Слепые души

Глава 24. Видеть сердцем

Когда я прихожу в себя, надо мной снова сияет чистое небо, а дышу я прекрасным и свежим, нектарно-сладким воздухом. Подо мной ковёр из мягкой травы, шелковисто скользящей между моих пальцев, а сверху звучит ласковый голос:

— Поднимайся, Анастасия, и посмотри на свою победу. Ты должна увидеть тех, ради кого совершила этот подвиг.

Я поднимаюсь и вижу рядом с собой подростка лет тринадцати, кудрявого, ясноглазого, в длинной белой одежде. Мы находимся у подножья горы, на которой происходила моя битва с Кувеяшем, в нескольких шагах от тропы, уходящей в залитую солнечным светом долину — зелёную, пестреющую цветами в высокой колышущейся траве. Далеко в долине, почти на самом горизонте, белеет прекрасный город, древний и вечно молодой, светлый и безмятежный. По тропе вереницей спускаются и уходят в долину люди — мужчины, женщины, дети, босые и счастливые. Некоторые из них смеются, а иные плачут от радости, и ни на одном лице нет горя или страха. Их много — так много, что я сбиваюсь со счёта, а вереница всё не заканчивается.

— Сколько же их, — бормочу я потрясённо. — Когда он успел захватить столько народу?

— Это продолжалось веками, — отвечает кудрявый отрок. — Теперь они все свободны и идут в Долину, где они воссоединятся с ангелами-хранителями, когда-то потерявшими их. — Мальчик с улыбкой кивает головой. — Радостная это будет встреча! А потом они пойдут в Город.

Обратив на меня взгляд своих ясных глаз, он улыбается, и от его взгляда и улыбки у меня ёкает сердце. Он снова устремляет взгляд на нескончаемый поток освобождённых пленников, и я тоже смотрю на них, а внутри у меня всё сжимается и дрожит. Я ищу взглядом дорогих мне людей, но не вижу, не узнаю их, и меня охватывает печаль.

— Здесь ли они? — спрашиваю я мальчика. — Может быть, я просмотрела их?

— Смотри сердцем, — загадочно улыбается он.

Я смотрю и — о чудо! — вижу обоих моих родителей, но они не такие, какими я их привыкла видеть, а молодые — наверно, моего возраста. Они идут среди прочих, также босиком по тёплой земле, взявшись за руки и не сводя друг с друга взгляда, как счастливые влюблённые, и мне хочется закричать и побежать к ним, но рука мальчика мягко ложится мне на плечо.

— Нельзя нарушать их покой. Увидев тебя, они будут тосковать и печалиться в разлуке с тобой, и покоя им не будет.

Я знаю это… Асахель в своё время объясняла это много раз, приходя во сне к опечаленным утратой людям и утешая их: она была не только ангелом-воином, но и в промежутках между битвами служила проводником и защитником душ, переходящих с одного плана бытия на другой. Как Асахель я всё понимаю, но как Насте Головиной мне грустно. В горле встаёт ком, в глазах плывёт солёная дымка, а рука мальчика прижимает мне плечо крепче.

— Не плачь. Этим ты их только растревожишь, а их следует отпустить. Разве тебе не радостно видеть их счастливыми и упокоенными?

— Да… радостно, — шепчу я. — Но я очень, очень по ним скучаю.

— Успокойся и отпусти их с миром, — говорит мальчик. — Им хорошо, они больше не будут страдать.

Да, да, всё это Асахель сама говорила много раз и почти такими же словами, но моя душа рвётся на части, из груди вырывается рыдание. Мама с беспокойством оглядывается, ищет кого-то глазами, но мальчик поднимает руку — а может, крыло? — и скрывает меня от её взгляда. Так и не увидев меня, мама отворачивается и идёт дальше, держась за руку отца. Я провожаю родителей туманящимся от слёз взглядом и не двигаюсь с места, повинуясь лёгкой и мягкой, но крепко держащей меня руке отрока. Я ищу взглядом Альбину, но не вижу её ни в каком знакомом мне облике.

— А Аля? — спрашиваю я. — Её я увижу?

— Твой любимый человек здесь, — отвечает мальчик. — Но в привычном тебе облике ты его не найдёшь, если не подключишь для зрения к глазам ещё и сердце. Смотри внимательнее, и ты убедишься, что мало глаз, чтобы видеть. Только сердце видит правду.

Я растерянно перевожу взгляд с одного лица на другое, но никого не узнаю — ни глазами, ни сердцем и, отчаявшись, плачу.

— Анастасия! Отчего ты растерялась? — Мальчик обнимает меня за плечи и показывает рукой на нескончаемый поток людей. — Смотри, смотри внимательнее! — говорит он мне ласково, как плачущему ребёнку. — Ты его обязательно увидишь.

Я снова смотрю. До сих пор я обращала внимание только на женщин, но то ли это сказанное мальчиком слово — «он», то ли что-то ещё подсказывает мне, что нужно присматриваться и к мужчинам. И тут я замечаю ЕГО.

Высокий, худощавый, с коротким ёжиком волос, ОН идёт с поднятым подбородком, задумчиво глядя вдаль. Хотя глаза ЕГО, несомненно, видят, но в походке есть что-то от слепого — особенно в манере держать голову. Лицо не красиво и не уродливо, но оно прекрасно своим спокойствием и внутренним светом.

— Вижу, ты узнала его, — улыбается мальчик. — У тебя зрячее сердце, и потому ты смогла полюбить его в облике слепой изуродованной женщины. Для него это было счастьем и наградой, а для тебя — испытанием, которое ты выдержала.

Я уже не могу ничего с собой поделать, я плачу навзрыд и, упав на колени, умоляю мальчика:

— Пожалуйста… Пожалуйста, можно мне сказать ЕМУ хоть пару слов? Я знаю, нельзя нарушать ЕГО покой, но мне нужно… Очень нужно! Пожалуйста…

— Хорошо, будь по-твоему, — мягко отвечает он. — Ты можешь позвать его.

Но каким именем? — вдруг встаёт вопрос. Альбиной как будто уже не годится: у души много имён, я сама сменила их немало. Мальчик улыбается:

— Тем именем, на которое он точно откликнется, независимо от того, мужчина он или женщина.

Удивительный мальчик, столько печальной мудрости в его недетских глазах! И я зову:

— Утёнок…

ОН замедляет шаг и оглядывается. О, невозможно описать, что я испытываю, встретившись с ЕГО взглядом! Моя родная душа поворачивается ко мне и, не сводя с меня глаз, больших, странных и страшных, выходит из людского потока, а я уже бегу навстречу.

Я глажу дорогое лицо, и незнакомое, и знакомое одновременно, смеюсь и плачу, а его обладатель, заглядывая мне в глаза, спрашивает тихо, робко и недоуменно:

— Настя?.. Настенька, ты?.. Ты — здесь?..

— Я, мой утёночек, я, — шепчу я, улыбаясь сквозь слёзы и гладя тёмный ёжик. — Я здесь, я с тобой. Я люблю тебя.

Моя любовь, всё так же напряжённо всматриваясь мне в глаза, горестно спрашивает:

— Настя, когда?.. Почему?

Я понимаю смысл вопроса: моя половинка хочет знать, когда и почему я умерла.

— Я жива, утёночек, — отвечаю я. — Я прогнала Якушева. Я отправила его в пекло!

ОН улыбается.

— Так это ты сделала?..

Я прикладываю палец к любимым губам.

— Не стоит об этом трубить, утёнок. Я только хотела сказать… Я хотела сказать, как сильно я тебя люблю!

Я помню, что нельзя плакать, но удержаться не могу. Родные пальцы вытирают мне слёзы, а губы шевелятся рядом с моими:

— Любимая. Настя.

Поцелуй лёгок, как прикосновение ветерка. Я тянусь к НЕМУ губами, и ОН целует меня снова, и ещё раз, и ещё. Поцеловав меня в последний раз, ОН заглядывает мне в глаза с грустной нежностью.

— Тебе нужно туда? — Я показываю взглядом в сторону долины, куда все уходят.

Мой родной человек с грустной улыбкой кивает.

— А тебе со мной нельзя.

Я оборачиваюсь: мальчик в подтверждение этих слов качает головой. ЕГО рука, лёгкая, будто сотканная из воздуха, гладит меня по волосам.

— Не грусти… Я всегда буду с тобой. И ты со мной.

Я слышу голос мальчика:

— Анастасия!

Я понимаю: нужно отпустить моего любимого человека и отойти, но я не могу. Мне кажется, если я ЕГО отпущу, моё сердце уйдёт с НИМ. Мальчик снова зовёт меня мягко и ласково:

— Анастасия…

Самая родная на свете рука выскальзывает из моей, ОН отдаляется от меня и снова присоединяется к идущим, а я смотрю вслед. Тот, кого я люблю, оборачивается, и я стараюсь улыбаться, а ОН улыбается мне в ответ, но уходит — всё дальше и дальше, растворяется в веренице идущих. Вот ЕГО уже не видно, а я всё смотрю…

Маленькая мягкая рука берёт меня за пальцы, и я повинуюсь ей, отхожу от тропы на прежнее место.

И вот, я спрашиваю:

— Что же дальше? Я сделала то, что мне было предначертано сделать, моя миссия завершена. Разве Асахель не заслужила отдых? Может быть, мне всё-таки можно в Город, с ними? С папой, мамой и с НИМ?

Мальчик улыбается.

— Да, ты выполнила свою задачу, но это не исключает продолжения жизни. Твой путь ещё не пройден.

— Но какой смысл? Без моего любимого человека мне нет смысла оставаться.

Мальчик качает головой.

— Смысл есть всегда. Смысл — в самой жизни. Кроме того, кое-кто ещё нуждается в тебе.

— Кто? — невесело усмехаюсь я. — Кому я могу быть ещё нужна?

Вместо ответа мальчик улыбается и оборачивается назад. Там, в траве, ни на кого не глядя и улыбаясь каким-то своим мыслям, маленькая девочка рвёт полевые цветы, собирая букет. Я смотрю на неё и узнаю! Это Аля, её улыбка, её нежность — неизменная, вся до капли сохранённая и предназначенная мне. Мальчик говорит:

— Красивый она собрала букет для своей мамы.

Я плачу, я смеюсь, снова плачу — во мне ураган чувств, а мальчик спрашивает:

— Ну что, теперь есть смысл оставаться?

У меня нет слов, кроме одного огромного, размером со всю Вселенную «да».

— Тогда тебе пора возвращаться, — говорит мальчик.

— Я ещё хотела спросить, — бормочу я, вглядываясь в солнечную долину. — А моего ангела-хранителя там нет? Я хотела кое-что ему сказать…

Абсурдный вопрос: нуждаются ли ангелы в ангелах-хранителях? Ведь я — Асахель, пусть и бывшая. Впрочем, наверное, ангелы, ставшие людьми — да, нуждаются. Так же, как хирург, который вряд ли сможет сам себе сделать операцию, а потому в случае болезни нуждается в другом хирурге.

Пожатие руки мальчика становится крепче и нежнее, в его ясных глазах — неземное сияние, мягкое и неяркое, как лучи вечернего солнца.

— За ним не надо далеко ходить, — говорит он. — Он перед тобой. И он знает всё, что ты хочешь сказать.

У меня вырывается тихое «ах», и я оседаю на траву, закрыв лицо руками. Ванна с водой, нож, записка, таблетки. Мягкие руки кудрявого мальчика обнимают меня, моя голова — на его груди.

— Я очень испугался за тебя тогда, Анастасия.

— Я знаю, ты послал ко мне Алю, чтобы помешать мне умереть, — шепчу я сквозь слёзы. — Спасибо тебе…

— Это желание в тебе было вызвано тем, кого ты сегодня победила. Он наслал на тебя уныние.

— Этого не повторится!

— Да, теперь ты знаешь, как побеждать в себе тьму. Светом.

Меня держит в объятиях уже не мальчик, а огромное, сияющее существо, прекрасное, излучающее потоки удивительного, радужного света, по сравнению с ним я не больше трёхлетнего ребёнка. Мы стремительно поднимаемся ввысь, к солнцу, и я смеюсь от переполняющего меня щекотного чувства восторга. Этот полёт — солнечный экстаз, небесное упоение, симфония света и счастья, буря радости, и мне хочется, чтобы это наслаждение длилось бесконечно. Я люблю это сияющее существо и чувствую его ответную любовь ко мне, тёплую, пульсирующую во мне, и это единение в потоке света — самое прекрасное, что мне когда-либо доводилось испытывать. Уже ничего, кроме яркого света, я не вижу, он ослепляет меня, а потом я вдруг оказываюсь в операционной.