Они говорят, что прошло пять дней, а мне кажется, что пять лет. Пять лет странствий по пустыням и болотам, по горам и лесным дебрям, по заброшенным мёртвым городам — и я возвращаюсь домой, в пустую квартиру.
Я мою руки и вижу в зеркале незнакомую женщину с полуседыми волосами и пластырем на лбу. Я хмурюсь, и она хмурится. Я дотрагиваюсь до волос, и она тоже трогает свои седые космы.
— Вы кто? — спрашиваю я, и её губы тоже шевелятся. Она отвечает: — Головина Анастасия Петровна, — а мои губы шевелятся синхронно её словам.
Звонит телефон.
— Настя, похороны завтра в час. Я за тобой заеду. Как ты там, золотце?
Впервые у Дианы Несторовны такой тихий и усталый голос, совсем не похожий на её обычный — бодрый и звучный.
— Приезжайте лучше сейчас, если можно, — прошу я. — Я очень хочу вас увидеть.
— Сейчас не могу, лапушка, — отвечает она. — Хлопот по горло… Завтра увидимся.
Я знаю, что такое подготовка похорон, и понимаю её, но желание увидеть её и обнять не становится от этого слабее. А завтра, на людях, я вряд ли смогу это сделать.
Что же мне делать с этой женщиной в зеркале? Глаза у неё вроде молодые, и морщин как будто не видно, но седые волосы производят странное впечатление. Пойти, что ли, купить пару упаковок краски? Я пересчитываю свои финансы, беру с собой триста рублей и выхожу на улицу.
Улица как улица, всё как всегда: машины, люди, выхлопные газы. Никому нет дела до седой девушки, чьё странное отражение плывёт в витринах и стёклах машин, лужах и дверях. Она шагает размеренно и вроде бы целенаправленно, и никого не интересует, по какому делу и куда она идёт. Она не ругается матом на всю улицу, не раздевается догола, не угрожает себя поджечь — так с какой стати обращать на неё внимание? Напротив, она ведёт себя вполне прилично и законопослушно — идёт себе и идёт молча, постукивая каблуками и никого не задевая, девушка-тень.
Вчера ей задавали вопросы по поводу катастрофы на автодороге, и ей пришлось объяснять, как она туда попала в шестом часу утра, в каких отношениях состояла с погибшими; это было очень неприятно и тяжело, в том числе и разбирательство о звонках. Выходили непонятки: Диана Несторовна (со слов её погибшей сестры) утверждала, будто седая девушка звонила погибшей примерно без десяти пять и просила приехать, а девушка пыталась доказать, что звонить-то она звонила, только не дозвонилась. Детализация звонков подтверждала её слова: ею был сделан один звонок в пять ноль восемь, и выходило, что Диана Несторовна либо лжёт, либо где-то ошибается — скорее всего, со временем звонка. Но Диана Несторовна настаивала, что сестра ей позвонила в пять и сказала, что седая девушка звонила десять минут назад, — следовательно, звонок должен был быть зарегистрирован где-то без десяти пять. Но согласно детализации, никакого звонка в это время с номера седой девушки не поступало, а поступил звонок с какого-то странного несуществующего номера, не закреплённого ни за каким абонентом. Над загадкой этого звонка и ломали головы сотрудники, коим было поручено разобраться в этом деле.
Седая девушка не пострадала от взрыва: погибшая Альбина Несторовна Риберт закрыла её своим телом. Патологоанатомическое исследование показало, что смерть Риберт Альбины Несторовны наступила от травм, полученных ею в результате падения машины с дороги в овражек. Причины самого падения ещё расследовались, но предварительные выводы были в пользу версии, что водитель каким-то образом не справился с управлением — вероятно, заснул за рулём. Никаких снотворных, алкоголя или наркотиков в его крови обнаружено не было, никаких заболеваний или патологических состояний, приведших бы к потере им управления, также не было выявлено: погибший Войко Рюрик Ростиславович на момент гибели был вполне здоров и находился в адекватном состоянии. Никаких явных зацепок, указывавших на то, что авария была каким-то образом технически подстроена, также не наблюдалось, а чтобы разобраться в этом подробнее, нужно было время и усердие. По-видимому, и с тем, и с другим у ответственных за раскрытие этого дела сотрудников обстояло плохо. С самого начала чувствовалось их желание всё списать на несчастный случай.
Седая девушка идёт по улице, заходит в магазин и разглядывает полки с краской для волос. Берёт одну коробку, другую, третью, выбирает, читает, рассматривает, но ставит все коробки на место. Потом она переходит к другим полкам, рассматривает шампуни, бальзамы, кремы, гели для душа. В итоге краску она не покупает и выходит из магазина с пустыми руками.
На что же она тратит деньги? Сто рублей она оставляет в церкви в ящике для пожертвований, а за двести покупает книгу и дарит её проходящим мимо неё по улице смеющимся девочкам. Девочки приятно удивлены и озадачены её поступком, а седая девушка, улыбаясь, идёт себе по улице дальше.
Она долго бродит по улицам и успевает проголодаться, но в карманах у неё ни гроша. Нужно возвращаться домой, но ей не хочется идти в пустую квартиру, где её встретят только тикающие часы и тишина, поэтому она сворачивает на другую улицу и входит в другой дом, где жила её подруга — до того, как ей надели наручники и отправили далеко, туда, где суровые и долгие зимы. Мать подруги впускает её, и они пьют на тесной кухоньке чай с пирожками. Маленькая тихая женщина со святым терпением в глазах качает головой и спрашивает, что случилось, а седая девушка улыбается. Крутые повороты судьбы, говорит она. Но что не убивает нас, то делает сильнее.
Совсем сбежать из своего дома она не может, а потому всё-таки под вечер возвращается к тишине и тикающим часам. Жизнь шуршит по улице мимо, поднимая колёсами пыль, а она стоит на балконе и просматривает кадры из прошлого, то улыбаясь, то вытирая слёзы. В окна заглядывает лето потерь, лето боли и тоски. У этого лета точно такое же солнце и небо, как и у обычного, так же шелестит оно зелёной листвой и устилает асфальт снегом тополиного пуха, так же проливает дожди и гремит грозами, и другие люди не замечают никакой разницы, а она замечает, потому что это самое страшное лето в её жизни.