Слепец

18.

… Пятый день их лошади отбивали резкий, глухой ритм своими копытами. Первые два дня теплые одежды путешественников были скатаны и приторочены к седлам, рядом с сумками. Лошади покрывались потом, седоки то и дело прикладывались к фляжкам с водой. По пути часто попадались города и селения - почти все они стояли от Великого Тракта на некотором расстоянии. Однако после моста через реку Смилн пришлось сворачивать с уютной дороги, ибо вела она прямиком к Озеру-Великану. Сейчас, зимой, на нем бушевали свирепые шторма. Всякое сообщение южного берега с северным прервалось на месяц, а то и на два, ибо ни один капитан, ни за какие деньги не согласился бы выйти из порта. Так сказал путешественникам держатель одной из придорожных таверн, и им пришлось надевать шубы и поворачивать налево. Нехватка времени заставляла пускаться в рискованное предприятие: их ждали замерзшие, но не ставшие от этого менее опасными дортлонские болота.

Теперь коням, играючи преодолевавшим по Тракту за день огромные расстояния, приходилось несладко. Они брели по колено в снегу, посреди бесконечной снежной пустыни.

– Точно как в том гиблом месте, где мужик на кошке хотел на с сожрать, - бурчал Приставала, опасливо оглядывая далекий горизонт через каждые сто шагов. Фило почти все время дремал в седле, набираясь сил. Постепенно лицо его приобретало здоровый, розовый цвет, однако говорливее он при этом не становился. Главным образом, беседу вели Слепец и Морин, а Мышонок только кротко улыбался и только иногда изрекал фразу-другую. Всех развлечений на их пути было - изредка попадавшиеся холмы, а на них скрючившиеся на непрекращающемся ледяном ветру кусты и деревца. В таких местах Фило неизменно находил под сугробами пару нор со спящими жирными сурками, и тогда их ждало на ужин горячее, свежее мясо. Иногда, когда холм оказывался достаточно высоким, новые глаза Слепца могли разглядеть далеко на востоке, на берегу Озера-Великана, или же наоборот, на западе, в центре болот, чернеющие полосы леса. Впереди же лежала нескончаемая равнина… Если верить картам и рассказам оставшихся в теплых тавернах знатоков, до Великого Тракта, прерванного Озером и вновь тянувшегося от его северного берега, оставалось около двух дней пути.

В тот день, ближе к вечеру, после легкого обеда с глотком превратившегося в драгоценность вина, на горизонте появилось черное пятно, которое быстро приближалось. Однако, убаюканные долгой, однообразной дорогой путешественники слишком поздно обратили внимание на это странное явление. Когда Фило наконец всмотрелся в ту сторону как следует, пятно уже превратилось в отряд из двух десятков человек. Все они были худыми, невысокими и очень бледными, на каждом был надет длинный ветхий плащ бурого цвета и облегающая шапочка из вытертой замши. Незнакомцы, как сначала показалось Слепцу, для передвижения пользовались волшебством: без помощи коней или каких-то иных скакунов, они двигались гораздо быстрее обычных пешеходов. А ведь кроме того, шли они по глубоким сугробам! Путники успели подняться на ноги и собрать свои пожитки, когда отряд приблизился к ним на полсотни шагов. Сбежать нечего было пытаться: незнакомцы явно двигались шустрее уставших коней, которые по снегу брели не намного быстрее людей. Не приходилось сомневаться, что люди в плащах идут сюда с целью перехватить путников, поэтому Слепец решил выйти им навстречу и первым начать разговор.

Когда он взошел на вершину крошечного холмика, незнакомцы растекались в длинную, редкую цепь, чтобы охватить маленький лагерь путешественников. Это не сулило ничего доброго. Тут Слепец разглядел, что к ногам людей приделаны длинные плоские досточки, на которых они ловко и очень быстро скользили по насту. Значит, все объясняется безо всякого волшебства! Только от этого не легче… Два с лишним десятка недружелюбных воинов, сжимающих в руках длинные дротики - это тебе не накрытый стол! Незнакомцы приблизились на дюжину шагов, готовясь в любой момент бросить оружие в цель. Слепец поднял вверх руки, которые он предусмотрительно обмотал тряпками, и шагнул вперед, намереваясь заговорить с человеком, которого он посчитал главным. Но он не успел сказать ни слова: справа и слева раздались крики друзей. Слепец в отчаянии завертелся, пытаясь рассмотреть, что там происходит. Оказалось, что крайние незнакомцы сняли с ног свои палки и бросились со всех ног к Фило и Морину. Ни тот, ни другой не успели оказать сопротивления, так внезапно все произошло. Люди в бурых плащах ловко кололи жертв в шею чем-то вроде щепочек. Концы щепочек, судя по всему, были смазаны сильным ядом, так как оба спутников Слепца мгновенно упали наземь. Он сам зарычал от безысходной ярости, и решил подороже продать свою жизнь. Он ухватил рукоять меча, однако подкравшийся сзади злодей ткнул в шею его самого. В глазах потемнело, и Слепец почувствовал, что земля уходит из-под ног…

Он очнулся в вонючей полутьме и немедленно закашлялся оттого, что кисло-приторный воздух встал комом у него в горле. Лежал он на какой-то влажной, колючей массе. Ноги потеряли чувствительность от долгого лежания в неудобном положении, и теперь, по мере того, как они приходили в порядок, боль наносила им десятки мелких, легких уколов. С трудом усевшись, Слепец осторожно пошевелил конечностями, чтобы кровь бежала в них еще быстрее: скоро боль окончательно исчезла. Тогда он огляделся: справа и слева во тьме можно было угадать грубые швы на сложенных из каменных блоков стенах. Судя по высоте потолка - а он вряд ли дал бы встать во весь рост, это сарай или даже подвал. Стены покрывали крупные капли воды и бороды плесени, а из стыков между блоками торчали комья застывшего раствора - скорее всего, перемешанный с глиной мох. Крышей служили как попало оструганные доски, кривые и сырые. Между ними оставались большие щели, забитые землей, из которой вниз свисали корни трав, сухие и безжизненные. В наполненной гнилостными испарениями полутьме (тусклый, серый свет проникал внутрь двумя крошечными лучиками через пару не заделанных как следует щелей в крыше), на ворохах мокрой травы лежало несколько черных куч. Одна в стороне, четыре других рядышком, причем три как бы окружали последнюю. Присмотревшись, Слепец понял, что эта, четвертая куча - человек, сидящий на полу и опирающийся спиной о стену. Остальные кучи тоже были лежащими ничком людьми в теплых одеждах. Еще через некоторое время Слепец узнал в сидящем у стены человеке Морина. Тот тоже заметил своего товарища, и призывно взмахнул рукой. Кряхтя от тупой боли во всем теле - видно, не до конца еще отошел - Слепец на корточках подобрался ближе. Трое незнакомых людей подвинулись, давая ему место для лежки. Это были осунувшиеся, грязные, до глаз заросшие нечесаными пегими бородами мужчины средних лет, с украшенными множеством колтунов и клочками мха шевелюрами. Несмотря на такие дикие рожи, одежда на них оказалась приличной: толстые и ладно сшитые кожаные куртки с меховыми изнанками, шерстяные штаны и унты выше колен. Три пары лихорадочно блестевших глаз впились в лицо Слепца, словно тот должен был сделать для них нечто чудесное.

Отвечая на эти странные взгляды, Слепец сурово спросил Приставалу:

– Кто эти дикари?

– Не заблуждайся, увидев их жалкий внешний вид! - шепотом ответил Морин, ухитрившись при этом придать голосу нотки многозначительной важности. - Это могучие и смелые охотники из дортлонского Приболотья. Хасс, Илимон, Бралмер. Их с помощью подлого обмана захватили в плен, когда они охотились… На кого вы охотились?

– На жаб! - хрипло пролаял один из охотников, а остальные мелко затрясли головами, подтверждая правдивость этого заявления. Нельзя сказать, что Слепец после слов охотника перестал считать его сумасшедшим дикарем… Скорее даже, наоборот.

– На жаб, так на жаб, - беспечно согласился Морин. - Так вот, схватили их уже месяц назад, поэтому они выглядят не очень свежо.

– И куда же мы угодили, а?

– В самое сердце дортлонских болот. Нас пленили люди, которых охотники называют Хозяевами Лягушек.

– Жабы, Лягушки… Хотя, чему удивляться, тут ведь болота, - пробормотал Слепец. - А где Фило?

Приставала указал длинной рукой на лежавшую отдельно темную фигуру.

– Вон там, за твоей спиной. Толи еще не очнулся, толи уже спит.

– Скорее всего, не очнулся. Здешние люди искусны в приготовлении разных ядов, - снова сказал тот же охотник. Слепец отличал его только тем, что он сидел посередине, между двумя остальными. - Одни яды у них служат для лишения чувств, другие - для того, чтобы вызвать мучительные болезни, третьи - для мгновенного умерщвления жертв. Однако, если доза снотворного яда окажется слишком велика, человек тоже может умереть. Ваш друг очень маленький и щуплый; вам всем яда досталось поровну. Так что он, может быть, вовсе умер.

В конце свой речи охотник закашлялся и согнулся в три погибели. Слепец почесал затылок указательным крюком правой руки.

– Как же глупо все вышло! Только у нас все наладилось, только мы получили помощь и хорошенько отдохнули, как тут же угодили в новый переплет, пострашнее прежних! Где теперь те прекрасные кони, то золото, что нам насыпали на дорогу? Оружие? Боюсь, жизни свои мы тоже должны здесь потерять?

– Ты прав! - сказал другой охотник. - Они уже начали: пока ты лежал, как мертвый, Люди-Лягушки увели Бануна, еще одного охотника, который сидел здесь семь рук дней. Скоро он мучительно умрет во время их отвратительного ритуала.

Судя по рассказам охотников, их тюрьма стояла на окраине большой деревни болотных людей. Сама деревня целиком занимала остров, расположившийся посреди необозримых хлябей, не замерзающих самой суровой зимой из-за теплых источников. Здесь почти не было снега, а воздух постоянно отравляли желтые космы тумана со сладковатым запахом гнили.

Вместо двери выходное отверстие тюрьмы закрывала каменная плита с неровными краями, приваленная снаружи большим валуном. В щели между плитой и косяками можно было разглядеть сгорбленную спину охранника, неподвижно сидящего на низкой лавке. Кроме того, из желтой мути проглядывали заросли карликовой березы и шиповника с ярко-красными ягодами на голых ветвях, а за ними - размытые углы зданий, приземистых, вросших в землю каменных коробок. К ним от ног спящего часового уходили желтые от жухлой травы тропы.

К Слепцу, проводившему рекогносцировку, присоединился очнувшийся Фило. Бедняга опять пострадал более других: едва начавшее приходить в норму лицо снова осунулось и побледнело.

– Эх, дружище! - только и смог вымолвить Слепец, но Фило, как обычно, не жаловался на жизнь, только улыбнулся и сказал, стараясь казаться бодрым:

– Что я пропустил?

– Угощение и девочек, - мрачно сострил Морин, чем привел в замешательство охотников - видно те стали соображать, когда это умудрились пропустить они? Потом все шестеро по-очереди прикладывались к щелям и разглядывали окрестности. Ни у кого не возникло ни одной полезной мысли… Охотник Хасс, бывший у давних сидельцев за главного, прополз к левой от двери стене и позвал туда остальных. Там тоже имелась щель, образованная выкрошившимся раствором, и через нее виднелся возвышающийся в полтораста шагах от тюрьмы бугор, голый, если не считать врытого в его верхушку столба. И хоть торчал он над низенькими крышами множества домишек достаточно высоко, разглядеть подробностей сквозь желтый туман никто не мог. Не мог - до тех пор, пока за дело не взялся Слепец, новые глаза которого, как оказалось, были намного зорче прежних, да и вообще человеческих. Приникнув к щели, Слепец стал пересказывать увиденное остальным:

– Пригорок этот весь зарос мхом, или это трава такая? Только одна тропинка к столбу идет. Столб вроде каменный, серо-желтый, кое-как обтесанный. К нему привязан этот ваш Банан.

– Банун! - строго поправил Хасс.

– Ему уже все равно, - равнодушно пожал плечами Слепец, и продолжил: - Так вот, привязан он ремнями к столбу, голый, измазанный не то зеленой грязью, не то краской. Вокруг стоят люди в черных плащах, желтых и зеленых шапках, а он на них смотрит с большим, как мне кажется, страхом.

– Испугаешься тут! - боязливо заметил Морин. - Они ж ему, поди, не пятки щекочут!

Действительно, люди в черных плащах свалили у ног привязанного охотника несколько охапок сухой на вид травы, а рядом поставили три горшка. Там же стоял низкий столик и валялись несколько больших кож. Какой-то коротышка с выпученными глазами на землистом лице, стоял поодаль и наблюдал за приготовлениями с важным видом. На груди его висел приплюснутый череп с громадными зубами, а в сложенных на заметном брюшке руках он держал нож с волнистым лезвием. Судя по мелькающим на склоне пригорка, у его подошвы, теням, вокруг ритуального столба собралась на зрелище толпа зевак.

– Будь уверен! - подтвердил эту догадку Хасс. - Их жрецы собирают туда всех, даже древних старцев и малых детей. Не идут только тяжело больные и занятые важными делами - вроде нашего сторожа. Мало того, Люди-Лягушки собираются сюда со всех окрестных болот, из маленьких поселений, разбросанных по дортлонским трясинам на многие, многие бурны вокруг.

– И что же это за ритуал? - спросил дрожащим голосом Приставала.

– Праздник посвящения. Дети, достигшие возраста шестнадцати зим, будут вдыхать в себя дух болот и становиться взрослыми. Мальчишки и девчонки - тут у них нет никакого различия. Увидишь Лягушку, и с первого взгляда не догадаешься, мужчина это, или женщина.

– Откуда ты все это знаешь? - полюбопытствовал Слепец.

– Банун сидел тут намного дольше нас, и видел уже несколько ритуалов. Теперь вот он в нем участвует.

– А нас ждет та же участь?

– Конечно! Зачем же, по-твоему, нас изловили и тащили сюда на собственных спинах их охотники?

– Тогда надо убираться отсюда, и немедленно, пока они увлечены своим праздником, - заключил Слепец. Хасс, а за ним остальные охотники, нервно рассмеялись.

– Какое глупое желание! Отсюда невозможно удрать. Ты сможешь избежать ритуала, только если раздерешь себе горло собственными крючками! - заявил Бралмер. Слепец взглянул на него с сожалением. Распрямившись, он уперся в потолок загривком. Обжигающе холодная влага немедленно просочилась ему за шиворот, доски же не сдвинулись ни на полмизинца. Он попробовал еще в нескольких местах, проверив каждую доску, ткнув крюком в каждую щель. Никакого результата. Тогда Слепец методично обстучал все стены, приналег на дверь… в конце концов он хитро ухмыльнулся и принялся разрывать земляной пол. Вскоре, отодрав слой подмерзшей грязи, крючки лязгнули по камню.

Охотники с грустными улыбками на грязных лицах следили за его манипуляциями.

– Ты думаешь, мы не перепробовали все это, когда только попали сюда? - безучастно вопросил Хасс. - Тоже носились между стен, как запертые в клетку волки, грызли камень зубами… А Банун сидел вот так же, как мы сейчас, и безнадежно улыбался. Помоги ему Создатель! Бануну сегодня любая помощь пригодится.

Слепец устало опустился на корточки и в последний раз огляделся. Неужели и вправду он отбегал свое? Как обидно погибнуть сейчас, после того, как он узнал столько важных вещей. Интересно только, насколько моя смерть подойдет к теориям Мездоса о божественности Джона Торби и присутствию части его личности внутри моей? - подумал Слепец, но никаких сильных чувств эта мысль не вызвала. Ему все равно не узнать и не понять.

Посреди всеобщего уныния уверенности в завтрашнем дне не потерял только один человек: вечно улыбающийся Фило. Тихим, робким голосом он сказал Слепцу:

– Подсадишь меня?

Тот взглянул на товарища непонимающе. Мышонок подошел к щели в левой стене, причем двигался он, почти что не сгибаясь. Просунув в щель ладонь, он удовлетворенно кивнул.

– В эту дырку. Понимаешь?

Охотники недоуменно переглядывались, Морин разом просветлел лицом, что было хорошо видно даже в темноте. Слепец тоже обо всем догадался, но он остался мрачным.

– Ты же еще очень слаб, Фило! - негромко воскликнул он. - А вдруг умрешь от перенапряжения?

Однако, Мышонок его уже не слышал: все его тело дрожало крупной дрожью. Нос сползал на верхнюю губу, а та убегала от него, вытягиваясь вперед вместе с челюстями. Уши увеличивались, сворачиваясь, как закрывающиеся на ночь цветы, волосы стремительно лезли из-под кожи на лице и руках. Тело Мышонка тоже быстро менялось, разбухая, поглощая под слоем серой, плотной шерсти одежду. Безмолвные охотники резво отползли в самый дальний угол и там, обнявшись, тряслись от ужаса. Фило менялся, менялся, отращивая хвост и когти на конечностях, пока наконец не превратился в стоявшую на задних лапах огромную мышь. Хлопок - и это чудовище уменьшается в размерах до мыши самой обычной. Пища, она выбежала на середину тюремного сарая и снова встала на дыбы. Розовый носик непрестанно шевелился, а передние лапки требовательно сучили. Морин опомнился первым: он осторожно подобрал мышь с полу и сунул головой в щель. Мышь взмахнула на прощание хвостом и исчезла.

– Что… это… было? - дрожащим голосом спросил Хасс.

– Разве не ясно? - презрительно ответил Приставала. - Наш приятель - оборотень!

Посмотрел бы ты на себя во время первой встречи с Мышонком, - подумал Слепец, но вслух этого говорить не стал.

– О, Смотрящие Извне! - хором завопили охотники, прижимая к щекам ладони и возводя глаза к потолку. - Охраните нас от злых чар!

– Вовсе они не злые, - обиделся Морин. - Он ведь хороший оборотень. Человеколюбивый!

– Таких не бывает! - возразил до сих пор дрожащий Илимон.

– А ты многих встречал? - спросил Слепец.

– Нет, - растеряно ответил охотник, но тут ж с жаром добавил: - Но мне бабушка рассказывала, что…

– Заткнись! - приказал вдруг Хасс. Он, похоже, уже не боялся злых чар. - По мне так, пусть меня спасет кто угодно, хоть оборотень, хоть сам Враг Создателя! Не хочу я подыхать на лягушачьем жертвенном камне.

Некоторое время все они, затаив дыхание, прислушивались - что же там творилось снаружи. Даже чуткие уши охотников не могли уловить ни одного звука, кроме далеких воплей жрецов, начавших ритуал. Надо сказать, что для запертых внутри сырой тюрьмы, посреди окутанного мерзким туманом острова, пленников эти вопли казались очень и очень жуткими. Слепец снова приник к щели в стене и принялся разглядывать пригорок.

Видно стало еще хуже, потому что люди-лягушки развели костер, и сизый дым намного сгустил укрывающую бугор дымку. Можно было увидеть бледно-желтые языки пламени, лижущие кучи травы у подножия столба и Бануна, безучастно свесившего голову. Быть может, его просто милосердно прирезали? Когда слабенький порыв ветра разорвал в бурой пелене окошко, Слепец разглядел человека с черепом на груди, который стоял в шагах пяти от столба и потрясал воздетыми к небу руками. Именно он издавал леденящие кровь вопли. Когда ему требовалось набрать воздуха для новой порции криков, он опускал руки и снова подымал их, будто бы собирался взлететь. Очевидно, это было особым знаком, по которому другие жрецы подбрасывали в костер что-то вроде черных тряпок. Быть может, это отрезанные от тех больших кож куски? - подумал Слепец. Горели они плохо, как сырое дерево. Дым стал еще гуще и столб с привязанной к нему жертвой совсем скрылся из виду. Глотнув дыму, Банун не смог больше оставаться безучастным: он так закашлялся, что это отчетливо услышали в тюрьме. Толпа, невидимая, собравшаяся у подножия холма, уныло заголосила:

– Раху! Раахууу!!

Этим крикам скоро стал вторить привязанный к столбу охотник, только он кричал неразборчиво, от боли, потому что огонь добрался до его ног. Впрочем, трава не могла гореть долго, и скоро у столба осталась черная проплешина, от которой струилось только несколько жиденьких дымков. Слепец снова мог видеть жертву: человек извивался, пытаясь вырвать из пут обгорелые, как головешки, ноги. В остальном его тело не пострадало. Пока…

Жрец с черепом на груди прорычал какие-то слова. Двое его помощников в зеленых шапочках схватили стоявшие на земле горшки и поставили их рядом со столбом. Потом они высвободили из пут руки Бануна, каждый по одной, и короткими костяными ножами вскрыли ему вены. Охотник негромко кричал и пытался вырваться, но был уже слишком слаб, чтобы даже покачнуть застывших на месте мучителей. Те держали его запястья над горшками; ярко-красная кровь густыми потоками стекала по ладоням и капала в жертвенные сосуды. Тем временем еще один жрец, в желтой шапке, принес выдолбленную из дерева воронку, которую безжалостно воткнул в рот Бануна. Для этого ему пришлось забраться на заботливо подставленную другим его товарищем скамеечку. Такие же скамейки подставили собиравшим кровь жрецам. Они по очереди вылили содержимое своих горшков в воронку, отчего тело охотника затряслось в мучительной судороге. Несчастный, задыхаясь, глотал то, что в него заливали, потому как нос ему зажали большой прищепкой. Наверное, они хотели "утопить" его в собственной крови? Хотя нет, в горшках было еще что-то, кроме крови охотника, так как содержимое их частично расплескалось, разлилось по густой бороде Бануна и его голой груди. Нечто вязкое, черное, мерзкое с виду. Наверняка и запах у него тоже отвратительный.

Когда горшки опустели, все жрецы отошли прочь от затихшего охотника. На сей раз он, несомненно, был мертв - голова безжизненно свесилась набок, глаза закатились, грудь не вздымается. К нему приблизился главный жрец. Снова подняв руки, он выкрикнул какой-то приказ. Из толпы выбежали два худых, низкорослых подростка, схватили со стоявшего неподалеку столика длинные трубки и приблизились к столбу. По новой команде жреца они дружно воткнули трубки в грудь Бануна, один справа, второй слева. Жрец приник лицом к до сей поры торчащей изо рта жертвы воронке, и стал дуть в нее с громким сопением. С каждым его выдохом подростки старательно втягивали через трубки перемешанный с содержимым горшков воздух из легких Бануна. Их щеки ввалились, глаза выпучились, а лица даже покрыл легкий румянец - оба старались изо всех сил. Вдыхали в себя дух болот, чтобы стать взрослыми…

В отвращении от всего увиденного, Слепец наконец отвернулся и, привалившись спиной к холодной стене, сел на пол. Бездумные, монотонные вопли "Раху! Раху!" вызывали в нем тошноту.

Вдруг от дверей раздалось громкое бульканье, будто кто-то решил закричать с полным ртом воды. Нечто тяжелое шмякнулось на мягкую болотистую почву. Сквозь щель в дверях внутрь брызнуло несколько черных капель. Через некоторое время с душераздирающим скрежетом и глухим стуком валун-запор откатился от двери. Хасс и Илимон немедленно навалились на каменную плиту, преграждавшую выход наружу, и она послушно вывалилась наружу, едва не придавив собой Мышонка. Смертельно бледный, он хрипло дышал и держался рукой за стенку. Слепец не мог поверить, что мгновение назад именно этот, еле держащийся на ногах человечек, сдвинул с места тяжелый камень! Однако, восхищаться и ужасаться они будут потом: сейчас следовало торопиться и помалкивать. Все пленники спешно покинули тюрьму. Морин и Илимон подхватили Мышонка под руки, но он протестующе захрипел:

– Постойте! Поднимите мой бумеранг.

Хасс нагнулся к трупу сторожа, лежавшему в большущей луже черной, еще дымящейся на холодном воздухе крови. Глубоко в его горле торчал маленький каменный диск с острыми, как бритва, краями и дырой в центре. Он перерубил тонкую шею человека-лягушки так, что голова держалась только на тонком лоскуте кожи. Фило старательно отер диск о свисающий с крыши тюрьмы мох и спрятал оружие за пазуху.

– Пойдем по левой тропинке, - скомандовал Мышонок, когда снова был подхвачен под руки. - В шестом доме отсюда у них склад и конюшня, там все наши вещи и наши лошади.

Слепец все же не удержался и потрепал его по плечу:

– Ах, Фило, Фило! Нам с тобой вовек не рассчитаться, столько раз ты уже спасал наши шкуры! Спасибо!

– Этот раз был самым трудным, - признался Мышонок слабым голосом. - По дороге меня чуть было не сожрала змея.

Они быстро добрались до нужного здания. Оно было в два раза выше вросшей в землю тюрьмы и раз в десять больше ее по площади. Вполне возможно, это был самый большой дом во всей деревне. Внутри стояли их перепуганные, дрожащие и дурно пахнущие лошади - болотные люди не потрудились даже расседлать их, не говоря уже о том, чтобы почистить или покормить. Несчастные животные, привязанные к грубой деревянной коновязи, выщипали вокруг себя весь мох. Дорожные сумки тоже висели на своих местах, так что можно было немедленно удирать. В углу рядом с коновязью большой кучей было навалено оружие, где среди ржавого и гнилого хлама выделялись своим внешним видом мечи Слепца и Фило. Охотники тоже с радостными воплями обнаружили свои копья, топоры и луки, однако крики радости быстро превратились в проклятия: стальные лезвия покрыла ржа, тетива на луках отсырела и для боя они теперь почти не годились. В другой куче хлама нашлись заплечные мешки троих дортлонцев, внутри которых до сих пор лежали окаменевшие краюхи хлеба и протухшее мясо.

На лошадей пришлось садиться по двое. К счастью, все беглецы были поджарыми и невысокими, за исключением долговязого Приставалы. К нему подсел самый хлипкий из охотников, Илимон. Хасс, напротив, был крепче и тяжелее других, поэтому он занял место на лошади Фило. Все лишнее - мешки охотников, негодные луки, затупившиеся копья были брошены на месте, а три коня и шестеро седоков вырвались на волю. Они, словно призраки, проскакали по мрачным и безлюдным улицам деревни, до самого края не встретив не то что человека - собаки. Даже стук копыт, едва родившись, умирал в гуще желтого тумана… У последних домов, выглядевших нежилыми, начиналась широкая гать, ведущая на северо-восток.

– Туда! - воскликнул Хасс. - Меня они поймали очень уж далеко от своего гнезда, поэтому я очнулся в дороге и запомнил кое-что.

По гати они скакали до вечера, который, впрочем, наступил очень скоро. Зимой ведь не бывает длинных дней… Три часа непрерывной скачки так вымотали их лошадей, что отряду в любом случае нужно было делать остановку, или же вскоре пришлось бы идти пешком. Остановившись на крошечном острове, поросшем густым леском из тоненьких, низкорослых осин, беглецы расседлали коней, вытерли пену с их боков, накормили кое-как собранной по всему острову травой и оставили отдыхать. Им самим тоже не помешало передохнуть, однако никто, кроме смертельно уставшего Фило не смог уснуть. Морин даже не присел: поминутно выходя к краю трясины, он вглядывался в ночь, будто бы надеясь увидеть что-то в непроглядной темени. Вокруг них, по болотам, бродили пугающие, но, к счастью, далекие огни - синие, зеленые, желтые. То и дело трясина издавала жуткие звуки, словно некое огромное чудовище подымалось из черных глубин, чтобы вдохнуть воздуха. Промозглый ветер дул, не переставая, и только густая череда осиновых стволов защищала от него. Беспокойного Морина назначили часовым, остальные улеглись в леске, прижались друг к другу, и долго вслушивались в страшную болотную тишину. Сон так и не пришел. Провозившись под общим одеялом, они принялись беседовать, рассказывать друг другу истории жизни. Слепец поведал, что идет на север, но уточнять, зачем, не стал. Рассказы охотников не отличались интересностью, ибо они провели все свои годы здесь, на унылых Дортлонских пустошах. Разве что ездили по десятку раз каждый в город Кьез далеко на северо-востоке…

Скоротав в тревожном ожидании часа два-три, отряд отправился дальше. Этому предшествовали жаркие споры: Илимон и Бралмер утверждали, что идти ночью по незнакомым топям смерти подобно, а Хасс возражал им на это:

– А сидеть здесь и ждать, когда Жабы догонят нас - это по вашему чему подобно? Они наверняка уже рядом, им-то эти места прекрасно известны и никакая ночь их не остановит. Если вы собрались тут ждать рассвета, то уж лучше сразу идите и утопитесь.

Слепец высказался за продолжение пути, да и Морин тоже. В конце концов порешили двинуться в путь, но пока, до рассвета, идти с лошадями в поводу. Благо, гать все еще не кончилась, нужно было только не сверзиться с нее в темноте… Хасс и Бралмер пошли впереди с осиновыми шестами, прощупывая дорогу и указывая ее другим. Это ночное путешествие осложнялось еще и тем, что беглецы не решались зажигать огня.

Еще до рассвета, на очередном острове, гать кончилась. Им пришлось задержаться еще на час, дожидаясь, пока на востоке не забрезжит свет. Как только непроглядная ночная тьма сдала свои позиции, отряд двинулся дальше. Скорость передвижения заметно снизилась, ибо найти в болотах тропу было нелегким делом даже для родившихся в этих местах охотников. Все дорожки были извилистые, и частенько они подолгу вели на северо-запад или на юго-восток. Не раз и не два лошади соскальзывали в топь и только сноровка охотников помогала вызволять их из беды. Еще три раза беглецы останавливались на отдых на маленьких островах; с каждым разом они мерзли все больше и больше. Болота уже не изрыгали теплые газы так бурно и часто, как раньше. Стали попадаться участки покрытой коркой льда жижи, на клочках земли и редких кочках лежали кучи серого, ноздреватого снега. Скоро должен был начаться участок болот, надежно замерзший и прекрасно подходящий для коней. Именно туда стремились охотники, там надеялись уйти от погони, несмотря даже на перегрузку скакунов…

Однако, вскоре после того, как они оставили свой четвертый лагерь, из холодного, тяжелого тумана в нескольких сотнях шагов правее их тропы появилось множество разноразмерных теней. Сначала Слепец не мог поверить своим глазам и списал увиденное на обман зрения: все-таки, туман был способен сильно исказить картину. Однако, по мере приближения теней, он убедился в правильности первых выводов. Огромные, как телеги, жабы, ползли по поверхности болота на животах, отталкиваясь мощными задними лапами и раздвигая густую грязь тупыми мордами. Этим огромным чудовищам не требовались тропы, поэтому они, двигаясь вряд ли быстрее людей, смогли нагнать их. На спинах жаб сидели болотные жители, по четверо на каждой. Всего чудовищ было семь, значит против пяти бойцов (Фило не в счет, он и глаза-то редко открывает) в шесть раз больше врагов! Жабьи наездники молча цеплялись за бородавки на спинах необычных "лошадок". Увидев беглецов, болотные люди зашевелились, вынимая из чехлов свои длинные дротики.

Однако, первым шедших в атаку врагов заметил все же Бралмер, бывший замыкающим в маленькой колонне.

– Хозяева Лягушек! - завопил он. Остальные оглянулись, но ходу не сбавили. Илимон, шагавший первым, продолжал тщательно прощупывать тропу шестом; следом шел Хасс, ведущий лошадь с привязанным к седлу, бесчувственным Фило, потом тянул своего коня Морин, за ним - Слепец. Бралмер, бросив долгий взгляд на бредущих по колено в болотной жиже товарищах по несчастью, остановился. В свое время, когда они удирали из деревни, этот молчаливый охотник не бросил свой лук, как остальные. По дороге он свил из конского волоса новую тетиву, которая, конечно, была не такой хорошей, как старая, однако стрелять позволяла. Теперь Бралмер набросил ее на рог и приготовился к стрельбе. Правда, стрел у него было не очень много. Наложив на лук первую, он стал ждать, когда противник подступит ближе, чтобы стрелять наверняка. Жабы ползли неравномерно: одна вырвалась вперед, за ней следовали сразу двое, потом еще три, а последняя отставала от первой на три десятка шагов. Когда головное чудовище, с трудом толкаясь лапами и разевая рот, приблизилось на сотню шагов, Бралмер неторопливо поднял лук, тщательно прицелился и отпустил тетиву. Стрела взвизгнула и мелькнула в тусклом туманном мареве черной тенью. Слепец увидел, как ее древко, украшенное жесткими перьями, выросло из груди болотного человека. Тот резко, раскинув руки по сторонам, отшатнулся назад. Двое товарищей мертвеца, сбитые размахом его конечностей, тоже потеряли равновесие и плюхнулись в бурую жижу. Судя по их воплям и судорожному барахтанью, из боя они выбыли если не навсегда, то надолго. Последний седок дернул широкие ремни, которые торчали из пасти жабы, принуждая ее ползти быстрее, но тут вторая стрела Бралмера попала ему в горло. Жаба, потеряв седоков, немедленно застыла на месте, задрала морду кверху и принялась лупать огромными глазищами. Ее товарка, ползшая сзади, была вынуждена остановиться. Седоки принялись дергать поводья; жаба, неуклюже переваливаясь, повернула вправо и на время оказалась выведенной из боя. Теперь только одна жаба быстро подползала к тропе по самой страшной топи. Несмотря на видимую неловкость, по прямой твари двигались весьма и весьма сноровисто. Однако, на помощь Бралмеру уже пришел Хасс, взявший на вооружение лук, который во время одного из привалов был найден в мешке Фило. Он был маленьким и слабым, однако убивать все же мог. Первая стрела вожака охотников воткнулась в ухо одному из задних седоков и свалила его со спины жабы. Следом выпустил стрелу Бралмер, но она просвистела мимо цели, с бульканьем упав в трясину. Ситуация становилась напряженнее с каждым мгновением, приближавшим Повелителей Лягушек к рубежу, с которого они могли метнуть дротики. Слепец и Морин, а так же Илимон, могли только бессильно наблюдать, дожидаясь этой роковой минуты.

Хасс свалил еще одного человека в черном плаще, угодив ему в живот. Раненый громко застонал, пытаясь сразу ухватить торчащее из своего тела древко и удержаться на спине жабы. Неловко дернувшись, он скатился в трясину и тут же исчез под бурой, вязкой пленкой, чтобы больше не появляться. Бралмер выстрелил в жабу, двигавшуюся теперь второй и попал ей в бок, однако тварь, казалось, даже не заметила этого. Еще одним выстрелом он пробил насквозь тощую шею возничего, который, обливаясь кровью, упал на морду жабы и заставил ее остановиться. Впрочем, остальные быстро сбросили труп в болото и заставили чудовище продолжать движение. Вслед за тем Бралмер впустую потратил обе свои последние стрелы… Невозмутимый Хасс, словно бы нисколько не опасающийся приближения врагов, методично попадал в цель каждый раз. Сначала он послал стрелу точно в глаз той жабы, которую не смог поразить его товарищ. Из уродливой башки осталось торчать только оперение, а само чудовище беззвучно привстало на дыбы, бестолково дернуло крошечными передними лапками, и завалилось набок. Через секунду, словно нехотя, она перевернулась на спину, да так и осталась лежать. Ее серо-белое брюхо, испачканное потеками болотной грязи, стало эдаким надгробием трем седокам, вдавленных в трясину тяжелой тушей.

Тем временем последний враг, оставшийся на ближайшей к тропинке жабе, подобрался наконец на расстояние броска. Привстав на толстокожей спине, он неторопливо занес дротик над головой. Как утверждали охотники, болотные люди непременно смазывали острие ядом, так что даже крошечной раны будет достаточно для того, чтобы попрощаться с белым светом. Бралмер, сжав в руках топор с такой силой, что побелели костяшки пальцев, впился взглядом в это смертоносное оружие, чтобы попытаться увернуться от него. Хасс замешкался, потому что стрела, как назло, зацепилась за колчан. Слепец и Морин беспомощно смотрели на охотников - с расстояния в три десятка шагов опытный метатель, каким, без сомнения, был болотный человек, обязательно попадет… И тут мимо них с резким свистом промчалась серая молния: это был бумеранг Фило. Летел он со скоростью, явно большей, чем та, которую мог придать ему смертельно усталый, едва пришедший в сознание человек. Конечно! Этот каменный диск был волшебным, как можно в этом сомневаться, - подумал Слепец. Бумеранг легко рассек предплечье болотного человека, развернулся в воздухе и упал под ноги коня Мышонка. Дротик как попало вылетел из руки раненного и шмякнулся в болото в паре шагов. Сам болотный человек, обхвативший раненую руку здоровой, упал боком на морду чудовища. Кровь стекала по пупырчатой коже жабы и заливала ей правый глаз. Жаба смаргивала ее, и капли ярко-красного цвета сбегали мимо чернеющей ноздри и капали вниз с кончика тупой морды…

Итак, двенадцать врагов и одну жабу охотники смогли умертвить без потерь со своей стороны. В колчане у Хасса оставалось десять стрел, которые он разделил с Бралмером. Если охотники смогут поразить цель каждой, болотные люди окажутся в очень трудном положении, потому что им придется сражаться с равным количеством беглецов, и единственное, на что они смогут рассчитывать - уничтожить их издалека при помощи дротиков. Такое тоже вполне могло произойти, и Слепец, было обрадовавшийся, снова обеспокоился.

Тем не менее, болотные люди не догадывались, сколько именно стрел осталось в колчанах их противников, и уже не лезли в атаку, сломя голову. Четыре оставшиеся в боевом состоянии жабы застыли вне досягаемости стрел, отрешенно глядя куда-то в небо. Седоки совещались, изредка вяло размахивая руками. Через некоторое время один из них слез со спины своей жабы прямо в трясину. Слепец сразу узнал плоский, зубастый череп, висевший на груди этого человека. Главный жрец, или как там они его называют? На сей раз этот коротышка одел другой плащ, гораздо более плотный на вид, а так же грубый стальной шлем.

Казалось, стоит ему спрыгнуть с жабы - он тут же уйдет в трясину, как минимум, до пояса, но этого не случилось. Тропа под ногами беглецов вздрогнула, а по поверхности болота пошли крупные, неторопливые волны. Они расходились по сторонам от прямой, соединявшей человека с черепом и Слепца, отчего тот почувствовал себя очень неуютно. Он сразу понял, что этот жрец - колдун, так что теперь им придется выдержать атаку, гораздо более опасную, чем молчаливое наступление огромных жаб. И вот, первым делом вражеский волшебник поднял дно к поверхности, соорудив за мгновение новую тропу. Жрец прочно стоял на ней, и грязная жижа только едва касалась пол его тяжелого плаща. Молча, неподвижно уставившись взглядом в одну точку, болотный человек побрел к беглецам. Как только он оказался в пределах досягаемости луков, Хасс и Бралмер выстрелили. Их стрелы словно очутились в воде: полет их быстро замедлился, и около самого колдуна обе остановились вовсе, бессильно упав в топь. Волшебник не замедлил нанести ответный удар. Для этого он остановился и выставил вперед правую руку, повернувши ее кистью к противникам. Прямо из серой кожи вырвалась яркая, быстрая молния. Конь Приставалы громко заржал, дернувшись прочь, потому что на его ляжке красовался ожог величиной с хороший лист кувшинки. Удержать его на тропе стоило Морину больших усилий.

В тот самый момент странное ощущение тепла, во сто крат более странное здесь, посреди промозгло сырых болот, родилось в груди Слепца. Он уже подумывал, не стоит ли прямо сейчас прыгнуть в трясину и сгинуть в ней, лишь бы не быть пойманным снова и не дожидаться жуткого ритуала в тюрьме болотных людей… Судя по всему, колдун не собирался убивать их, только пугал, принуждая сдаваться в плен. Однако в душе Слепца вместо унылой обреченности, или отчаянной решимости умереть, возникло чувство собственной могущественности и уверенности. Он успел еще удивиться, лихорадочно раздвигая крючками борта своего пропахшего тиной полушубка, прежде чем увидел на синем сукне проступающие контуры Талисмана Воды. Прозрачный кирпичик вырастал прямо из ткани надетой под полушубок куртки, словно проходя ее насквозь. Тут же Слепца бросило в жар: как он мог забыть об этом подарке Мездоса! Ай-яй-яй! И этот человек отправился на север для того, чтобы перейти могучую Реку, а потом сразиться с волшебником, которого боится сам Всемогущий хозяин Замка-Горы! Хорошо же он начал: в первой же заварушке забыл о колдовском Талисмане… Хорошо еще, что тот сам о себе позаботился, скрывшись от взглядов болотных людей. А ведь они могли бы содрать его и отдать вон тому парню с черепом на груди!

Слепец приложил к Талисману ладонь, и теплый комок, разраставшийся в груди, как по сигналу, рванулся вверх и достиг мозга. Словно кто-то отвесил Слепцу крепкую затрещину: он перестал стоять, как приготовленный к бойне баран, безучастный к собственной судьбе. Он вспомнил слова Мездоса: "Талисман поможет тебе разыскать в себе скрытые силы, ибо ТЫ создан повелевать этим миром!" Стоит лишь как следует постараться. Тепло, даже не тепло, а настоящий жар, как во время сильной лихорадки, охватил все тело Слепца от кончиков пальцев на ногах до макушки. Он закрыл глаза, но продолжал видеть все вокруг - только в несколько ином ракурсе. Всякий предмет, всякое существо рядом и вдали покрывала необычная серебристая пыль, которая казалась ему живой, ибо постоянно переливалась, будто дышала. Она висела в воздухе и уплотнялась, становясь непроницаемой массой там, где начиналась трясина. И каждая пылинка, будь она висящей в воздухе или копошащейся на теле человека, будь она теснящейся среди мириады таких же в толще болота или замершей на палке, по этому болоту плавающей - каждая была воином миллионного войска. Войско то подчинялось главнокомандующему, на шее которого висел прозрачный кирпичик на двух тоненьких, застывших водяных струйках. Слепцу!

Вода, оказавшаяся скопищем крошечных частичек, ждала его воли, каким-то образом он мог точно знать это. Слепец удивленно озирался: казалось, со всех сторон он был окружен бесчисленными крошечными солдатами в серебряных доспехах, и все они, обернувшись, преданно ждали приказа. Тогда "главнокомандующий" раскрыл глаза, продолжая видеть свое вновь приобретенное войско, и велел ему расступиться. Подобно занавесу, витавшая в воздухе серебристая пелена разошлась по сторонам.

Вражеский колдун в это время с помощью энергичных пассов руками двигал к тропе желтое, явно ядовитое, непрестанно расширяющееся облако. Товарищи-беглецы кричали, кто от ужаса, кто от бессильной ярости, но бежать никто не пробовал. Слепец еще немного помедлил, чтобы насладиться собственной силой: он держал серебристые занавеси порознь, приказав каждой пылинке застыть на месте. Никто и не обращал внимания на то, что в воздухе между тропой и болотным колдуном будто бы повисла огромных размеров паутина. Наконец, повелитель приказал своей армии: "Взять!" В тот же момент миллионы маленьких серебряных воинов ринулись в атаку. Они проникли внутрь желтого облака и выстроились там в правильные многоугольники, на глазах становящиеся тяжелыми и плотными. Слепец чувствовал, видел, осязал их мощь, общую мощь всего воинства и силу каждого солдата в отдельности. Они были неуязвимы, непобедимы, безмерно преданы ему. О, это было восхитительное чувство!

Ядовитое облако в мгновение ока стало огромным куском желтого льда и рухнуло в болото, подняв тучу мутных брызг. Вслед за этим рядом с застывшим в полном недоумении колдуном из глубин трясины выросли удивительно прозрачные волны. Зайдя справа и слева, они охватили ноги болотного человека до колен, и тоже превратились в лед. Теперь человек с черепом на груди не остался безучастным: он выпучил глаза и громко завопил от страха. Сначала он пытался дернуться, выдрать ноги из ледяной ловушки, потом присел на корточки и стал бессильно колотить руками по льду. Тщетно! До Слепца долетели обрывки его смятенных чувств - сейчас он просто воспринимал их разумом, без всякой цветовой интерпретации. Паника и отчаянные попытки взять себя в руки, вот какие главные настроения владели колдуном. Внезапно он выпрямился, сбивчиво и пронзительно выкрикивая слова заклинания. Но он не успел закончить, потому что воздух сгустился, захватывая руки в прочные прозрачные столбы, основаниями прикрепленные к ледяным буграм у ног. Лицо несчастного почернело от страха, губы отказывались ему повиноваться.

– Как только ты снова попытаешься колдовать, лед покроет тебя целиком! - закричал Слепец. - Мы должны уйти без помех!

Он попытался внушить колдуну чувство страха и безоглядного подчинения, как той огромной кошке в степи у Светящихся гор. Тут Слепец увидел, как прежде, яркое белое пятно, окутавшее тело болотного человека сияющим саваном. Отчаянный, не имеющий пределов ужас. Противник близок к потере сознания от страха! Теперь он ничего не слышал и не соображал, так что толку от такого собеседника не будет. На всякий случай, Слепец вморозил его в лед по пояс.

Спутники оказались ошарашены и испуганы ненамного меньше противника. Они мало что понимали - хотя причину странностей определили сразу, ибо Слепец выдал себя своими повелительными речами. Все до одного, кроме смертельно-бледного Фило, вытаращили глаза и силились задать вопрос, видимо, один и тот же у всех.

– Давайте-ка убираться отсюда, - мягко сказал им Слепец, и первым потянул под уздцы своего коня. Остальные нерешительно двинулись тоже. Через каждую пару шагов все оглядывались назад, где стоял схваченный льдом колдун и мелькали в густом тумане удирающие без оглядки на своих жабах болотные люди.

– Что это было? - смог наконец спросить Морин дрожащим голосом. - Твоих рук дело?

– Я вам все потом расскажу, в более спокойной обстановке, - пообещал Слепец.

Никто и не думал настаивать. В полном молчании, со всей возможной скоростью, маленький отряд продолжил свое бегство. Они не видели, как болотные люди смогли побороть свой страх и развернуть жаб обратно. Опасливо приблизившись к стонущему от нестерпимого холода колдуну, самые смелые потрогали сковавший его лед древками. Ничего не произошло. Тогда все люди-лягушки отерли острия своих дротиков от яда и принялись скалывать ими ледяные кандалы.