Сломанный меч

ПОСЛЕСЛОВИЕ ОКРОВАВЛЕННЫЙ МЕЧ

Чтобы узнать о прошлом народов, мы обращаемся к сочинениям историков; в них зачастую ищем ответа на те вопросы, которые ставит современность. Но истинное знание, понимание минувшего приходит только тогда, когда мы умеем различить за чередой событий реально живших, боровшихся и страдавших людей. Этим всегдашним человеческим стремлением постичь смысл и обыденное содержание жизни ушедших поколений можно в значительной мере объяснить возникновение исторического романа. Перед писателем, отправляющимся в историю, возникает задача особой сложности: не просто создать достоверные образы героев, но заставить говорить прошлое на языке, понятном сегодняшнему читателю. Ведь многие приметы быта, распространенные представления и предрассудки, характерные для ушедших эпох, были настолько отличны от наших, что теперь необходимо преодолеть известный психологический барьер, дабы почувствовать себя естественно и свободно в культурной среде, окружавшей предков. И в то же время необходимо соблюсти ту дистанцию между днем сегодняшним и вчерашним, которая даст ощущение глубины, исторической перспективы. Если это удается писателю, его произведение находит широкое признание. "Сломанный меч" Толегена Касымбекова выдержал уже несколько изданий, поэтому у нас есть основание для углубленного разговора об этой книге, тем более, что перед нами — первый в киргизской прозе опыт исторического романа.

Писатель пришел в литературу в пятидесятые годы. Прежде чем подойти к осмыслению исторических сюжетов, он испробовал свои силы в разных жанрах, писал для детей и взрослых. Историко-лирическая драма в стихах "Алымкан" свидетельствовала о пробуждении у Т. Касымбекова серьезного интереса к прошлому своего народа. Героем этого произведения стал знаменитый сказитель Токтогул. Но если та небольшая драма давала трактовку событий преимущественно глазами лирического героя, то впоследствии писатель ощутил потребность в более широком, эпическом освещении исторических судеб Киргизии и ее народа.

Роман "Сломанный меч" посвящен той поре в истории Средней Азии, когда одряхлевшие деспотии, раздираемые нескончаемыми смутами и междоусобицами, клонились к своему закату. С Запада волна за волной накатывались военные экспедиции Российской империи. Двуглавый орел уже простер свои крылья над песками пустынь, свечами минаретов и глинобитными лабиринтами древних городов Хорезма и Ферганы. В огнедышащем сердце Азии беспрерывно происходили стычки между русскими отрядами и войсками ханов и эмиров, подстрекаемых Англией. Решался вопрос о том, какая из империй установит свое господство над народами, входившими в состав умирающих феодальных образований. Однако прежде всего прозаик исследует внутренние конфликты, приведшие в конце концов к переменам в судьбе края.

Сама последовательность событий, о которых рассказывается в романе, как будто не заключает в себе никакого смысла — кровавая чехарда во дворцах владык, в результате которой монархи сменяются один за другим, вызвана, на первый взгляд, причинами случайного свойства: этому претенденту на ханский трон удалось взойти на гребень земного могущества благодаря собственной хитрости и удачному стечению обстоятельств, другой воспользовался оплошностью противника… Но поскольку в цепи явлений можно уловить какой-то порядок, то мы можем рассчитывать и на постижение смысла этих явлений. В чем же состоит порядок исторического движения народов Востока в пору, предшествовавшую их присоединению к России, в чем новизна сложившейся тогда политической ситуации? Ведь междоусобная борьба всегда была характерна для феодальных держав — и во времена Тимура, и в более близкие к нам времена. Небывалое ранее явление наблюдаем мы в описываемую Т. Касымбековым эпоху — полное распадение государственного сознания у носителей власти; на место представлений о какой-то своей исторической миссии, которые (не всегда, может быть, отчетливо) просматриваются в деятельности властителей прошлого, пришла убогая философия шкурничества, повелевающая думать и заботиться о своем благе здесь, сейчас. "Ни о чем другом, кроме блаженства, кроме собственного удовольствия, и думать не хотят! И власть для них — только средство получить все блага, все удовольствия, возможные в этом мире", считает Исхак. Даже тот ограниченный, в общем-то, политический кругозор, который был свойствен феодальному владетелю в прошлом, выглядит в сравнении с "идейной платформой" искателя власти в новое время подлинной государственной мудростью. Исчезновение смысла, своего рода "мистики" государственного бытия и было самым характерным свидетельством глубокого социального кризиса, поразившего тогдашнее общество. Да простит нам читатель этот невольный парадокс, но смыслом длинного ряда дворцовых переворотов и братоубийственных войн было исчезновение смысла. Политическая борьба переставала быть таковой, вырождаясь в потасовки соперничающих клик — никто из рвущихся к власти не мог предложить массам ясной программы, определить свои цели. И даже те "рыцари", которых привлекала идея господства сама по себе, оказывались одиночками в толпе тех, кто стремился к государственному рулю только в видах собственного обогащения.

Одним из таких "рыцарей" — искателей личного могущества, пренебрегающих ради него и земными благами, является в романе Юсуп. На его судьбе писатель прослеживает развитие идеи господства, не освященной никакими целями. Будучи человеком выдающихся способностей, обладая природным умом, чувством собственного достоинства (весьма знаменательно в этом смысле его столкновение с Карабеком, отпрыском богатого рода). Юсуп не видит в своей жизни главного — Высокой Цели. Такой тип правителя особенно характерен для эпох, когда идеи общественного служения постепенно выветриваются из религиозной и житейской практики, когда повсюду торжествуют начала эгоистического самоустроения. При раскрытии образа Юсупа писатель прослеживает логику складывания жизненных воззрений властолюбца — от изначального презрения к людям к постепенному установлению для себя всеобъемлющего принципа: надеяться только на себя. Вместо того чтобы попытаться преодолеть те перегородки, что отделяют его от ближних, Юсуп постоянно "наращивает" тот кокон одиночества, в котором он замкнулся еще в юные годы. На примере этого героя романа мы видим неумолимое действие закона отчуждения — если, восходя по социальной лестнице, человек перестает ощущать свою причастность к окружающим, свое единство с народом, то результатом будет ослабление даже тех связей, что делают его сильным мира сего. Обстоятельства, созданные таким деятелем, начинают работать против него самого, построенный км механизм отторгает его. Так происходит и с Юсупом. Шералы, ничтожная пешка, выходит из повиновения и, попав под влияние противников аталыка, делается непосредственным виновником его гибели. Это происходит из-за того, что и в интригах вокруг престола Юсуп пытается "выехать" за счет своих талантов и личного "магнетизма". Возводя презрение к человеку в принцип, возносясь над грешной землей, такой герой в конце концов становится просто в тягость каждому, кто соприкасается с ним, и тогда даже тот, кто поначалу поддерживает аталыка, оказывается безучастным к его судьбе…

А Мусулманкул, который "вырыл Юсупу яму"? Он тоже поражен "недугом века". Оторванность от народной жизни, неуемное стремление к власти приводят к трагическому концу и эту незаурядную личность. Образ Мусулманкула, вылепленный лаконично, но выразительно, вводит нас в самую суть противоречий смутного времени, наставшего для Кокандского ханства и его подданных — кочевников. До тех пор, пока Мусулманкул носил гордое звание аталыка, его мало заботили судьбы земляков, но, оказавшись на положении изгнанника, он вдруг вспоминает о родовых связях, взывает к голосу крови в попытке восстановить кипчаков против группы интриганов, устранивших его от власти. Но веры Мусулманкулу уже нет — однажды показав свое пренебрежительное, даже потребительское отношение к родичам, он теперь не может рассчитывать на их полную поддержку. И все-таки автор не дает своему герою однозначно-отрицательную оценку. Мусулманкул — гордый, сильный и мужественный человек. В его душе уживаются расчетливость и смелость, жестокость и благородство. А в драматические дни, когда разъяренное воинство Кудаяр-хана грозит полностью вырезать кипчаков, он жертвует собой в отчаянной попытке остановить кровопролитие. Метания Мусулманкула, его непоследовательность отражают то состояние человеческой души в минуты роковые, когда устоявшийся веками общественный уклад рушится, а ему на смену еще не пришел новый порядок. Та же сумятица в сознании другого кипчака — Нармамбета, — выдавшего палачам Мусулманкула. Во имя прекращения бойни он идет на предательство доверившегося ему свергнутого аталыка. Но когда расчеты его оказываются ложными, Нармамбет порывает с ханом-убийцей и уходит в горы к своим соплеменникам.

Более удачлив в своих предприятиях один из владетельных старейшин южных киргизов — Абиль-бий. Его тактика несложна — поддерживать сильного. Он постоянно лавирует между различными противниками в надежде остаться вне схватки. Однако не всегда его попытки оказываются удачными — когда опытный интриган видит, что народ уже не остановить, он примыкает к большинству и тем покупает доверие масс. Не брезгуя никакими средствами — запугивание, отравление, посылка наемных убийц — Абиль-бий преследует всегда одну цель — остаться у власти. Характерна его позиция в финале романа. Сначала он призывает к возрождению орды, но когда видит, что народ против этого, начинает искать путей примирения с русскими. В итоге Абиль-бий оказывается во главе депутации, встречающей отряд полковника Мишина, а избранного для этой цели земляками Бекназара несут к месту погребения. Хладнокровные расправы с неугодными сопровождаются показными благодеяниями и пышными словесами Абиль-бия. Из всех персонажей романа это, пожалуй, наиболее мрачная фигура. Если другие мелкие тираны действуют открыто, даже нагло (например, Домбу), то Абиль-бий с его елейными речами жалит исподтишка. Ко всему этот циник и других учит жить по таким же законам. "Где власть, там и насилие, а где насилие там и лесть. А лесть иногда помогает защищаться от насилия".

Воистину то были жестокие времена! Национальная рознь, разжигаемая грязными дельцами, толпившимися возле ханского трона, грозила подчас самому существованию народов, делала невыносимой жизнь простых людей. Т. Касымбеков щедр в изображении испытаний, обрушивавшихся одно за другим на земли киргизов. Страшная картина джута, опустошившего край, становится как бы вторым планом той драмы, что разыгрывается на политической сцене Средней Азии, а история охотника Сарыбая, потерявшего зрение из-за собственного беркута, воспринимается как своеобразная притча, как мифологическое обобщение социальных процессов, происходивших в ханстве. Каждый человек был поставлен в жесткие условия, когда приходилось выбирать не просто между добром и злом. В сплетении противоречивых интересов необходимо было нащупать твердую нравственную опору. А вот ее-то, чаще всего, и не могут обрести герои писателя, ибо тот родовой строй, который сформировал их, стал уже фикцией, его заветы остаются действительными только на словах. Характерный пример того — совет старейшин, созванных Абиль-бием для устройства поминок по умершему сородичу. Все вроде бы чинно и благопристойно, все как будто в традициях былого. Но внешняя обрядность нужна опытному политикану для того, чтобы показать землякам свою приверженность старине и тем приобрести симпатии влиятельных аксакалов. К тому же поминки служат для него удобным поводом к тому, чтобы зазвать к себе влиятельных лиц орды.

При этом важно отметить, что облеченные властью прекрасно понимают, что нужно людям, знают их чаяния и при случае даже готовы украситься броской фразой, представить себя блюстителями нравственности, завещанной предками. Когда в беседе с Абиль-бием прямой, не любящий скрывать свои симпатии и антипатии Бекназар заявляет, что "бии, отцы народа, к народу не прислушиваются, о нуждах народных не пекутся", лукавый устроитель пиршества говорит: "Ту голову, что не печется о народе, покарает сам бог". И подобная демагогия до поры находит отклик у кочевников, заставляя их время от времени подниматься на борьбу с ханами Коканда и приводить к власти своих предводителей. Но мы видим, как от раза к разу слабеет воинственный пыл простодушных жителей предгорий, как они начинают понимать, что являются лишь игрушками в руках искателей власти. Ведь всякий новый владыка Коканда, пришедший во дворец благодаря мужеству воинов-кипчаков и киргизов, быстро забывает о своем родстве и вновь вспоминает о нем лишь в трудные минуты.

Измельчание ханов, правящих в Коканде, также достаточно выразительно изображено в романе. Полное отсутствие государственной мудрости, неумение поступиться даже мелкими интересами ради значительных достижений, неспособность к компромиссу — вот черты владык ханства. Именно поэтому в государстве постоянно бушуют мятежи, происходят перевороты. Пример с Кудаяр-ханом, казнившим послов киргизских родов и вызвавшим тем самым всеобщее восстание против себя, весьма знаменателен. В этом случае особенно видно ничтожество монарха — такое неумение управлять собой, подобные вспышки слепого гнева могли бы быть простительны разве что для мелкого племенного вождя. А борьба за власть в собственной державе настолько тяготит его, что он готов отдаться под иностранное покровительство. "Кудаяр-хану было все равно. Остался бы за ним его дворец, гарем да отцовский трон, а под чьим истинным владычеством окажется народ, ему дела нет". После нескольких десятилетий правления ханов, подобных Кудаяру, когда-то жизнеспособное государство становится не нужно даже собственным подданным. Результаты деятельности бездарных властителей определяет в романе мудрый старец Аджибай-датха: "Глупый сын черпаком расплескивает добро, которое умный отец собирал по ложке".

Народу постепенно делаются чужды заботы государства, пекущегося лишь об интересах богатых. При известии о восшествии на престол очередного монарха простой землепашец Тенирберди говорит, выражая мнения большинства: "Кудаяр так Кудаяр, ладно, да только скажите, что доброго сделал он для народа?" А Бекназар оценивает порядки в ханстве еще резче: "А когда ее не было, собачьей-то грызни, в вашей орде?.. Для парода ваша орда — истинное бедствие". Ему вторит Шер-датха: "Зачем нужна власть, от которой нет ни покоя, ни счастья… Зачем нужна шуба, которая не греет…" А раз и самим народом утрачена вера в незыблемость государственного порядка, конец монархии Кудаяр-хана неизбежен.

Слом этических воззрений патриархального кочевого общества и феодальных кругов прослеживается, таким образом, на различных уровнях — от политико-военного до частного, личностного. Перед читателем не просто прихотливое сцепление ряда человеческих судеб, узор острых жизненных ситуаций — Т. Касымбеков стремится показать эпохальный сдвиг в сознании целого народа. Именно этим объясним "вертикальный срез" общества, данный в романе, — от хижины бедняка до ханских покоев, от повседневных забот земледельца и совсем уж "камерных" стремлений молодой женщины до дворцовых интриг визирей и военачальников.

И писателю удается вызвать у нас ощущение мощного исторического движения, участники которого, часто не осознавая своей миссии, способствуют наступлению иных порядков. В самой манере повествования, подчеркнуто объективной передаче событий, свойственной летописцам, ощутимо намерение сообщить рассказу эпическую простоту и значительность. Ритм, заданный первыми страницами романа, господствует и в тех главах, что посвящены трудам и дням простых людей. Неспешно течение их мыслей, весомы произносимые ими слова. И потому угадывается за каждым из героев длинный ряд поколений, даже обыкновенным человеческим занятиям придается философская значимость.

В контрастном противопоставлении мирных помыслов, сосредоточенной каждодневной работы народа и лавинообразного движения воинских масс, полыхания страстей, рождается драматизм романа, его тревожный общий настрой. В трудный век никому не выпадает безмятежная доля. Поэтому всех героев писателя поджидают испытания: гибель родных, нужда и скорбь… Тем, "кто посетил сей мир в его минуты роковые", с особой отчетливостью открывается значе-ние простых истин, не отвлеченная ценность таких понятий, как мир, любовь, порядок… Вот почему речи многих персонажей, которые могли бы в иных условиях показаться риторичными, звучат в драматических сценах книги достоверно и весомо. А образы сильных духом борцов против угнетателей, напоминая о легендарных героях восточного эпоса, являются все-таки вполне реалистичными. Таков Исхак, провозгласивший себя ханским сыном. В его облике сразу заметны природная сметливость и находчивость, присущие выходцу из народа. В то же время это человек, наделенный недюжинным умом; кажется, что за суждениями молодого героя стоит солидный опыт руководителя. "Кто хочет утаить плохое, называя его хорошим, обманывает сам себя. Кто не боится признаваться в своих ошибках — в конце концов исправляет их", — говорит он. В нем как будто совсем нет мальчишеского идеализма, но и преобладают такие качества, как обстоятельность и дальновидность. И все-таки, будучи сам человеком честным и порядочным, Исхак не может до конца попять коварную природу высокопоставленного вельможи Абдурахмана. В результате, доверившись опытному интригану, поверив в искренность его слов о благе земляков, руководитель повстанцев попадает в ловушку.

Противникам Исхака нельзя отказать в уме и изворотливости. Тот же Абдурахман, ловко лавируя между различными группировками, достигает высшего положения при дворе. Однако, задолго осознав грозящую трону опасность, вступает в переговоры с Лже-Болотом и его военачальниками. Он полагает, что Исхак и Кудаяр-хан станут лишь пешками в затеянной им большой игре. Но если относительно ничтожного владыки этот расчет оказывается верен, то с Исхаком дело оборачивается совсем непросто. Старого интригана подводит в данном случае то обстоятельство, что он видит в каждом из своих возможных противников лишь искателя благ для себя, оценивает всех по собственному подобию. О плененном Исхаке, томящемся в кромешной тьме зиндана, стражник думает: "Сидит в этой дыре, смерти должен ждать как счастливого избавления, а он, гляди-ка, беспокоится о народе, о стране… С ума, наверное, начал сходить, бедняга". И дело не в том, что вождь восстания скрыл от Абдурахмана свои истинные намерения. Он прямо заявляет ему: "Что мне нужно? Золотой трон?.. Богатство, довольство?.. Ни того, ни другого мне не надо. Мне нужна свобода, свобода для народа, о котором вы печалитесь". Но Абдурахман просто не в состоянии понять такую позицию — привыкнув по любому поводу склонять святые слова "народ", "свобода", "честь", он и в своем собеседнике видит лишь ловкого краснобая. Вот эта-то неспособность поверить в искренность высоких чувств и мыслей и оказывает абдурахманам дурную услугу. Пытаясь "переиграть" противника, они становятся поперек неостановимого движения поднявшихся на борьбу масс.

Тот, кто противостоит народу, добиваясь своекорыстных целей, может нанести непоправимый урон обществу. Так случилось и с Абдурахманом, который пожелал использовать в своих интересах авторитет и силу вождя восстания. Позднее Исхак скажет ему: "Я наконечник копья, которое держит народ. А вы позавидовали моему счастью, вы на правах родства змеей заползли мне за пазуху, вы устроили мне западню, дали подножку. Только ведь не мне одному — всему народу".

Но и тот, кто вполне осознает свой долг перед людьми, видит своей целью их благо, не всегда в состоянии осуществить добрые намерения — для этого необходимо, кроме всего прочего, понимание закономерностей общественного развития. Умный от природы Исхак остается все же в кругу феодальных представлений, и когда в результате победоносного восстания становится ханом Коканда, ничего реально не делает в пользу простых людей. Он, собственно, не знает даже, с какой стороны взяться за дело. Даже в отношениях с внешними противниками его программа лишена определенности, ее можно выразить словами "поживем, увидим". Аппарат прогнившей деспотии целиком сохранен новым ханом, незыблемо и господствующее положение ислама, хотя Исхак и понимает, что религиозная нетерпимость вредна. И сами методы правления мало изменились со времен прежних владык. Так же, как и прочие деспоты, он завел систему осведомителей, которые доносят ему о настроениях подчиненных. И народолюбие нового хозяина дворца выражается не в конкретных делах по облегчению жизни низов, а в таких угрозах: "Ваши мудрые, богатые и, как вы уверяете, богобоязненные верующие готовы продать кого угодно, кому угодно. И я не стану щадить их, понятно вам? За самую малую провинность буду резать, как баранов, вешать попарно на воротах, живыми в землю зарывать!" А когда успех перестает сопутствовать Исхаку, он и вовсе теряет представление о мудрости и справедливости. "Он никому теперь не доверял, мысли его мешались, не было в них порядка, а в сердце царило смятение. За вину одного он теперь готов был утопить в крови тысячу…"

Внутренняя противоречивость характера Исхака порождена опять-таки особенностями эпохи, описанной в романе. Воспитанный в условиях полного господства религиозных воззрений, воспринявший с самых ранних лет "уроки жестокости", которые постоянно преподносила действительность, будущий вождь народного движения не мог знать тех идей, которые распространялись в передовых странах тогдашнего мира. Но уже одно то, что он инстинктивно понимал, что человечество едино и стремится к общей правде (Исхак постигал это в понятиях религиозного мировоззрения), — делает его выдающимся человеком своего времени. Возможно, что события в ханстве в дальнейшем привели бы Исхака к пониманию того, что союз и дружба с Россией необходимы отсталой стране. Но накаленная политическая атмосфера была постоянно чревата новыми осложнениями, и вскоре, после убийства в Коканде русского унтер-офицера, вооруженные силы империи выступили против "узурпатора". Характерно, однако, что Исхак не сумел осознать причин своих неудач в этой борьбе, ему казалось, что дело в отдельных личностях: "Не было бы династии мингов, не было бы и их прихлебателей вроде Абдурахмана и. прочих знатных беков. Тогда не страшен был бы и царь с его губернатором". И между тем воинство, сражавшееся под зеленым знаменем ислама, было обречено на неудачу прежде всего потому, что пыталось противостоять частям армии, которая была куда лучше вооружена и руководствовалась передовой стратегией и тактикой. Потому-то немногочисленные отряды Скобелева и Меллер-Закомельского без труда рассеивали целые орды конников и брали один город за другим.

История взаимоотношений Кокандского ханства с Россией составляет одну из важных тем романа. Однако для того чтобы читатель мог составить более полное представление о причинах и ходе борьбы, развернувшейся в семидесятых годах прошлого века в Туркестане, нам придется несколько отвлечься от событий, происходящих в романе…

Завершив колонизацию Индии, британский империализм развернул экспансию в сторону Севера. Выйдя на афганскую границу и постоянно угрожая войной свободолюбивой стране, вооруженные силы королевы Виктории посягали уже на государственную самостоятельность народов Средней Азии. Одряхлевшие феодальные образования неминуемо стали бы добычей Англии. В таких условиях единственно спасительной мерой было добровольное вхождение в состав Российской империи. (И поэтому большинство народов, населявших обширное пространство между Каспием и Тянь-Шанем, мирно объединились с Россией.)

Т. Касымбеков, однако, далек от идеализации действий царского правительства. Они, как известно, были продиктованы отнюдь не высшими Гуманистическими соображениями. То была обычная колониальная политика, экспансия сильного. Просто в той ситуации, которая сложилась на данном историческом этапе и которую так правдиво и ярко отразил писатель в своем романе, присоединение Киргизии к России было не только единственным выходом для первой, но и знаменовало собой ее шаг на пути к прогрессу.

Итак, начавшись как прогрессивное народное движение, восстание под водительством Исхака оказалось в конце концов в идейном тупике. Вот почему массы остались в стороне от боевых действий. Вот почему немногочисленным воинским частям русских удалось наголову разгромить войска последнего кокандского самодержца. Историки свидетельствуют: "Активной силой в борьбе против царского завоевания были прежде всего феодальная аристократия и мусульманское духовенство, которые видели в завоевании Средней Азии… опасность потери своих земельных владений и огромных доходов. Используя отсталость народных масс и огромное влияние идеологии ислама, феодально-клерикальная верхушка стремилась разжечь религиозный фанатизм и, выдвигая реакционные лозунги "газавата", толкала трудовые массы на сопротивление царским войскам. Однако это не могло спасти отсталые и одряхлевшие феодальные среднеазиатские деспотии от неизбежного поражения"[80].

После вхождения земель бывшего ханства в состав России простой люд был освобожден от нескончаемых поборов и притеснений кокандских чиновников. Русское правительство воспретило работорговлю, объектом которой раньше обычно становились дети, закрылись и невольничьи рынки. Начался экономический подъем края — высокоразвитая текстильная индустрия европейской России требовала все больше хлопка. В Среднюю Азию пришла железная дорога, задымили трубы первых промышленных предприятий. Появились газеты, гимназии, театр. А что могли предложить взамен этого "идеологи" национальной вражды вроде Абиль-бия и остатков прежней феодальной знати, строивших козни против новых властей? И потому закономерен вывод автора романа: "Народ предпочел тропу жизни дороге смерти… Так пала старая орда, цели которой ни в чем не совпадали с целями общенародными и которую народ не поддерживал. Окровавленный меч был сломан".

Композиционно роман как бы разомкнут, открыт в будущее. Властители приходят и уходят, меняются очертания границ, но незыблемым остается главное — культура народа, те нравственные ценности, которым он всегда был верен на своем долгом историческом пути.

С. ПЛЕХАНОВ.