Следы на воде

22

Коваль проснулся среди ночи. То ли что-то примерещилось ему, то ли выработанная годами настороженность заставила очнуться, но только сон отлетел.

Прислушался. Где-то внизу скреблась мышка. Как быстро они селятся в новых зданиях! За раскрытой настежь дверью балкона мягко дышал лиман. Очень далеко, едва слышно даже среди ночной тишины стрекотала моторка: видимо, рыбинспектор.

Но почему он все же проснулся? Старался припомнить. Сон был путаный и в памяти не задержался. Такое бывает часто. И вдруг вспомнил: он бежал по берегу мимо домика рыбинспекции. За кем-то гнался. Но куда бежал и кого ловил, припомнить не мог. Может, браконьеров? Ведь чуть было сам не стал рыбинспектором. Осталось ощущение: бежал изо всех сил, задыхаясь, захлебываясь воздухом, горько переживая, что не в состоянии догнать кого-то, взять что-то очень нужное, все время выскальзывающее из рук. Усилием воли, шаг за шагом восстанавливал сон — даже прилег на подушку, закрыл глаза, стараясь связать прерванную пробуждением ленту событий. Начал вспоминать, о чем же думал, укладываясь спать.

Ничего не получалось. В ночной тишине все представало контрастнее, но одновременно и зыбче, как отражение в сколыхнутой воде. Коваль поднялся, сел на кровати.

Впрочем, ему снился не какой-то химерный, а совершенно реальный домик рыбинспекции. Почему именно он, это понятно — ведь все время в мыслях была случившаяся здесь трагедия, связанные с ней картины: труп Чайкуна, лиман, берег и все, что на берегу, — пляж с хилыми деревцами, кладовая и причал рыбколхоза, домик инспекции… Но за кем он гнался?

И вдруг все вспомнил.

Снился ему бедный искатель кладов Легран из рассказа Эдгара По «Золотой жук». Коваль удивленно покачал головой. Какая чепуха! Рассказами этого писателя он, правда, увлекался давно, еще до работы в милиции, однако с тех пор реальные трагедии и преступления, с которыми приходилось сталкиваться, целиком заслонили литературные страсти художественных произведений.

И все же… Ему снилось, что под вечер на берегу он преследовал золотого жука, который ожил и сбежал от Леграна. Когда поймал, то оказалось, что это вовсе де золотой жук, а тарантул, к тому же черный, — наверное, всплыли из глубины памяти картины детства, когда он с ребятами заливал норки пауков водой или спускал туда на нитке шарик воска: тарантул непременно хватал его и оказывался на поверхности…

Сон уже совсем отошел. Мозг был в напряжении. Да, да, он видел во сне, что поймал черного тарантула, который в вечерних лучах солнца тоже золотился, подобно жуку Леграна. Он принес его к гостинице, сел на бревна и попробовал, как в рассказе Эдгара По, держа тарантула на нитке перед глазами, провести воображаемую прямую линию вниз, до берега. Но у него ничего толком не получалось. У Леграна опущенный на шнурке с дерева через глазную впадину черепа золотой жук показал место, где пираты закопали клад. У Коваля тарантул, качаясь на нитке, дрыгал лапками и только заслонял берег. Но для чего ему этот берег: полоска песка, задворки да крыши нескольких домишек…

На берегу возле Лиманского пираты не закапывали сундуков с золотом и бриллиантами, он не искатель кладов, и на беса ему какие-то линии, когда днем отсюда и так весь берег как на ладони!..

Коваль посмотрел на высокий прямоугольник двери, который вырисовывался на фоне неба. Поднялся и направился на балкон. Звездная ночь спокойно дышала. Свежий ветерок с лимана легко забирался под пижаму. Коваль вглядывался в берег и ничего не видел, все пряталось в густой тени обрыва, даже свет звезд не пробивался под крутые склоны. В немногих хатках, что были расположены внизу, — ни одного огонька, люди спали.

Дмитрий Иванович посмотрел на часы. Зеленые фосфорические стрелочки показывали «три». До рассвета далеко. Вздохнул — должен был подчиниться обстоятельствам, решив удовлетворить свое любопытство днем.

Лег, накрылся одеялом и снова попытался заснуть. Сон не приходил, мозг продолжал бодрствовать.

…Едва забрезжило, как Дмитрий Иванович вскочил с кровати, оделся и вышел во двор.

Было удивительно тихо. Утро рождалось несмело, все вокруг было наполнено ровным призрачным светом, воздух холодный, промозглый; не верилось, что когда-нибудь он станет прозрачным, вспыхнет яркими лучами.

В лимане, как всегда, стояли фелюги, сейчас серые, словно прикованные навсегда к неподвижной тяжелой воде. Где-то в селе прогромыхала машина.

Коваль поежился. Ему не терпелось пойти на бревна, хотя под рукой не было ни золотого жука, ни даже черного тарантула, ни черепа, сквозь глазницу которого он мог бы, подобно слуге Леграна, опустить отвес и провести воображаемую линию…

«Куда? — подумал Дмитрий Иванович, когда приблизился к бревнам. — И зачем?!»

Вытертые постояльцами гостиницы бревна были влажные от росы и холодные, и Коваль возвратился в свою комнату.

* * *

Дмитрий Иванович не был поэтом, но когда сидел по вечерам над лиманом и наблюдал, как отражаются звезды в темной воде, его охватывало чувство тихой приподнятости, внутренней умиротворенности, будто все на свете уже сделано, все устроилось, сложилось так, как нужно людям, и нет больше ни зла, ни преступления, ни горя и слез. Когда работал, некогда было восхищаться красотой природы; разве что, вырвавшись на рыбалку, любовался водой, лесом, лугами, задумывался и забывался, словно вновь оказывался в щемящем детстве, возвращался в тот юный мир, когда он верил, что добро всегда побеждает, где все казалось гармоничным, — и сердце снова вздрагивало от красоты, от нежности, от звенящей тишины природы, в которой открываются ее тайны.

Вот так замечтавшись в тот вечер Коваль не сразу заметил, как появилась его постоянная соседка по бревнам. Тихо подошла. Словно тень наплыла. Пристроилась на противоположном от него конце самого толстого горбыля и замерла, уставившись в темноту.

Дмитрий Иванович то и дело посматривал вниз. И вдруг увидел, как под горой вспыхнул и погас огонек, потом загорелся еще раз. Он искоса глянул на соседку.

Медсестра подождала немного, встала и быстро пошла по тропинке вниз. Через минуту исчезла с глаз. Вскоре на берегу затарахтел мотор. Коваль определил, что это на причале рыбинспекции. Лодка развернулась и понеслась в лиман.

«Ну и ну, — удивился Коваль. — Уж не охотится ли медсестра на ондатру? Лодка есть, сил хватает».

Дмитрий Иванович спустился на берег. Лодки Валентины возле причала рыбинспекции не было. Он хотел было подождать, пока медсестра вернется. Но не пришлось бы ему тогда прогуливаться здесь до утра? В конце концов, он не рыбинспектор. У него своих дел больше чем достаточно.

* * *

Утром, когда солнце осветило самые глубокие уголки под кручей, Коваль попытался визуально отыскать место, где вспыхивает заметный лишь с бревен огонек.

Поиски начал снизу. Спустился на берег и долго ходил по пляжу. Отсюда, если провести воображаемую линию к гостинице, видна лишь стена с балконами. Под горой — домик рыбинспекции да несколько хаток, прижатых лиманом к желтовато-серой стене обрыва. Но видны ли они сверху?

Он рассматривал палисаднички перед хатками, небольшие сливовые и вишневые садики. Левее был причал, кладовая и контора рыбколхоза, правее — рыбинспекторский пост, а прямо перед ним — только эти домики, среди которых выделялся один — с высокими стенами и черепичной крышей.

Коваль начал медленно подниматься по тропинке, фиксируя в памяти все, что видит. Чем выше он поднимался, тем больше исчезали с глаз дворики, упиравшиеся в глинистый обрыв, потом исчезли и сами хатки. Поднялся на гору и глянул вниз. Отсюда, если смотреть от бревен, лежавших на краю обрыва, рыболовецкий колхоз с его строениями был справа, а впереди раскинулся лиман и возвышался далекий маяк, указывающий выход в море. Хатки почти все спрятались под обрывом. Перед глазами оставались только стена рыбинспекторского домика с подслеповатым окошком да несколько задних глинобитных стенок.

Проверяя себя, Дмитрий Иванович отходил от бревен на несколько шагов левее и правее — и каждый раз из виду исчезала стена рыбинспекции, а стоило шагнуть к гостинице, как все внизу сразу пряталось под обрывом. Даже с балкона, на котором Коваль частенько сидел, был виден лишь край берега, небо и далекий горизонт.

Задние стенки двух видимых сверху хаток были глухими. В склон упиралось лишь окошко домика инспекции. Именно оно виднелось с единственного места — с бревен, на которых вечерами сидели Коваль и медсестра.

Дмитрий Иванович решил дождаться вечера, чтобы убедиться, не подают ли сигнал именно отсюда.

Но что это за сигнал? Кто подает? Зачем?

Одна загадка рождала другую, еще более сложную.

* * *

Вечером, когда Валентина снова пришла, Дмитрий Иванович, убедившись, что сигналят и в самом деле из окошка рыбинспекции, уже не задержался на бревнах. Стоило медсестре уйти, как и он, стараясь ступать тихо, направился следом.

Не доходя до рыбинспекции, спрятался в лунной тени невысокой дикой абрикосины, откуда было видно, что делается возле причала.

Медсестра направилась прямо к своей лодке, стащила ее в воду, оттолкнулась веслом от берега, и через минуту в вечернюю тишину ворвалось звонкое завывание мотора.

«С собой не берет ни ружья, ни сетей — вскочила в пустую лодку… А зачем ей сети и ружье? В камышах стоят ловушки, вот она и выбирает их с вечера или утром. Хотя с вечера что выбирать, за день ничего не поймаешь. Выходит, с вечера только ставит. А где же тогда орудие ловли? Впрочем, сети могут быть спрятаны в лодке…» — размышлял Коваль, все больше убеждаясь, что и медсестра браконьерствует.

Значит, существует связь между таинственными ночными поездками Валентины и светом в окошке. Любопытно, кто сигналит? И где это маленькое окошко? Не в кладовушке ли? Был уверен, что в помещении осталась только сторожиха Нюрка, у которой квартировала медсестра: перед тем как началось мигание, одна за другой от причала отъехали лодки дежурных инспекторов.

Коваль миновал домик инспекции, вернулся, постоял перед дверью. Зайти не отважился. Как он объяснит Нюрке свое ночное появление?

Вспомнился рассказ Андрея Комышана о том, что Козак-Сирый не может поймать какого-то таинственного браконьера. Вот будет обескуражен, когда узнает, кто его обманывает! Девица!

Уведомить о своем открытии рыбинспекторов? Нет, пока этого не следует делать. Дмитрию Ивановичу почему-то не хотелось спешить с новостью. Прежде всего он поделится своими наблюдениями с Келебердой.

Но как удивительно исполняются иногда сны, как связываются старые, забытые ассоциации!