Слотеры. Песнь крови

Глава XVIII СОЖЖЕННЫЕ НИТИ

Остановите на улице первого встречного, задайте ему вопрос, и он подтвердит: да, конечно, Аптечный переулок может с полным правом претендовать на звание достопримечательности Ура. Ну, то есть одной из его бесчисленных достопримечательностей… Если говорить на чистоту, в Блистательном и Проклятом в какую улицу, переулок или даже тупичок ни ткни пальцем — непременно попадешь в ту или иную достопримечательность. Такой уж замечательный и во всех отношениях примечательный у нас город.

Но надо понимать, что всегда есть достопримечательности и достопримечательности.

Аптечный переулок однозначно относился ко вторым.

Свою известность данный район заслужил уже тем, что, несмотря на свое, хм, целебно звучащее название, не так много горожан в трезвом уме отправились бы сюда в поисках средств для поправки здоровья. Уж больно велика вероятность получить обратный результат — оторванные конечности, разбитую голову или еще какое увечье.

То есть в Аптечном переулке и в самом деле готовят все, что можно найти у хорошего аптекаря: медицинские зелья, целебные припарки и врачебные микстуры и тэ дэ. Однако покупать их все-таки лучше в других местах. Да и сами пресловутые аптекари стараются открывать свои заведения подальше от здешних алхимических лабораторий, провонявших карболовой кислотой, мочевиной, серой и прочими гадостными запахами. При этом, поверьте, могучая вонь, окутывающая переулок, лишь меньшая из причин, к тому побуждающих.

Чтобы заподозрить что-то неладное, достаточно обратить внимание на застройку переулка. Во всем Уре (за исключением фешенебельных районов, отгородившихся от прочего города рукотворной рекой — каналом Веспина) дома теснятся как выводок лис в норе. Они интимно слипаются стенами и нагло наползают друг на друга. Те, что покрупнее, тяжело наваливаются на крыши тех, что поменьше, норовя придавить их сверху балконами и нависающими чердаками. А бедные хибары и вовсе лепятся друг к другу гроздьями, образуя настоящие лабиринты трущоб.

И только в Аптечном переулке появляется непривычное чувство простора.

Одно здание, пусть даже хлипкое и неприметное на вид, вальяжно отстоит от другого аж на несколько десятков шагов. Это должно обеспечивать некоторое подобие безопасности на случай пожара или взрыва у соседа, хотя всем известно, что никаких гарантий в Аптечном переулке нет и быть не может. Пламя — вечный спутник, помощник и враг любого алхимика, — вырвавшись из одной лавки, всегда способно дотянуться до другой. А случаи, когда тело экспериментатора, выброшенное взрывом в одно окно, влетало в другое, здесь могут припомнить даже новички-подмастерья.

Дело-то привычное…

Несмотря на вышесказанное, должен отметить, что покупатели в Аптечном переулке все-таки тоже бывают. Правда, они вовсе не напоминают нарочных, посланных с рецептом к аптекарю страждущим пациентом или его родными и близкими. У большинства этих покупателей воровато бегают глаза, а движения либо суетливые и резкие, точно у насекомых, либо неуклюже-плавные, как у нагрузившихся выпивох. Встреча с ними поздним вечерком запросто может привести к самым разнообразным увечьям — без всякой алхимии. Одурманенные наркотиками люди вечно нуждаются в деньгах и служат источником многих неприятностей, а половина всех запрещенных зелий в Уре готовится именно здесь.

Там, где растирают порошки, варят зелья и гонят вытяжку из хитрых реагентов, всенепременно найдутся светлые головы с темными мыслишками. Обладатели таких голов быстро смекают: выпаривать из пнедорийских древесных грибов основу для гаш-порошка гораздо выгоднее, чем варить амальгаму из ртути. За такое, конечно, всегда можно угодить на виселицу, но, как гласит городская мудрость: кто ни разу не преступал закон, в Блистательном и Проклятом не преуспеет.

На моей памяти городские власти пару раз закрывали Аптечный переулок, опечатывая все его лавки-конторки, заколачивая окна и двери досками, но проходило какое-то время — и все возвращалось на круги своя. Потребность в том, что производится в переулке, для Блистательного и Проклятого имеет куда большее значение, нежели десяток скандалов из-за побочных продуктов местного производства. Ибо скандалы имеют свойство забываться, а потребности — только расти.

Если поздним вечером вам попадется по дороге малый со зрачками, расширившимися до размеров медного ланса, и отсутствующим выражением лица, можно смело биться об заклад: зелье, лишившее его разума, было приобретено в конторах и конторках, лепящихся к лабораториям Аптечного переулка. А если не приобретено там, то там наверняка сварено. А если и не сварено, то исходные реагенты все равно покупались там, и никак иначе.

Переулок помимо прочего представлял собой своего рода небольшой узкоспециализированный рынок, где начинающие травники и умудренные опытом алхимики приобретали все потребное для своего сумасбродного мастерства. Зелья для возгонки и катаалы для магических основ. Концентрированные эссенции и тщательно очищенные дистилляты. Девственную кровь и волосы утопленников. Очищенную серу с проклятых болот Азры и селитру, собранную исключительно в нужниках аббатства Святого Петронима. Да мало ли что может пригодиться человеку, избравшему в качестве основного времяпрепровождения возню с колбами да пробирками!

Славное местечко!

Чем-то неуловимо напоминает Кэр-Кадазанг, родовой Замок Слотеров. Здесь тоже надо держать ухо востро, но так, чтобы это самое ухо тебе же и не оторвали. Вместе с головой.

Я попросил Джада отвезти меня в Аптечный переулок сразу после встречи с Ночными ангелами. Время просто утекало сквозь пальцы, и нельзя было терять лишние часы.

Когда экипаж племянника остановился в начале района, облюбованного алхимиками, грязно-серое небо уже принялось наливаться вечерней синевой. Отыскать среди коряво натыканных домишек нужную лавку оказалось не так просто: из-за буйства Ренегата улицы к ночи становились совершенно безлюдными, спрашивать дорогу было не у кого. Даже городские фонарщики, облаченные в свои приметные желтые форменные куртки, спешили покончить с работой до наступления темноты, наплевав на перерасход масла. Обитатели же многочисленных лабораторий, лавок и конторок блюли негласный кодекс Аптечного переулка, каковой состоял исключительно в том, чтобы на все вопросы о деятельности соседей-конкурентов надо божиться, будто ничего не знаешь.

В конечном счете, я крепко рассердился, приподнял за шиворот мужичонку, сидевшего за стойкой «Надежнейших алхимических товаров Герберта Фекерта», и слегка постучал им о стену. Незатейливая процедура возымела действие, не сравнимое по силе ни с одним лечебным зельем, — дыры в прохудившейся памяти Герберта Фекерта (если это был владелец лавки собственной персоной) непостижимым способом затянулись. Болтая ногами в воздухе, он немедленно припомнил, будто бы почтенные мессиры Эймар Гамон и Филиппе Сукко строили свою лавку по западной стороне в окончании переулка.

Будучи опущенным обратно за стойку, хозяин «Надежнейших товаров» немедленно вернул себе душевное равновесие. Он последовательно почесал шею, поправил сюртук и принялся вопить мне в спину, что-де один факт столь неудобного размещения лавки упомянутыми мессирами свидетельствует о малом количестве их клиентов, чему причиной, несомненно, ненадлежащее, а сказать по чести, так и вовсе дрянное качество производимого товара. И что если у меня появится желание трясти не только людей, но и мошну, то делать это лучше не в лавке двух никому не известных прохиндеев, а здесь, в замечательнейшем заведении Герберта Фекерта, каковой дает не только гарантию качества, но и скидку своим постоянным покупателям.

Да, это Аптечный переулок…

Быстрым шагом я прошел его насквозь и скоро действительно оказался у «Лавки таинств и зелий магистров оккультных наук Эймара Гамона и Филиппе Сукко». Точнее, у того, что от нее осталось.

Десяток обугленных балок торчали посреди черной кляксы пепелища, точно обглоданные ребра. Огня и дыма уже не было, но по всем признакам пожар приключился недавно: золу не успел толком разметать ветер, а уголья не высохли и жирно мазали пальцы. От уцелевшего имущества (если пламя что-то и пощадило), правда, не осталось даже следа, но ведь мы говорим об Уре и его достопримечательных местах. Народ здесь на ходу подметки отрывает.

Не сдержавшись, я чертыхнулся.

Калешти, кромсай его Азазел, отправил меня по заведомо выжженному следу!

Оглядевшись по сторонам, я, наудачу, приметил ушастого разбитного молодца, спешившего убраться с улицы затемно. Под мышкой он нес новенькую ливрею с серебряными нашивками, небось, снятую с разини-лакея, пытавшегося сократить путь через Аптечный переулок, либо заложенную здесь же ради дозы гаш-порошка, «мозгоеда» или чего похуже. Быстро догнав торопыгу, я схватил его за плечо, развернул к себе и спросил коротко, тыча пальцем в пожарище:

— Когда горело?

Разбитной молодец оказался из той породы, что не сумеет изобразить кротость, даже посули ему кошель, полный золота. Едва ощутив чужую ладонь на своем плече, он тут же напрягся, ловко вывернулся и скользнул в сторону, отработанно-хищным движением отводя руку за спину. Не знаю, чем он там намеревался блеснуть — ножом или пистолем, но, оценив мои габариты и количество навешанного оружия, благоразумно пересмотрел свои намерения. Вместо оружия молодец явил подобострастную улыбку и принялся мелко кланяться.

— Когда горело, говорю. Куда делись хозяева?

— Ны-ны… н-не знаю! — не переставая кланяться, выдавил ушастый.

— А кто может знать?

— Н-не знаю! Отпустите, добрый господин! — взвыл молодец, разворачивая ливрею и закрываясь ею от меня как щитом. — Я нездешний, мимо шел, знать ничего не знаю!

Малый явно демонстрировал больше страха, чем испытывал. Я с трудом подавил желание залепить затрещину по одному из его оттопыренных лопухов.

— Вас мастер Гамон интересует, милорд? — неожиданно раздался голос позади. — Так я, значит, могу все рассказать. Подкиньте пару флоринов, и все как на исповеди, значит, для вас выложу.

Обернувшись, я обнаружил неподалеку невысокого молодого парня в простой рубахе и штанах из толстого сукна, поверх которых был напялен грязный, засаленный фартук, сплошь покрытый пятнами от растворов и дырами, прожженными кислотой да щелоками. Выглядел он так, словно только что выскочил из соседней лавки: оттирал руки тряпкой и слегка ежился от холода. Подмастерье, не иначе.

Пользуясь тем, что мое внимание переключилось на нового персонажа, ушастый задал стрекача. Драгоценную ливрею он на бегу старался запихнуть за пазуху.

Опустив руку к поясу, я пару раз брякнул монетами в кошельке. Сочтя, что и такого задатка вполне достаточно, парень коротко просиял и доложил:

— Лавкой этой, значит, владел мастер Гамон, магистр алхимии. Но не далее как утром увезли его, лорд Выродок.

Смышленый паренек, однако, попался. Сразу смекнул, кто перед ним, но не испугался, а как раз наоборот — вышел, чтобы предложить свои услуги. И даже о награде не побоялся заикнуться. С таким запасом наглости далеко пойдет… если в начале пути ноги не переломают.

— Кто увез? Куда? И почему ты говоришь только про Гамона? Где второй? Как его… Филиппе де Сукко.

— Просто Сукко, лорд Выродок, — словоохотливо откликнулся подмастерье, почесав рыжие вихры, — Из Сантагии он был, это правда, но не дворянского семени. Скорее купеческого — деньги-то у него водились. Лавку на средства мастера Сукко, значит, строили, и до пожара она хороша была. Три этажа, лаборатория, кабинеты, жилые комнаты. Даже навес, значит, для испытания големов. А не упоминаю я про него, потому что мастер Гамон, значит, уже год как этой лавкой единолично владел. Начинали-то они вместе, на паях с мастером Сукко, но в прошлую осень того удачно (для мастера Гамона) хватил удар. Родственников и близких в течение полугода так и не сыскалось, чтобы, значит, права наследования заявить, вот мастер Гамон и прибрал к рукам все дело. Да только, как видите, удачи ему это не принесло. И лавку не уберег, и сам, значит, не уберегся.

Мои надежды вновь подернулись пеплом. Похоже, еще одна ниточка, ведущая к Ренегату, не просто оборвалась, а вовсе даже обгорела.

— Не уберегся? — с трудом сдерживая досаду, переспросил я.

— Так точно, милорд! Не уберегся! — с неуместным энтузиазмом отрапортовал подмастерье, — Вот и увезли его. Эти, из Амбара для жмуров. Сгорел, значит, наш мастер Гамон вместе со своей лавкой. Как есть сгорел на работе.

— Хочешь сказать, доалхимичился твой мастер Гамон? — спросил я, стискивая кулаки, чтобы унять глухое раздражение.

— Он не мой! — важно поправил словоохотливый подмастерье. — Моего, милорд, мастер Боббер зовут. «Зелья тройной очистки магистра Боббера», может, слышали? А доалхмичился, значит, мастер Гамон или нет, судить никак не могу. Но только очень необычный пожар-то был. Лавка вспыхнула, как от горючего масла да заполыхала, значит, сразу с четырех углов, так что если мастер Гамон и мог к тому времени на своих двоих ковылять, то все одно не выбрался бы.

Я перевел взгляд в сторону пожарища. В быстро сгущавшихся сумерках сходство обугленного остова «Лавки таинств и зелий» с обглоданными ребрами исполинского чудища только усилилось. Если когда-то здесь и можно было найти улики, то теперь не стоит даже пытаться. Огонь не только «очищает нечисть», как любят поговаривать рыцари из братства экзекуторов, но и прекрасно подчищает следы ее деятельности.

Сделав подмастерью знак оставаться на месте, я глубоко задумался, пытаясь привести мысли в порядок. Попробуем подвести промежуточный итог.

До того как весь город переполошили сначала убийства, совершенные вампиром-отступником, а затем и охота на него, в Аптечном переулке Блистательного и Проклятого, прекрасно работал союз неких, скажем так, негоциантов. Союз объединял в себе алхимиков, которые готовили вампирский елей, вампиров, которые жертвовали для него кровь, и бандитов, которые сбывали продукт покупателям, а также обеспечивали прикрытие всей преступной цепочки.

Связь ныне покойного мастера Гамона с не менее покойным Патриком Варрой выглядела достаточно очевидной. И нетрудно предположить, как она началась и с чего завязалась. Если бойкий подмастерье не врет (при этой мысли я запустил руку в кошелек, вынул из него монету и, не глядя, швырнул парню), единоличным владельцем лавки, выстроенной на деньги Филиппе Сукко, Эймар Гамон стал относительно недавно — благодаря несчастью, оборвавшему жизнь его партнера. Почему не предположить, что несчастье это приключилось вследствие небольшого «содействия» со стороны Ночных ангелов и лично одного из их Пальцев?

Уж больно удобно получается: выходец из Сантагии, не имеющий родственников и иных деловых партнеров, вкладывает в предприятие свои средства и тут же скоропостижно отправляется в мир иной, где материальные блага уже ничего не значат. Печальное стечение обстоятельств или несчастный случай, конечно же… только не стоит забывать, что специалистов по организации «несчастных случаев» либо «печальных стечений обстоятельств» в Уре пруд пруди. А через какое-то время безутешному партнеру несчастного сантагийца напомнили, что долг — он платежом страшен.

Это Гамон, дуралей, небось, посчитал, что, единожды заплатив за устранение партнера, все свои проблемы решил. В гильдии же на подобные вещи смотрят, что называется, в перспективе. Коготок увяз — всей птичке пропасть.

Думаю, это произошло, когда Душистые Ручки, державший под контролем всю торговлю незаконными порошками и зельями, начал организовывать параллельную, независимую от гильдии сеть для изготовления и распространения некры. Первым делом ему потребовались алхимики и их оборудование — новые, не задействованные в прежних делишках Ночных ангелов. Тут-то, небось, Варра и припомнил об Эймаре Гамоне, счастливом единоличном обладателе замечательной алхимической лавки.

Последовало предложение, от которого невозможно было отказаться…

Какое-то время «союз» работал к взаимному удовольствию и обогащению всех его участников. Разрушили эту преступно-коммерческую идиллию не происки стражи, а убийства, совершенные Ренегатом. Из-за них всеобщее внимание обратилось к вампирской теме и всему, что с ней связано. Торговля некрой сделалась смертельно опасным предприятием.

Я поднял руку и ожесточенно потер лоб, стараясь не дать разбежаться хаотично мельтешащим мыслям. Пока все складывается логично, но что было дальше?

Страх разоблачения рождает предательство и подозрительность.

Первыми должны были запаниковать (а не запаниковать, так крепко испугаться) поставщики крови, ибо при сложившихся обстоятельствах они больше прочих привлекали к себе внимание. Носферату, поставлявшим кровь для изготовления некры, надлежало затаиться у себя в Квартале Склепов и носа оттуда не казать, пока антивампирская истерия в Блистательном и Проклятом не пойдет на убыль. В противном случае вероятность попасть в поле зрения стражи и тем более Второго Департамента возрастала в разы.

Но Патрик Варра отличался жадностью. Может быть, не такой всеобъемлющей, как жадность, прославившая в веках барона Румеля, но вполне достаточной, чтобы толкнуть на свершение «неблаговидных поступков», о которых упомянул Кхандир Калешти. Допустим, вопреки позиции гильдии Ночных ангелов и предупреждениям своих партнеров Варра продолжил толкать вампирский елей богатеям — из тех запасов, что успели наделать для продажи.

Безрассудно? Да. Но ради золотого дождя, идущего от продажи некры, Душистые Ручки был готов даже сложить с себя звание Пальца! А тут еще все конкуренты, какие только имелись, либо легли на дно, либо убрались из Ура подобру-поздорову. Как упустить такой момент?

Что дальше? Думай, Сет, думай.

Дальше…

Хм. А дальше был я.

Допустим, в определенных кругах Ура становится известно, что подряд на голову Ренегата берет Сет Ублюдок Слотер, охотник примечательный во всех отношениях, но в первую очередь, благодаря замечательному правилу: любое начатое дело будет доведено до конца, кто бы и что бы ни вставал (вставало) на пути. Известие о моем контракте (неважно, с кем заключенном) окончательно пугает немертвых партнеров Патрика Варры, ведь когда я начинаю выбивать из кого-то дерьмо, брызги летят во все стороны и пачкают многих. Знающие люди засвидетельствуют.

Опасаясь, что в своем расследовании Ублюдок Слотер традиционно пойдет прямым путем и начнет трясти подряд все вампирские шкафы, дабы покопаться среди попрятанных в них скелетах, упомянутые партнеры принимают решение «рубить хвосты». И вот уже Патрика Варру находят в собственном доме со сломанной шеей и обгаженными подштанниками. А спустя несколько часов в Аптечном переулке горит, занявшись с четырех сторон сразу, «Лавка таинств и зелий магистров оккультных наук Эймара Гамона и Филиппе Сукко». Горит вместе со своим хозяином, что очень удачно. Огонь прекрасный чистильщик. После него нет шансов провести удачную анимацию трупа или вызвать и допросить дух.

Меры крайние, но очень даже верные, учитывая, что на хвосте сидит здоровенный и упертый Выродок.

Репутация, подобная моей, долго строится и недешево обходится, но ведь и стоит дорого. Иной раз дороговато выходит даже для меня самого! Ведь если рассудить здраво, какое мне дело до незаконной торговли некрой в Блистательном и Проклятом? Меня подрядили найти и оторвать голову вампиру-отступнику. Этим исчерпывается весь мой интерес к незаконным вампирским делишкам. Положим, узнал я некие подробности, связанные с производством некры, — что с того? Разве я Пес правосудия, одержимый службой закону? Или ищейка Некромейстера, норовящая расправиться со всяким, кто своими безответственными действиями ставит под угрозу Квартал Склепов? Разве я обязан докладывать своим нанимателям обо всем, что выясню в ходе расследования?

Риторические вопросы.

Я пришел в Аптечный переулок с одной целью: узнать у мастера Гамона тонкости изготовления субстанций из особой крови. Если из вампирской путем перегонок и вытяжек можно создать некру, то не существует ли возможности получить экстракт, обладающий аналогичными свойствами из крови другой — древней и пахнущей серой? Это бы объяснило нападение на Эдварда Треверса… и кое-что еще.

Увы, благодаря репутации вместо ответов мне достались горсть остывших углей да словоохотливый доброхот. Или же…

Неясная мысль крутанулась на кончике хвоста и попыталась улизнуть в дебри подсознания, но я успел за нее зацепиться.

— А скажи-ка мне, молодец, в чем мастер Гамон был более всего искусен? Вытяжки и экстракты? Смеси из трав? Изготовление скрученных заклинаний?

— Ну, он, значит, вроде как на все руки умелец был. Все понемногу умел. Только, как мой хозяин, мастер Боббер, говорит, значит, кто всему учится, тот в итоге ничего толком знать не будет. Для настоящего мастера важна эта, как ее… специализация. Во!

— А у Эймара Гамона специализации, значит, не было?

— Почему же? Была. У него, значит, неплохо получалось големов по частным заказам делать. А еще… — Тут подмастерье понизил голос и даже на пару шагов приблизился ко мне, — А еще говорят, он, значит, пару раз гомункулусов выращивал. Только я вам этого не говорил! И от кого слышал — не скажу!

Я разочарованно хмыкнул: более всего услышанное походило на обычный уличный треп из разряда тех, когда кто-то слыхал, будто чей-то брат видал, как некий лорд козу украдкой драл.

Гомункулусы (гомункулы), они же искусственные человеки, выращенные алхимическим способом, без материнской утробы, в свое время вызвали немало теологических и еще больше юридических споров. Можно ли считать их полноценными людьми? Может ли быть у них душа? Как у них может быть душа, если та — дар Творца людям? Если у них нет души, можно ли их считать простыми магиматами? А если можно, то поставь рядом человека и гомункула — кто отличит одного от другого? И если завтра живых людей начнут объявлять гомункулами, не обернется ли это возрождением рабства?..

В конечном счете, производство гомункулов было осуждено и мессианской, и (частично) Черной Церквами, а потом и вовсе запрещено в границах Уранийского протектората особыми королевскими эдиктами. Более того, лицо, уличенное во взращивании гомункула, заочно приговаривалось к смертной казни, а имущество его подлежало конфискации в пользу казны его величества. Эдикты были подписаны относительно недавно и с тех пор не пересматривались.

Обвинение в изготовлении гомункула слишком даже по меркам Аптечного переулка. Это вообще одно из самых серьезных преступлений, какие только можно инкриминировать человеку. Работая с некрой, позволять себе еще и подобные эксперименты — явный перебор.

— А кто лучший в переулке мастер по изготовлению экстрактов? — выбросив из головы сказки про гомункулов, спросил я.

— Ну, кто лучший, тут, значит, и не скажешь. Они же здесь, — подмастерье широко махнул рукой, — все заслугами и знаниями друг перед другом да перед клиентами, значит, щеголяют. Колбами меряются, пробирками машут, а сквернословят как… ужас… Даже мой мастер Боббер уж на что честный да спокойный человек, а иной раз, значит, не удержится, выскочит на улицу — и давай соседей чихвостить. Мол, не щелочи у них, а моча ослиная, в розлив купленная, и все такое…

— Гамон в таких перепалках участвовал?

Рыжий подмастерье на секунду задумался:

— Не припомню, свидетелем не был.

— А мог?

— Ну, по големским вопросам-то мог. Тут он, значит, в авторитете. А что до варки зелий и изготовления вытяжек всяких, то это вряд ли. При жизни мастера Сукко в их лавке сантагиец этим делом заведовал, а как он, значит, преставился, так мастеру Гамону бы и помалкивать в тряпочку… Да он, собственно, и помалкивал.

Все не складывалось.

Я пришел сюда в поисках искусника, способного тончайшим образом очищать мертвую кровь, избавляя ее даже от отравляющих эманаций Скрижалей, а нашел всего лишь заурядного зельевара, истинным искусством которого было производство големов. И, тем не менее, он готовил лучшую некру во всем Блистательном и Проклятом. Каким образом?

Та самая неясная мысль, прихваченная за самый хвост, затрепыхалась и начала разворачиваться, рисуя в полумраке предположений новую картинку, прежде укрывавшуюся от внутреннего взгляда. Ответ лежал на поверхности.

Он — мать его! — укладывался в одно слово.

— Донор, — пробормотал я.

Патрик Варра и Эймар Гамон погибли вовсе не потому, что некие вампиры, сдававшие свою кровь для изготовления некры, испугались случайного раскрытия своей тайны. Матерый бандит и нечистый на руку алхимик были убиты за то, что имели самое прямое отношение к появлению на улицах Ура безумного кровожадного чудища. Как и те, кто организовал их устранение, пытаясь ныне остаться в стороне.

— Что? — встрепенулся подмастерье, но я лишь раздраженно зыркнул на него.

Донор.

Одно слово снимает добрую половину вопросов, занимавших меня все последние ночи.

Почему я не подумал об этом сразу? Главная проблема с кровью для приготовления некры заключается в воздействии на нее четырех серебряных Скрижалей запрета. Зачарованные кусочки металла изменяют вампирскую сущность: урезонивают жажду человеческой крови и подавляют отдельные умения. В случае с вампирским елеем больше всего должна досаждать третья Скрижаль, налагающая запрет на создание себе подобных существ, а также культивацию вурдалаков. Суть некры заключается в наделении смертного частичкой сущности носферату, а третья Скрижаль блокирует эту возможность. Она вытравливает ее из мертвой вампирской крови и, следовательно, лишает тех качеств, которые и делают некру некрой.

Я считал, что превозмочь эту проблему моему «союзу негоциантов» помог алхимик-зельевар высочайшего уровня. Но мастер Эймар Гамон таковой квалификацией отнюдь не обладал. Значит, Варра и его компаньоны пошли иным путем — более простым, пусть и более опасным.

Перед глазами, точно наяву, всплыла сцена на погосте. Распростертый на земле Ренегат, его искаженная, перепачканная землей физиономия, по-паучьи растопыренные лапы и узкая, тощая грудь, наводящая на мысль о птичьей клетке, невесть зачем обтянутой кожей. Следов, оставленных Скрижалями, на этой груди не было.

Варра и Гамон нашли для своих целей чистого донора.

Вампира, не проходившего легализацию.

Кровь и пепел… Разгоняя мысли, я начал ходить взад и вперед мимо пепелища, немало смущая вконец продрогшего подмастерья. Бедолага дышал на закоченевшие руки и выразительно поглядывал в мою сторону, но я не торопился его отпускать.

Верная догадка была уже совсем рядом. Думай, Сет, здесь кулаки не помогут, шевели мозгами…

В основе любого преступления лежит мотив.

Единственный мотив, который знал Ренегат, мотив, который побуждал его убивать смертных направо и налево, нападая на них без всякого разбора, — голод. Все вампиры перманентно голодны, но отступника гнало иное чувство, более сильное и требовательное. Он как безумный лакал кровь, но никак не мог насытиться. Тело чудовища требовало больше пищи, чем могло принять в себя. Могли ли спровоцировать такой голод регулярные кровопускания, необходимые для приготовления некры?

Почему нет?

Одержимость Ренегата питанием стала расти так стремительно, что напугала его компаньонов (или хозяев). Возможно, они даже попытались от него избавиться — и не преуспели. Вот тогда-то мой тощий приятель набросился на партнеров по бизнесу и высосал как минимум двоих из них. Так появился кровожор, о котором обмолвился Реджис ап Бейкон.

Пожиратель других вампиров, существо, одержимое только одним — насыщением бездонной утробы.

Что же до Древней крови… что ж, с безумца станется тушить пожар лампадным маслом. И я даже знаю, где и как он ее распробовал впервые, до того как вцепился в горло Эдварду-Пустышке. Сунув руку в карман, я нащупал кладбищенскую находку — маленький костяной кружок с выгравированным на нем изображением обнаженной женской фигурки.

Да, все сходится.

Ренегат был донором для производства чистой, высококачественной некры, которым заведовал Патрик Варра. Судя по размаху Душистых Ручек, тщедушный вампир сдавал кровь, как корова сдает молоко — регулярно и помногу. Чтобы восстановиться, небось, с утроенной энергией жрал кроликов да крыс, а затем снова и снова отворял жилы для надобностей Варры, Гамона и их компаньонов.

Тело носферату пыталось адаптироваться к предъявляемым к нему требованиям: вырабатывало все больше крови за меньшее время, требуя взамен все больше пищи. Голод, способный высвободить в вампире зверя, неукротимо нарастал, и не было Скрижалей, которые могли бы сдержать его.

В какой-то момент оковы разума рухнули.

Донор превратился в потребителя.

Черт! Поспей я в Аптечный переулок на сутки раньше — мог бы застать мастера Гамона живым и расспросить относительно происхождения Ренегата. Не знаю почему, но исподволь я чувствовал уверенность, что это позволило бы мне найти ответ на главный вопрос: где и как прижучить мертвого живчика?

Увы, теперь лавка и ее хозяин — отработанный след. Даже если у Эймара Гамона не имелось посмертной страховки, гарантирующей расторжение всякой связи души с бренными останками, все одно уже ничего не поделаешь. Огонь сделал свое дело.

В голове щелкнуло: Калешти.

Отправляя меня сюда, Кхандир Калешти, этот серый кардинал Ночных ангелов, наверняка знал, что партнеры его недавнего соратника замели следы. Мерзавец ничем не рисковал: всякое упоминание контактов гильдии с изготовителями некры уничтожено. А если я вдруг что-то замечу или смекну, это будет только мой успех. Никто не посмеет кинуть камень в сторону Калешти, «указательного» Пальца гильдии Ночных ангелов.

Я почувствовал, как кровь вскипает в венах, и заскрежетал зубами, нагнав немало страха на подмастерье. Эта смертная бородавчатая жаба смела издеваться надо мной!

Но с какой целью? Посмеяться, невзирая на последствия? Выиграть время? Или Калешти в самом деле рассчитывал, что я сумею самостоятельно найти здесь зацепку, ведущую к партнерам Варры, и оставлю его с сотоварищами в покое?

Я прекратил расхаживать взад-вперед и остановился, раздраженно глядя на обугленные балки. Где тут искать? Как искать?

Начать опрашивать обитателей переулка, кулаками и посулами выбивая из них правду по поводу того, с кем общался Гамон? Сомневаюсь, что это даст какой-то эффект. Производство некры слишком опасное дело, едва ли мои «негоцианты» не уделяли должного внимания обеспечению конфиденциальности. Однако ничего другого, кажется, не оставалось.

— Я могу уйти, милорд? — робко напомнил о себе рыжий подмастерье, — А то, значит, холодно, я уж до самых костей промерз.

Для достоверности он заклацал зубами.

— Ответь прежде еще на один вопрос. Тебе случалось видеть, как к мастеру Гамону приходили ночные визитеры? — наудачу спросил я.

Рыжий вздрогнул:

— Это же Аптечный переулок, лорд Выродок. Здесь те, кто проявляет интерес к чужим делам, могут, значит, запросто в чан с варевом свалиться. Случайно. Или что похуже. А я думаю еще вырасти, выучиться, самому магистром стать.

Я кивнул и бросил ему еще одну золотую монету.

Рыжий ловко поймал блеснувший желтым кругляшок и вытаращил глаза — одновременно изумленно и недоверчиво. Одна уранийская марка — это три золотых или девяносто серебряных флоринов: вдвое больше, чем он мог заработать за месяц, отмывая пробирки и работая ступкой. Я только махнул рукой — парень того стоил. Толковый подмастерье оказался здесь как нельзя кстати. От него я узнал гораздо больше, нежели от остатков лавки, к которой отправил меня Калешти.

Ошеломленный свалившимся богатством, парень начал пятиться, отбивая мелкие частые поклоны. Затем он развернулся, побежал прочь и уже через несколько мгновений потерялся среди лавок и лабораторий Аптечного переулка. Заметить, в какую из них рыжий заскочил, чтобы отогреться и вернуться к работе, я не успел.

Меня отвлекли.

…Случись это минутой позже, я бы наверняка сообразил, что не все случайные встречи так уж случайны и что весьма осведомленные в иных материях подмастерья не всегда подворачиваются под руку, когда только они нужны. Но сейчас мне просто не оставили времени.