Следы ведут дальше, или полпузырька философского камня

Начало похода

Я работал шестом. Упирался в дно, наваливался на шест, плот делал рывок вперёд. Я торопился: ночи летом короткие, в посёлке просыпались рано, кто-нибудь мог увидеть плот.

Плыли мы почему-то медленно: река то отходила от домов, то возвращалась к посёлку. Никогда я не думал, что по воде так долго плыть до Хомутовского моста. По бережку, по тропке пять минут бежать.

Я смотрел на посёлок. Очень хорошо было видно нашу школу. Четырёхэтажная, выше остальных домов, выше деревьев.

Я вспомнил наш класс. Как же теперь пятый «Б» будет жить без меня? Я уже, наверное, никогда не вернусь в Усмань. Кто же теперь будет на физкультуре стоять в заглавии строя? Наверное, второгодник Илюшка? Зря я на занятиях физкультуры ходил широким шагом, зря!

Если бы я знал… Я бы никогда этого не делал! И тогда бы учитель физкультуры не кричал на коротконожек: «Подтянись, сено-солома!»

Потом я вспомнил, как мама первый раз отводила меня 1 сентября в школу. Нас построили. Пришла тётенька, сказала, что её зовут Мария Васильевна, что она будет нашей учительницей. Десятиклассники преподнесли нам цветы. Мне понравилось в первый день ходить в школу. Я обещал сам себе, что буду учиться на одни пятёрки. Если бы я знал!..

И ещё я вспомнил, как нас принимали в пионеры. На торжественной линейке мы дали клятву. Нам повязали на шеи красные галстуки. Я обещал, что больше никогда не буду делать ничего такого, за что меня будут ругать. Эх, если бы я только знал, как всё у меня в жизни получится!

И чем больше я думал, тем грустнее становилось. Из поселкового сада донеслась песня: сегодня там хор с фабрики репетировал. Это была генеральная репетиция перед областным смотром художественной самодеятельности. На реке хорошо было слышно:

Представляю, сколько народу сегодня там собралось, наверное, весь посёлок пришёл. У нас любят петь, в Усмани ценят певцов.

Тут и мне захотелось запеть. Что-нибудь грустное захотелось запеть. Я знал одну песню про лебедя, как он умирал от одиночества на льду неизвестного озера. И я запел:

Хорошая была песня, вроде бы про меня. Я приготовился петь следующий куплет, но Ромка подошёл:

— Т-ты че-его пугаешь?

— Отстань! — ответил я. — Мне грустно очень. Я прощаюсь с прошлой жизнью.

— Тогда зачем рычишь?

— Это я пою: «Лебедь лежал на льду, ноги его покраснели…»

— Разве так поют? — не согласился Ромка.

— А как поют?

— Голосом поют.

— А я чем?

— Наверное, животом.

— А я пою сердцем, — сказал я. Мне стало обидно. — Животом разве можно петь?

— Ты воешь!

— Клюв его падал на лёд… — заорал я во всё горло.

— Не надо! — взмолился Ромка. — Не надо! Подумают, что кто-нибудь тонет. Прибегут спасать. И попадёмся…

Пришлось замолчать. И почему людям не нравится, как я пою? От зависти, наверное. Пришлось молчать, но Ромка всё равно продолжал заикаться:

— А-а-а-а… там… по-о-о-гляди.

— Чего там? — уже разозлился я.

— Погляди!

Я поглядел и тоже чуть не стал заикаться: из кают-компании торчала живая человеческая нога.

— Стой, стрелять буду! — выхватил из-за пояса доисторический пистолет Ромка. Но нога продолжала лежать, точно и не слышала. Ромка чиркнул коробком по спичке около дырочки в стволе, пистолет зашипел…

— Дым в сторону пускай! — закричал я: кому же охота задыхаться в дыму?

Тут из ствола вырвался столб пламени, палубу рванула вперёд, и мы полетели в воду.

Когда я вынырнул, дым стелился над водой, как дымовая завеса, из-за дымовой завесы послышался знакомый голос:

— Мальчики, Медведев, Петренко, где вы? Это я — Иванова, я плот стерегла. Я спала. Куда вы делись?

Вот, оказывается, чья нога лежала без спроса на палубе. Оказывается, Иванова ещё засветло прибежала на протоку, приготовилась к путешествию. А мы-то думали, что она испугалась и осталась дома. Зря так думали, зря!