Следователь, Демон и Колдун

Конец одной тайны

— Дьявол! — Анна Гром яростно топнула ножкой и ткнула пальцам в мятый лист бумаги, испещрённый разноцветными стрелками, линиями и зубчиками. — А если вот здесь, вдоль той ледяной трещины?

— Пробуем, ваша командирскость! — Низенький гвардеец вытянулся в струнку, приложив два пальца к виску (гвардеец был Анне ростом по пояс, и над его пушистым воротником покачивался щекастый румяный колобок обветренного лица). — Да только, едрить его в качаль, там аккуратно надыть, сами понимаете! Мож вы б нам енто… колдунством подсобили, что ли?

— Не можем. — Командир скрипнула зубами. — Мы почти между вершин Рогатой горы; тут с колдовством туго.

…Не день, не два, и не три — почти неделю взбирались они по ледовым склонам Рогатой. После ночного нападения ледяных элементалей стало ясно, что разделять отряд — самоубийство. «Либо мы все вместе поднимаемся, либо мы все вместе идём назад», как предельно коротко и ясно сформулировала Анна.

«Назад» Артура никак не устаивало; старый колдун, в целом, склонный к компромиссам и умеющий ждать, когда это было необходимо, внезапно стал упрямым как распоследний осёл и пригрозил взять Анну под полный ментальный контроль, после чего, если понадобится, двигаться к горе пешком. Френн, конечно же, встрял со своими обязательными возражениями, но Мерлин просто указал на инквизитора пальцем уменьшив того до размеров муравья (правда, всего на час) после чего, поместив Френна в спичечную коробку, молча вручил его Фигаро. Следователь намёк понял, и перечить Зигфриду-Медичи не стал. Он понимал, что если старика переклинило, значит, на то есть причины, а расскажет он о них в своё время и ни секундой раньше.

— Хорошо. — Командир «Шипастых Дубин» медленно выдохнула, успокаиваясь. — Что вокруг по Другим? Есть опасность?

Румяный гвардеец обескураженно развёл руками.

— Вообще никого. Ни баюна, ни вендиго, ни самой завалящей шишиги. Разведчики всё вокруг уже перерыли; ежели была бы какая чудь, так она уже или смылась бы от греха подальше, или на пики к нам пришла. А так — шаром кати. Тишь да гладь, как в центре Столицы. — Он помолчал, утёр нос рукавом, и пробормотал: — Не нравится мне это. И ребятам не нравится. Гадская чуйка какая-то.

— В ловушку, по-твоему, идём?

— Пф-ф-ф! Да что нам ловушки, командир! Вот уморили! Нам засада — вторая столовая, во как. Не, не в том дело. Тут просто… ну, вот, как вымерло всё вокруг.

— Эфир здесь стоит. — Анна нахмурилась и раздражённо потрясла пальцем, с которого слетело несколько искр, похожих на светлячков. — Не то, что шаровую молнию, огонёк на пальце и тот не могу наколовать. Штиль.

Фигаро внутренне согласился с командиром. Действительно, он чувствовал себя кораблём, в паруса которого внезапно перестал дуть ветер, и те бессильно обвисли, лениво хлопая, точно белые флаги над вражеским дотом. Эфира вокруг было — завались, но, он, как совершенно точно выразилась Анна, «стоял»: попытки колдовства у вершины Рогатой горы напоминали попытки сдвинуть пальцем каменную стену.

«Зона низкого эфирного давления, — буркнул Артур в центре головы следователя. — Аномалия создаёт вокруг горы эфирный смерч, а здесь как бы его центр. Понятнее объяснить не могу, да и не надо — сами всё чувствуете»

Фигаро чувствовал. Хотя лучше бы он ничего не чувствовал; пустота вокруг раздражала до изнеможения, изматывала. Пустота оглушала, звеня в ушах, от пустоты тошнило, точно с похмелья, пустота колола миллионами мелких игл в руках, ногах и голове, точно следователь отлежал всё тело разом, пустота выводила из себя. Френн ходил злой как чёрт, Анна тоже постоянно срывалась (выплескивать гнев на живых существ командиру, похоже, не позволяло воспитание, поэтому Анна просто била тарелки) и даже невозмутимый Метлби сидел в своём кресле надутый как сыч, уткнувшись в книгу преподобного Игнациуса Флорентийского «Тонкости Дела Палаческого и как они Душе кающейся Должным Образом Бремя облегчить могут».

И только Артур пребывал в приподнятом настроении, даже в каком-то нервически-восторженном возбуждении, постоянно злобно шутил, подбадривая следователя с инквизитором, и вообще вёл себя невыносимо.

— Вот, — говорил Мерлин Первый, витая под потолком маленькой каюты на два койко-места, которую Анна от щедрот выделила следователю с инквизитором, когда выяснилось, что Метлби не в состоянии заснуть из-за того, что следователь храпит, а спать в колдовской «заглушке» его магистршество не привыкли, — вот что чувствует колдун, оказавшись в блокирующих веригах. Ничего хорошего. Это вам, как инквизитору, в пику, если что.

— Ничего не знаю, — Френн задрал нос, — я сам на себя эти самые вериги надевал. И ничего страшного не почувствовал. Ну да, колдовать нельзя. Но и только.

— А сколько вы, любезный господин инквизитор, в этих самых веригах просидели? М-м-м? Позвольте поинтересоваться?

— Ну-у-у-у…

— Час? Два?

— Минут пять.

— Ну конечно. — Артур расхохотался, хлопая себя ладонями по щекам и смешно дрыгая в воздухе ногами. — Ну разумеется. А посидели бы в них подольше, поняли бы, что к чему. Почувствовали бы то же самое, что и сейчас: раздражение, усталость, головные боли, лёгкую диссоциацию… Пять минут, ха-ха-ха!

— А это вредно?

— Что? А, нет, не вредно. Ну, не вреднее, чем похмелье. Организм привыкает со временем, и вериги потом можно снять вообще без последствий. Вот только привыкать приходится долго, хе-хе…

— Да уж. — Фигаро передёрнул плечами и поморщился. — Ну и гадостное же ощущение… Скажите, а как вообще работают блокирующие вериги?

— Фигаро!

— Да, да, это государственная тайна, и всё такое. Вот только если бы вы знали, то рассказали бы; я вас, Френн, знаю… Артур?

— Устройство блокирующих вериг настолько простое, — призрак ухмыльнулся, — что вы с Френном сами можете клепать их пачками. Но если вас на этом поймают, то я вам не завидую. Производством блокираторов и их учётом занимается даже не ОСП, а Орден Серого Надзора. Иными словами, «крысы». Их слишком боятся, и поэтому изо всех сил стараются не связываться с серыми ни под каким предлогом. Да и контактирует ОСН исключительно с Высшим Советом безопасности — тоже, как бы, не бригада водопроводчиков… Что же касается устройства блокирующих вериг, то оно, как я уже говорил, до идиотизма простое: это своеобразные наручники с шипами, которые вонзаются неглубоко под кожу и отключают вашу способность колдовать. Секрет тут в материале, из которого делают вериги — магнитный железняк — и местах, куда втыкаются шипы. Вериги перекрывают энергетические каналы в руках, что идут от главных вита-центров тела, что не смертельно, но оказывает фатальное влияние на возможность манипулировать эфиром… Эх, если бы вы знали, сколько я провозился, воссоздавая в Орбе энергоструктуры человеческого тела! Какие инженерные решения там реализованы, эх… Метлби, думаю, оценил бы, не то, что вы, два болвана… Кстати, вы мне и моей научной когорте за блокирующие вериги, вообще-то, спасибо скажите. Потому что до их изобретения Матушка-Церковь колдунам просто отрубала руки.

— Да-да, знаю. Вы прямо величайший гуманитарный авторитет тысячелетия… А, кстати, почему вы в этом своём Орбе не прикрутили себе дополнительные энергетические каналы? Новые вита-центры, способные аккумулировать больше эфира? Или хотя бы какое-нибудь устройство, наделяющее вас невероятной реакцией?

— Опять. — Артур скорчил трагическую мину и уронил лицо в открытую ладонь. — Это безнадёжно, по ходу… Вы, господин Френн, как себе это представляете? Новые вита-центры? Можно, почему нет? Расширить эфир-каналы, увеличить лобные доли мозга, чтобы управляться с эфирными каналами, добавить дополнительные вычислительные блоки… а почему бы вообще не децентрализовать работу неокортекса? Пусть будет сорок Мерлинов одновременно думающих на разные темы. Или лучше сто. А вообще почему не триста? А ещё можно…

— Да, да, я понял. — Инквизитор вздохнул. — Проект «Локсли». И всё же…

— …всё же, почему я до сих пор не решился? Если честно? Вот прямо честно-пречестно? — Артур немного подумал. — Не знаю. Возможно, морально не созрел. Возможно, меня пока что устраивает быть человеком. Пусть даже и в таком вот условно-приближённом виде. Орб? Ну, это мой страховочный трос на случай непредвиденной смерти. Точнее, вполне себе предвиденной; я понимал, чем закончится моя встреча с Демоном. Но вы, Френн, подняли интересную тему. Я, конечно, несколько улучшил себя, свой заменитель тела, так сказать, но, по сути, остался человеком. Не модифицировал ничего, а просто скопировал свою личность в Орб. В этом устройстве работают удивительные машины, они используют невероятные технологии, но мне даже в голову не пришло сделать их частью себя, расширив таким образом возможности своего сознания. Да и физические тоже… Забавно. — Артур закусил губу и уставился куда-то в пустоту. — Это ведь не только «Локсли»… Не только тогда… Я так цепляюсь за свою человечность, что, построив лестницу в небо, в итоге остался на земле.

— Может, у вас просто остались незаконченные дела, — неловко пошутил Фигаро. — Вот и шатаетесь тут призраком.

— Ха! Тогда бы это означало, что судьба существует, а мне противна сама эта мысль.

— Вы верите в свободу выбора? — Френн лукаво изогнул бровь. — Вы? Серьёзно?

— Нет. — Мерлин шумно вздохнул и дёрнул себя за бороду. — Чем больше я изучаю мир, вселенную, если хотите, тем меньше я вижу мест, где мог бы спрятаться такой зверь, как свобода воли.

— Значит, всё предопределено?

— И да, и нет. — Старый колдун скрестил руки на груди и ехидно взглянул на инквизитора. — Не понимаете, как такое возможно? Во вселенной ограниченное количество систем; в ней не бесконечное количество звёзд, планет и атомов, и все эти системы подчиняются неизменным правилам — можно назвать их для простоты законами физики. И что это значит? А то, что, поскольку количество систем ограниченно, а их поведение предсказуемо, то все судьбы всего живого и неживого были раз и навсегда определены в момент Большого Взрыва, прибиты гвоздями к самой сущности мира и неизменны. Однако есть проблема: хотя все траектории всех атомов во Вселенной уже определены, мы никогда не сможем их узнать и рассчитать, потому что вычислительная сложность этой проблемы превосходит все мыслимые и немыслимые пределы. Если я, к примеру, захочу узнать положения, которые через три минуты займут частицы воздуха в одном кубическом сантиметре этого самого воздуха у вас под носом, Френн, то у меня ничего не получится, даже если я сумею слепить всё вещество в нашем измерении в одну гигантскую вычислительную машину: она просто развалится от старости пока рассчитает хотя бы пару процентов от требуемого. А это, парадоксальным образом, значит, что определённое не предопределено, судьба неизвестна, а будущее, к счастью, туманно в любой отдельно взятый момент времени. Наши судьбы есть кромешный статистический хаос, и если бабочка взмахнёт крылом в восточном полуша… а, ну её к дьяволу, надоела эта бабочка… если вы, Фигаро, сейчас чхнёте, то, не исключено, что этот ваш чох через столетие вызовет шторм где-нибудь у берегов Аляски. А, может, погасит его, и вы спасёте несколько моряков на хлипкой посудине. Так что если Могущества и управляют нашими судьбами, мы никогда не увидим их липкие пальчики, перебирающие нити судьбы, а если так, то о чём волноваться?

— Да вы фаталист, оказывается! — Следователь усмехнулся, и пыхнул трубкой. — Вот уж не ожидал.

— Какой же это фатализм, если вы не в состоянии узнать будущее? Пф-ф-ф-ф! Вот если бы его узнали, и такой «о-о-о-о не-е-е-е-ет, как же я теперь буду жить, зная, что мне придётся убить этого симпатичного дракона!». Понимаете, если вы не в состоянии узнать свою судьбу, то это то же самое, что и её полное отсутствие. Как сказал кто-то из святых отцов древности: если бог есть, но он не отвечает на наши молитвы и никак не вмешивается в пути своего творения, то какая разница, есть он, или его нет? Этот святой отец, кстати, в конце жизни перестал быть святым отцом и неплохо проводил время с вином и гулящими девицами… — Он ненадолго замолчал, уставившись в потолок и задумчиво поглаживая бороду. — А ведь есть ещё и колдовство. И оно — я искренне в это верю — способно изменить судьбу человека и мира. Хоть понятную, хоть непонятную, хоть предопределённую, хоть нет. Колдовство преодолевает энтропию, нарушая законы термодинамики, а, значит, может всё. Мы сами теперь пишем в Книге Жизни, и, кто знает, может быть, однажды напишем такой сильный абзац, что все замрут в восхищении, и жизнь никогда больше не будет прежней…

— Пока что вы там написали только про Демона.

— Ох и хочется мне иногда приложить вас шаровой молнией, Френн. Но вы правы, совершенно правы, и вот мы здесь, на Дальней Хляби, морозим себе зады и спасаем мир… А что, хотите вернуться в Нижний Тудым? В своё кресло в инквизитории?

— Нет. Моё кресло в Тудыме уже изрядно скрипит, и я просидел в нём порядочную вмятину. Хватит. Лучше я стану местным инквизитором. Буду разъезжать по Хляби на огромном самоходном танке, нанося добро и причиняя справедливость. Я же из Оливковой Ветви, забыли?.. Чёрт, как же всё бесит. Проклятый эфирный шторм, проклятая аномалия, проклятая гора. Фигаро, идёмте на обзорную площадку, покурим.

Фигаро, в общем, не возражал: снаружи, на свежем воздухе, переносить эфирный штиль было легче. К тому же у подножья Рогатой горы мороз неожиданно спал, и теперь все наружные термометры показывали всего-то минус пять Цельсия. Это было приятно, но вот окружающие виды…

Следователь надеялся каждый день любоваться невероятными пейзажами, которые, конечно же, должны были открываться со склонов самой высокой из известных человеку гор, но… Как только отряд «Шипастых дубин» начал своё восхождение по обледенелым каменистым склонам, с горы спустился туман и укутал собой всё вокруг.

Туман этот явно имел неестественную природу; в эфире он выглядел как искрящийся сиреневый флер, сотканный из миллионов разноцветных огней. Огни никак не реагировали ни на людей, ни на их попытки колдовать, и, похоже, не являлись живыми существами, однако были так красивы, что наблюдать за ними можно было сколь угодно долго.

Вот только очень скоро даже простейшие заклятья перестали работать, и следователю с инквизитором осталось лишь хмуро рассматривать окутывающую всё вокруг молочную дымку. Туман не был особо плотным, но настолько однородным, что от него уставао зрение; через некоторое время начинало казаться, что никакого тумана на самом деле нет, а в глаза просто плеснули какой-то мерзкой алхимической дрянью вроде «Куриной слепоты», которой жандармы так любили разгонять «Легион Свободы», «Народный Глас» и прочих бездельников, столь щедро спонсируемых всякими заморскими махинаторами (впрочем, в последнее время Рейх с Британией, убедившись в удручающей неэффективности своей карманной оппозиции, сильно порезали бюджеты, и «Легион» с «Гласом» едва сводили концы с концами).

— Туман. — Френн выматерился и, щёлкнув маленькой серебряной зажигалкой с эмблемой «Шипастых Дубин» (он свистнул её в каюте командира Анны, завалившись как-то под вечер потрепать от скуки языком), глубоко затянулся ароматной самокруткой.

— Туман, — согласился следователь, — да только он уже хрен лысый знает сколько, этот ваш туман. Но обидно. Не видно ни черта, одни камни да снег. И сумрак. Непонятно, то ли день, то ли вечер.

— Фигаро, у вас часы в кармане.

— Да я не об этом. Освещение, понимаете? Мой организм всё время уверен, что уже вечер, отчего ему хочется только есть и спать.

— Вам всегда хочется есть и спать. Вне зависимости от времени года или суток.

— Ну, не без этого, но сейчас вот просто особенно… Смотрите! Вон там, у камня… А, это просто дерево. Кстати, откуда вообще деревья на такой высоте?

— В горах, вообще-то, растут всякие там растения: камнеломка, например, или эта… как её… Ползучая что-то там.

— Ф-ф-ф-фу ты… Дышать тяжело. Я что, подхватил чахотку?

— Это из-за высоты. Тут воздух разрежён, и чем выше мы поднимаемся, тем тяжелее будет дышать. Хорошо хоть нам не надо драться на эти каменные рога; там бы мы не обошлись без дыхательных аппаратов… Вообще-то курить тоже нежелательно при такой-то одышке, но…

— Но тогда мы вообще с ума сойдём.

— Точно.

Некоторое время оба курили, нервно оглядываясь по сторонам, но оглядываться, в общем-то, было особо и не на что. Вокруг сквозь осточертевшую до колик белую дымку там и сям проглядывали могучие базальтовые плиты, на которых ледник в доисторические времена прорезал глубокие борозды, и теперь скалы походили на морщинистые щёки какого-то древнего гиганта, что задумался тут, да и уснул, припорошенный снежком.

Снега здесь, на южном склоне Рогатой горы было, кстати, на удивление мало: то там, то сям на камне виднелись пятна тонкой как пыль ледяной крошки, кое-где встречались одинокие останки ледника, судорожно вцепившиеся в исцарапанный камень, да местами вездеход почти с размаху врезался в широкий снежный «язык», в котором «Мамонт» вяз и яростно взрыкивал всеми моторами. Словоохотливый Артур объяснил, что эти снежные полосы — следы сошедших с горы лавин, чем, разумеется, лишь дал следователю лишний повод хвататься за сердце при любом подозрительном звуке.

А подозрительных звуков вокруг было сколько угодно, и даже невозмутимый Френн время от времени настороженно оглядывался по сторонам: вот отдалённый скрип, точно где-то в сумраке болталась на ветру калитка с несмазанными петлями, вот шорох, будто кто-то тяжёлый на цыпочках прокрался по каменному карнизу одной из нависавших сверху скал и случайно столкнул вниз подошвой несколько мелких камешков, а вот совершенно непонятный звук — хрустальный перезвон невидимых колокольцев, точно при гадании на росстани «в раскрест».

— Что это? — Инквизитор нервно дёрнул щекой. — Вот это, вот прямо сейчас. Слышали?

— Да, — следователь невозмутимо улыбнулся, и пыхнул трубочкой, — слышал. Не переживайте, в горах это бывает.

— Откуда вы знаете? Вы что, часто бываете в этих самых горах? — Френн недоверчиво покосился на Фигаро; он явно злился на самого себя за то, что следователь оставался спокойным в то время как он, инквизитор далеко не последнего ранга, открыто нервничал.

— Вы помните «лисий кризис» в Тудыме? Ну, когда в город приехал этот купец-диплотам, а потом лиса-демон…

— Па-Фу, демон возмездия. Конечно, помню. Такое хрен забудешь. Но при чём тут…

— Лиса при личной беседе показала мне… не знаю даже, как это назвать… В общем, слепок из мыслей и чувств разных людей. Помимо всего прочего я побывал в голове у одного наёмника из-за Великой Стены… Ну, не то чтобы прямо наёмника, скорее, воина… ах, чёрт, да не важно. В общем, вот он как раз часто бывал в горах. И звуки, которые мы слышим ему были хорошо знакомы.

— Не понимаю. Вы прочитали чьи-то мысли при помощи силы Другой?

— Не мысли. Я как бы временно стал этим человеком. Объяснять бесполезно, это нужно пережить. Ну, не суть, я о другом: вот эти странные голоса и перезвоны это такое своеобразное запредельное эхо. Голоса Других, эфирные искажения, да всё на свете. Это как бы ветер из Иных Сфер задувает под неплотно запертую дверь. Необычно, но совершенно безопасно, уверяю вас.

— Ветер… Под дверь… Вы прямо как поэт заговорили. Что вы там курите?

— Да просто настроение такое. Ну, понимаете: зима, горы, темно…

— Тут всегда зима. А горы… Красивые, не спорю. Но уж больно… обременительные, что ли. Стоят, понимаешь, себе такие… высокие, здоровенные. Вот лес это другое дело, лес я люблю. Таинственный, зелёный, густой… А запахи! Какие запахи в тайге, Фигаро, вы знаете?

— Знаю.

— Ну вот! А грибы, а ягоды, а охота? А мох, на который наступи, и выступит вода? А дриады? Я уже не молод, но дриады всё равно будоражат кровь, чертовки… хм… Да… А горы я бы разровнял к дьяволу и проложил тут дороги. А ещё лучше — засадил бы всё лесами. Вот, точно, — лесами!

— Море, я так понимаю, вы тоже не любите.

— Море? Эм-м-м, при чём тут… Хотя да, не люблю. Вообще… Так, стоп, я понял ход вашей мысли: инквизитору Френну в силу его косности, не нравится всё огромное и фундаментальное.

— Ну почему же сразу «косности»? Скорее, это в вас конторская жилка говорит: всё понятное и простое — хорошо, всё непонятное и сложное — плохо.

— Лес, по-вашему, понятный? Да в нём тайн больше, чем в этих ваших горах! Разница только в том, что для того, чтобы попасть в лес не нужно чёрт знает сколько карабкаться вверх, цепляясь за камни и рискуя шлёпнуться в пропасть. К тому же в лесу…

— Господа! Фигаро! Френн!

Они обернулись на голос и тут же вздрогнули практически в резонанс, словно два «рога» одного камертона; слишком уж встревоженный вид был у командира «Шипастых Дубин» Анны Гром; лицо девушки напоминало сжатый кулак: губы стиснуты, в глазах отчаянная решимость, на скулах играют желваки.

— Господа колдуны, а ну-ка объясните мне, будьте так любезны, какого лешего вообще происходит?

— Простите? — Фигаро комично выпучил глаза. — Вы вообще о чём?

Френн, как истинный инквизитор, ничего не сказал, а просто принялся настороженно вертеть головой, подняв перед лицом свою трость-концентратор. Глаза-щелочки, воинственный взгляд, плотно сжатые губы — боец-молодец, хоть сейчас на батальное полотно.

Вот только вокруг не происходило ничего такого, что можно было бы расценить как угрозу. Вокруг, если честно, вообще ничего не происходило: мерно урчали двигатели «Мамонта» взрыкивая на подъём, да проплывали мимо в туманном сумраке из ниоткуда в никуда угрюмые чёрные скалы. Вездеход явно никто не атаковал; случилось что-то другое.

— Вы что, уважаемый Фигаро, на склоне лет зрение повредили? Ничего не видите?

— А на что смотреть-то? — Следователь развёл руками. — Не видно же не хрена. Да и солнце уже садится, скоро темень такая упадёт, что хоть глаз коли.

— Солнце? Садится? В половину второго пополудни?

Тут, наконец, до Фигаро дошло: поднимаясь на обзорную площадку он посмотрел на свой брегет (следователь ужасно боялся пропустить обед; к тому же сегодня в меню была солянка) и стрелки показывали четверть второго.

Тогда какого демона уже вечер?

Сумрачное сияние вокруг постепенно затухало, причём гораздо быстрее, чем это обычно происходило на закате: молочная дымка серела, густела, становясь свинцово-чёрной, точно кто-то невидимый там, за белой простынёй тумана, выкручивал из патронов электрические лампочки. Темнело так быстро, что мозг просто отказывался воспринимать это адекватно; такого просто не могло быть.

— Дьявол! — Инквизитор сморщился и заткнул уши пальцами. — Фигаро! Вы меня слышите?

— Слышу, но плохо! — Следователь почти кричал. — Что-то происходит со звуками.

— То ли мы глохнем, то ли звуки исчезают. — Анна вздохнула. — Мило. И, как я уже поняла, вы тоже не знаете, что здесь творится.

«Нечто в воздухе, — прошептал Артур в головах следователя с инквизитором. — Воздух поглощает свет и звук. Токсинов я не фиксирую, но будьте осторожны»

— Орать, вообще-то, на обязательно. — Френн комично похлопал себя руками по ушам и несколько раз с усилием сглотнул. — Слышно, в целом, сносно, но такое чувство, будто на голову надели ведро. Кстати, а это не ваше знаменитое «чёртово затмение»?

— О, вы и об этом слышали. — Анна приподняла бровь. — Уважаю. Но нет, это не оно. «Чёртово затмение» наступает быстро, так же быстро проходит, и не сопровождается никакими побочными эффектами, вроде этой полу-глухоты. И его никогда не видели в горах. О, я знаю, что вы сейчас скажете: ну, это же Хлябь, тут всё может быть, и то, что чего-то никогда не было, не означает… Согласна, но «чёртово затмение» я видела не единожды. Так вот: это не оно.

— Но тогда…

Ш-ш-шпах!

Ш-ш-шпах, ш-ш-шпах, шпа-а-а-ах!

Выстрелы разорвали сгущающийся мрак; казалось, стреляли где-то слева, на севере. Судя по звукам, били армейские «Чижики»: винтовки большого калибра переделанные под спецпатрон.

Ш-ш-шпа-а-а-а-ах! Снова пальба, гневные крики, а затем рёв, от которого у следователя подогнулись ноги.

Что-то свистнуло, вспороло воздух, и над их головами, левее и чуть ближе к носу вездехода взвился в небеса алый огнь — сигнальная ракета. Анна одним движением опустила на лицо защитную маску и закричала (из-за «глухого» воздуха и искажающих звук фильтров голос командира звучал словно из-под воды):

— Нас атакуют! Фигаро, Френн, быстро в каюты! Выходить наружу запрещаю! Выполнять!

Крышка люка ещё не успела толком сдвинуться, а Анна уже скользнула в едва наметившуюся щель, и исчезла в тускло освещённом коридоре, чудом не задев рюкзаком защитного комбеза стальные скобы лестницы. Следователь и инквизитор переглянулись.

— Вообще-то спустится вниз хорошая мысль. — Френн задумчиво потёр лоб затянутым в прорезиненную кожу пальцем (он уже успел натянуть перчатки и задраить все клапаны комбеза). — Мы же не знаем, что там такое. Да и колдовать мы не можем; толку от нас… Давайте, Фигаро, давайте, вы весь проход загораживаете! В темпе. И вообще, худеть надо.

— Вы знаете для этого специальное заклинание? — Следователь, пыхтя, наконец-таки втиснулся в люк. — Чёртовы баллоны… Вот обязательно всё это на себе таскать?

— Обязательно, — отрезал инквизитор, — так и похудеете. — Он ужом скользнул в люк и дёрнул за рычаг; зашипела гидравлика и стальная крышка поползла на место. — А что до заклятий — нет, не знаю. Не бывает таких заклинаний, чтобы за три недели сбросить тридцать кило… Ну, в смысле, оно-то, конечно, бывают, если так подумать. Например, шаровая молния. Оторвёт вам ногу, вот и похудеете сразу. А таких, чтобы влияли на обмен веществ… Опять же, попытки были. Но если у вас колдовским способом удалить излишки жировой ткани или ускорить ваш метаболизм, ничего хорошего из этого не выйдет: либо помрёте, либо станете инвалидом. Поэтому даже сегодня, столетия спустя после экспериментов Квадриптиха, от избыточного веса существуют всего три поверенные заклинания: бег трусцой, гантели, и самое мощное, известное в научных кругах как «Меньше Жрать».

— Мда. — Фигаро вздохнул, — не похудеть мне, видимо. У меня от этого вашего колдовства, Френн, давно выработался стойкий иммунитет… Метлби? Чего это вы так вырядились?

Магистра они встретили в коридоре неподалёку от оружейной; Метлби, прислонившись к стене, сосредоточенно прилаживал штуцер одного из шлангов защитного комбинезона к баллонному редуктору-распределителю.

— Так ведь нас атакуют. — Магистр, казалось, не был ни в малейшей степени удивлён и лишь обеспокоенно покусывал губу, ловко орудуя тонкими пальцами. — А-а-а, вот оно что! Тут, значит, магнитное крепление… Ловко придумано… А вырядился я потому, что в гвардейском уставе, который вы, господа, разумеется, не потрудились прочесть, чёрным по белому написано, что в случае сигнала тревоги необходимо привести защитный комбинезон в готовность номер один. И если уж такое там написали, то это, надо понимать, не без особого резону, а посему на вашем месте я бы масочки-то на морду натянул.

— И как нам это… — начал было несговорчивый Френн, но последовавшие события не дали ему договорить.

Сперва в затхлом, пропахшем машинным маслом и керосином воздухе узкого коридора раздалось шипение. Это был неживой, механический звук; так, случается, шипят пневматические тормоза грузовика на столичном перекрёстке. Фигаро не обратил на звук никакого внимания — мало ли, какие звуки издавали внутренности могучей машины, в брюхе которой они мариновались уже столько времени. К тому же шипение было приглушено той же силой, что гасила солнечный свет и притупляла слух.

А вот запах, что в следующий момент коснулся ноздрей следователя, был в высшей степени необычен: уксус. Резкий едкий запах уксусной кислоты, свежий, сильный, бьющий через ноздри в самую голову, бодрящий…

Френн тоже озадаченно принюхивался; Фигаро явно не почудилось.

А вот Метлби отреагировал мгновенно.

…Тут стоит сделать отступление, и признать, что если бы не реакция магистра, то очень может быть история следователя Фигаро тут бы и закончилась, поскольку даже Артур Медичи не сразу понял, что носителю Орба угрожает опасность. Старый колдун, конечно, нашёл бы себе нового носителя, но в дальнейшем события развивались бы совсем, совсем по-другому.

Раз! Метлби выбросил вперёд руку с «волшебной палочкой» — эфирным концентратором.

Два! Магистр щёлкнул пальцами, и невидимые путы парализующего заклятья стиснули следователя и инквизитора; как бы это ни было поразительно, но колдовство сработало.

Три! Метлби подскочил к зависшим в воздухе Фигаро и Френну, рывком натянул им на лица защитные маски и, ловко подключив шланги на место, повертел вентилями.

Зашипел пахнущий резиной сжатый воздух; дрогнул каркас заклинания, и следователь с инквизитором рухнули на землю.

— Не вздумайте снимать маски. — Магистр говорил очень быстро, почти неразборчиво. — Умрёте. Смотрите вон туда.

С этими словами Метлби указал рукой на одну из потолочных решёток и отступил в сторону, дабы не заслонять обзор.

Тогда, наконец, Фигаро это увидел.

Память услужливо напомнила, что «это» он видел и раньше, просто не обращал внимания: нечто вроде чёрного дыма, валящего из решетки вентиляции. Дым не был густым; так коптит окопная свеча или давно не чищеный примус с плохо заправленным фитилём.

Вот только этот дым не развеивался, а наоборот, сгущался, болтаясь в воздухе чёрной липкой взвесью, похожей на тонкую паутину.

Метлби протянул к дыму руку в защитной перчатке и дым тут же сплёлся вокруг неё в плотный чёрный кокон, покрутился, точно пенка в чашке какао, и, разочарованно содрогнувшись, отлетел в сторону.

— Что это? — В голосе Френна явственно слышалась несвойственная ему дрожь.

— Бормочущая Мгла. — В защитной маске Метлби напоминал некую жуткую помесь слона и богомола; его глухой голос из-под чёрной резины звучал глухо и зловеще. — Газообразное существо способное очень быстро уплотняться до липкой коллоидной взвеси, что вы сейчас и наблюдаете. Эта штука может растворить и переварить человека менее чем за три минуты. Ну, как — «переварить»; питается-то Мгла человеческой «вита». Но вам, думаю, всё равно, как именно вас слопают.

— Так вот он какой, знаменитый Чёрный Ужас. — Фигаро зачарованно наблюдал, как перед обзорными стёклами его маски медленно проплывает липкий тёмный дым. — Метлби, а оно вездеход не слопает?

— Нет, — магистр покачал головой, — Мгла опасна только для органики, причём только для живой органики. Так что ваша солянка не пострадает.

— А гвардейцы?! Им, наверное, нужна наша помощь?

— И чем вы им сейчас поможете без колдовства? Успокойтесь. Гвардейцы лучше вас знают, что нужно делать, и, сдаётся мне, этот вот этот замкнутый дыхательный цикл в комбезах не просто так.

— Кстати. — Френн сложил руки на груди, но тут же раздражённо замахал ими, когда чёрная дымка попыталась попробовать его пальцы на вкус. — А ну-ка рассказывайте, как вы вот это только что на нас колдовали? Вы придумали, как обойти эфирный штиль?

— Нет, — Магистр покачал головой, — увы, но законы эфиродинамики для всех едины. Дело в палочке, сиречь в эфирном концентраторе. Да, эфир вокруг статичен, но в «волшебных палочках»-то он сжат и подготовлен к использованию. Высвобождая его вы получаете как бы пузырь нестатического эфира, где можете некоторое время — очень недолго — колдовать.

— О! А сколько у вас таких палочек?

— Было три. Теперь две.

— А зарядить?

— А как вы их зарядите, если эфир стоит?

— Чёрт, точно. — Фигаро рассеяно почесал затылок, едва не вырвав какой-то шланг из крепления. — Получается, вы, Метлби, нам только что жизнь спасли?

— Получается, что так. — Колдун развёл руками. — А, не берите в голову. Просто объяснять, почему государственные служащие при исполнении дали дуба у нас на Хляби это такая бумажная морока… Ладно, ладно, не смотрите на меня волком. Лучше спасите, в свою очередь, меня, если понадобится. Или хотя бы приложите усилия, о большем уже не прошу… Ну что, пошли наружу?

— Нет, — Френн вздохнул, — Анна приказала носа из вездехода не высовывать. Но вы правы — интересно же.

— Носа, говорите? — Метлби, чуть прищурившись, потёр подбородок, а затем радостно щелкнул пальцами. — А мы и не будем. Откуда у нас открывается лучший наружный обзор в обе полусферы?

— Э-э-э… Орудийная башенка?

— Отлично! Вперёд, Фигаро, вы лучше меня знаете, где она… И не наступайте мне на ноги, эти башмаки, вообще-то, подкованы.

— Не понимаю, — Френн с трудом проглотил вставший поперёк горла ком, — как они вообще там что-то видят?

— Ничего, им не привыкать. Хотя, конечно, заклинание ветра было бы здесь очень кстати. Сдуть к чёрту весь этот туман. — Метлби плотно сжал губы; по выражению лица магистра невозможно было понять, иронизирует он или злится на идиотское стечение обстоятельств. Наверное, и то, и другое, подумал Фигаро.

Дуговые прожектора рвали тьму на десятки белых полос, но они не могли разогнать туман, поэтому было совершенно непонятно, что происходит за его белёсой завесой. Где-то хлопали винтовки, бахали револьверы, иногда до слуха долетал отдалённый рёв и совершенно нечеловеческие визги (хотя не факт, что это всё действительно происходило в отдалении, поскольку воздух пожирал звуки чрезвычайно быстро).

Фигаро с уважением посмотрел на магистра: погодные заклинания были не просто сложными, но высшим пилотажем. Слишком много факторов приходилось учитывать, слишком много эфира аккумулировать и слишком тщательно “держать” каркас работающего заклятья. Гораздо проще было призвать малых спрайтов воздуха и заставить этих Других наслать дождь или ветер. Фактически, это было настолько просто, что прямое воздействие на погоду при помощи заклятий давно перешло в ранг академических экзерсисов, коими развлекались только колдуны уровня Метлби.

Что-то хлюпнуло, вздохнуло, залепетало, точно сонм призраков льнущих к уху, разочарованно причмокнуло, а затем они увидели чёрный дым — густой и липкий — толчками вытекающий из воздухозаборников “Мамонта” и растворяющийся в воздухе.

— Ага. — Магистр удовлетворенно кивнул, — минус проблема. Мгла не нашла пищи и была вынуждена отчалить. Остается, примерно, икс в охрененной степени Других созданий, что нас атакуют. Ну, размен хотя бы в плюс.

— Откуда вы знаете, что там Другие? — Френн недоверчиво покачал головой. — Я вот совершенно ничего не чувствую. Эфир буквально замер, даже читать структуры не получается.

Метлби вздохнул, закатил глаза (ну вот один-в-один как Артур, подумал следователь), и принялся объяснять, загибая пальцы.

— Раз. Мы в дикой, неисследованной части Хляби. Кто ещё здесь может атаковать гвардейский отряд? Разбойники? Даже если бы они тут и были — а их здесь нет — ни у одного разбойника, даже под воздействием тяжёлых наркотизирущих веществ, в голове никогда не родится мысль атаковать Белую Гвардию. Проще застрелиться самостоятельно, поверьте. Два. Будь это люди — не важно, какие именно — “Дубины” уже бы играли их головами в мяч. Поверьте, я видел гвардейцев в бою и с отморозками-каторжанами, и с залётными бандитами, и знаю, что говорю. Нет, там Другие.

— А мы лишены возможности колдовать. — Инквизитор едва заметно вздохнул. — Ну что ж, стрелять я тоже умею, так что прорвёмся.

— А как у вас с холодным оружием?

Вместо ответа инквизитор чем-то щёлкнул у навершия своей трости, и набалдашник концентратора подскочил вверх на пару вершков, превращаясь в рукоять тонкой сабли с лёгким шипением выскользнувшей из своих потайных ножен. Металл тускло блестел глубоким тёмным отливом рыбьей чешуи — зачарованное серебро.

Фигаро присвистнул.

— Ого. Не на кровушку, часом, серебрянку ворожили?

— А как же. — Френн удовлетворённо поцокал языком, проведя кончиком ногтя по лезвию. — На неё самую. В сто слоёв кованная, сердечник из гробовых цепей, в десять слоёв ворожённая. И Буку развоплотит, и лешаку не поздоровится, и… Чёрт, да что это там такое?

-Где?

— Вон, вспыхивает.

-Алхимические бомбы. Слышите хлопки?

-Вообще-то, нет.

Они приникли носами к бронированному стеклу полусферической орудийной башенки; Метлби щёлкнул переключателем и по бокам подвижной кабинки включились два мощных фонаря. Но дуговой свет прорезал проклятый туман всего-то сажен на десять, упираясь в клубящуюся молочную пелену.

В башенку, как ни странно, поместились все: Фигаро по общему молчаливому согласию усадили в кресло (в противном случае он занял бы слишком много места и оттоптал всем ноги), а инквизитор с магистром не без удобства втиснулись по бокам, усевшись на широкую защитную планку обитую мягкой кожей. Судя по всему, задачей планки было не допустить выпадения стрелка из кресла, и к ней же крепилась пулемётная рамка, однако сидеть на ней тоже оказалось вполне себе приятно.

— Фигаро, как эта штука вращается?.. Вот эта ручка?

-Нет, вот эти две… Да не суйтесь, вас сейчас оттуда сбросит как сливу с полки! Вот так, пла-а-а-а-авненько…

— Левее! Левее!.. А, чёрт, всё равно ни фига не видно… Нет, нет, всё правильно — левее!

-Да на кой ляд?!

-Там что-то чёрненькое белеется, видите?

— Ни хрена не вижу… А, дьявол!

Серый сумрак разорвала белесая тень, сжалась, метнулась зигзагом и с глухим стуком ударилась о борт “Мамонта”, зацепившись за какой-то металлический штырь непонятного следователю назначения.

-Святые небеса! — Френн издал странный скулящий горловой звук. — Меня сейчас вырвет.

Фигаро же с Метлби отреагировали куда менее эмоционально: магистр, похоже, был в принципе непробиваем, а Фигаро уже видел тварей подобных той, что болталась, пытаясь уцепиться за борт вездехода покрепче.

Существо чем-то походило на одеяло, но этим одеялом можно было бы легко накрыть небольшого слона. Его липкая пульсирующая «кожа» больше всего напоминала кусок сырого мяса, при этом не просто сырого, но ещё и живого: под тонкой слизистой плёнкой покрывавшей тварь пульсировали толстые синие вены. Ничего похожего на глаза или рот у существа не было.

— Это… — начал, было, Метлби, но Фигаро отреагировал неожиданно быстро: следователь чуть сместил дула пулемётов в сторону, и нажал на гашетки.

Короткая очередь из “спарки” крупнокалиберных автоматических стволов буквально разорвала “мясное одеяло” в клочья; Другой, оставляя за собой шлейф чёрно-алой жидкости лишь отдалённо похожей на кровь, с мерзким низким воем исчез в тумане, точно его сдуло ветром.

— Эм-м-м-м… — Френн чуть приподнял бровь. — Эм-м-м-м… Пожалуй, это моё самое короткое боевое столкновение с Другим за всю карьеру. Эк как вы его: трах-бах и готово. Одобряю. Но что это было?

— Некроморфус мантл. — Магистр чуть поджал губы. — Читал, но лично до сей поры не видел. Не особо опасное Другое существо, но, всё же, хищник. Имеет дурную славу среди простого люда из-за особенностей своего… м-м-м-м… жизненного цикла, и часто именуется просто Плотью. У него нет псевдотела в общепринятом понимании; Плоть создаёт себе некое его подобие из останков своих жертв, в буквальном смысле надевая на себя их внутренности и поддерживая в них подобие жизни. Мерзость, согласен. Но это делает Плоть уязвимой перед обычным ору… Святые Небеса, мать моя женщина!

Фигаро не поверил своим ушам: магистр повысил голос. Но в следующее мгновение он и сам издал непроизвольный приглушенный визг переходящий в задыхающийся кашель. Даже Френн сдавленно булькнул и вцепился в какую-то рукоятку на стене (к счастью, оказавшейся просто рычагом регулирующим вентиляционную заслонку, а не чем-нибудь вроде пускателя катапульты).

Причины охать, ахать, а также задушено кашлять и издавать прочие подобные звуки, впрочем, были: что-то огромное мелькнуло там, где, по идее, находилось небо, туман потемнел, и на вездеход, лениво хлопая крыльями, приземлился дракон.

Нет, конечно, это был не алый дракон — ужас и погибель заснеженных гор Востока, и даже не Лазоревый Змей (тех редко встретишь где-нибудь, кроме морского побережья), но вполне себе внушительная тварь из семейства василисковых: Горыныч Пылкающий, Малый. Даже не Истинный Дракон, однако же злобная, здоровенная и опасная тварюка, крылатая, зубастая и хвостатая.

Все эти качества — особенно зубастость — Горыныч сейчас всячески и демонстрировал, пытаясь как-нибудь устроиться на корпусе “Мамонта”: скалил длинную кайманову пасть, шуршал немалых размеров хвостом заканчивающимся чем-то вроде крюка, высекал искры из металла мечеобразными когтями и злобно зыркал по сторонам огромными жёлтыми глазищами с вертикальными, точно у кота, зрачками.

— Обалдеть, — сказал Фигаро просто для того, чтобы что-то сказать, наконец, перестав стенать от ужаса. — Да это ж дракон.

— Ну какой это к дьяволу дракон?! — тут же возмутился магистр. — Это же обычный малый василиск, отряд Химеровые, подгруппа нечешуелобые. До дракона ему как нам сейчас до Столицы на карачках.

— Эм-м-м-м… — Инквизитор вытер лоб перчаткой, позабыв, что его голова надёжно укрыта слоем защитной резины, и в сердцах чертыхнулся. — А не подскажете, уважаемый магистр, чем этот малый василиск питается?

— Если будете шуметь, то он сейчас начнёт питаться нами. Горынычи реагируют на движение и звук, и со зрением у них, поверьте, всё отлично. Так что не шевелитесь и не орите. Надеюсь, он нас не услышит.

Горыныч, похоже, их не слышал; то ли убивающее звуки поле действовало и на него, то ли “Мамонт” сам по себе грохотал моторами так, что расслышать за ними что-то ещё было решительно невозможно, но дракон — ох, простите, малый василиск из отряда Химеровых — не обращал внимания ни на что вокруг, и занимался тем, что изо всех сил пытался как-нибудь зацепиться за корпус вездехода со всеми вытекающими: уже несколько листов наружной брони выглядели так, будто их целый месяц драл самый огромный кот в мире. Из разрывов (когти Горыныча рвали металл с удивительной лёгкостью) били высокие султаны пара и толчками выливался кипяток, масло и другие технические жидкости.

— Метлби, — шепнул следователь, — а что если я сейчас врежу по этой заразе из всех стволов? Поможет?

— Интересный вопрос. — Магистр задумался. — У этих змеев слабые места — глаза, лоб и складки кожи под лапами. Но прочность чешуи проверяли заклятьями и винтовочными выстрелами. Не думаю, что по Горынычам когда-либо били из крупнокалиберных… Скажем так: пробовать я лично бы не стал, но вообще очень интересно, что получится.

Змей, тем временем, наконец, устроился более-менее удобно, зацепившись передними лапами за край обзорной площадки, а задние уперев в ряды мощных балок на носу вездехода, к которым крепились лобовые фонари, лебёдки, башенки аварийных огней и ещё много всякой всячины, которую Горыныч не долго думая просто смял и раздвинул в стороны с такой лёгкостью, будто крепёжные балки были картонными.

— Что он там делает? — Инквизитор ужом проскользнул между креслом Фигаро и магистром, заинтересованно прильнув к обзорному стеклу. — Кажется… А-а-а-а, дьявол!

Чёрно-зелёная чешуйчатая стена рухнула откуда-то сверху, и на трио колдунов, что сейчас больше всего напоминало килек в жестяной банке, уставился огромный жёлтый глаз. Глаз быстро менял цвет с жёлтого на розовато-алый, пульсировал, и вообще вёл себя неподобающе, явно не предвещая ничего хорошего.

— Не двигайтесь! — прошипел Метлби, испепеляя не в меру любопытного инквизитора взглядом. — И заткнитесь!

— Что если я сейчас пальну ему в глаз? — Фигаро с трудом проглотил застрявший в горле комок. — Это его убьёт?

— Не думаю. — Магистр скривился. — Мозг у этой сволочи позади, между ушами, а глазной нерв уходит вверх и вправо. Глаз вы ему, скорее всего, выбьете, но змей будет в ярости, и мобильности сильно не потеряет. Нашу башенку он снесёт одним ударом, если вы ещё не поняли.

— Да понял я… О-о-о-о-о-ох ты ж твою ж в душу мать!

Вездеход качнуло, а затем резко рвануло вправо. Следователя удержали в кресле ремни, а вот инквизитор, неистово вопя, отлетел в сторону, врезался в магистра, и они, точно сбитые кегли, рухнули на пол, матерясь как два сапожника.

Горыныч заревел — низкий утробный звук, точно деревянной палкой замолотили по дну огромного чугунного котла, и, скрежеща когтями, улетел влево, в последний момент умудрившись зацепиться за борт, пропахав в нём четыре рваные борозды.

Как бы ни был оглушен следователь, он понял, что происходит: похоже, водитель пытался сбросить тяжёлую гадину с «Мамонта», не без риска для машины маневрируя на скользких камнях. Если бы змей не зацепился за борт, он, скорее всего, слетел бы вниз, чувствительно приложившись о скалы (хотя чёрт его пойми, подумал Фигаро, что для этой нечешуелобой василисковой скотины будет «чувствительным»).

В любом случае, фокус не удался; Горыныч, ревя как паровоз, карабкался назад. Он вряд ли понимал, что происходит — даже у Истинных драконов мозг не больше кулака — однако, похоже, воспринимал вездеход как добычу, которую стоило побыстрее прикончить. Но, будучи беспросветно тупым, змей не мог понять, где у «Мамонта» уязвимое место — с такой добычей Горыныч ещё не сталкивался.

Фигаро вцепился в рукоятки управления и положил большие пальцы обеих рук на гашетки. Прицелился, и…

«Мамонт» опять рвануло. Крылато-чешуйчатая туша, рыча, покатилась от кормы к носу, едва не задев бешено бьющим хвостом оружейную башню, где засела троица колдунов, вцепилась передней правой лапой в крепление прожектора, каким-то чудом не оторвав его к чёртовой матери, и злобно оскалились.

Вездеходу оставалось недолго, это Фигаро понимал. Ещё несколько таких ударов когтями, и «Мамонт» лишится брони, а дальше уже дело техники. Так что терять, в общем-то, было нечего. Он вздохнул, ругнулся, прицелился и втопил гашетки.

Машину опять рвануло, но, к счастью, снова вперёд — шофёр резко ударил по тормозам, и в тот же миг две огненные трассы (Фигаро верно выставил схождение) ткнули Горыныча прямо в грудь.

Железные пули с вольфрамовыми сердечниками ударили змея со скоростью превышающей скорость звука в воде. Эффект был потрясающим: тело недодракона буквально взорвалось фонтанами бурой крови, а затем огромная туша, воя от боли и терзая когтями собственную плоть, свалилась вниз, под гусеницы «Мамонта».

Вездеход тряхнуло, и вопли Горыныча прекратились.

— Ага, — Метлби, которому удалось выбраться из-под инквизитора, довольно хмыкнул. — Зенитное орудие крупного калибра, стало быть, причиняет этому виду василисковых серьёзные повреждения. Запишем, запишем…

— А ещё гусеничные бронемашины причиняют. — Следователь дрожащими руками опустил на гашетки полосатые скобы предохранителей. — Увечья. Несовместимые с жизнью.

— Это уж само собой… Кстати, Фигаро, вы только что меня сделали! Крепко сделали, так вас растак! Я из кожи вон вылезу, но разрыв наверстаю!

— О чём это вы?

— Он ещё спрашивает! — Магистр рывком стянул с головы защитную маску и принялся жадно хватать воздух широко открытым ртом; с него ручьями лил пот. — Фигаро, вы только что завалили дракона! Ну, почти дракона, но всё-таки! Кто из колдунов может похвастать подобным?! Да что там — кто из магистров может таким похвастать?! Даже у сержанта Кувалды в послужном списке был всего один дракон. А вы — трах, бах, и готово! Вот что значит, артиллерия!

— Ну-у-у, что вы такое говорите? Это всё шофёр. Если бы он змея не того… гусеницами…

— Бросьте. Вы эту тварь почти насквозь прошили. Вряд ли она бы после этого ожила.

— Стоп, стоп, господа! — Френн, которому, наконец, удалось подняться на ноги, тоже снял резиновый колпак и яростно дышал, точно только что откачанный утопленник. — Я безумно рад тому, что Фигаро уработал дракона, но это не отменяет двух вопросов: какого дьявола на нас лезет всякая нечисть, и как там командир Анна?

«Анна жива, — прогремел в голове следователя телепатический глас Артура, — иначе бы аномалия уже схлопнулась. Наружу никому не соваться — придушу!»

— Думаю… — начал, было, Метлби, но тут входной люк распахнулся, и магистр с инквизитором, вопя, вывалились из тесной башенки наружу.

— Так, — Анна Гром покачала головой, — значит, кто-то из вас, всё же, додумался использовать дыхательные маски. Думаю, это были вы, Метлби; Фигаро бы до такого не допёр, а Френн привык решать все вопросы с кулака… Но! Дракон! Фигаро, я сняла бы перед вами шляпу, будь она у меня!

— Это не дракон, вообще-то…

— Знаю, это малый василиск, но мне плевать — он чуть не превратил наш вездеход в кучу металлолома. Я уже вполне серьёзно планировала взбираться на корпус с гранатомётом, и чёрт его знает, чем бы это закончилось. Выживем — заставлю Швайку вручить вам медаль за особые заслуги.

— Как? Я же не гвардеец… Кстати, какого дьявола там, снаружи, происходит? На нас напали?

— Да, — Анна помрачнела, — на нас напали. — Она рывком стянула с головы защитный капюшон и дыхательную маску, вытерла раскрасневшееся вспотевшее лицо белоснежным батистовым платочком с лёгким ароматом дорогого парфюма, и выразилась так, что следователь покраснел как варёный рак.

— Другие. Шишиги, лешаки, парочка вендиго, снежные гарпии и ещё много всякого по мелочи. И не по мелочи тоже; драконы — зверушки мерзкие… А, ну и была Бормочущая Мгла, но защитные костюмы на такое рассчитаны.

— Мы выдержим атаку? — Голос магистра прозвучал буднично, как если бы Метлби спросил у Анны, что сегодня на ужин. — Как вы оцениваете наши шансы?

Анна задумалась. Она закусила губу и принялась яростно дёргать непослушную прядь волос, сваливавшуюся на лоб.

— Не знаю, — сказала она, наконец, — не знаю. Других тварей много; тут вся лесная чудь как на подбор. Мои люди делают всё, что от них зависит и ещё немного сверх того, но…

— Но Гвардия не может бесконечно отражать атаки толпы беснующихся Других. — Френн скрипнул зубами. — Дьяволы Семи Бездн и Альмонсин, Хозяин их, мне бы сейчас хотя бы чуточку колдовства!..

— Но дело не только в количестве Других, так? — Тон Метлби был на удивление мягок; глаза магистра тускло сверкали в сумраке, точно запоздалые утренние звёзды. — Нам некуда отступать. Мы почти на вершине, между боковыми пиками, правильно?

— Да. — Из уст Анны слово прозвучало как ругательство.

— Поэтому либо вперёд, либо никуда. — Метлби задумчиво потёр пальцами подбородок. — Если бы мы знали, как уничтожить аномалию, то, вероятно, вся эта катавасия закончилась бы. Но у нас нет никаких данных о ней, вообще ничего. Я магистр квазиматематики, но я не бог. Даже если мы найдём брошенные приборы, даже если я их настрою, даже если мы получим необходимые показания… Через сколько мы будем в точке, которую я забил в курсографический вычислитель?

— Полчаса. Может быть, минут двадцать. Дорога тут на удивление хорошая, и снега почти нет.

Где-то в сумрачной мари глухо бахнуло, и туман на мгновение озарился ярко-оранжевым светом.

— Продержимся?

— Если не прилетит ещё парочка драконов… Фигаро, что с вами?

— Дайте мне пять минут, — пробормотал следователь. — Голова болит.

— Это у вас нервическое. — Френн похлопал Фигаро по плечу. — Спазм мелких сосудов в голове. Глубоко подышите, и закройте глаза.

Метлби же не сказал ничего, лишь бросил на следователя странный короткий взгляд, и тут же вновь переключился на Анну. Кажется, он спрашивал у неё, сколько закрытых аэросаней есть на «Мамонте».

Фигаро закрыл глаза, расслабился, насколько позволяла обстановка, благодарный Френну за то, что теперь это можно было сделать, не выискивая предлог, и сосредоточился на кончиках своих пальцев.

Оно пришло уже давно: покалывание в руках, знакомое, словно уличная кошка, что трётся об ладонь, учуяв кусок колбасы в кармане, знакомое, как холодок лайковой перчатки, узнаваемое, близкое…

«Давай, — сказал следователь Договору Квадриптиха, — действуй. Плевать на последствия, потому что если сейчас не случится чуда, то никаких последствий просто не будет — в смысле, никаких вообще. Работай, говори, твори магию. Я же знаю, ты что-то хочешь мне сказать, так что?»

Тишина. Только холодный огонь, что пылал в пальцах всё явственнее, всё ощутимее, разливаясь по запястьям, капая в кровь ледяными шариками; жидкая темнота, замороженный чёрный свет давно умерших солнц.

«Стоп. Погоди. Договор — просто записанный в твоём естестве текст. «Код», как иногда говорит Артур, своего рода заклинание, восковой валик фонографа, магнитная нить голософона. Он не имеет сознания, он не живой, ты слышишь его голос лишь потому, что твой разум придумал такой способ общения с Договором, не более того. Сам Договор говорил об этом вполне доходчиво и не один раз»

Тогда почему он сейчас молчит?

«Потому что его возможности говорить ограничены твоими, балда. Договор не может использовать то, чего нет в твоём котелке, точно так же, как на скрипке нельзя настучать «Марш Алых Барабанщиков», а пером нельзя вырыть котлован”

Но он подаёт какие-то знаки. Семафорит о чём-то.

“Правильно. И сейчас твоя задача понять, в чём суть и смысл этих сигналов. Не спеши. Понятно, что в такой обстановке это странный совет, даже если даёшь его самому себе, но не спеши. Да, вокруг творится чёрт знает что, но, как сказал древний мудрец, этот мир подобен горящему дому, так что тут уж ничего не поделаешь. Приходится пить утренний кофе, попутно уворачиваясь от падающих балок. Итак, что там Артур говорил про такие случаи? “Если вы не понимаете, что делает артефакт или заклинание — не пытайтесь его использовать. Это Правило Номер Один любого колдуна, который хочет прожить чуть дольше, чем до гусарских двадцати и при этом никого не убить. Впрочем, этому вас учили в Академии, поэтому перейдём к Правилу Номер Два: если Правилу Номер Один в виду тех или иных обстоятельств следовать не получается, то, в первую очередь, избегайте крайностей. Не относитесь к неизвестному явлению легкомысленно — это, скорее всего, вас убьёт. Однако относиться к нему как к неразорвавшейся бомбе тоже не следует, поскольку в этом случае вы будете медлить так долго, что вас доконают обстоятельства, приведшие к невозможности следовать Правилу Номер Один. Для начала попробуйте какие-нибудь знакомые вам операции; к примеру, если перед вами артефакт похожий на меч, то достаньте его из камня. На вас не снизошел луч божественного сияния, и ангелы не водрузили вам на голову корону? Идём дальше: попробуйте что-нибудь этим мечом стукнуть…”

Вот так: потянуться к знакомому колющему холодку в пальцах, войти в него, стать его частью. Не сопротивляться, не пытаться понять, анализировать, как-то менять. Сложно? Да, ты следователь ДДД, ты везде ищешь подвох, особенно в том, что касается древнего и непонятного колдовства. Тогда… Тогда представь, что Договор это… сосиска. Большая, сочная, ароматная сосиска, которую тебе очень хочется съесть. Ты не знаешь, из чего она сделана (лучше не знать таких вещей, особенно покупая сосиски на безымянном полустанке), но ты голоден, а бородатый мужик с корзинкой, где рядом с означенными сосисками дымится исходя соком варёная кукуруза, сейчас убежит к другому вагону, и ты, вздыхая про себя, лезешь в карман за парой медяков, хватаешь кусок грубой коричневой бумаги в которую завёрнута сосиска и…

Вот оно.

Это было похоже на “взгляд через эфир” при помощи заклинания “очков”, но лишь отчасти. Сходство было в том, что Фигаро как бы заглянул в щелочку ведущую за пределы того, что принято было считать “реальностью” и увидел совсем другой её слой — тайный и скрытый, но, если подумать, вполне явный, настоящий, и, возможно, даже более реальный, чем то, на что ежедневно пялится косный человеческий глаз.

Разница же…

Передать разницу словами не представлялось возможным. Позже, в своих личных записках (к этому времени следователь уже давно начал вести то, что впоследствии он назовёт “своими походными черновиками”) он много раз пытался описать свои ощущения от прямого соприкосновения с Договором Квадриптиха, злился, рвал бумагу, и, наконец, просто сухо и сжато написал не столько о самом контакте, сколько о том, что за ним последовало.

В центре головы Фигаро вспыхнула чёрная звезда.

Бесцветный свет, прозрачная чернота, хрустальная темень, она разливалась, ширилась, поглощала всё вокруг, и, наконец, рывком вывернула мир наизнанку.

Больше не существовало ни верха, ни низа, ни тьмы, ни света, ни материи, ни энергии, ни даже того, во что можно было бы ткнуть пальцем, и сказать, что это “эфир” или что-то на него похожее; тыкать стало некуда и нечем.

Вот только Фигаро это совершенно не волновало.

Вокруг была чистейшая ясность, абсолютное понимание, кристаллическая выжимка из всего сущего, но во всём этом не было места изумлению либо же восхищению. Мир превратился в нечто вроде математического уравнения написанного на бесконечно закручивающейся ленте Мёбиуса, и никаких описательных функций для человеческих эмоций в нём не существовало.

Следователь смутно догадывался (хотя, казалось бы, новые правила в которые угодил его разум не позволяли такой небрежности — догадываться смутно), что он провалился на тот уровень реальности, где законы бытия записаны на тонких мембранах вывернутых в несколько измерений сразу, и о котором часто толковали в своих научно-популярных статьях магистры колдовской трансформации. Это было… забавное чувство.

В идеальной красоте вокруг все присущие человеку движения ума вроде страха или радости затухали, но это внезапно оказалось крайне приятно, хотя для такой штуки, как “приятно” здесь тоже не было места.

Вдруг оказалось, что отсутствие страха и боли полностью компенсирует отсутствие таких вещей, как радость и любовь. Счастье оказалось не в высших всплесках человеческих страстей, поднимающих разум в мимолётные высоты, а в отсутствии всего того, что нещадно швыряло вниз, в пучины тоски, сомнений и горестей. Просто убрать постоянное «плохо» превращалось в счастье, которым был покой, и в этом покое человеческие радости воспринимались как кукольные смешные вспышки мозгового электричества, задача которых была, в целом, та же, что и у морковки, подвешенной перед мордой у осла: гнать содрогающийся от втыкающихся в него раскалённых игл комок разумной протоплазмы через тернии неясных будней к вполне определённой могиле.

Следователю захотелось остаться здесь навсегда.

И в тот же миг это мимолётное желание разрушило кристальный покой сияющей черноты, под сводами которой покоилась вселенная.

Всё произошло очень, очень быстро, и как-то буднично: желание, как оказалось, не могло существовать само по себе; это было желание Фигаро. А, значит, существовал и тот, кого можно было назвать «Фигаро» — человек со своими надеждами, страхами и мелочными суетными движениями то ярче, то тусклее вспыхивающего «я».

Фигаро не мог остаться в вечном покое. Он состоял из него целиком, законы и правила, что приводили в движение его хрупкое тело и мятущееся сознание были определены здесь, в этом покое, но были таковы, что исключали этот самый покой для следователя. Так книга, в которой описано самое кровавое убийство или самая горячая страсть спокойно и недвижимо стоит на полке, поблёскивая вытертой позолотой переплёта, ничем не выдавая своё содержимое.

И это правильно, понял на бесконечно короткий миг, что остался от ясности следователь. Не важно, что написано в книге, не важно, что ему каким-то непонятным образом удалось увидеть библиотеку, в которой эта книга покоилась на сверкающей полке. То, что написано в книге, нужно прочесть, у книги должен быть читатель, без которого любая книга просто стопка прошитой бумаги, испещрённая бисеринками бессмысленных значков.

Поняв это, следователь вывалился из безмятежности.

Но сама безмятежность никуда не делась; холодная чёрная чистота была совсем рядом, ей можно было пользоваться, она лежала перед ним; не предлагая себя услужливо и не вопя от ярости к тому, кто посмел посягнуть на законы бытия — нет, она просто была. Договор Квадриптиха был просто заметкой на полях мироздания, несколькими быстрыми вороватыми заметками на полях в Книге Основ, что когда-то неведомая ужасная сила позволила вписать в эту Книгу Мерлину и его гоп-компании.

Правки Артура-Зигфрида и прочих касались того, как работает — как должно работать — колдовство. Они были обширными, но мало интересовали Фигаро. Основное он понял уже давно из рассказов Мерлина: унификация рычагов управления колдовством, фундамент для будущего «господства мудрых», как Артур с горьким ехидством это называл («…молодой болван, кретин, идиот… Но! С чистым сердцем, а-ха-ха-ха-ха!).

Сейчас следователя интересовало другое.

Он широко открыл чёрный глаз Договора, и осмотрелся.

Вот гора — минералы, сопряжения алхимических композиций; структура из векторов приложения сил и цифр, всё это описывающих. Вот аномалия — она уже была совсем близко — не похожая ни на что, и на всё одновременно, как одно число похоже на другое, как один атом похож на другой, как схожи в чём-то главном все звёзды, все галактики и все кванты света, что бесконечно летят через пустоту в другие пустоты. Вот Другие — создания для описания которых у Договора почему-то было лишь одно простое уравнение из пары знаков, а вот и…

Фигаро понял что происходит менее чем за две секунды.

Из аномалии на вершине Рогатой горы били потоки энергии, и над ними властвовало Нечто. Сила, которой подчинялись волколаки и снежные элементали была не в состоянии управлять Другими, что в избытке обитали в окрестных лесах, но в её власти оказалось направить их сюда без прямого приказа. Для лесной чуди лес под горой был объят колдовским пожаром, и сейчас она, спасаясь, сломя голову неслась сюда, под облака, где один лишь голый камень, где можно переждать эфирный огонь (именно его человеческий глаз воспринимал как молочно-белый туман) что обдирал плоть до костей шишигам и лешакам, сжигал в пепел дриад и чащобников, и даже вендиго спасались от него, сломя голову несясь через глухие буреломы.

«Мы им не интересны. Они просто спасаются, нападая на всё вокруг в приступе животной ярости. Другие напуганы, напуганы до чёртиков, но если мы не будем стоять у них на пути… Да вот же и проход, совсем рядом, чуть левее: тихий и тёмный. Там почти никого нет; вся чудь несётся прямо по склону вверх, и это неудивительно: Другим не нужны человеческие дороги, у них свои тропы…»

«Мда, — прошелестел в голове следователя голос Артура-Зигфрида, — то ли это вы гений, то ли это я идиот. Скорее, второе; мне бы в голову не пришло взаимодействовать с Договором подобным образом»

«Мне рассказать Анне про безопасный путь?»

«Зачем беспокоить девушку? Я уже внёс правки в курсографический вычислитель. Будем на месте минут через двадцать… Френн, приём!»

«Да?»

«Можете заводить на меня дело. Псионическое насилие второй степени. Извините, но мне придётся немного подтолкнуть нашу милую колдунью к определённым действиям»

«Псионическое насилие? — Инквизитор умудрился мысленно фыркнуть. — Без колдовства?»

«Вполне себе колдовское. Метлби — дай ему Святый Эфир здоровья — подбросил мне гениальнейшую идею. Ну, с этими концентраторами. Я расконсервировал… назовём это эфирным конденсатором, и теперь могу творить простенькое колдовство»

«О! И надолго это счастье?»

«Часов на десять»

«Прилично, однако! А загвоздка?»

«С чего вы решили… Ах, ну да: вы же инквизитор. Всё время забываю; вы мне напоминаете одного знакомого вояку. Это, наверное, потому, что вы из Ударного Отряда… Да, загвоздка есть: прибор, который я использую для того, чтобы колдовать питает когнитивные контуры вычислительного ядра заменяющего мне мозги. Через пару часов я начну медленно сходить с ума, а через пять часов превращусь в овощ, не отличающий тёплое от мягкого»

«АРТУР!!»

«Спокойно. Система не допустит критических повреждений, и откатит всё обратно. К тому же нам не понадобится столько времени»

«Почему вы так уверены?»

«Считайте это интуицией»

«А если вы станете идиотом, а мы всё ещё будем в области действия аномалии? Тогда эта ваша штука не сможет перезарядиться?»

«Не сможет»

«И тогда…»

«Нет, — в психическом голосе Мерлина Первого появились нотки залихватского веселья, — не дождётесь. Если когитатор поймёт, что я окончательно стал амёбой, то он просто отключит Орб»

«НО…»

«Всем немедленно заткнуться. Не треплем языками. Действуем»

Френн только покачал головой, а Фигаро подумал, что должно было произойти нечто совершенно из ряда вон выходящее, чтобы старый колдун поставил на кон свою бесконечную жизнь. Да, если Демон вырвется из своей клетки, а они ничего не смогут ему противопоставить, то Орб не спасёт Артура, но при чём тут эфирная аномалия на какой-то там горе? Неужели эти данные настолько важны? Нет, нет, тут явно что-то другое. Никогда Мерлин не шёл ва-банк настолько необдуманно, оголтело и безрассудно»

Но почему?

Пол вздрогнул под их ногами, и огромная машина остановилась. Лампы под потолком мигнули, и опять загорелись ровно; моторы сухо стучали на холостом ходу, точно запыхавшиеся. Зашипела пневматика, загремели стойки-«якоря» намертво фиксируя «Мамонт» на покатом склоне.

Анна мигнула, словно смахивая ресницами невидимую соринку. На её лице появилось странно-отрешённое выражение, щеки покрылись мертвенной бледностью, а губы потемнели. Длилось это всего лишь секунду, но следователя мороз продрал по загривку.

— Так, — сказала командир «Шипастых Дубин», — так. Похоже, прибыли.

Она откинула в сторону неприметную панель на стене, за которой оказался раструб внутреннего телефона с дисковым механизмом, на котором Анна быстро набрала какой-то короткий код и, нажав на кнопку «СВЯЗЬ» произнесла в микрофон:

— Всем командирам звеньев: оставаться рядом с «Мамонтом». Приоритет — защита вездехода. Если его повредят, назад мы уже не уедем. Доложите.

Долгая, ужасающе долгая потрескивающая тишина (давай, давай, быстрее, ну что же ты), а потом сухой мужской голос прорвался сквозь помехи:

— Вас поняли, командир! Это Пьер, первое звено. Защищаем машину. Хотя от лесной нечисти, похоже, оторвались. Разведка докладывает, что они позади нас остались — ломятся по склону вверх. — Голос помолчал, а затем неуверенно произнёс: — Вы, так понимаю, тоже вверх. С колдунами, стало быть. Может, отрядить вам в помощь кого?

Опять секундная пустота на лице и во взгляде Анны.

— Нет, Пьер, оставайтесь здесь. На вершине ваша помощь не потребуется. Это приказ. Отряд высылать только по сигналу — оранжевая ракета. Всё ясно?

Молчание и треск. Затем неуверенный голос:

— Так точно, командир.

И тишина.

— Готовы? — Анна Гром, широко улыбаясь, обернулась; на лице командира сияла ничем не замутнённая улыбка. — Тогда двинули, пока на горизонте тихо. Ваше оборудование в каюте, господин Метлби?

Осторожно ступая по сколькому чёрному камню (к счастью, подошвы ботинок, что шли в комплекте с защитным комбинезоном имели специальные зубцы-ледоступы освобождаемые хитрой пружиной) Фигаро думал, что Артур, пожалуй, немного переборщил с псионическим вмешательством.

То ли у старого колдуна не было времени на подготовку, то ли ему не хватало эфира для полноценного колдовства, но заклятье, что сейчас действовало на Анну Гром, было самой что ни на есть халтурой, причём весьма низкого пошиба.

На щеках командира “Дубин” сиял нездоровый румянец; Анна весело болтала, не особо обращая внимание на происходящее вокруг (хотя, если честно, ничего особенного вокруг и не происходило), травила анекдоты, и, в конце концов, принялась рассказывать удивительно длинную, изобилующую подробностями историю о том, как едва не взорвала кабинет алхимии в Академии на парах профессора Ф`Хтанга.

Френн только покачивал головой, а Фигаро изо всех сил пытался вспомнить хоть какого-нибудь известного ему профессора алхимии, чьи имя либо фамилия начинались бы на “ф”. Он уже всерьёз беспокоился, что Артур поплавит мозги не только себе, но и Анне заодно.

“Хотя, — подумал следователь, — не всё так однозначно, если подумать. Анна — сильнейшая колдунья с очень высокой чувствительностью к эфиру. Любое классическое вмешательство в свою психику она бы почувствовала мгновенно, но не колдовство Артура. И это при том, что Мерлин не был псиоником, а само по себе псионическое колдовство штука крайне сложная. С одной стороны, формулы заклятий там довольно просты; это не трансформация и не внепространственное перемещение. Вот только для управления колдовством “пси” нужен природный талант и понимание процессов протекающих в человеческой черепушке. Недаром принудительное сканирование сознания даже у магистров имеет сильно отличный от нуля шанс нанести башке исследуемого невосполнимые потери. И если бы это касалось только субъекта, на котором применяется пси-колдовство! Сколько следователей ОСП и инквизиторов пробовавших вырвать из головы подозреваемых все их секреты орёт сейчас в палатах больницы Святого Корнуэлла?”

Обрати на себя внимание того, что таилось под тонким слоем сознательного, и дикие силы первобытного мозга сметут твой разум словно цунами карточный замок. Психика в которую ты дерзнул вторгнуться изо всех сил будет защищать свою целостность, не щадя ни саму себя, ни посягнувшего на её структуры. Заклятье базового пси-резонанса может выучить даже второкурсник, применить его он сможет незамедлительно, но без скрупулезной многолетней подготовки слишком велик шанс, что и новоиспеченный колдун-псионик, и его жертва превратятся в безумцев со сломанным разумом.

Артур же вёл Анну на невидимом психическом поводке очень, очень аккуратно, мастерски избегая обнаружения и добиваясь от командира желаемого. Возможно, ему пришлось временно приглушить умственные способности девушки, но это также было задачей на миллион империалов.

Непонятно было другое: почему Зигфрид-Медичи вообще это делает?

Фигаро ещё раз быстро проанализировал поведение старого колдуна по пути к Рогатой горе и ещё раз пришёл к очевидному выводу: что-то произошло по пути сюда, незадолго до того, как Анна Гром рассказала им историю своей битвы с Нелинейной Гидрой. До этого командир “Дубин” была для Мерлина Первого не более чем загадкой — интересной, обязательной к изучению, но явно не приоритетной. Приоритетом по-прежнему оставался Демон, но сейчас Зигфрид-Медичи точно с цепи сорвался, и явно не просто так.

Следователь тихонько вздохнул. Он понимал, что старый прохвост непременно расскажет, в чём дело, причём во всех подробностях. Вот только для этого нужна была самая малость: остаться в живых. Умереть Фигаро не особо боялся: жизнь была конечна и с этим фактом он давно смирился. Но умереть на самом интересном месте — такой вариант следователя совершенно не устраивал.

Туман вокруг постепенно рассеивался, тьма тоже нехотя отступала, давая свободу тусклому бледному свету, однако смотреть пока что всё равно было решительно не на что: под ногами скрежетал чёрный камень с редкими вкраплениями чего-то, похожего на застывшее стекло, а по сторонам из тумана хмурились шипастые скалы, похожие на зубья самой большой в мире пилы.

Им пришлось надеть дыхательные маски: на такой высоте воздух был уже настолько разрежён, что дышать им без специальной аппаратуры было бы сложно, даже пройдя предварительную акклиматизацию — а её никто не проходил. К счастью, склон, по которому они шагали, был довольно пологим; “Мамонт” умудрился забраться почти на самый верх.

Метлби тащил на себе оборудование, которое магистр собирался использовать для поиска и настройки другого оборудования, брошенного где-то здесь, неподалёку от аномалии. Он шёл, хмуро уставившись на небольшой чёрный ящик, который нёс в руках, ухватив за похожие на уши прорезиненные ручки, и тихо ругался. На ящике имелась шкала вроде часового циферблата, где бегала туда-сюда маленькая серебряная стрелка, и её движения явно не вызывали у Метлби положительных эмоций.

— Я, конечно, знал, что компас будет показывать полную чушь, — ворчал магистр, — но чтобы разом отказали все инерционные трекеры… Где теперь искать весь этот хлам? Ладно, надеюсь, возле самой аномалии эфир, всё же, не в таком застое…

Метлби ругался, Анна болтала, Фигаро думал, а инквизитор мрачнел. Френна в принципе сложно было назвать эталоном оптимизма, но сейчас инквизитор хмурился, сжимал зубы, а вскоре достал из ножен свою зачарованную шпагу и далее шагал крепко сжимая её в кулаке, направив острие вниз и чуть влево. Следователь уже видел такую исходную позицию для фехтования; блистательный Стефан Целеста под настроение любил хорошенько отделать столичных фанфаронов на подпольных дуэлях, куда ученики Академии зачастую приглашались целыми курсами. Это было полностью и абсолютно запрещено, но перечить господину Целесте не решалась даже жандармерия. К тому же Целеста никого никогда не убивал — так, максимум, мог отчекрыжить ухо или пустить кровь из филейных частей.

«Интересно было бы посмотреть на эту парочку в бою — инквизитор из Ударного Отряда и магистр высшей категории. Без колдовства, сталь на сталь. Я бы поставил на Френна. Как бы хорош ни был Стефан Целеста, но он учился фехтовать в салонах, пусть даже и у мастеров своего дела… Хотя ходили слухи о какой-то поездке магистра на Дальний Восток, за Великую Стену… А Френн, вот, наверняка обучался у инструкторов Ударного Отряда… В общем, бес их знает. Пятьдесят на пятьдесят…»

— Стоять.

Инквизитор произнёс это, как показалось Фигаро, чуть ли ни шёпотом, но тон приказа был абсолютно непререкаем; на месте замерла даже Анна Гром.

— Что…

— Там. Впереди. — Голос Френна срывался на шёпот, но в нём всё равно звенела сталь. — Что-то большое. Огромное.

— Откуда…

— Колдовство постепенно возвращается. Похоже, мы рядом с аномалией.

И верно: следователь тоже чувствовал слабый, но вполне ощутимый холодок эфира между ушами. Это было неожиданно приятное чувство, словно Фигаро вышел на улицу из подавала, в котором просидел так долго, что забыл как пахнет свежий воздух.

— Дьявол! — Анна Гром вцепилась руками в волосы; её лицо исказилось, и девушка упала на колени. — Твою в душу мать! Как же больно!

— Что с вами? — Метлби рывком подскочил к командиру и бесцеремонно оттянул пальцем ей правое веко. — Ага. Ага. Зрачки расширены, жар, тремор. Не могу нащупать пульс, но, похоже, тахикардия. Можете открыть рот?

— Я… — Анна Гром внезапно резко нагнулась вперёд, и закашлялась. На холодном камне остался след рвоты. Девушку трясло; тело Анны буквально ходило ходуном.

— Надо возвращаться. — Метлби решительно встал, отряхивая колени. — У неё какой-то приступ. Конкретнее ничего не скажу без лабораторного оборудования и… Э-э-э? Что за…

Лицо Анны на мгновение подёрнулось мертвенной бледностью, а затем, наоборот, залилось нездоровым румянцем. Глаза девушки маслянисто заблестели; она рассеяно коснулась лба и несколько раз моргнула.

— А? Что? — Голос Анны звучал до такой степени неестественно, что Фигаро мысленно заорал. — Я, кажется…

Но Метлби не дал ей договорить.

Не успел отреагировать даже Френн, а уж следователь и подавно не ожидал от магистра такой прыти: Метлби сунул руку куда-то за пазуху, достал что-то маленькое и блестящее и ткнул этим чем-то Анне в шею.

Щёлк!

Глаза командира «Шипастых Дубин» закатились, и Анна Гром упала на землю без чувств.

— Вы ополоумели?! — Заорал Френн. — Что вы себе позволяете?!

— Заткнитесь, — бросил магистр; было видно, что он с трудом удерживает себя в руках. — Вы идиот, или где? Вы что, не заметили, что она под псионическим контролем? Немедленно поставьте хоть какие-то щиты — насколько эфира хватит. Возможно, то, что её контролировало, теперь попытается взять под контроль нас.

— Вы…

— Я дал ей транквилизатор. Совершенно безопасный. Она спит.

Фигаро схватился за голову. Френн тоже.

— Да что с вами такое? — Метлби медленно переводил удивлённый, но, в то же время, полный подозрения взгляд со следователя на инквизитора, и обратно. — Вас что, тоже под контролем держат? Я, если что, могу…

Договорить он не успел.

Раздался до боли знакомый Фигаро звук — тихий хлопок, и в воздухе рядом с лежащей на камне Анной Гром появился Артур-Зигфрид Медичи, более известный в миру как Мерлин Первый.

— Вы, — отрывисто произнёс он, ткнув пальцем в Метлби, — я оторву вам руки. Но потом. — Вы. — Резкий поворот в сторону Фигаро и Френна. — Взвалили её на плечи и потащили. В темпе, в темпе! Левой, левой, раз, два, три!

…Великую Четвёрку, или же, попросту Колдовской Квадриптих обычно изображали на картинах в стиле весьма далёком от реализма: Абдул Альхазред любил, чтобы ему дорисовывали мощные скулы и пышную чёрную бороду (заставить расти свою собственную козлиную бородёнку у него не получалось даже колдовством), Моргана Благая никогда не позировала, но при этом позволяла рисовать себя кому угодно и как угодно, а Абдурахман ибн Хаттаб не разрешал изображать себя на полотнах вообще. Зато современники нарисовали несколько неплохих портретов Мерлина Первого, с которых впоследствии срисовывали неплохие же копии.

Метлби, в отличие от Фигаро, не прогуливал пары истории колдовства. Более того: магистр был автором трёх исторических эссе, одно из которых называлось «Взлёт и падение Первого Квадриптиха».

— Вы, — начал он, комично хлопая глазами, — вы…

В который раз Фигаро оценил талант Артура-Зигфрида именно как талантливого манипулятора. Он не стал парализовывать Метлби, стирать ему память, обрушивать на магистра громы и молнии или раскалывать у него под ногами скалы.

Мерлин просто сказал:

— Если вы сейчас будете вести себя тихо и делать всё, что я говорю, я вам потом расскажу всё-всё. А если будете лезть со своими советами и помощью — я говорю про текущий момент — не расскажу ничего. Ясно?

Выдержка Метлби была поразительной: он мгновенно заткнулся, и коротко кивнул.

— Ясно.

Потом секунду подумал, и добавил:

— Можно воздействовать на Анну Гром колдовством?

— Хотите её левитировать?

— Разумеется.

— Воздействуйте. Не на горбу же её тащить. Ну, потопали!

Колдовство возвращалось: магистр взмахнул рукой, чуть нахмурился, и Анна, мягко покачиваясь, взлетела в воздух. Метлби привязал её к себе «ниточкой» —тонким эфирным каналом, и теперь командир «Шипастых Дубин» болталась у Метлби над головой как воздушный шарик. Фигаро хихикнул: это действительно выглядело забавно.

Первым не выдержал Френн.

— Артур! — рявкнул магистр, — Неужели вы думаете, что это весело?!

— Спокойно, господин инквизитор. — Метлби флегматично изучал устройство магнитного крепления одной из перчаток защитного комбеза. — Я, к примеру, только что встретил Мерлина Первого, но не нервничаю же. Хотя, надо признаться, очень, очень заинтригован. Я, конечно, что-то такое себе представлял — ну, все эти тайны вокруг вас, внезапный приезд на Хлябь, и всё такое, но чтобы прямо глава Первого Квадриптиха… Послушайте, господин Медичи, а вы нечто вроде призрака или проекция сознания из некоего артефакта филактерического типа? Например, вот из этой милой печатки у Фигаро на пальце?

— Всё, всё, — Артур замахал руками, — вы прошли собеседование на должность моего заместителя. — Я — проекция сознания. Да, из этой самой печатки. И, если что, мы сейчас спасаем вселенную от тотального уничтожения.

— Вселенную? — Метлби недоверчиво приподнял брови.

— Ну, может, и не всю вселенную, — признал Артур. — Вероятнее всего, предстоящие события уничтожат только наш галактический рукав, не более того.

— А, — магистр изобразил на лице предельную степень облегчения, — тогда всё в порядке. Вы так больше не пугайте. Кстати, что это там впереди? То, что почувствовал наш бравый инквизитор?

— Волколаки. И снежные спрайты. Ждут нас.

— Ага, ага… И сколько их там, по-вашему?

— Точно не скажу, но, думаю, что все, что есть.

Артур не ошибся: похоже, между каменных шпилей Рогатой горы действительно собрались все до единого волколаки и «снежинки».

Туман окончательно рассеялся, и в высоком, бесконечно высоком небе засияли звёзды. Фигаро никогда не видел столько звёзд: сверкающие легионы немигающих точек рассыпались по черноте огненным бисером, затушевали, спрятали знакомые созвездия. Это смотрелось безумно красиво, хотя было совершенно непонятно, когда успела наступить ночь.

Земли видно не было; вокруг горы, куда ни глянь, громоздились белыми кручами облака.

— Вы-ы-ыше-е-е облако-о-о-ов мы с тобой начнё-е-е-ем сначала-а-а-ала… — хихикая, напевал Артур, но Фигаро не обращал на него внимания; его полностью захватила потрясающая красота пейзажа. Не то чтобы он никогда не видел облаков сверху — в конце концов, он летал на дирижаблях — но те облака, что застыли вокруг в безветренной ночи, напоминали колоннады того загадочного города, что, как пишут в своих книгах мистики, иногда можно увидеть под утро, когда небосвод только-только начинает сереть, и лишь самые яркие из звёзд остаются дотлевать на небосклоне. Небесное сияние лило вниз серебро, остывавшее неземными отблесками на вычурных облачных арках и изящных порталах, и конца-краю этому чуду не было.

Бесконечность звёзд, бесконечность облачного пейзажа — всё это оглушало своей неземной величественностью, и следователь даже поморщился, когда до его слуха долетел звук, что казался в этих призрачных чертогах совершенно неуместным: низкое звериное рычание.

Для обычного человеческого зрения эфирная аномалия была просто непримечательным блеском в паре футов над каменной плитой (Фигаро понял, что именно здесь находится самая высокая точка «лба» Рогатой горы). Так, лёгкий перелив, трепетное мерцание, будто горячий воздух поднимается летом над раскалённой мостовой. Но в это марево, в это судорожное дрожание проваливался взгляд, заставляя присмотреться к непонятному Нечто поближе, и тогда становилось заметно, что в центре лёгкого вихря находится… ничего. Пустота, отсутствие любых форм и цветов, ничто в самом прямом понимании этого слова. Это была даже не чернота, которая, по идее, должна являться человеческому восприятию на месте, где ничего нет, а просто… ничто.

Разумеется, следователю хватило ума не смотреть на ЭТО через Эфир.

Волколаки — их было, по приблизительным прикидкам Фигаро, что-то около тысячи — сидели вокруг мерцающего дрожания аномалии четырьмя ровными кольцами. Если в этом и был какой-то метафизический смысл, следователь его не понял. Ему просто было страшно.

Глаза-угольки, белые как снег зубы, алые языки, с которых на камень капала горячая слюна, серебристая шерсть — волколаки, конечно, вызывали уважение, но, будем откровенны, только количеством. Не такая уж и невидаль — волколак, если уж на то пошло. Но вот над ними, над дрожащей пустотой дыры в ткани мироздания…

Подсчитать точное количество снежных спрайтов было невозможно; они не имели чёткой формы и постоянно просачивались друг в друга, переливались, перетекали, сверкали, искрили и издавали уже знакомый Фигаро звук: лёгкий мёртвый шелест северной авроры.

— Не потянем, — спокойно констатировал Метлби. — Или у господина Медичи есть туз в рукаве?

— Тузы не понадобятся, — отмахнулся Артур. — Двигаем.

— Э-э-э… Прямо через них?

— Прямо через них.

— А если…

— Они не нападут.

Магистр открыл рот, закрыл его, молча пожал плечами, и пошёл вперёд. Анна, комично покачиваясь, летела за ним.

А Фигаро вдруг понял, что Артур прав: ни волколаки, ни ледяные элементали не собрались на них нападать.

Волки рычали и грозно царапали когтистыми лапами камень, спрайты хищно свистели, плюясь искристым льдом, но…

«Вот только они нас не тронут»

— Френн, держитесь ближе к Фигаро. Вы не под защитой Договора… Да, вот так будет нормально.

— А при чём тут Договор? Откуда…

— Имейте терпение.

Шаг. Ещё шаг. Шипы на ботинках цеплялись за камень, царапали его, высекая едва заметные искры.

Волколаки зарычали, оскалились, и… отступили.

Анна Гром застонала.

Тело девушки засветилось; вокруг запястий и головы вспыхнуло вполне различимое гало. Воздух загудел, запах электричеством.

— Если она проснётся, у нас будут проблемы, — пробормотал Мерлин. — Что вы ей вкатили, Метлби?

— Сомниум экселенц. Кристаллы, разведённые в масле один к ста тысячам.

— Крепкий раствор. Ничего сильнее дать ей уже нельзя. Разве что…

— Попробовать заклятьями? Мне кажется, это плохая идея. Её аура и так аномально уплощена и нестабильна.

— Вы опять прошли собеседование на моего заместителя. Ещё пару раз, и я вас найму.

Волки-оборотни завыли.

Это был страшный звук; не вполне вой и не вполне голос, точно завыл сам ночной воздух, застонал, распался на сотни отдельных голосов, которые, всё же, были одним единственным голосом. Только сейчас этот голос уже не угрожал.

Он умолял.

— …уходите уходите уходите уходите не делайте этого вы не понимаете что вы делаете вы убьёте её вы убьёте всех нас вы убьёте себя уходите убирайтесь мы вас не тронем мы уйдём уйдём навсегда вы больше никогда о нас не услышите мы обещаем мы отблагодарим мы можем золото вечная жизнь могущество мы всё можем просто отдайте нам девушку и уходите уходите уходите вас никто никто никто не тронет…

— Может быть… — неуверенно начал Метлби, но Артур уже действовал.

Молниеносное, почти неуловимое движение запястья, едва заметный жест дуэлянта, который Фигаро не заметил вовсе, но инквизитор с магистром заметили и одобрительно хмыкнули в унисон (всё же, эти оба были, в первую очередь, профессионалами своего дела).

Как позже объяснил Артур, перед ним стояли одновременно три задачи: зашвырнуть Анну Гром в аномалию максимально быстро и неожиданно (тут оказалось достаточно кинетика, пусть и несколько усовершенствованного), не допустить физических повреждений тела девушки (если бы Анна умерла, то возродилась бы в произвольной точке земного шара в новой ипостаси, поэтому Мерлину пришлось применить особое заклятье уничтожающее инерцию), а также исключить воздействие на аномалию любого стороннего колдовства. Это последнее оказалось самым сложным: в последний момент снять с объекта, летящего в сторону эфирной дыры со скоростью немногим меньше скорости звука все заклятья разом.

Фигаро даже не заметил, как Анна Гром влетела в трещину зыбкой пустоты; слишком быстро всё произошло.

На несколько секунд на вершине Рогатой горы воцарилась полная, кромешная тишина.

А потом…

А потом…

А потом.

Потом на вершине Рогатой Горы вспыхнул свет.

Ослепительно яркий, но, в то же время, мягкий, розовато-карамельный, он упал откуда-то сверху подобно молоту и тут же рассыпался на все мыслимые цвета спектра. Эфир дёрнулся, сжался и хлопнул мокрой простынёй — следователь почувствовал, как от такого энергетического каскада у него вполне физически заложило уши — ударил наотмашь, и, содрогаясь, вернулся в своё нормальное здоровое состояние.

Ледяные иглы вонзились Фигаро в пальцы, пробившись к самом сердцу. Он застонал и едва не потерял равновесие; по сравнению с обычным лёгким покалыванием это напоминало холодный водопад, в который следователя бросили, в чём мать родила.

Что-то происходило с миром вокруг: он сжимался, складывался сам в себя, сворачивался. Из реальности исчезали невидимые внутренние напряжения; так покосившееся гнилое дерево перестаёт протяжно скрипеть, рухнув, наконец, на землю. У реальности словно выдернули больной зуб, и теперь, когда из раны вышел весь гной, потекла алая, здоровая кровь.

Вселенная вздохнула с облегчением, и расправила плечи.

Кажется, Фигаро ненадолго потерял сознание, но совсем ненадолго: когда световое мельтешение в глазах, наконец, прошло, он всё ещё стоял на ногах, хотя те ощутимо тряслись. Похоже, свет был просто психическим эффектом; следователя не ослепило, и при серебряном свете звёзд его взору предстала удивительная картина.

Ледяные спрайты исчезли. Там, где только что кишели одержимые духами морозные облачка, теперь вертелась лёгкая снежная крошка, медленно оседающая на землю красивым искрящимся шлейфом.

Исчезли и волки. Точнее, исчезла их волчья оболочка, и теперь на снегу корчились, схватившись руками за головы и стеная от боли исхудавшие оборванные люди. Некоторые были совершенно голы, на других ещё сохранились обрывки того, что когда-то было одеждой. Бывших оборотней непрерывно тошнило, из тела выглядели предельно измождёнными, но Фигаро не особо волновался за них: их волчья живучесть и устойчивость полу-Других сохранится ещё несколько недель. Недаром в древности некоторые смертельные болезни лечили именно так: заражая «волчьим кусом», а потом, после того, как тело новоявленного ликантропа залечивало все хвори, обращая того назад в человека.

А на камне, плоском камне над которым недавно извивалась трещина в мироздании, сидела женщина.

Что-то от облика Анны Гром в ней осталось: скулы, изящная шея, тонкий абрис лица. Рост тоже, в общем, не изменился, хотя пышному бюсту женщины явно было тесно в защитном гвардейском комбезе. Растрёпанные рыжие волосы смешно торчали во все стороны, а тонкие губы жадно хватали ледяной воздух. Красивые зелёные глаза были пусты; похоже, она пребывала в состоянии шока.

Мерлин уже был тут как тут: призрак подлетел к Анне (или как там её стоило теперь называть) и, достав откуда-то из воздуха один из своих приборчиков с лампочками, принялся водить им вокруг головы рыжеволосой дамы.

Глаза бывшей Анны Гром сфокусировались.

— АРТУР!! — Заорала рыжая так, что ноги подкосились даже у Метлби. — СКОЛЬКО РАЗ Я ПРЕДУПРЕЖДАЛА ТЕБЯ, ЧТОБЫ ТЫ НЕ ТЫКАЛ В МЕНЯ СВОИМ ЭЛЕКТРОННЫМ БАРАХЛОМ?!!

— Моргана, милая, — тон Артура был совершенно невозмутим, — это ради твоей же пользы. Успокойся, глубоко вдохни, и скажи, сколько пальцев ты сейчас видишь?