Слепые души

Глава 4. За семейным столом

Флешбэк

Это было в конце июля, через месяц после того, как я в первый раз осталась у Альбины ночевать, и у нас с ней случилось то, что случилось.

— Ну, и где твоя Альбина? — спросил отец. — Вообще-то, уже два часа.

Не успел он это сказать, как запищал домофон. Моё сердце бухнуло в груди и застучало, как кузнечный молот.

— Это она, — сказала я. — Сейчас ты своими глазами на неё посмотришь.

Я сняла трубку домофона. Голос Рюрика сказал:

— Альбина Несторовна приехала.

Я нажала кнопку:

— Заходите.

Не дожидаясь звонка, я открыла дверь и ждала, прислушиваясь к шагам на лестнице. Альбина шла немного впереди, а Рюрик, следуя на ступеньку ниже, подстраховывал её. Она была без своего щупа, но поднималась уверенно, почти как зрячая, только её голова была слегка приподнята, и она не смотрела себе под ноги. Как всегда, она была очень элегантна: в белом брючном костюме, белых туфлях и белой блузке с маленьким серебристым галстуком. Она несла в руках пакет и роскошный букет роз. При виде роз у меня слегка засосало под ложечкой. Первый букет мне удалось спрятать от отца, а сейчас деваться было уже некуда.

— Мы пришли, Альбина Несторовна, — оповестил Рюрик. — Площадка.

— Спасибо, я поняла, — ответила Альбина.

Отец стоял в дверях комнаты и наблюдал. Я краем глаза следила за его реакцией. Надо сказать, лицо у него было каменное.

— Осторожно, порог, — предупредил Рюрик.

Нога Альбины уверенно ступила на коврик перед дверью. В прихожую мягко вкатилась волна прохладного аромата духов.

— Привет, Аля, — сказала я, беря её за локоть. — Я здесь.

Рюрик закрыл за Альбиной дверь. Я сказала:

— Какая ты сегодня элегантная… Впрочем, ты всегда такая.

Уголки губ Альбины чуть приподнялись.

— Здравствуй, Настенька. — Зашуршала обёртка букета. — Вот… Это тебе.

— Ой, Аля, какой букетище! Спасибо…

Принимая розы, я боялась даже взглянуть на отца. Холодея, я пошла ещё дальше — поцеловала Альбину в щёку, а она тут же поцеловала меня. Отец, до сих пор молча наблюдавший, решил наконец обнаружить своё присутствие.

— Здравствуйте, — сказал он.

Подбородок Альбины приподнялся, она повернула незрячее лицо на звук голоса.

— Здравствуйте, Пётр Иванович, — сказала она вежливо. — Очень приятно познакомиться. Настя рассказывала о вас много хорошего… Из её слов я сделала вывод, что она очень вас любит и дорожит вашим мнением. Она очень беспокоилась по поводу нашего с вами знакомства… Насколько я понимаю, это важно для вас и для Насти. Я в последнее время не хожу в гости и вообще мало показываюсь на людях, но из уважения к вам и к ней я не могла ответить отказом на её приглашение.

Отец выглядел смущённо и растерянно. Он, конечно, увидел лицо Альбины; не знаю, понял ли он уже, что она ещё и слепая, но его взгляд говорил о том, что он не ожидал увидеть то, что он увидел. Полагаю, он не знал, как себя вести и что говорить.

— Ну что ж… км… проходите, — выдавил он наконец. — Как говорится, милости просим. Всё уже на столе.

— Замечательно, — проговорила Альбина. — Но для начала позвольте зайти в ванную — помыть руки. Настенька, — обратилась она ко мне, протягивая мне свой пакет, — я позволила себе кое-что принести к столу.

Я приняла у неё пакет и передала отцу, а сама направила Альбину в ванную.

— Налево, Аля. Так, осторожно, порожек… Раковина прямо перед тобой. Вот мыло.

Пока Альбина мыла руки, отец так и стоял с пакетом у дверного прохода. Я подала Альбине полотенце, а потом повела её в комнату. Отец, не сводя с нас озадаченного взгляда, проследовал с пакетом за нами. Стол был выдвинут на середину комнаты, и я предупредила Альбину:

— Осторожно, Аля, тут стол прямо по центру. Обходим его справа.

— Постараюсь ничего не опрокинуть, — улыбнулась она.

Мы обогнули стол, и я усадила Альбину на маленький диванчик. Она нащупала край стола и сказала с улыбкой:

— Добрались без приключений.

Отец зашуршал пакетом. Он извлёк из него бутылку вина, тяжёлую гроздь винограда «изабелла» и коробку конфет. Альбина сказала:

— Виноград уже мытый.

— Тарелку под виноград принеси, — сказал отец мне. — И бокалы.

Он сказал мне это в спину: я уже пошла за тем и другим. Гроздь была уложена на тарелку, я принесла штопор и откупорила вино.

— Токай десятилетней выдержки, — сказала Альбина.

— Да, я уж понял, что не простое, — заметил отец, рассматривая этикетку.

Я поставила букет в банку с водой: вазочка для него оказалась маловата. Розы украсили маленький столик у стены.

— Аль, подвинься чуть-чуть, — сказала я, закончив с букетом. — Здесь есть место, я сяду с тобой.

Альбина подвинулась, и я села на диванчик рядом с ней, а отец разлил вино по бокалам. Я подвинула бокал к руке Альбины, и она обхватила его пальцами. Отец, проследив это движение, смущённо начал:

— Гм, наверно, с моей стороны будет бестактно спросить…

— Да, вы правильно поняли, я не вижу, — улыбнулась Альбина. — Уже шесть лет.

— Вы уж извините, — проговорил отец.

— Ничего, не извиняйтесь, — сказала Альбина спокойно. — Настя вам, наверно, не сказала.

— Да… Гм, то есть, нет, она ничего не говорила, — пробормотал отец. — Ну, что ж… Наверно, первым делом надо выпить за знакомство.

— Предлагаю выпить за Настеньку, если не возражаете, — сказала Альбина. — Она сама не знает, какое она солнышко… Хоть я и не вижу его свет, но тепло чувствую. Без тебя мир был бы гораздо мрачнее и холоднее.

Мы чокнулись бокалами и выпили, а я погладила под столом руку Альбины. Она поймала мои пальцы и ласково пожала.

— Да, хорошее вино, — проговорил отец.

— Рада, что вам нравится, — сказала Альбина.

Мы сидели за столом почти два часа. Альбина немного рассказала отцу о себе, не вдаваясь, однако, в подробности случая, лишившего её глаз и изуродовавшего ей лицо. Отец тактично не расспрашивал.

— Настя мне сказала, что вы подвезли её домой, когда ей стало плохо на улице, — сказал отец. — Хорошо, что вы рядом оказались, а то все так мимо и проходили бы, никто сейчас не обращает внимания…

— Вообще-то, мы познакомились не совсем так, — проговорила Альбина. — Настенька, что же ты не сказала правду? Не знала, что ты у нас ещё и лгунишка… — Она ласково потеребила моё ухо. — Нет, Пётр Иванович, всё было не совсем так. Да, я подвезла её домой, но для того, чтобы хоть немного загладить свою вину… Вернее, вину моего водителя. Рюрик чуть не сбил Настеньку. Мало того, он ещё и набросился на неё, стал кричать, а она, бедненькая, перепугалась.

Я не знала, куда деть от стыда глаза. У меня пылали щёки, в животе горячо пульсировало. Чувствуя, как по моей шее спускается жар, я пробормотала:

— Алюня, мы же во всём разобрались… Это я была виновата, я сама наскочила на твою машину… Задумалась. Рюрик меня, конечно, немножко напугал, но он отругал меня совершенно справедливо. Нечего было ворон считать.

— Не надо нас выгораживать, мы тоже виноваты, — сказала Альбина. — Ты упала и ушиблась, солнышко. Это могло быть серьёзно.

— Слава Богу, ничего серьёзного не оказалось, — заключила я. — У меня нет к вам никаких претензий. И давай больше не будем об этом, ладно?

— Важно было, чтобы прозвучала правда, солнышко, — сказала Альбина. — Спасибо, конечно, за попытку выгородить нас, это очень мило с твоей стороны, но лучше говорить правду. Но я, в общем, рада, что всё так получилось… Не случись этого, мы бы с Настенькой, наверно, не познакомились. С ней очень интересно общаться.

Альбина тихонько погладила под столом мою руку. Я сказала:

— И мне с Алей тоже очень интересно.

— Ну, это пока мы друг другу ещё не надоели, — усмехнулась Альбина. Помолчав секунду, она добавила: — Вы, наверно, думаете, что мы с ней слишком разные, и нам даже разговаривать не о чем? Поверьте, это не так.

— Да нет, я этого не утверждаю, — проговорил отец неуверенно.

— Может быть, вас смущает разница в возрасте? Да, мы не совсем сверстницы, но это не мешает нашему общению, напротив, делает его даже интереснее.

Отец не нашёлся, что ответить, а я сказала:

— А меня не смущает разница в возрасте. Я вообще об этом не думаю. И не считаю препятствием.

На несколько мгновений повисло молчание — как мне показалось, с ноткой неловкости. Альбина сказала:

— Можете спрашивать меня о чём угодно. Насколько я понимаю, истинная цель этой встречи заключается в том, чтобы вы получили обо мне максимум информации. Вы хотите знать, с кем общается Настя, мне это вполне понятно. Я понимаю вашу тревогу, но уверяю вас, я отношусь к ней самым трепетным образом… Я надеюсь, вы не думаете, что я могу обидеть её или, не дай Бог, сделать ей что-то плохое. Или думаете?

— Да нет, я… ничего такого не думаю, — сказал отец. — Просто… Как бы это сказать…

— Понимаю, вам кажется странным видеть меня среди знакомых вашей дочери, — улыбнулась Альбина. — Я немного не вписываюсь в её круг общения.

— Скорее, я думаю, это она немного не вписывается в ваш, — уточнил отец.

— У меня его теперь почти нет, — сказала Альбина. — Он почти весь разбежался, когда… гм, когда со мной это случилось. Большинство тех, кто претендовал на мою дружбу, рассосалось вскоре после этого. Да я, знаете ли, и не сожалею о них. Права пословица: друг познаётся в беде. Это очень ярко продемонстрировало, кто мой настоящий друг, а кто — так, подхалим. Настоящих друзей осталось очень мало. Чтобы их пересчитать, хватит пальцев одной руки.

— Я всё-таки полагаю, что те, кто у вас остался, сильно отличаются от Насти, — сказал отец.

— А что в этом плохого? Одинаковых людей вообще нет. Да, они не такие, как Настенька. Такой, как она, у меня ещё никогда не было. — Рука Альбины легла на мою. — То происшествие прочертило некую границу между моей прошлой жизнью и настоящей. Те друзья остались из прошлого, а Настя — моё настоящее. Я очень изменилась с тех пор… Не только внешне. Всё изменилось: мой образ жизни, мои привычки, мои ценности. По-настоящему начинаешь ценить солнечный свет только тогда, когда он померкнет в твоих глазах. Мне трудно объяснить… Трудно подобрать слова, чтобы объяснить, что во мне изменилось. Наверно, я начала по-другому воспринимать людей. Ценить их за другое…

— И за что же вы цените Настю, скажем? — спросил отец.

Альбина немного помолчала, чему-то улыбаясь.

— Она очень светлый человечек… У неё есть этот внутренний свет, который так редко встречается. Только временами на неё набегают тучки… Вернее, она сама их нагоняет. Она очень хороший человек, только иногда бывает не очень в себе уверена. Впрочем, с кем этого не бывает? В молодости мы все такое испытываем. Но у неё есть одно качество, которое перевешивает всё. У неё очень мудрое сердце. Оно способно видеть то, чего не видит ум. И в нём очень много нерастраченной любви… Представляю, как посчастливится тому, на кого она решит её обрушить со всей силой. Мне хочется только одного: чтобы это был человек, действительно достойный её любви. И если такой человек найдётся, то он будет счастливчик.

У меня сжалось сердце. Альбина говорила так, будто не считала себя таким человеком. Из-за шрамов было трудно определить выражение её лица, но я уже немного научилась понимать его. Сейчас это была грустная нежность.

— За это стоит выпить, — сказал отец после некоторого молчания. Он разлил по бокалам остатки вина и добавил: — Причём до дна.

Когда я провожала Альбину до машины, у меня рвалось из груди сердце. Слова чугунными гирями висели на душе и не шли на язык. Мы так и не сказали отцу, что между нами произошло. И тяжелее всего было осознание, что он вряд ли сможет это понять. Возле дверцы машины рука Альбины потянулась, чтобы обнять меня, но какое-то шестое чувство заставило меня бросить взгляд вверх, на кухонное окно. Там стоял отец.

— Аля, папа видит нас в окно, — сказала я.

— Рюрик, покури, — сказала Альбина.

Рюрик вышел из машины, а мы сели на заднее сиденье. С полминуты мы молчали. В небе парила крылатая тоска, сердце надрывно саднило. Слёзы, которые копились у меня в горле, наконец прорвались наружу.

— Ты что, маленькая? — Моей щеки ласково коснулась ладонь Альбины.

Из меня выплеснулось:

— Аля… Ты… Ты моя родная. Это ты — тот человек, на которого я хочу обрушить всю мою любовь.

— Я в этом не так уверена, — сказала она грустно. — Я думаю, ты достойна лучшего, малыш. А я не стою и тысячной доли твоей любви. Не трать на меня драгоценное время твоей молодости. Вряд ли у нас с тобой что-то получится.

— Как ты можешь так говорить, Аля? Ты меня не любишь… Не любишь!

Я рыдала, уткнувшись лбом в подголовник переднего сиденья. Альбина печально молчала, потом развязала и сняла галстук, как будто он её душил.

— Люблю… Люблю, моя родная, — проговорила она глухо. — И именно поэтому я не хочу, чтобы ты страдала. Если ты выберешь меня, ты сама знаешь, что это будет значить. Будет тяжело. Если ты не уверена, что выдержишь это, лучше и не начинать…

— Да мне плевать! — вскричала я, ударяя кулаком по подголовнику. — Плевать, что скажут какие-нибудь бабушки на лавочке!

— Речь не о бабушках, — возразила Альбина. — На посторонних людей ты можешь не обращать внимания, потому что они тебе чужие, а как быть с родными? С твоим папой, например? Как ты ему объяснишь это? Я не думаю, что он поймёт и смирится, он не из таких людей. Всё кончится разрывом, и ты снова будешь страдать. Я не хочу этого, Настенька. Я знаю, как ты его любишь… Ты бы не хотела причинять страдания и ему.

Я откинулась на спинку сиденья. Руки повисли, как плети, словно из них ушла жизнь. Сердце висело в груди камнем, из глаз катились слёзы.

— Ты предлагаешь отказаться… Отказаться от любви только из-за того, что кто-то что-то скажет, кто-то косо посмотрит. Даже пусть из-за того, что папе будет стыдно рассказывать обо мне каким-нибудь своим знакомым. Да, я понимаю, ему будет нелегко… И больно. Возможно, это не пройдёт для него бесследно. Это может его уязвить… Хорошо, допустим, я откажусь… И что дальше? А дальше — ничего. На хрена тогда мне будет вообще нужна моя жизнь?!

Рука Альбины легла на мою.

— Настенька, милая, у тебя ещё всё будет… Ты так цепляешься за меня, как будто я — твой последний шанс.

— Может, и правда — последний, — прошептала я.

— Не говори глупостей, малыш. У тебя всё будет хорошо.

По щекам струились горячие солёные ручьи. Рюрик курил, прислонившись к капоту. Из магазина шла старушка в мешкообразной куртке, со старым лицом и старыми мыслями, посмотрела на него и поковыляла дальше. Ей не было дела до нашей драмы: ей бы донести, не разбив, яйца в кошёлке.

— Ничего не будет хорошо, Аля… Если я тебе не нужна, то так и скажи… И не морочь мне голову!

Она сжала мою руку.

— Настенька… Ты — мой свет, моё солнце. Моё счастье. Ты — чудо, которое подарил мне Господь. Наверно, последнее чудо. Спасибо тебе, что ты есть такая на свете. Спасибо тебе за всё.

У меня помертвело сердце. Еле шевеля похолодевшими губами, я пролепетала:

— Аля… Ты что, прощаешься? Ты хочешь сказать…

Альбина протянула ко мне руки.

— Иди сюда, малыш… Успокойся, поцелуй меня.

Её тёплые губы нежно прильнули к моим, но поцелуя не получилось: мои губы были как мёртвые. Она поцеловала меня в глаза и в лоб.

— Иди… Иди домой, милая. Только не плачь, а то папа может Бог знает что подумать.

На деревянных ногах я вышла из машины. Внутри я была живым трупом, но со стороны, наверно, всё выглядело вполне нормально. Каким-то чудом я не упала на ступеньках крыльца и вошла в подъезд. Услышав за спиной звук отъезжающей машины, я осела на грязную площадку, ухватившись за перила. Я чувствовала себя так, как, наверно, чувствовал себя Атлант, на терпеливые плечи которого давила вся тяжесть небесного свода.

Не знаю, как я дошла до квартиры. Двигаясь, как марионетка с обрезанными нитками, я убирала со стола и мыла посуду, а отец что-то говорил, но я ничего не понимала.

14 октября

Итак, записка написана, холодильник полон как никогда, и я, решив, что отец не будет на меня в обиде за не приготовленный ужин, говорю:

— Я готова, Аля, пойдём.

Я помогаю ей обуться, и она снова становится на голову выше меня. Потом я подаю ей плащ и шляпу. Прошу:

— Давай без парика.

— Ладно, только для тебя, — улыбается она и надевает шляпу.

Её парик я кладу в свой пакет, закрываю квартиру, и мы спускаемся по лестнице. Я поддерживаю Альбину за талию, но она спускается уверенно, почти как зрячая, а вот мои ноги меня подводят. Слегка пошатнувшись, я успеваю опереться ладонью о стену, и Альбина сразу же приостанавливается, заботливо обняв меня за плечи.

— Тихонько, малыш… Что, головка кружится?

— Вроде бы нет, — отвечаю я.

Она качает головой.

— Угораздило же тебя наглотаться этих таблеток… Давай пойдём помедленнее, и держись за меня.

— Да ничего, всё уже нормально, Аля, — уверяю я.

Дворники, скользя по лобовому стеклу, размазывают ручейки дождевой воды. Снаружи ничего интересного, только мокрые улицы, машины, автобусы и маршрутки, а внутри, рядом со мной — колени Альбины. Я знаю, что если я их потрогаю, она не будет возражать, но я могу только опустить голову ей на плечо и взять за руку: усталость придавила меня, как бетонная плита. Могучий джип мягко катится по улице, и у меня такое ощущение, будто мы едем в огромном танке, достающем своей башней до неба, давя на своём пути людей и автобусы, как муравьёв.

— Зайчонок, как ты себя чувствуешь? — тепло щекочет мой висок голос Альбины.

Посылая нервные импульсы за миллионы километров, я шевелю губами:

— Нормально… Только спать хочется. Я люблю тебя, Аля…

Да, я люблю её, и мне неважно, что Рюрик это слышит. Пусть. А тёплый, чуть грустный голос отвечает мне с сияющих облаков рая:

— И я тебя, зайчишка.

Мы уже плывём на светлом облаке над тёмными тучами, грозно клубящимися внизу. В них скопился электрический гнев, он грохочет и перекатывается, угрожая нам ветвистыми белыми вспышками, но ему нас не достать: мы поднимаемся на нашем облаке к сияющему солнцу.