными перебежками с коротенькими промежутками на отдых, совершенно нет времени лелеять пессимистические мысли. Некогда думать. Сосредоточься на том, чтобы уберечь глаза от веток, следи, чтобы не подвернуть ногу, – иначе получишь пулю в ухо от своих же – да поглядывай, не появится ли по сторонам или впереди кто-то из комитета по торжественной встрече…

Цепочку возглавлял майор Прагин, временами поднимавший к глазам компас и очередной изыск пытливой конструкторской мысли – графический процессор, черную коробочку размером с большой портсигар, где на экранчике высвечивались нужные маршруты вкупе с привязкой к местности. За такую штучку продали бы душу дьяволу многие путешественники прошлого, она и впрямь была неоценимым помощником, но, увы, не могла показать возможные засады и прочие схожие сюрпризы. И уж тем более – растолковать, какое из звеньев цепочки оказалось слабым.

Именно так. Вполне возможно, Джен не ошиблась ночью, кто-то послал вслед за «Жемчужиной» самолет или вертолет – все равно, это можно объяснить исключительно утечкой информации на каком-то этапе. Они с Глаголевым такой вариант обсуждали заранее, но одно дело – с карандашиком в руках просчитывать версии и варианты и совсем другое – убедиться на опыте, что кто-то из облеченных доверием предал твою группу, как последняя сука, еще на старте… Когда до финала тебе еще далеко.

Майор, Мазур не мог не оценить по достоинству, вел группу великолепно, расчетливо переходя с бега на размашистый шаг, давая передышку именно так, как сделал бы сам каперанг. Все за то, что они достигнут «точки-два» даже раньше расчетного часа, – если бы не собственные слабые звенья…

В первую очередь, конечно, Джен. Девочка спортивная и не дохленькая, старалась изо всех сил, но сразу видно, что ей такие концы давненько не приходилось отмахивать. Автомобиль – бич человечества вообще и Америки в частности. Она держалась, однако все чаще сбивалась с шага, спотыкалась, налетала на бегущего впереди – то ли Петрова, то ли Джонса, сорвала на бегу зеленую вязаную шапочку, сунула в карман, обеими руками ослабила у горла завязки комбинезона, что ей не особенно и помогло. Не было времени снимать с нее бушлат и бронежилет, единственное, что смог сделать Мазур, – догнать Иванова, хлопнуть по плечу и показать на девушку Тот кивнул, подхватил Джен под локоть и целеустремленно повлек, словно опытный «дед» салагу-первогодка, не выдержавшего темпов марш-броска…

Как ни крути, а придется делать незапланированный привал. Обогнав всех и оказавшись рядом с майором, Мазур выдохнул:

– Тормози! На пару минут!

– Вперед! – отмахнулся тот, выпучив дикие глаза.

– Тормози, говорю! Девка сдает! Загоним же!

Бесшумно и яростно прошевелив губами – вслух материться уже не было сил – майор с маху остановился, кругообразно взмахнул правой рукой над головой. Аккуратная цепочка сбилась в кучу. Люди, ловя каждую секунду отдыха, плюхнулись, кто где стоял, но отрешаться от всего сущего не спешили: заглатывая воздух полной грудью, держали автоматы наизготовку, целя в окружающее зеленое безмолвие. Справа вздымалась над тайгой лысая вершина сопки. Майор показал Мазуру зеленую точку на экранчике процессора, потом ткнул пальцев в сопку. Мазур понятливо кивнул – с маршрута не сбились, и то хлеб…

Оглянулся, взял за локоть лейтенант-коммандера:

– Женщин раздевать случалось? Отлично, снимите в темпе с прокурора бушлат и броник, а то не добежит…

У него самого в легких ощутимо покалывали горячие иголочки – не пацан, годы свое берут… Американец сноровисто расстегивал на соотечественнице пуговицы и пряжки, бесцеремонно опрокинув в мох. Она лежала, как кукла безвольная, шумно дыша с закрытыми глазами. «Ну, киса, не посрами Мичиган, если ты и в самом деле оттуда…» – про себя сказал ей Мазур.

Оглянулся на пленных. Полковник, как и следовало ожидать, казался выжатым лимоном – мужик был не хилый, но не могла не взять свое вольготная жизнь на «Заимке» с хорошей жратвой и настоящим заграничным спиртным, пусть даже и перемежавшаяся таежными охотами.

И все же помирать пока что не собирался, по потной физиономии видно, хочет еще пожить, пусть в роли перевербованного…

Другое дело – Кузьмич. Он, как и Полковник, пер, конечно, налегке, не обремененный ни оружием, ни снаряжением, в рубахе и знакомом Мазуру по прежней встрече длиннополом сюртуке. Но физиономия исполнилась очень уж нездорового, синюшно-бледного колера, а в пот бросало так, что даже борода промокла и повисла пегими сосульками. Даже на разделявшем их расстоянии Мазур слышал, что поганый старец хрипит, словно запаленная лошадь, становясь все бледнее. А ведь, пожалуй, не дойдет, еще километров семь, не меньше…

Сняв с пояса флягу, Мазур тяжело поднялся, остановился над Джен и, аккуратно наклонив горлышко, пролил ей на лицо тоненький ручеек. Она моментально открыла глаза, села:

– Какого черта, всю косметику… – и старательно принялась промакивать щеки платком.

– Это тест, – с ухмылкой сказал Мазур. – Если в такой ситуации женщина начинает беспокоиться о косметике, значит, умирать не собирается, и можно бежать дальше…

– Ох… – простонала она, падая навзничь.

– Вставай, – безжалостно сказал Мазур. – Пора… Майор!

Цепочка выстроилась в прежнем порядке, но Кузьмич, едва его подняли за скованные сзади руки, осел со стоном, вытянул ноги, прислонившись спиной к стволу и немилосердно пачкая сюртук смолой. Махнув майору, чтобы трогался, Мазур подошел, жестом отослал Петрова, старательно державшего пленника под прицелом, секунду всматривался и властно сказал, уже зная все наперед:

– Встать. Вперед. Прикончу.

Мимо них пробежал рысцой замыкающий. Кузьмич не шелохнулся, молча смотрел на Мазура снизу вверх, и в глазах не было ни страха, ни мольбы – совершеннейшая пустота, ясное осознание финала, не обремененное протестом…

Они еще миг мерились взглядами. Потом Кузьмич, вяло шевеля бледными губами, прошептал:

– Руки хоть развяжи, дай перекреститься…

Вряд ли прижившийся при Прохоре бывший уголовничек играл – помня прошлое, Мазур не сомневался, что это все всерьез, и староверские замашки, и набожность. Возможно, он был верующим с самого детства – ничего удивительного для затерянных в этих местах староверских селений. Вот только времени не было…

Мазур, заведя руку за спину, большим пальцем сдвинул узкий металлический язычок предохранителя. Подобной минуты он ждал много дней, еще с той поры, как оказался на нарах в бараке, – но теперь, когда наступил миг расплаты, ровным счетом ничего не чувствовал. Даже горячей жажды убить. Некогда было чувствовать. Вереница людей в камуфляже уже скрылась из глаз, их еще следовало догонять.

Он лишь сказал негромко, отведя глаза:

– Суди, Господи, не по делам нашим, а по милосердию твоему…

И, одним движением переместив автомат из-за спины, нажал на спуск. Серия приглушенных щелчков. Убедившись, что правки не требуется, Мазур опять забросил автомат за спину и с места взял приличный темп, не оглядываясь.

…Он примерно помнил дорогу, но, полностью положившись на майора, не сразу сообразил, что группа достигла цели. Просто удивился вяло: почему майор вдруг остановил людей, хотя для привала вроде бы рано? Потом сообразил, оглядевшись. С обеих сторон вздымаются густо поросшие сосняком сопки, впереди – узкий, вроде бутылочного горлышка, распадок. Значит, метрах в ста отсюда и стоит неизвестно кем возведенное лет двадцать назад охотничье зимовье, обозначенное на глаголевской карте как та самая «точка-два»… Только ли на глаголевской?

Майор вопросительно оглянулся. Мазур сделал ему успокаивавший знак и, демонстративно возясь с тесемками на гульфике, отошел за деревья. Однако, скрывшись с глаз остальных, отнюдь не спешил оросить струей ближайшую сосну – по-воровски оглядываясь, углубился в чащобу еще метров на десять, вытащил из рюкзака упакованные в изоленту пленки и, быстро высмотрев подходящее место, упрятал сверток размером с кирпич под мох, старательно взрезав его ножом. Насыпал сверху высохшей хвои, поводил подошвой, растирая, пока не убедился, что заметить со стороны невозможно. Хорошенько запомнил место, окружающие деревья, неповторимой формы корявый пень.

Со спокойной совестью справил малую нужду, следя, чтобы вопреки народной пословице последняя капля не оказалась в штанах, вышел на маршрут и направился к «точке», чувствуя себя чуточку мерзко – потому что приходилось поступать так, словно не доверяешь никому…

Но ведь нельзя иначе, как ни крути. Когда придет вертолет и там окажется Кацуба – можно будет со спокойной совестью, мысленно извинившись перед спутниками за последний, оговоренный с Глаголевым, финт, вернуться и забрать пленки. Ну, а если согласно их собственной, пакостной теории вероятности, не имеющей ничего общего с той, классической, предателем окажется и Кацуба – тут уж вины Мазура нет никакой. Сделал все, что мог. Останется лишь полагаться на отложенную в особый карман гранату, надеяться, что удастся рвануть кольцо…

Справа по стволу шустро скользнула белка – сверху вниз, мотая пушистым хвостом. Она еще была рыжей, не сменила пока что шубку на серую, зимнюю. На душе у Мазура стало чуть веселее. Он громко хмыкнул, представив, как белка будет писать на мох, под которым покоится бомба, способная сокрушить карьеру будущего вице-президента США, а заодно и полудюжины отечественных сытых хомячков, пресытившихся прежними развлечениями и завороженных будущими возможностями, открывавшимися, если на крючок угодит стремящийся в Овальный кабинет любитель экзотической охоты…

Вышел к избушке. Она была сложена обстоятельно, из толстых бревен, и могла простоять еще лет с полсотни – неизвестные промысловики постарались на совесть. Стекла в небольших окошечках пребывали в неприкосновенности – в последние годы иные скоты без зазрения совести пакостили в охотничьих избушках, вплоть до того, что поджигали их, но сюда, похоже, не добрались. Под сосной рядом с крылечком лежат приспособления для шишкования – огромное сито из железного листа с пробитыми дырочками, толстый колот, огромная скалка. Толстенная колода засыпана грудой свежей шелухи – чешуйки шишек, сбитых явно в этом году. Значит, где-то поблизости хороший кедровник…

Как он и предвидел, никто не пошел в избушку – не стоило лезть в гипотетическую ловушку. Группа расположилась метрах в двадцати от избушки, под могучими соснами. Трое сидели по некоему незримому периметру с автоматами наизготовку, а остальные, за исключением Полковника, которого никто не спешил брать на довольствие, с удовольствием жевали профессиональный деликатес – горький шоколад, прессованный с орехами, растертым в порошок сушеным мясом и еще кое-какими химическими добавками, придававшими бодрости. Джен, впрочем, клевала, как воробышек, не отдышавшись еще после недурного перегона.

Мазур подмигнул ей, остановившись рядом:

– Ну что, это вам не в «кадиллаке» по Бродвею? Она улыбнулась – слабо, из чистой вежливости:

– Пожалуй…

На ней вновь красовались бронежилет и бушлат, и Мазур, не выдержав, откровенно ухмыльнулся: вообще-то и в отечественной, и в американской армиях сейчас хватает женщин, и в форме они выглядят самыми обычными зольдатиками, не хуже мужиков. Однако помощница прокурора в штатной спецназовской амуниции, хоть убей, казалась стопроцентной голливудской старлеткой (начинающей кинозвездочкой), наряженной для съемок боевика всех времен и народов «Баба-яга в тылу врага». Вот только отчего-то проявляет явственные признаки нервозности – вполне, впрочем, простительной, прокурор как-то привык, что это его боятся все, это именно ему приходится выступать в роли охотника, а не наоборот…

Остальные размеренно жевали с устало-отрешенными лицами опытных солдат, привыкших наслаждаться каждой минуткой отдыха, – и выглядели сейчас столь одинаковыми, что Мазур, не зная заранее, кто родился под сенью родных осин, а кто прибыл из-за океана, ни за что не отличил бы земляков от залетных гастролеров.

Он разорвал пакетик с ломтем обезвоженной ветчины, сухой и легкой, как пробка, налил туда воды из фляги – есть не особенно и хотелось, но все равно следовало набить калориями организм.

– Супермены! – вполне непринужденно позвал Полковник. – Дайте жрать. Женевская конвенция, как-никак, обязывает…

– Освоился, падаль, – проворчал майор Прагин. – Ладно, дайте ему кто-нибудь кусманчик, да не особенно большой – не сват, не брат…

Он задумчиво играл с процессором, вновь и вновь высвечивая на экране точку, где они в данный момент находились. У Мазура в одном из многочисленных карманов лежал такой же, но не было пока случая воспользоваться. Равнодушно откусывая от набухшего и ставшего мягким куска ветчины, он достал другой рукой маленький радиоприемник (чьи миниатюрные размеры вовсе не означали примитивности), нажал кнопку автонастройки. Из динамика неслись лишь шорохи и треск – никаких радиопереговоров поблизости. Потом послышался треск погромче, словно с размаху разодрали кусок ситца. И снова.

Мазур взглянул на небо, на тот крохотный кусочек, что был доступен взору меж густыми кронами. Все уже затянуто серым – совсем недалеко сверкают молнии, пожалуй, гроза скоро докатится и сюда. Беспокойно покосился на часы – пора бы, пора…

– Отличная погода надвигается, а? – тихо спросил майор. – Какое серьезное прочесывание в ливень…

– А летчик у вас хороший? – спросил Мазур. – Вертушке в такую погоду тоже неуютно…

– Дерьма не держим.

– Вы и на «Жемчужине» дерьма не держали… – увидев, как исказилось лицо майора, он мысленно выругал себя. – Извини…

– Ладно. Хочешь идиотскую версию? Насчет теплохода?

– Ну?

– Если уж впадать в манию преследования… – сказал майор. – Они вполне могли прятаться где-то на судне.

– Что, втайне от команды?!

– Если предположить сообщника из числа команды – не столь уж и нереально, – сказал майор. – Там в корме есть небольшой грузовой трюм, он пустует… пустовал. И две трети кают были заперты. Для битых волков просидеть сутки, как мыши, – ничего невозможного.

– Но должны же были проверить?

– Я говорю – при наличии сообщника в команде, и не из рядовых…

– Я смотрю, у вас, сухопутных, порядок в хозяйстве стоит образцовый… – усмехнулся Мазур.

На сей раз майор не обиделся – осклабился еще шире:

– А чей это контрразведчик, лицо, приближенное к адмиралу, оказался подсадкой «соседей»?

– Тут ты меня подсидел, – сказал Мазур преувеличенно душевно. – Тут мне крыть нечем… Опознавательные знаки у вертушки какие?

– Бортовой номер – триста пятнадцать, – сказал майор. – И синяя ракета при подлете.

– Все верно… – Мазур дожевал ветчину и по накрепко вбитой привычке старательно поджег пакетик зажигалкой. – Инструкции у нас одинаковые… А дождика все нет, я смотрю… стоп, куда это наша дева?

Майор обернулся в ту сторону. Джен, непринужденно помахивая длиннющей полосой зеленой туалетной бумаги—с собой привезли, аккуратисты – направлялась вверх и наискось по склону, явно намереваясь перевалить за гребень.

– Покакать пошла, – сказал майор. – От переживаний. Эй, ты что?

– Извращенец я, – сказал Мазур, уже стоя на ногах. – Грех такой… А вы сидите, как сидели…

Он бесшумно скользил меж деревьями, так, чтобы лечь на параллельный курс, не упуская девушку из виду. Сам плохо понимал, что его вдруг встревожило. До сих пор она, когда подпирала необходимость, устраивалась по нужде не на виду, конечно, но и не отдаляясь особенно, западные люди меньше комплексуют, когда речь идет о потребностях, не зря поименованных естественными. Скрылась с глаз – и ладненько. А сейчас вдруг решила пуститься в долгое странствие – они уже отдалились от места привала метров на пятьдесят, для чащобы это изрядное расстояние. Хотя гораздо ближе имелось вполне подходящее местечко, заросли багульника, где не заметишь и слона, если он решит уединиться с рулоном туалетной бумаги в хоботе. Она шагала чересчур уж непринужденно, вот что переигрывала малость. Он, конечно, мог и ошибаться, – но в этом случае ничего страшного не произойдет, тихонечко ретируется задним ходом, и вся недолга, а что там будет думать майор, никого не волнует…

Оглянулась, но Мазур беззвучно прянул за дерево. Ну, похоже, окончательно уверилась, что осталась в одиночестве.

И небрежно отшвырнула бумагу, повисшую на кустике. Полезла под комбинезон, на ходу вытащила узкую длинную коробочку, схожую по габаритам с рацией, зашарила взглядом, по кронам – ну точно, ищет подходящее местечко… Они были уже по другую сторону сопки, перевалив ее неподалеку от подножия, теперь, даже если говорить нормальным голосом, на бивуаке не услышат – разве что если заорешь…

Мазур торопливо вытащил приемник. Джен обеими руками подняла коробочку, словно целясь в вершину – и из коробочки выстрелила вверх тонюсенькая, едва заметная зеленая жилочка, взметнулась метров на десять, ее конец лег на пышную ветку. «Ну, эти штучки мы знаем, – подумал Мазур, заняв удобную позицию метрах в пятнадцати от стоявшей к нему спиной девушки. – Передача на спутник связи, их сейчас кружит столько, что и концов не найдешь, сателлит может быть совершенно посторонним, принадлежать людям, которые и понятия не имеют, что за заказчики откупили у них канал-другой…»

Прижал к уху приемник. Меж отзвуками далеких молний четко прорвался голос:

– «Гамма-Танго», «Гамма-Танго», я – Русалка. Дядя приехал в Нантакет, дядя приехал в Нантакет…

«С-сучка», – невольно ругнулся Мазур. Ясно же было сказано, полная тишина в эфире, вертолет уже на подлете, вдали определенно слышится знакомое стрекотание – но все равно, подставляет всех, паршивка, мало ли кто может перехватить произнесенные на чистейшем американском диалекте английской мовы донесения…

Впрочем, она выгодно отличалась от большинства женщин, привыкших висеть на телефоне часами. Еще несколько раз повторила радостное известие про дядю, наконец-то нагрянувшего в Нантакет, и, не дожидаясь ответа, выключила рацию, стояла, осторожно подергивая антенну. Шум вертолета приближался. Мазур терпеливо ждал. Видимо, неведомый абонент, с которым она связывалась, держал свою бандуру на круглосуточном приеме – оттого так быстро и управилась. Но что это должно означать? Ну никак не могут они прислать сюда потаенно свою группу захвата, даже в нынешние идиотские времена поджилки слабоваты для подобного финта…

«Вертолет идет на приличной высоте, – мельком отметил Мазур. – Глуповато, следовало бы на бреющем, черт этих сухопутчиков поймет… Минут через пять будет здесь».

Он вышел из-за сосны навстречу Джен и, обаятельно улыбаясь, спросил:

– Чей дядя-то, Русалка?

Револьвер она выхватила из кармана чисто автоматически, но Мазур, не обинуясь, поймал ее запястье на примитивный «катет, катет», слегка крутанул, подхватил на лету тяжелую игрушечку и переправил себе в карман. Отступил на шаг, оглядел девушку с ног до головы, хмыкнул:

– Последние желания есть?

Пожалуй, он переиграл со своими шуточками. А может, она в панике решила, что коварные русские медведи по всегдашнему своему обыкновению строили козни, и сейчас ее соотечественников тихонько режут. Бросилась на Мазура, как распрямившаяся пружина, в самом пошлом стиле гонконгских боевиков пытаясь достать его ногой по буйной головушке.

Не достала, конечно. Он из чистого любопытства поиграл с нею секунд тридцать, перемещаясь на поляне и работая в активной обороне – хотелось посмотреть, чему ее за океаном учили. Девочка с упрямством, которое Мазур в ней давно подметил, крутилась, как юла, дрыгая ручонками-ножонками, и получалось у нее плохо – в бушлате, бронежилете, комбинезоне с теплой подкладкой и высоких армейских ботинках класса не покажешь, это тебе не в невесомом кимоно порхать по залу…

Довольно скоро он понял, что девочке кто-то старательный и небесталанный прилично поставил курс каратэ с добавками из пары-тройки других зубодробительных дисциплин – но это не армия, ручаться можно, особо серьезной школой и не пахнет… Ему стало скучно, пора было кончать, чтобы успеть приглядеться к вертолету.

Поймал Джен за кисть во время ее выхода из очередного головокружительного пируэта, умело скрутил, большим пальцем весьма невежливо влепил под горло – от этого еще никто не умирал, а вот двигательной активности на пару минут поубавится… Когда она согнулась, судорожно пытаясь ухватить хоть глоточек воздуха, прижав руки к горлу, Мазур ухватил ее за запястья, быстренько обмотал их веревкой – у него на поясе висел приличный моток, вещь в хозяйстве нужная, – свободный конец привязал к тонкой сосенке. Выхватил у нее из кармана рацию и, не раздумывая, грохнул о дерево потолще. Хваленая американская техника оказалась не на высоте – только осколочки полетели. Быстро огляделся, нашел подходящий наблюдательный пункт, задрал голову. Джен застонала, подняла голову.

– Сидеть тихо! – страшным шепотом рыкнул Мазур, глядя в небо.

Сверху вниз по отлогой дуге пошла синяя ракета, ярко светившаяся на фоне низких серых облаков, так пока что и не разразившихся дождем. Вертолет, закладывая вираж, снизился метров до двухсот – темно-зеленый Ка-33 той модели, что применяется в противолодочной авиации и морской пехоте, только этот был без носового гидролокатора, на суше совершенно бесполезного. Бортовой номер «триста пятнадцать», двойной винт, знакомая машина, на которой ему пришлось полетать даже больше, чем поездить в такси. Вот только по сторонам кабины висят обтекаемые топливные баки неизвестного образца, раньше таких что-то не приходилось видеть…

Вертолет резко пошел вверх и вперед, и за секунду до того, как склон сопки заслонил его от Мазура, каперанг еще успел заметить – правый топливный бак отделился от борта, по инерции немного пролетел вперед, прежде чем перейти в пике…

Наверное, его заставил в броске кинуться наземь тот же звериный инстинкт, выручавший не единожды. Умом он понимал, что с вертолета заметить его невозможно, но тело само сработало, он упал, перекатился, прижав к земле Джен, а из подсознания уже рванулся немой крик: «БОМБА!»

Веки сами сомкнулись от нестерпимого грохота, сотрясшего землю. Показалось на миг, что сопка валится на голову, сквозь толщу горы явственно передалось сотрясение, отзвук тугой и мощной взрывной волны, рвавшейся наружу из узкого распадка. И тут же все повторилось, грохот, сотрясение, жаркая волна, пронесшаяся высоко над головой. Сверху посыпался какой-то мусор, колючий и обильный.

Он чувствовал, как Джен колотит крупной судорогой, как она пытается вжаться в землю – бывали под бомбежкой, знаем… Осторожно открыв глаза, Мазур попытался определиться в мире, в который раз обернувшемся враждебным. Казалось, он оглох. Ни звука не долетает снаружи.

Он еще долго лежал, боясь пошевелиться, не зная, где сейчас кружит вертолет. Затыльник автоматного приклада больно давил на ребра – автомат оказался под Мазуром. Насколько он мог рассмотреть из своей неудобной позиции, меж стволов вдалеке клубился тяжелый дым неопределенного цвета. Медленно возвращался слух, перепонки целы – он уже слышал, как рокочут вертолетные лопасти в вышине, как жалобно стонет Джен, скорее уж поскуливает по-щенячьи. Мыслей в голове не было никаких. Потому что все ясно и так. Кто-то продал – и совершенно неважно теперь, был ли вертолет подлинным или противник прислал свой, ухитрившись где-то подтормозить настоящий. Продал кто-то, стоявший весьма высоко. Точнее, очень близко к «варягу», или?

Если это Глаголев, проще уж стреляться сразу – или подождать? Не будем спешить, знаете ли, пленки пригодятся и родным адмиралам… пленки!

Он лежал, как на угольях, время от времени косясь на часы, не шевелясь, отвлекшись лишь раз, чтобы закатить Джен парочку звонких оплеух, испытанного средства от истерики, сработавшего и на сей раз. Унялась, только тихонько похныкивала, но это уже была малозначительная лирика.

Старательно выждав четверть часа и убедившись, что вертолет улетел, Мазур поднялся на ноги, отряхнул с себя сухие иглы. Джен простонала что-то насчет того, что ее следует развязать…

– Сиди, стервочка, набирайся ума… – сказал Мазур сквозь зубы, не глядя на нее.

Пригибаясь, выставив автомат, двинулся к гребню. Впереди еще тяжело колыхалась пыль, медленно оседая, тянуло острым запахом горелого – спаленной смолы, щепы, еще чего-то, скорее синтетического. Открытого огня он нигде пока что не заметил – и это напоминало что-то знакомое, пусть теоретически…

Впереди лежали поваленные деревья – а ведь совершенно не слышал треска, когда они рушились…

Мазур перевалил гребень – и оказался на иной планете, чужой, враждебной.

Распадка было не узнать. Никаких прежних ориентиров, только крутые склоны остались прежними, но повсюду – поваленный лес, а те деревья, что уцелели, покосились все до единого, чернеют гротескными телеграфными столбами. И склоны, и распадок покрылись слоем серо-черного пепла, от которого там и сям лениво поднимались струйки дыма. И – никакого пожара. Сухой термический удар, превративший распадок в мертвую зону, черно-серое кладбище для людей и деревьев…

На месте зимовья – куча опаленных бревен. Мазур прошел еще метров пятьдесят, невольно замедляя шаг. У него не хватило духу приблизиться вплотную, не хватило, и все тут. То, что лежало на месте бивуака, напоминало даже не трупы, а грубые заготовки для манекенов, абстрактные скульптуры, сложенные из головешек. Видимо, тут вдобавок ко всему рванул весь их боезапас, патроны и гранаты, в одну секунду. Не было смерти. Только черно-серые нелепые куклы, имевшие отдаленное сходство с человеческими фигурами, – и то не все…

«Вакуумные бомбы средней мощности», – трезво, отстранение подумал он. «Сухой» взрыв, в мгновение выжегший весь кислород, испепеливший и человеческую плоть, и деревья. Работал кто-то решительный, с немалой властью, такие бомбы – это вам не гранаты, которыми без хлопот может затариться даже энергичный прапорщик, но и не ядерные заряды, конечно. В пределах возможностей среднего генерала.

Голова все еще была совершенно пустая. В коленках появилась легонькая пакостная дрожь: он отчетливо представил, что обязан жизнью чистой случайности, которой не в силах предусмотреть лучший стратег. Случайности… и, косвенным образом, этой паршивке, собравшейся поболтать по спутниковой связи с неведомыми друзьями.

Нельзя сказать, что сей факт моментально переполнил его сердце жаркой благодарностью к Джен. Не было времени на лирику, да и желания всплакнуть у нее на груди крупными слезами благодарности не было никакого. Желание имелось одно – побыстрее убираться отсюда…

Он побежал к выходу из распадка, с радостью углядев, что взрыв туда не распространился. Перепрыгивая через поваленные стволы, ломясь по дымящемуся пеплу, выскочил к нормальной земле, к нормальным, не поувеченным соснам. Тишина стояла, словно где-нибудь на Памире: лесные обитатели еще долго будут приходить в себя после таких событий…

Быстро отыскал импровизированный тайник, кинул в рюкзак синий пакет и в том же темпе кинулся назад. Вряд ли с вертолета высадят десант – но все равно, нужно хватать мешки, вокзал отходит…

Джен пришла в себя – настолько, что уже сидела на корточках и увлеченно, яростно пыталась распутать зубами веревку на запястьях, столь всецело предавшись этому сложному занятию, что приближения Мазура не услышала вовсе. Мазур легонько тронул ее тугое бедро носком ботинка. Она вскинула голову – в глазах стоял такой страх и злость, что Мазуру, говоря откровенно, на миг захотелось попросту пристрелить напарницу во избежание новых жизненных сложностей. Но, к чести российских морских офицеров, идея эта тут же улетучилась, не получив дальнейшего развития.

– Брось, – сказал Мазур. – Все равно не получится. Те еще узелки.

– Руки же затекут…

– Не беспокойся, – сказал Мазур неласково. – Узлы хитрые, не сдавливают… – он отвязал второй конец веревки от сосенки. – Вставай, Русалка, и побежали…

– Но…

– …тебя во все дырки! – рявкнул он, теряя терпение. – Они погибли, тебе ясно? Наши, ваши, все до одного.

– Значит, вертолет…

– Умница, – сказал Мазур нетерпеливо. – Золотая голова. Вертолет швырнул бомбу… Ходу!

Дернул за веревку. Ей поневоле пришлось вскочить. Глянув на компас и прикинув хрен к носу, Мазур размашистым шагом направился на северо-северо-восток, крепко зажав в левой руке конец веревки. Помощница прокурора – или кто она там – тащилась следом, ругаясь под нос, иные из этих словечек, как помнил Мазур, произнесенные на улице вслух, в добром десятке штатов привели бы прямехонько к судье и денежному штрафу.

– Ну хватит! – взмолилась она наконец. – Идиотство какое-то, я же тебе не корова… Развяжи руки, упаду!

– Ладно, – сказал он, на ходу вынимая нож. – Только предупреждаю сразу: при малейшей попытке взбрыкнуть пристукну сразу.

Разрезал веревку и старательно спрятал ее в карман, чтобы не оставить ни малейшего следа. Дернул подбородком:

– Шагай вперед, и в темпе, подруга, в темпе…

– Куда мы идем?

– В пространство, – сказал Мазур (к сожалению, по-английски это звучало гораздо суше, без всяких шутливых подтекстов).

– А точнее?

– Заткнись.

– В чем я виновата?

– Заткнись, говорю! – прорычал он. – Потом поговорим, это я тебе гарантирую…

Она умолкла. Мазур решил, что пришла пора испробовать процессор в действии, повозился с ним немного и пришел к выводу, что следует отклониться чуть восточнее. Прием был старый, но столько раз срабатывал в прошлом, учитывая инерцию человеческого мышления, что мог сойти и на сей раз. Темнее всего – под пламенем свечи. И те, кто хочет уничтожить кассеты вместе со свидетелями, и те, кто мечтает кассеты захватить, вряд ли быстро свыкнутся с мыслью, что беглецы возвращаются к «Заимке»… Здесь, правда, куча нюансов: невозможно узнать, кто считает всех членов группы мертвыми, а кто пока еще полагает диверсантов живыми. Действия противника предугадать совершенно невозможно. Люди с вертолета, правда, уверены, что погибли все – но ведь неизвестно в точности, сколько высоких недоговорившихся сторон заняты охотой, черт, ничего толком и не вычислишь…

В совершеннейшем молчании они прошагали километров восемь. Мазур угрюмо констатировал, что ситуация предельно идиотская. Прежде всего, они оснащены едва ли не лучше, чем экспедиция Стэнли, отправившегося на поиски Ливингстона в африканские дебри. Есть отличная прочная одежда, в которой не замерзнешь и холодной сентябрьской ночью. Бронежилеты, компас, безотказный процессор, автомат и два пистолета с солидным запасом патронов – плюс две осколочных гранаты и одна «Заря». Невероятно питательный сухой паек, которого при разумной экономии хватит недели на две. Фляжка спирта. Документы. Приемник, позволяющий моментально засечь радиопереговоры в опасной близости. Бинокль. Универсальный нож диверсанта, пусть и не из тех, стреляющих, но в хозяйстве весьма полезный. Сигарет, правда, мало, а денег нет ни рубля, но все равно, на судьбу плакаться грех – пещера Аладдина, Голконда…

Это в активе. К сожалению, пассив, если и не превращает тебя в банкрота, оптимизма тоже не прибавляет. Даже если допустить, что «точка три» не засвечена (а знают о ней лишь Глаголев и Кацуба), достигнув ее, сделаешь даже не полдела – так, четвертушечку Насколько трудно, почти невероятно будет сцапать в тайге двух человек, настолько легко установить плотный бредень в обитаемых местах. Вот там-то «соседи» – на своем поле, во всеоружии, при всех богатых возможностях. Прием памятен по первому разу (да и по богатому прошлому опыту): ничего не подозревающая милиция получит ориентировку на двух особо опасных рецидивистов, которые украли ядерную боеголовку с затерянной в тайге ракетной базы и волокут ее в рюкзаке к китайской границе, чтобы толкнуть за потвердевшие юани. Что-нибудь вроде. С напором на невероятную опасность для общества и разрешением применять оружие на поражение, едва объекты появятся в прорези прицела…

И вдобавок – заокеанская помощница прокурора на шее.

– Ты и в самом деле по-русски не понимаешь? – спросил он, не замедляя шага.

– Только «перьестройка» и «Горбачев», – откликнулась она, чуть-чуть повеселев. – И «водка», конечно…

– Водка – еще куда ни шло, – сказал Мазур. – А вот с остальными словечками толку не будет, еще и по шее дадут. В солидных словарях в таких случаях к слову непременно добавляют пометочку «устаревшее»… Ладно, могло быть хуже. Могли и негритянку прислать, вот тогда бы я извертелся…

– «Негритянка» – слово, которое считается расистским, – сухо сообщила она. – Нужно говорить – «черная». Или…

– «Афроамериканка», – отмахнулся Мазур. – Законница, тоже мне… Покажи-ка, что там за паспорт прикрытия тебе дали. Генерал говорил, дали, как и всем…

Она, поколебавшись, полезла во внутренний карман. На ходу Мазур расстегнул нейлоновый чехольчик, вытащил родную краснокожую паспортину – которую, как ни шумели, все еще не заменили новомодными удостоверениями личности с двуглавым ореликом. Ну надо же – Дженнифер Сергеевна Чермак, российская гражданка, получившая сие высокое звание каких-то полгода назад…

– Ну, и как все это замотивировано? – поинтересовался он, возвращая ксиву.

– Отец – эмигрант из России, – сообщила она. – Мать – гражданка США. Они погибли в прошлом году, и я, прельщенная рассказами отца о загадочной России, решила вернуться на землю предков. У матери были влиятельные друзья в госдепе, они помогли все уладить. Это ваши смастерили. В Москве есть люди, способные подтвердить легенду, опять-таки ваши…

– Приятно слышать, – сказал Мазур. – Ладно, это все же хуже, чем ничего. На обитателей провинции, вплоть до наших захолустных шерифов, действовать будет убойно. Если только доберемся до людей, которые вздумают честно проверять твои показания…

Прикинув пройденное расстояние, посмотрел на небо – сплошь затянуто серым, но дождя до сих пор не пролилось ни капли. Ну ладно, время терпит. К тому же забрезжила идея, не столь уж и нахальная…

– Притормози, Дженнифер Сергеевна, – сказал он, останавливаясь и отхватывая ножом кусок веревки. – Небольшой привал…

Она моментально, с блаженным вздохом опустилась под дерево.

– Не спеши, – сказал Мазур, сняв рюкзак и автомат. – Сначала разденься.

– Что-о?!

– Сними бронежилет и бушлат. Остальное не обязательно. Мне не до секса.

– Ты… – она замолчала, когда дуло пистолета уперлось в висок.

– Живо, – сказал Мазур. – Иначе перережу поджилки и брошу здесь, в тайге. Ну!

Вполне возможно, имей она дело с соотечественником на территории родной державы, побрыкалась бы. Но Мазур рассчитывал на то, что эта прелестная головка в должной мере набита штампами насчет русских медведей. И угадал правильно – она, более не прекословя, косясь на пистолет с неприкрытым страхом, быстренько скинула, что следовало. Мазур, связав ей руки за спиной, привязал к дереву, предупредил:

– Если вздумаешь мне куда-нибудь влепить коленкой, так и брошу, привязанной… Стой смирно. Пора и обыскать…

Развязал на ее комбинезоне все завязки, расстегнул пряжки и пуговицы, обшарил самым тщательным образом – увы, из-за сугубо профессионального характера этой процедуры не испытав и тени эротического возбуждения, хотя тело под тонким шерстяным бельем было роскошное. Она изменила тактику – стояла, гордо выпрямив голову, закусив нижнюю губу, глядя сквозь Мазура презрительным взглядом.

– Ну, это нам знакомо, – хмыкнул он, сноровисто оглаживая и охлопывая. – Принцесса в лапах у пиратов…

Трофеев было немного – довольно длинный нож-выкидушка, десятка два патронов к револьверу, футлярчик с приспособлениями для чистки и смазки оружия, косметичка, батарейки к рации. Косметичку Мазур положил назад, батарейки выкинул за ненадобностью, зарыв в мох, патроны и футляр переправил к себе в рюкзак, а ножом тут же подпорол подозрительный шов изнутри комбинезона, зашитый совершенно не теми нитками, что все прочие.

Задумчиво поскреб в затылке, изучая извлеченную оттуда полоску шелка. Код из семи цифр и четырех латинских букв, в правом углу – отштампованный черной краской контур бизона с девятилучевой звездой внутри. Посмотрел на просвет, но ничего больше не обнаружил.

– Это что? – спросил он.

Джен молчала с брезгливо-непроницаемым лицом вирджинской барышни прошлого столетия, вдруг услышавшей от своего кучера-негра предложение выйти за него замуж. Мазур щелкнул зажигалкой и поднес пламя к уголку полоски. Джен выдержала марку до конца, молча смотрела, как догорел клочок шелка.

– Что-то все это не похоже на оснащение прокурорского офиса, – сказал он. – Скорее уж на удостоверение шпиона… Детка, ты не из ЦРУ? Дело житейское, чего уж там…

Она еще сильнее прикусила губу глядя в неизвестные дали.

– Ну пойми ты, – сказал Мазур. – Я с тобой могу сделать, что душе угодно. Могу оставить вот так, а могу и просто бросить. Дать по голове и уйти, выбирайся потом…

– Ну делай, делай, скотина! – надрывно вскрикнула она.

Мазур подошел, вплотную, пригляделся. Накопившиеся в глазах слезы поползли на щеки – и страшно ей было, и держалась из последних сил… Одна беда: что бы она ему ни сказала, в чем бы ни призналась, проверить это невозможно. А пытать ее не станешь – не из гуманизма, а оттого, что просто-напросто некогда… Дурацкое положение.

– Ну ладно, – махнул он рукой, отвязывая девушку от дерева. – Сама уж застегнись, не нянька…

– Скотина, – бросила она самую чуточку ласковее, но все равно предельно ледяным тоном.

– Работа такая, – отмахнулся Мазур. – Слушай внимательно. Давай определим наши отношения всерьез и надолго. Я тебе нисколечко не верю…

– А в чем, интересно, ты меня подозреваешь? – огрызнулась Джен, возясь с многочисленными застежками.

– В том, что никакая ты не помощница прокурора.

– И что?

– А сам не знаю, – признался Мазур. – Подозрительно просто.

– Что именно? То, что я постаралась обеспечить независимый канал связи с боссом? Согласна, в данных условиях это вполне естественное желание оч-чень подозрительно… Ты бы на моем месте не сунул в карман украдкой спутниковый телефон?

– Ну хватит, мы не в суде, так что обойдемся без прений сторон… В общем, я тебе не доверяю из профессиональной подозрительности. Это аргумент?

– Это, конечно, аргумент…

– Осмелела?

– Ты меня не убьешь, – покачала она головой и даже улыбнулась вполне спокойно. – Ты же должен меня вытащить отсюда, как старший группы, офицер…

– И вытащу, – сказал Мазур. – Так вот, в тайге я тебя нисколечко не опасаюсь. И вряд ли ты против меня что-нибудь предпримешь, пока мы в дебрях. Но потом, когда достигнем более-менее обитаемых мест – тут я загадывать не берусь. А потому душевно тебя прошу: шагай по струночке, все приказы выполняй в темпе и безукоризненно…

– Есть, сэр! – она отдала честь на американский манер. – Может, в таком случае вернете оружие, сэр? – Перебьешься, – сказал Мазур решительно. – Так оно спокойнее как-то… И предупреждаю, веди себя паинькой, не надо мое душевное благородство переоценивать…