След пираньи

Глава восемнадцатая Загадка четырех веков

Такого скверного ночлега им за все время странствий еще не выпадало – коротать ночь пришлось по-птичьему: на сосне, выбрав дерево повыше, с толстыми сучьями. Мазур не сомневался, что «Антисобакин» отшибет у оставшихся волков чутье не менее надежно, чем у их дальних родственников, взятых человеком на службу, но Джен откровенно паниковала. Боже упаси, вслух не жаловалась, храбрясь изо всех сил, держа марку то ли стойкого и несгибаемого агента ФБР, то ли малость зацикленной на женском равноправии феминисточки, но глаза говорили красноречивее слов. Чересчур жестоко было бы насмехаться над ней или, несмотря ни на что, разбивать лагерь на земле.

А посему Мазур притворился, что вполне разделяет ее тревоги и считает, будто ночлег на дереве – мудрейшее стратегическое решение, давно пришедшее в голову ему самому. Хороший командир знает, что толковых подчиненных не грех иногда и побаловать – так, самую чуточку. Чтобы и не подозревали, будто их балуют… И если уж быть предельно честным перед самим собой, он решил подстраховаться. «Собакин» «собакином», но полной гарантии он дать не может. Вот если бы распылить его на квадратном километре… Какая-нибудь ловкая тварь, благодаря счастливому для нее стечению обстоятельств обогнувшая «зараженный» участок и сохранившая чутье, могла отыскать следы. Все его знакомые здешние охотники отзывались о волкособаках предельно матерно, но и весьма уважительно – как сам Мазур среди понимающих людей о «тюленях» Ван Клеена или «красных беретах»…

Предприятие его ждало нешуточное: пришлось сделать лассо из остатков веревки – хорошо еще, там был изрядный кусок, – сначала взобраться самому, десять раз проверить каждый сук, чтобы не подломился в самый неподходящий момент, потом поднять к развилке (он все глаза проглядел и долго бродил по лесу, пока отыскал сосну с подходящей развилкой) рюкзаки и Джен, потом привязать девушку к стволу ремнем, чтобы не навернулась вниз во сне…

– Представь, что это такой пикник, – сказал он, сидя верхом на суку и подавая ей продукты. – Благовоспитанная девочка выбралась в лес с благонравным джентльменом…

– …я такие пикники… – проворчала себе под нос благовоспитанная девочка.

– Полностью с тобой согласен, – сказал Мазур. – Но поесть все же нужно – горючее заливают в бак, не спрашивая, нравится это мотору или нет.

– Есть, сэр… Дай шоколаду. А ветчины не надо, хорошо?

– У самого в глотку не полезет, – понятливо кивнул Мазур.

Его самого, как и всякого военного человека с четвертьвековым стажем, служба приучила спать где угодно, на чем угодно и в любой позиции. Будь он один, безмятежно дрых бы до рассвета. Но рефлекс командира, отвечающего за подчиненного, заставлял то и дело открывать глаза, проверяя, как там Джен. Она, похоже, так и не сомкнула глаз – молчала, прижавшись к стволу и обхватив его обеими руками, делала вид, будто дремлет, но, поклясться можно, так и не заснула. В очередной раз (когда вокруг уже посерело, и близился рассвет) Мазур вынырнул из беспокойной дремы от ее вскрика. Оказалось, внизу что-то померещилось.

С дерева слезли, когда вокруг было еще темно. Мазур подозревал, что и Джен надоело играть в первобытных людей, ломота во всем теле пересилила прежние страхи, ставшие чуточку абстрактными. И показал ей кое-какие упражнения, предназначенные как раз для подобных случаев, – размять затекшие мускулы и привести тело в полную боевую готовность.

Проделав весь комплекс и убедившись в его действенности, Джен не без ехидства поинтересовалась:

– А ты мне не выдал русских военных тайн? Что-то я о такой аэробике не слышала…

– Разговорчики в строю, бут… [18] – проворчал Мазур, старательно выгибаясь в пояснице и в молниеносном темпе прогнав целый каскад приемов. – Я смотрю, приходишь в себя, острить начала… Значит, тебе и рюкзак тащить.

Первые два часа. Не в целях наказания, а из мудрейшего сержантского принципа: рядовой всегда должен быть занят делом… Иначе для чего он нужен?

…Процессор, как всегда, отличался завидной правдивостью: там, где он и предсказал, обнаружилась огромная, несколько километров в поперечнике, топь, сплошь поросшая высокой болотной травой. Кое-где торчали чахлые кустики карликовой березы, слева тянулись морщинистые валы торфяников, справа – редколесье. На юго-востоке, куда и лежал их путь, виднелись синеватые конусы сопок – да нет, скорее всего, гор. Пейзаж был невероятно унылый, а опущенная в мокрую землю палка ушла на всю длину. И Мазур, не мудрствуя лукаво, решил идти в обход, по редколесью, хоть это и должно было отнять несколько часов. Соваться в трясину не стоило.

Джен вновь шагала хмурая, невыспавшаяся и подкалывать уже не пыталась. Жаль, иначе Мазур тоже мог ей кое-что напомнить: как некий стойкий суперагент под воздействием не самого сильного наркотика заболтался до полной откровенности… Похоже, эти места человеком в свое время посещались. Один раз он увидел в стороне остатки длинной, наполовину утонувшей в трясине гати, в другой – пень с несомненными следами топора. Пень, правда, был старый, затесы от топора давно почернели. Долго шагали меж высоких красноватых бугров сухого торфяника, потом вновь потянулось редколесье. Погода снова испортилась, наползали тучи. Вскоре стал моросить мелкий дождик, самая противная разновидность падающей с неба воды, – капель не ощущается, микроскопическая взвесь заполняет весь окружающий воздух, словно бы стоит в нем, влага повсюду, к чему ни прикоснись, от веток до непромокаемой поверхности бушлата, вязаные шапочки незаметно становятся сырыми, зажженная сигарета быстро сыреет, сухие на вид стволы поваленных деревьев превращаются в ловушки, где при малейшем невнимании ничего не стоит поскользнуться… Над головой уныло-серое небо, над деревьями – серая мгла, скрадывающая расстояние…

– Интересно, что это был за вертолет? – спросила Джен довольно равнодушным тоном. Видимо, хотела просто поболтать, чтобы не так клонило в сон.

– А черт его знает, – сказал Мазур. – Не похоже что-то на серьезную погоню. Может, волков выслеживает.

За них нынче платят хорошо, мы с тобой наколотили на приличную сумму, вот только с собой не унесешь.

– Не хватало еще на стаю медведей наткнуться.

– Медведи стаями не ходят.

– Я в кино видела…

– Про Сибирь, поди?

– Ага.

– Ну, по Сибири ты теперь сама гуляешь, так что имеешь полную возможность сравнивать, – сделал Мазур широкий жест рукой, словно вокруг простирались его собственные владения. – Если тебе дома поверят, штампы – вещь живучая…

Она еще что-то говорила, Мазур порой отвечал невпопад. Мысли были заняты предстоящей переправой, о чем он напарнице пока не сообщал. Если они и дальше пойдут в том же темпе, еще задолго до темноты выйдут к Кигину – а это уже не Таймунчи, это гораздо серьезнее, и пошире, и течение посильнее. Никуда не денешься, придется переправляться. Хорошо еще, потом уже не встретится на пути больших рек – так, мелкота… Поневоле начинаешь уважать первопроходцев – они точно так же топали на своих двоих, но одежда была не в пример хуже, на пути частенько попадались воинственные племена, как в первобытные времена, придерживавшиеся убеждения, что любого путника следует на всякий случай незамедлительно пристукнуть. А оружие у казаков было такое, что нынешнему диверсанту попади оно в руки, тот от тоски повесился бы на первом суку – неподъемные фитильные уроды, которых приходилось готовить к стрельбе едва ли не дольше, чем современную баллистическую ракету, за это время любой местный абориген успевал выпустить пару дюжин стрел. В такую погоду, должно быть, пищали оказывались и вовсе бесполезными – в момент отсыреет порох на полке, погаснет фитиль…

Они, наконец, достигли высоченных сопок, остроконечных и высоких, словно исполинские индейские вигвамы, – это поэтическое сравнение пришло в голову Джен. Мазур посоветовал ей написать поэму и издать на средства ФБР. Сам он, не ощущая ни малейшего поэтического вдохновения, все внимательнее оглядывал окрестности – начинало казаться, что они угодили на чью-то тропу, в свое время обозначенную самым тщательным образом. Все чаще он видел на стволах почерневшие, но определенно время от времени подновлявшиеся затесы. Дважды на обрубленных сучьях, высоко от земли, обнаруживались отбеленные временем и дождями черепа каких-то мелких копытных – то ли самок-олених, то ли кабарожек. Джен то и дело обращала к нему вопрошающий взгляд. Он лишь молча пожимал плечами. Всех таежных загадок не знают и те, кто проводит жизнь в чащобах…

Третий череп первой заметила она. Череп когда-то принадлежал оленю-быку, пребывавшему, надо полагать, в расцвете лет, – на каждом роге Мазур насчитал по шесть отростков. Он белел в развилке толстого кедра, и повреждений на нем Мазур не усмотрел. Случается, быки, схватившись из-за самки, ухитряются запутаться рогами в сучьях, да так и погибают, но вокруг, сколько Мазур ни шарил в траве, не отыскалось ни единой кости. Да и висел череп метрах в трех от земли, что естественные причины исключало полностью.

– Я нечто подобное видела в Тактоунской резервации, – сообщила Джен, когда они двинулись в путь, оставив череп позади. – Индейские обряды.

– Мало ли что, – сказал Мазур задумчиво. – Тут хватает местечек, куда нога белого человека вообще не ступала. Слишком много тайги и слишком мало людей. А насчет индейцев – святая правда, ваши индейцы, если ты не слышала, как раз от предков здешних аборигенов и произошли. Отсюда и двинулись Америку заселять, когда, должно быть, всех мамонтов слопали… Ну вот, еще затес.

– А это не опасно? – насторожилась Джен. – Аборигены, обряды…

– Брось ты, – сказал Мазур. – Вот о чем я в жизни не слыхивал, так это о человеческих жертвоприношениях, равно как и столбах пыток. Это уж ваши индейцы самостоятельно придумали – столбы я имею в виду. Правда, в стародавние времена на Чукотке было нечто похожее, но до нее далековато… эй!

Он молниеносно завалился назад, на лету подхватив Джен и сбив ее с ног, перекатом отлетел к дереву, левой рукой прижав голову девушки к земле, правой перебросив автомат из-под мышки. Тело среагировало само, когда левая нога вдруг ощутила нечто тонкое, упругое, то ли прогнувшееся гибко, то ли лопнувшее… Можно голову дать на отсечение – он слышал над собой негромкий тугой посвист рассекаемого воздуха, когда падал в прыжке…

Они лежали во мху, затаившись. Вокруг стояла тишина, перед глазами еще покачивались бледно-желтые стебли высохшей травы. Мазур повел стволом вправо-влево, решился приподняться, потом переполз чуть правее.

Вонзившаяся в дерево стрела еще подрагивала – толщиной в добрых два пальца, длиной чуть ли не в метр, трепетало густое оперение (Мазур так и не разобрался, какой птице перья принадлежат).

– А ты говорил, никаких опасностей… – прошептала Джен, подползая с выставленным вперед револьвером. – Ничего себе сюрприз…

Мазур с чувством выругался, помянув всю родословную аборигенов и их несомненных предков-бабуинов. Вообще-то, и свой брат-славянин, обитавший в этих краях, испокон веков баловался самострелами – но этот самострел, судя по месту попадания, был поставлен на человека… Каким бы крупным ни был олень или медведь, стрела непременно пролетела бы над ним.

Жестом приказав Джен оставаться на месте, он быстро пополз вперед. Встал, огляделся. Попытался выдернуть стрелу, но не получилось, чересчур глубоко засела. Принялся работать ножом – и вскоре освободил наконечник, длиной чуть ли не в ладонь, широкий, без единого пятнышка ржавчины. Он мог и ошибаться, но древко казалось совсем новым, стрела изготовлена в этом году…

Мысленно проведя траекторию, он направился к тому месту. И отыскал горизонтально укрепленный лук со спущенной тетивой – изготовивший его умелец городской цивилизации не чурался и без зазрения совести осовременил древнее изделие. Тетива была трудолюбиво изготовлена из свитых жилок толстой лески, для «натяжки» использовалась такая же леска, а сам лук старательно обмотан полиэтиленом, закрепленным леской потоньше. Конструкция не боялась непогоды, могла находиться в боевом положении черт-те сколько…

– Охотничьи примочки, – сказал он, вернувшись к Джен. Не стоило беспокоить ее лишними сложностями.

– Интересно, это на какого же зверя? – Она подошла к стволу, встала напротив ямки, проделанной ножом Мазура. – На слона, не иначе? Не темни, а? – Ну, на человека, – хмуро сказал Мазур. – Но послушай, я в жизни не слышал о таких художествах…

– Можно подумать, ты здесь жил постоянно. Сам говорил, увезли тебя еще мальчишкой из этих мест… Святилище какое-нибудь?

– Так-то оно так, но все равно… – с сомнением покачал он головой. – Ну не слышал я о засекреченных святилищах! Не бывало их тут! Если гораздо южнее от Шантарска… У здешнего народца есть разве что «деревья духов», но их никогда не окружали самострелами и капканами, наоборот, любой странник мог спокойно повесить на ветку какое-нибудь подношение, чтобы дорога была легкой… Давай лучше подумаем, что нам дальше делать. Впереди могут попасться новые сюрпризы…

Огляделся. Вокруг вздымались крутые, поросшие кедрачом склоны.

– Туда? – понятливо указала Джен.

– Придется, – вздохнул Мазур. – Стороночкой обходить будем эту чертову тропу – я не сомневаюсь, что это все же тропа. Вряд ли и на склонах самострелы понатыканы. Подожди, придется палки вырезать. Везде скользко, а уж со склона можно так навернуться…

– А обойти никак нельзя?

– Увы, – сказал он. – Это ж какой круг делать по горам… Да и непонятно, что именно надо обходить, придется смотреть в оба, вот и все. Поди угадай, куда она ведет… А вдобавок, на наше невезение, эта тропинка с нашим маршрутом почти идеально совпадает. Как для нас приготовлена. Ну, понятно – это, судя по всему, самый короткий и легкий путь на юг и юго-восток, к каковому выводу здешние жители пришли без всяких процессоров…

Темп продвижения замедлился несказанно. Вверх и наискосок по склону, вниз и наискосок по склону, зорко глядя под ноги, то и дело упираясь палками, тщательно ставя ногу подошвы не так уж и скользят, спасибо засекреченным дизайнерам, но все же шагать тяжеленько… А чертов дождик старательно насыщает воздух летучей сыростью, полное впечатление, что влага помаленьку проникает под кожу…

– Стоп, – сказал Мазур. Откинул капюшон, осмотрелся. – Видишь?

Джен подошла, ухватилась за его локоть, чтобы, используя в качестве точки опоры, обогнуть дерево.

– Вон там? – спросила она.

– Ага, – сказал Мазур.

Вынул бинокль, тщательно протер линзы специальной тряпочкой, особо усердно поглощавшей влагу Смотрел недолго, передал бинокль Джен. Она почти сразу же вернула, сказала с торжеством:

– Я ведь говорила! Ну, и на что это похоже?

В отвесном склоне одной из сопок зияла высокая черная дыра – вход в пещеру. Перед ним, по обе стороны, двумя дугами протянулись шеренги высоких столбов с грубо вырезанными рожами. Мазур машинально пересчитал их – двенадцать. Два крайних покосились, но все остальные выглядят крепкими, довольно новыми, хоть и почернели от дождя. Вытесаны из цельных стволов – высоченные идолы, насколько можно рассмотреть, то ли оструганные с превеликим тщанием, то ли заглаженные наждаком или чем-то подобным до того, что дерево кажется гладкой, почерневшей костью.

– Ни черта не понимаю, – признался Мазур.

– Вон, видишь? Там определенно жгли костры, и не единожды. И там… Углей кучи.

Он кивнул. Кострища остались не перед идолами, а там, где он сам расположился бы на привал, приехав навестить пещеру. В стороне, у сплошной стены леса, защищавшего небольшую прогалину перед входом в пещеру от северного ветра. Никаких черепов у подножия идолов, вообще ни единой косточки – если им и приносили какие-то жертвы, то уж никак не в виде людей или дичины…

Осмотрел прогалину в бинокль гораздо тщательнее. Никакого мусора, ни малейших следов человеческого присутствия – только черные пятна двух кострищ, высокие идолы и вход в пещеру. А вот затес на дереве присутствует – и на сероватом срезе, расположенном примерно на высоте двух метров, просматривается черный, выжженный знак, своеобразный иероглиф, то ли птица, то ли стилизованный олень, то ли непонятно что…

Оглянулся на Джен и, увидев в ее глазах неугасимый пламень женского любопытства, покачал головой:

– Нет уж, не пойдем мы туда. Опасно.

– Почему? Пространство перед пещерой – сплошной камень. Там ни волчьей ямы не вырыть, ни капкана не установить… Посмотри. Голый камень, да и гора сплошь каменная…

В этом был толк, Мазур и сам прекрасно видел, что площадка у пещеры – едва ли не самое неподходящее место в мире для устройства ловушек, копки ям и закладки мин. Голый сероватый камень с россыпями угловатых обломков. Чтобы установить идолов, там непременно пришлось бы пробивать колодцы достаточной глубины, подножия высоких столбов окружены валиками мелких камней – следы забутовки, конечно. Пришлось потратить массу времени и труда… зачем?

Его самого покусывало любопытство. Ни о чем подобном даже не слышал прежде, хоть в детстве и наслушался завлекательных побасенок о похороненных в гробах на верхушке дерева шаманах, женщинах с медвежьими мордами, подстерегающих шоферов на глухих таежных дорогах, о заклятых кладах и призраках убитых варнаками купцов…

– Посмотри, – настаивала Джен. – Если пройти вон там – можно к пещере спуститься как бы сверху. Опять-таки по голому камню. А потом вон там…

– Ты не помнишь, кого это в Эдеме сгубило любопытство? – проворчал Мазур. – Ну ладно, только с предельной осторожностью, словно по минному полю, черепашьим шагом… Лишний раз ресницами не махнешь без моей команды.

– Есть, сэр! А главное, там, в пещере, можно и выпить горяченького?

Мазур, подумав об оставшихся в рюкзаке банках с саморазгоревающимся какао, мысленно облизнулся и кивнул. В конце концов, самое время для привала…

По крутому склону спускались со всей мыслимой осторожностью, медленно лавировали меж острых высоких камней. Опыта Мазура хватило, чтобы опознать в нем песчаник – достаточно мягкую горную породу. Чересчур уж похожий на овал со срезанным основанием вход в пещеру вполне мог оказаться делом человеческих рук – или, по крайней мере, человеческие руки тщательно облагородили творение природы. С нынешними стальными кирками работы на неделю-другую – но все равно, должны быть очень уж веские причины, чтобы вести такие работы в глухой тайге…

Они предусмотрительно встали за скалу – чтобы неизвестный обитатель пещеры, вздумай он выскочить оттуда, не успел причинить вреда, а сам моментально попал бы под выстрелы. Мазур поглядывал на ближайшего идола – грубо вырезанная, но тщательнейшим образом обработанная рожа таращилась в пространство узенькими глазками. Нет, без наждака не обошлось, дерево лоснится под неощутимым дождиком, словно мокрое стекло…

– Что дальше, мисс Бекки Тэтчер? – спросил Мазур, приблизив губы к ее уху.

– Кто? – удивилась она.

– Что делать будем, спрашиваю?

– Камень кинем.

– Логично, – пробурчал Мазур. – Особенно если там сидит человек и пьет чай – то-то весело будет бедняге…

Чуть высунулся из-за скалы и крикнул внутрь, в черноту:

– Есть кто-нибудь?

Отпрянул, оба старательно прислушивались. Тишина. Мазур вновь высунул голову и дружелюбно крикнул:

– Выходи, а то гранату швырну!

Любезное предложение осталось без ответа. Поразмыслив, кинули внутрь пару камней. Слышно было, как они со стуком катились по туннелю, пока не остановились. Мазур похлопал Джен по плечу и кивнул, указав пальцем на карман, где у нее лежал револьвер.

Выстрел раскатился гулким эхом, унесшимся по туннелю куда-то вглубь. Они старательно выждали минуты две, но никто так и не появился, чтобы выругать нахальных пришельцев.

– С богом, – сказал Мазур, доставая фонарь. – Прикрывай по всем правилам, держись сзади и правее на два шага… джамп!

Они ворвались в туннель, действуя согласно наработанной методике, – в принципе одинаковой что в ФБР, что в спецназе. В правой руке Мазур держал автомат – достоинство этой модели еще и в том, что тренированный неслабый человек легко может держать трехкилограммовую игрушку, словно пистолет – а фонарь поднял выше головы на вытянутой руке, благо высота туннеля позволяла. Фокус старый, но эффективный.

Мощный белый луч высветил тщательно обработанные стены. Чтобы добиться столь высокого качества работы, трудиться следует или ради идеи, или за огромные деньги, прямо-таки метро… Неужели это сделано руками, без всяких механизмов? Очень похоже, никакой механизм по таежным тропкам не протащишь… Если присмотреться, можно различить кое-где следы кирки.

Они медленно продвигались вперед. Мазур чертил лучом широкие спирали, осматривая предварительно и пол, и свод. Нет, нигде не видно стыков и швов, так что упавшей на голову глыбы, приведенной в действие хитрым механизмом, опасаться не стоит. Вовсе уж титаническую работу пришлось бы проделать… И под ногами – никаких сюрпризов. Сплошной, гладкий камень.

Луч фонаря словно вмиг потускнел, сузился во мгновенье ока – это за коротеньким поворотом открылась обширная пещера. Джен негромко ахнула, когда свет отразился от тускло сверкнувшей высокой фигуры, в которой сначала почудилось нечто марсианское. Мазур посветил прямо на нее, потом омахнул стены лучом, убедился, что другого выхода отсюда нет. Опустил автомат, а там и вовсе повесил на плечо – укрыться здесь было негде…

Медленно подошел к высокому пьедесталу, составлявшему одно целое со скалой, – пол просто-напросто углубили, оставив постамент в человеческий рост.

Под ногами шуршало и похрустывало, но он, не глядя, расшвыривал носками ботинок весь этот хлам, неотрывно глядя на постамент, испытывая нечто вроде благоговения… Он уже понял, кто перед ним. Именно такой облик и рисовал один из вариантов старинной легенды, оказавшийся верным.

Золотая статуя ростом примерно в метр, странная, не похожая ни на одно изваяние европейской работы – разве что на некую абстрактную фигуру, какими в неисчислимом множестве одарил человечество двадцатый век. Значит, не античная статуя, якобы дотащенная до Сибири предками здешних таежных племен, участвовавших в набеге на Рим… Несомненно, азиатская работа, хотя Мазур был не настолько образован, чтобы с ходу определить место изготовления – Монголия? Бирма? Китай?

Вытянутая голова дынеобразной формы, брови-дуги, овальные уши, руки без суставов, полукружиями спускавшиеся к талии, ноги едва намечены разделительной линией – явная древность, похожа скорее на каменных баб, разбросанных по южным степям, только золотая. Выпуклый живот раскрыт, как цветок, там виден ребенок, а у него в утробе – еще один, совсем уж маленький, в точности, как упоминали легенды…

– Что это? – прошептала Джен.

– Сорни-Най… – ответил Мазур, не отрывая глаз.

– Рыцарь? Какой еще рыцарь? [19]

– Да нет, ты не расслышала… – сказал Мазур. – Это Золотая Баба. Бог ты мой, ее ищут четыреста лет…

Никак не меньше. Легенды о ней кружили по Сибири задолго до прихода казаков, а в шестнадцатом веке попали в книги западных авторов, порой даже указывавших на карте примерное расположение загадочного святилища, где «незнаемые народы» хранят свое божество. Вскоре после появления Ермака, живо заинтересовавшегося золотым изваянием, всякие следы исчезают. Совершенно. На четыреста лет. Лишь иногда эвенк, хант или манси помоложе, уже приобщенный к городской цивилизации, пересказывает то, что слышал от своих стариков: будто в незапамятные времена Золотую Бабу утащили в непроходимые дебри особо доверенные шаманы, укрыли в надежном тайнике, а потом покончили с собой, чтобы тайна умерла вместе с ними… Многие из тех, кто всерьез пытался отыскать Золотую Бабу, полагали, что она укрыта на Таймыре в одной из многочисленных пещер, – но там на сотни квадратных километров тянутся совершенно безжизненные и никем не преодоленные пространства, голые скалы, дикие горы, лунные пейзажи, множество мелких рек, непроходимая болотистая тундра. В горы Бырранга не заходят даже нганасаны и местные ненцы, помещая там «страну мертвых»… Быть может, слух про Таймыр в свое время как раз и распустили в качестве «дымовой завесы»?

– Ее ищут четыреста лет, – повторил Мазур. – Это статуя из легенд, понимаешь? Как Святой Грааль – прости, Господи, за такое сравнение… Как индейские клады в Мексике.

– Интересно, она дорого стоит?

– Может быть, миллионы, – сказал Мазур. – Миллионы долларов. – И обернулся к ней: – Может, прихватим? Каких-нибудь сто пятьдесят – двести килограммов, что нам стоит, суперменам?

– Не получится… – грустно сказала Джен. – Странная какая…

– Скорее – древняя, – сказал Мазур. – Ни на что не похожа, правда?

– Атлантида? – спросила она завороженно.

– А я бы не удивился… – хмыкнул Мазур.

Воздух в пещере вовсе не казался затхлым – незаметный изнутри вентиляционный ход? Мазур отошел, присел на корточки. Грудами свалены самые разнообразные подношения – сгнившие меха, не в переносном, а в прямом уже смысле заслуживавшие названия «мягкая рухлядь», проржавевшие ружейные патроны, кучки бумажных денег – вот довоенные, вот царские, а там Ильич в кепке – кучки золотых монет… Он нагнулся, поднял вещицу, потер рукавом. Почерневший серебряный портсигар, массивный, с золотыми накладками-вензелями, четкая надпись гласит, что он некогда был вручен подпоручику Смирнитскому за отличную стрельбу на полковых соревнованиях. А рядом маслянисто посверкивает орден Ленина – еще старого образца, на штифте. Морской кортик царских времен, несомненно, адмиральский – уж в этом-то Мазур разбирался. Медаль «За взятие Будапешта», рукоять казачьей шашки, цветной эмалевый подстаканник, тусклый самовар-пузан, брошка с синими стеклышками, карманные часы, еще подстаканник, никелированный, полуистлевшая пестрая шаль, солдатский Георгий – видимо, сюда годами несли все, что считалось самым ценным в хозяйстве… Местами кучи разнообразнейших предметов, вороха бумажных денег и мехов громоздились непроходимыми завалами, достигая груди Мазура. Вон переносной приемник середины шестидесятых годов – приличных размеров пластмассовый чемоданчик. Мазур помнил, что внутри множество радиоламп. Чудо техники для своего времени. Вон шитый золотом – натуральной золотой канителью – широкий погон с двумя просветами без звездочек. Полковничий…

– Знаешь что, давай-ка отсюда убираться, – сказал Мазур.

Джен разглядывала орден Александра Невского – дореволюционный. Подняла брови:

– Что, привидения?

– Пошли, – сказал Мазур. – Что-то нехорошо у меня на душе. То ли место так действует, то ли… Тебе не кажется, что люди, которые это святилище берегут от постороннего глаза которую сотню лет, могут оставить постоянных сторожей? Я бы на их месте чересчур не полагался только на чащобу и удаленность… – И, уже громче, распорядился: – Пошли, говорю!

– Глупость какая… – протянула она, неохотно бросив орден в кучу хлама. – Ну какие сторожа?

– Это Азия, родная, – сказал Мазур, подталкивая ее к туннелю. – Это другой мир, ты еще не поняла? Другая планета. Как бы ты сама отнеслась к мексиканцу, вздумавшему отколоть нос у памятника Линкольну? А здесь все серьезнее…

Пригибаясь, он первым вышел из туннеля, сощурился, чтобы глаза побыстрее привыкли к свету. Нельзя сказать, чтобы он так уж верил в постоянных часовых, но насчет Азии он, пожалуй, был прав – это другая планета, другая психология, другое измерение времени. Даже сейчас в тайге и тундре есть места, куда белого местные наотрез откажутся вести, – даже те из них, кто видел многоэтажные дома и цветные телевизоры не только на картинке. Азия. Местный житель привык за тысячи лет, что любые новшества и любые пришельцы рано или поздно исчезают, как утренний туман, вместе с памятью о них…

Выстрел высек каменную крошку у него над головой.

Мазур ответил короткой очередью, не успев ничего осознать, ни о чем не успев подумать. Рефлекс не подвел – метрах в двадцати от него с ревом завалился матерый учаг[20], забился на камнях, а спрыгнувший с него человек ужом скользнул за дерево. Еще один выстрел – пуля пропела где-то высоко в стороне. С двух сторон отозвались другие карабины.

– Вверх! – Мазур подтолкнул Джен к скалистому откосу, по которому они сюда спустились.

Это был единственный путь отхода – безумием было бы соваться в прилегающую к пещере тайгу, где наверняка полно других ловушек. Что ж, Европа способна вычислить Азию, но неспособна Азию понять…

Огрызаясь короткими очередями, Мазур прикрывал девушку, карабкавшуюся меж острыми камнями. Нападавшие уже поняли, что он стреляет, пусть и бесшумно, дурак бы понял, увидев все еще бьющегося в судорогах оленя, брызгавшего кровью на камни. Они хоронились за деревьями, стреляли редко, но пули ложились в опасной близости – вокруг так и взлетало каменное крошево.

Мазур успел подумать: насчет «белку в глаз» – это все же преувеличение, однако и обольщаться не стоит, ошеломление у них довольно быстро пройдет, и охота начнется по всем правилам. В тайге они ему дадут сто очков вперед, неподалеку явственно послышался заливистый собачий брех…

Глянул вверх – Джен сама, без команды, догадалась достать револьвер, и, появись кто на дороге к вершине, не оплошала бы. Ну, одной головной болью меньше… Хорошо еще, склон покрыт сущим лабиринтом из высоких камней…

Что-то ударило в поясницу – достали-таки! Поясница тупо заныла, но Мазур знал, что бронежилет выдержит и не такое, а потому не беспокоился, рукой освидетельствовать не полез. Лишь бы в кассеты не угодили, а то восстанавливай потом пленку…

Снизу доносились крики на непонятном языке, лаяли собаки. Вот и вершина. Мазур, послав вниз еще одну очередь, быстренько сменил магазин. Сорвал рюкзак, не колеблясь, вытащил гранату, вырвал кольцо. Разжал пальцы, подождал секунду. Швырнул назад. Граната, как он и рассчитывал, оглушительно лопнула в воздухе, в полете, произведя скорее психологическое воздействие.

– Куда? – Джен повернула к нему бледное, отчаянное лицо.

Он без колебаний показал вниз, крикнул:

– Перебежками!

И кинулся следом за ней. Сердце оборвалось на миг – она поскользнулась, проехалась задом по камню, но успела уцепиться за угловатый валун. Мазур уже добежал, подхватил ее. Посланные снизу пули все еще звонко щелкали по камням на вершине – не похоже, чтобы хранители святилища пошли на штурм, Мазур успел сделать все, чтобы его зауважали в момент…

– Л-любопытство… – успел он выдохнуть на ходу. – Две Вар-рвары, бля…

– Что? – вскрикнула она, услышав непонятную русскую фразу.

– Вперед! Обрывая застежку, выхватил баллон и щедро прыснул на камни туманной струей. Схватил Джен за руку и помчался гигантскими прыжками под прикрытие деревьев. Он успел с вершины окинуть взглядом окрестности и потому уверенно бежал в распадок меж двумя высоченными сопками – оттуда можно было прорваться в чащобу. Не сбавляя темпа, встряхнул баллон, поднеся его к уху. Послышалось шуршанье – кончается, черт, еще несколько доз – и можно выбрасывать…

…Дальнейшее слегка путалось, слившись в бешеный бег меж деревьев, перемежавшийся кратким отдыхом. Они не садились, просто, привалившись к стволам, жадно хватали воздух, жмурясь от затекавших в глаза соленых струек пота. И вновь бежали по гигантской, сложной кривой, огибая подножия сопок, налетая лицом на невесомо-липкую паутину. Но все же это никак нельзя было назвать слепым, паническим бегством сломя голову, они попросту отступали со всей возможной скоростью, а это совсем другое дело, если кто понимает… Они даже не особенно и уклонились с маршрута, в чем Мазур убедился, найдя полминутки для того, чтобы поработать с процессором.

– Не могу… – простонала Джен. Даже не упала – мягко свалилась под дерево, словно лишенный костей манекен.

Мазур упал рядом. Не подгонял и не настаивал – видел, что наступил момент, когда человека и в самом деле нипочем не поднять, хоть ты уши ему отрежь.

– Полежи, – прохрипел он. – Расстегни все, что можно, пусть тело подышит… Кажется, оторвались. Можно передохнуть, – снял с нее шапочку, сам расстегнул на ней бушлат. – Ничего, выкарабкаемся…

Она лежала навзничь с закрытыми глазами, грудь, как обожали изъясняться авторы дореволюционных дамских романов, бурно вздымалась. «А ведь старею, – подумал Мазур, ощущая в легких уколы десятков тоненьких иголочек. – Укатали сивку крутые сявки…»

– Все, – выдохнула она. – Сломалась, кажется.

– Бог ты мой, что за пошлости, – хрипло ответил он, с трудом подбирая английские слова. Казалось, все чужие языки выбило из памяти. – Ты еще скажи: «Брось меня!» Или что-нибудь не менее классическое… – и стал бесшумно копаться в рюкзаке, так, чтобы она не видела. – Не пори ерунды, специальный агент. До реки нам осталось всего ничего. И дальше пойдем не спеша, гарантирую…

Мысленно добавил про себя: «Потому что лезть в холоднющую сентябрьскую воду таежной реки такими вот взмыленными – значит быстренько откинуть копыта, несмотря на всю высокопробную химию из аптечки…»

– Оторвались? – спросила она слабым голосом.

– Похоже, оторвались, – сказал Мазур елико возможно бодрее.

Но особенно этому факту не радовался. Они всего-навсего ушли из прямой видимости – и только. Собак еще можно остановить аэрозолем, сбить со следа – а вот их хозяева, вобравшие тысячелетний опыт предков, так просто не отвяжутся. Способны читать малейший след, от сломанной веточки до притоптанной травы так же легко, как Мазур – боевой устав морской пехоты. Погоня будет двигаться не так уж быстро, – но скорость вполне можно компенсировать неутомимостью. Вряд ли отстанут – Мазур на их месте ни за что бы не отстал. Все-таки – Золотая Баба, наверное, самый охраняемый от белых секрет тайги…

Так что нужно побыстрее переправляться на левый берег Кигина – тогда есть шанс стряхнуть с хвоста погоню или хотя бы усложнить им задачу. У них-то аптечек нет, хоть и таежные жители, а плавать в такую погоду не любят, да и оленя в эту пору палкой не загонишь в реку… Обязательно останутся далеко позади.

Он привстал, вытянул левую руку и, взяв шею Джен в мертвый захват, метко вонзил в вену острие шприца-тюбика с «Приливом». Она не сопротивлялась – то ли от неожиданности, то ли вымоталась до предела – и Мазур без малейших хлопот, привычно и ловко выдавил тюбик. Когда осторожненько вынимал иглу, его ударом тока прошила пренеприятнейшая мысль: а умеет ли она плавать?! До сих пор разговор об этом как-то не заходил. Правда, еще когда они приближались к Таймунчи, Мазур раза три упоминал, что переправляться придется вплавь. И она промолчала, приняла эту идею спокойно, значит, умеет… или нет?

Он пережил мгновение панического страха, что случалось раз в сто лет. Ведь если не умеет – все рушится или по крайней мере осложняется до предела. Она вполне могла решить, что бравый супермен измыслил какой-то хитрый способ переправы, при котором она и ног не замочит… нет, слышала же: «Вплавь».

Джен пошевелилась, проворчала:

– Эти твои хамские манеры… Скоро и вовсе на иглу посадишь…

– Прижми-ка лучше пальчиком, – сказал Мазур, накладывая на место укола смоченную спиртом ватку. Аппетитно потянул носом воздух – машинально, как любой мужик. Помедлив, спросил: – Ты плавать умеешь?

– Конечно, – спокойно сказала она. – Это же входит в курс нашей подготовки. Я многое умею…

– Молодец, подруга Бэтмена, – облегченно вздохнул Мазур.

– А если бы не умела?

– Вот об этом лучше не думать…

…Широкая серая река несла воды равнодушно и где-то даже величественно. Стоя рядом с Джен на берегу, Мазур на миг почувствовал себя совершеннейшим муравьишкой. А ведь в море, несмотря на его безграничный простор, такого чувства у него не возникало отроду…

– Придется лезть в воду? – спросила Джен с грустной покорностью судьбе и надеждой на чудо.

– Увы, – сказал Мазур, сбрасывая бушлат. – Одежду долой, носки долой. Белье оставь – шерсть движений не связывает, и будет некоторая иллюзия тепла, на первое время… Если сведет ногу судорогой, не паникуй. Тут же подавай голос. Главное – не паниковать. И не останавливаться. Раньше поплывем – раньше выплывем…

Он говорил уверенно, даже лениво, выдерживая солидный тон самонадеянного по заслугам сибиряка, привыкшего, согласно американским представлениям, каждое утро вместо зарядки нырять в сугроб прямо из окна – за компанию с бродившими по двору белыми медведями. Но на душе было пакостно. Даже не за девчонку опасался – впервые в жизни испугался, что у него в холодной воде может схватить сердце. Хватало примеров. Что, старость подползает? Нельзя же быть вечным, с «морскими дьяволами» такого еще не случалось, даже старец Протей, по слухам, первый в истории подводный спецназовец, в конце концов помер вместе с остальными дохристианскими богами…

– И в бою неравном пал кудрявый клен… – проворчал он, нагнетая в себе бодрость и боевую злость. Увидев, что Джен, уже разоблачившаяся до шерстяного белья, собиралась попробовать воду босой ногой, поторопился крикнуть, чтобы отвлечь внимание: – Эй, помоги! Возьми автомат, надень ботинки и подстрахуй. Мне еще деревце срубить нужно, я там заметил подходящее…

Он срубил ножом молодую елочку с пышными лапами, вполне способную поддержать на воде их багаж, весивший не меньше пуда. Когда они с Глаголевым обговаривали запасную трассу отхода, конечно же, подумали и о том, что придется переправляться через реки, не обремененные мостами и паромами. Но герметичные мешки-поплавки и баллончики со сжатым воздухом остались в рюкзаках Петрова со Смитом, ничего не попишешь…

– Ну, вперед? – спросил он, добросовестно перекрестившись.

Взял в зубы пустой шприц-тюбик, напрягши мышцы, столкнул в воду елочку с привязанными к ней тюками – все упаковано надежно, не подмокнет, но лучше не думать о том, что на время переправы остались без оружия, беспомощные, как перевернутая на спину черепаха… Подтолкнул девушку:

– Входи в воду медленно, не паниковать. Не останавливаться. Марш!

И решительно двинулся первым. Холодная вода обожгла, как кипятком, сердце на миг ухнуло куда-то вниз, как бывает в пикирующем самолете. Он загребал одной рукой, левой подталкивая деревце, так и норовившее двинуться по течению. Джен вовсю работала руками и ногами, показывая пока что неплохой стиль. Двухметровый кусок веревки, привязанной к их талиям, соединял, как пуповина.

Холод помаленьку проникал в каждую клеточку тела, казалось, он, подобно воде, плещется меж суставами, тугой струей поднимаясь по пустотелой трубе-позвоночнику в череп. Веревка рывком натянулась, Мазур поднял глаза – нет, ничего страшного, просто Джен, подхлестнутая все еще бурлившим в крови «Приливом», вырвалась вперед. Он поплыл быстрее, прямо-таки волоча елку, веревка вновь ослабла.

Казалось, они пересекают море – приподнимаясь из воды при каждом гребке, Мазур видел, что берег словно бы застыл на месте, не приближаясь ничуть. Так оно всегда и кажется, когда себя не помнишь от нетерпения, в теплой воде или в холодной – все едино, но помогала эта мысль плохо… «Он приближается, приближается, берег, – повторял Мазур мысленно, чувствуя, как деревенеет тело, боясь сжать зубы посильнее, чтобы не перекусить тонкий пластик шприца. – Приближается ведь, тварь!»

Джен вскрикнула, сбившись с темпа, погрузившись в воду так, что над серой поверхностью осталось лишь ее лицо с безумными глазами, забилась, оглядываясь на него в смертной тоске. Хлебнула воды, забарахталась. Нечеловеческим усилием Мазур наддал, подтолкнул к ней деревце. Она схватилась левой рукой, вершинка погрузилась в воду вместе с одним из тюков. Мазур сунул ей шприц, заорал, выскочив по пояс из воды:

– Нога? Уколи, живо!

Ее правая рука исчезла под водой – слава богу, еще не потеряла голову, ожесточенно боролась… Деревце погрузилось совсем. Выпустив его, Мазур большим и указательным пальцами левой руки, словно ухватом, подпер затылок Джен, что есть мочи подталкивая к берегу и девушку, и хлипкую пародию на плот. Успел даже примериться, как оглушит ее, если начнет цепляться за него и потянет на дно…

Ну вот, она опять гребет обеими руками, плывет как-то странно, боком, видимо, нога еще не отошла окончательно, а иглу просто выпустила, дуреха, утопила шприц, вместо того чтобы вернуть. Если у самого сведет судорогой ногу, хреновато будет…

Весь мир состоял из серой воды, тяжело и ритмично колыхавшейся перед глазами – вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз, – попадавшей в рот, в глаза, в ноздри. Еловая лапа колола щеку, на миг заслонила все, веревка то и дело натягивалась – Джен сносило по течению, и Мазур что-то хрипло рычал ей, неизвестно на каком языке. В голове крутилось: «Могло быть хуже, могло быть хуже».

Сердце пока не подвело. Спасал опыт, натренированные мускулы, умение всегда побеждать. Бывало и похуже. Всего-то – проплыть из точки А в точку Б… И все равно, ощутив, наконец, под ногами твердое дно, увидев, как Джен поднялась над водой по бедра, он едва не взвыл от дикой животной радости….