Слово на букву «Л»

13

— Ты обещала показать мне город. — Голос Джулиана в трубке звучал уверенно. — Я приехал всего на несколько дней, а завтра еще надо съездить в Ковентри. Давай встретимся в пятницу вечером? Очень хочу осмотреть все интересные места. Особенно такие, куда обычные туристы не заглядывают.

— Конечно, хочешь, — подумала Белла, кокетливо рассмеявшись в ответ. Действительно, чего ходить вокруг да около? И так все ясно. Господи, как она напилась. С ней такого не случалось уже года два, не меньше. С тех самых пор, как стала бояться забеременеть.

У нее задержка — две недели. В огромном, безликом зале «Бутс» она покупает тест на беременность и потом всю дорогу домой ощупывает лежащую в сумке упаковку, словно та уже знает ответ. Белла напоминает себе, что задержка вполне вероятна и оттого, что она просто понервничала. Скорее всего, у нее просто стресс. Вернувшись домой, она пытается вести себя как обычно, как будто это повлияет на результат. Сначала налить чаю, почитать газеты. А не мчаться тут же в ванную, лихорадочно открывая коробочку с тестом.

Она неуклюже подставляет полоску под струю мочи, забрызгивая свою дрожащую руку. Тест обещает почти мгновенный результат, но для Беллы и одно мгновенье — мука. Она гипнотизирует взглядом клочок лакмусовой бумажки, и ожидая, и страшась, что на ней вот-вот проявится голубая линия. Для нормальных женщин голубая линия возвещает: «Возрадуйтесь, младенец родится!» Для нее же — просто «Залетела!».

Голубая линия так и не проявляется. Белла чувствует огромное, всепоглощающее облегчение, как будто в доме вдруг разом распахнулись все окна, впустив свежий воздух. Однако Патрик, похоже, уже свыкся с мыслью, что Белла беременна. Он примеряет на себя роль Гордого Отца. В «Маркс и Спенсер» задерживается у прилавка с ползунками, вместо того чтобы вдвоем с Беллой выбирать своему отцу халат. Рассматривает в витринах риэлторских фирм фотографии больших семейных домов, которые им явно не по карману.

Пустая лакмусовая бумажка оказывается для него слишком сильным ударом. Лицо его сереет, в глазах отражается разочарование и потеря. Она крепко прижимает его к себе, как будто он тоже несчастный ребенок, снова и снова покрывая его голову поцелуями. Потом они идут ужинать в ресторан, где выпивают две бутылки какого-то особенно дорогого вина, а дома запивают его дешевым скотчем. Каждый напивается по своей собственной причине. Белла пьет не спеша, ибо каждый новый глоток приносит все большее и большее облегчение. Скотч обжигает ей рот, в ноздри ударяет терпкий запах горящих торфяников и сухого дуба.

На следующее утро их обоих мучает похмелье. Патрик неудачно шутит, что теперь он знает, как себя по утрам чувствуют беременные и что это была хорошая тренировка. Больше он на эту тему не заговаривает.

В пятницу утром на улице тепло и солнечно, в такую погоду не грех и юбку надеть. Белла бреет в душе ноги и убеждает себя, что она делает это вовсе не из-за встречи с Джулианом, а из-за перспективы надеть юбку. Она вовсе не ожидает, что он будет гладить своими теплыми мужскими руками ее шелковую, гладкую кожу, не-а, не ожидает. И ей совершенно все равно, какое белье выбрать, ну просто абсолютно. С этими мыслями она вытряхнула на кровать содержимое ящика для белья. Все приличное (набор из кремовых кружевных трусиков и лифчика, а также комплект сексуального темно-красного цвета) осталось в корзине с грязным бельем. Надо было вчера все перестирать, теперь ничего не высохнет. К тому же развешанное всюду белье вряд ли понравится Джулиану, если он после прогулки вдруг вознамерится зайти на чай.

Белла придирчиво, словно у корзины с уцененным товаром, вертит в руках то одно, то другое. Три пары старых и вытянутых хлопчатобумажных трусов когда-то белого, а теперь серого цвета. Подаренный на День святого Валентина набор с вышитым красным сердечком и игривой надписью: «Навек твоя? Не уверена». Все это она сложила обратно в ящик.

Так, бледно-розовый гарнитур. Нет, слишком вытянулся. Про персиковые эластичные трусы и говорить нечего: она их купила, чтобы убирать живот, но так и не смогла носить — они так жмут, что приходится бегать в туалет каждые двадцать минут. Черные кружевные стринги тоже не подходят: они такие крошечные, что по сравнению с ними попа кажется просто огромной, к тому же они страшно врезаются. И вообще, это подарок Патрика. Она тоже засунула их в ящик.

Можно было бы в обеденный перерыв заскочить в магазин и купить пару простых белых трусиков. Господи, о чем она думает! Это же просто прогулка, никто не собирается лезть ей под юбку. Ну, может, они сходят потом пообедать, и все. А все-таки новое белье не помешает купить…

Телефон звонит в тот самый момент, когда Белла уже хватается за ручку двери. Она ждет, пока включится автоответчик, чтобы послушать, кто звонит.

— О, хорошо, что ты все-таки сняла трубку. Ты сегодня дома? — говорит Уилл.

— Сама удивляюсь, но нет. А ты хотел зайти? — интересуется она, хотя очень хочет спросить: Как жена? Как ребенок?

Он отвечает, что хотел только посмотреть, как принялись кусты, которые они пересадили. И предупредить, что завтра работать не будет, но заскочит проверить, как идут дела, да, и еще Дуглас придет в одиннадцать. А куда она собралась?

— Да так, никуда, — он что, полностью уверен, что она влюбилась в него по уши? — Просто у меня свидание.

— А, — кашлянул он в трубку, — ну, удачи.

Белла, слегка запыхавшись, вошла в собор с восточного входа. Она чуть-чуть опоздала, но Джулиана еще не было. Она вышла на солнышко и, подставив лицо его лучам и оперевшись на тумбу, принялась наблюдать за прохожими. Ее бирюзовая шелковая юбка слегка колыхалась на ветру. Она поправила выбившуюся прядь, угрожавшую прилипнуть к накрашенным помадой «Мюлберри Дью»[20] губам.

Два еще совсем зеленых подростка при виде нее попытались было лихо присвистнуть, но у них вышел лишь тоненький писк. Убеждая друг друга, что они все равно крутые парни, ребята изобразили неприличные жесты и со смехом убежали. Мимо прошел, что-то бормоча, старик в засаленной соломенной шляпе и до дыр заношенном блейзере. Его, словно на буксире, тащил за собой маленький, гнусаво тявкающий терьер, напоминающий старый, застиранный банный коврик.

Что за чудесное место для внимательного глаза художника! Белла подумала, что надо было захватить альбом с набросками. Она закрыла глаза и попыталась запечатлеть увиденные картинки.

Кто-то загородил ей солнце.

— А знаешь, сегодня ты выглядишь еще восхитительнее, чем в том красном платье, — сказал Джулиан. — Я заслужил поцелуй?

Ну сколько можно? Джулиан, кажется, безмерно гордился своей способностью заниматься сексом по-марафонски. Но марафон, в общем-то, гораздо зануднее спринта. Плохо, когда секс не удался. Но когда партнер еще и марафонец… Белла почувствовала, что у нее уже все онемело. Лучше бы она осталась дома, никуда не ходила, сидела бы, решала себе кроссворды. Может, так и поступить? Достать газету со стола и, перегнувшись через его плечо, начать заполнять клеточки? Он так занят, небось и не заметит. Хотя, наверно, спрашивать у него совета будет уже перебор:

— О-о-о, о-о-о, да, да, о-о-о, мой жеребчик! Как ты думаешь, что это за слово: на «с» начинается, на «с» кончается, четыре буквы?

Интересно, если обнять его покрепче, он кончит наконец? В таких упражнениях лежа нужно усердие.

Она обвела взглядом комнату. Этот абажур сюда явно не подходит. И форма у него неудачная, из этого положения даже лампочку видно. Может быть, сделать новый, из пергаментной бумаги, и разрисовать его? А завтра надо еще не забыть зайти в магазин. Туалетная бумага кончается, и вообще… Отбеливатель, оливковое масло, макароны (рига-тони или тальятелли), печенье «Ракушки», — Белла мысленно переключилась на список покупок.

А он все не кончал.

— О-о-о! — простонала она, надеясь, что это возымеет действие. Он собрался установить олимпийский рекорд, не иначе. — Как хорошо…

Она закрыла глаза и постаралась отпустить свои мысли на свободу. Пусть они текут плавно, унося ее в чувственные фантазии, которые всегда приходили ей в голову, когда она лежала одна, вспоминая о Патрике. Пусть он будет здесь, пусть любит ее, ласкает, пусть освободит ее.

Она видит перед собой знакомое улыбающееся лицо. Он крепко, только раз целует ее губы и поднимает ей юбку. Чем выше он ее поднимает, тем явственней чувствуется прикосновение к бедрам давно смятого парчового покрывала на их кровати. Складки покрывала, словно рельеф пересеченной местности, твердо перекатываются под ее телом. Смущенная неожиданным напором, она отодвигается, тревожно вглядываясь в его глаза. И как только он снова прикасается к ней, его карие глаза меняют цвет на серый, а волосы становятся светлее и короче, прямо под ее руками превращаясь в торчащие во все стороны пружинки… Это Уилл. Под его нежным взглядом ее глаза наполняются слезами, и она рвется к нему, покрывая его рот жадными, страстными поцелуями.

Он подхватывает ее снизу и крепко прижимает к себе. Задыхаясь, она все ближе и ближе приникает к нему снизу, рывками тянет его к себе, все быстрее и резче. Он повинуется, сливаясь с ней так, будто в ней заключена вся его жизнь. И остается лишь жар и его запах, и барабанный гул пульса (сначала гулкие басы, потом частая дробь и, наконец, заполняющий все звук), пока она не отстраняется от него одним рывком, но потом снова приникает мягким и теплым, словно тающее масло, телом.

— Разогрелась наконец? — Джулиан игриво шлепнул ее по заду. — Медленно запрягаешь, быстро ездишь, да?

— Можно и так сказать, — она откинулась на спину, залившись краской стыда, удовольствия и вины.

Еще раз повернулась на гладких простынях, удивленно ощущая их нежное прикосновение, уже скучая по грубым отпечаткам парчового покрывала.

— А этот козел винторогий мне и говорит: «Не положено, сэр». Интересно, да?

— Очень, — громко ответила она, придав своему голосу столько убедительности, сколько было в ее силах. Убедительность была продемонстрирована скорее ради себя, чем ради него.

На самом деле ей было интересно только одно: что случилось с ее головой? Она только что переспала с парнем, у которого такой богатый словарный запас, что ей в жизни больше не придется скучать.

— Хочешь чаю или чего-нибудь еще?

— Бренди, если есть. — Джулиан лениво наблюдал, как она снимает халат с крючка за дверью. — Классная жопа.

Пока грелся чайник, Белла стояла и смотрела на свои ноги, мягкие и бледные на фоне холодного пола. Ногти пора подстричь. И лак надо перекрасить.

Господи, да что с ней такое? Она только что прыгнула в постель к совершенно незнакомому мужчине. Мало того — замечталась о другом, даже о двух других. И единственное, что ее беспокоит, это лак на ногтях? Нет, ей точно пора в психушку. С другой стороны, понятно, почему она думает про педикюр. Потому что об этом думать гораздо приятнее, чем о той куче дров, которую она — как последняя дура! — наломала за такое короткое время. И все без толку. Мало того, что она так и не избавилась от мыслей об Уилле, так теперь еще впутала в это дело Джулиана, а главное — предала Патрика. Три в одном флаконе, нечего сказать.

А что, если она уже никогда не сможет заниматься любовью, не представляя на месте другого мужчины Патрика? Ее захлестнула новая волна стыда. В смятенных чувствах она налила Джулиану гигантскую порцию бренди и, войдя в спальню, протянула ему бокал, призывно покачивая бедрами.

— Ты была потрясающа, — произнес он. — Особенно под конец.

Она лишь улыбнулась и уткнулась лицом в его грудь, чтобы он ничего не прочел в ее глазах.

Раздался звонок в дверь. Сонно повернувшись, она увидела на подушке рядом с собой совершенно незнакомое лицо.

— Кого-то ждешь? — спросил Джулиан. — Не священника, надеюсь?

Белла рассмеялась и отрицательно помотала головой. Очень смешно. Посмотрев на часы, она подумала, что это, наверно, Дуглас пришел пораньше. И вдруг ее пронзила мысль: а вдруг это Уилл? Может, притвориться, что ее нет дома?

Звонок прозвенел снова. Так, одеваться некогда. Впрочем, ей нечего беспокоиться. Она ему не жена и спит, с кем хочет. Запахнув поплотнее халат и скрестив руки на груди, Белла поспешила вниз по лестнице. Придав лицу независимое выражение, она распахнула дверь.

— Доброе утро, — сказал Уилл, по-хозяйски проходя на кухню, — прости, что разбудил. Чудесный день, пора вставать! Пойдем в сад. Обещаю, что не буду смотреть на щетину на твоих ногах.

— Нет у меня никакой щетины! — она инстинктивно потерла одной ногой о другую. Х-м-м. Я их только вчера побрила.

— Не переживай, мне и так нравится.

Ну как ему удалось повернуть все так, как будто она выставляет ноги ему напоказ? Все, все передергивает!

— Чайком угостишь?

— А у тебя что, руки отсохли?

— Я же не дома.

— Да? А всегда ведешь себя так, как будто ты у себя дома.

Уилл, обернувшись, внимательно взглянул на нее:

— Ты чего с утра такая колючая? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось.

Господи, почему бы ему просто не уйти? Она снова сложила перед собой руки на груди и уставилась себе под ноги:

— Я занята.

— Чем это ты в халате занята? — засмеялся было Уилл, но тут же покраснел. — О, извини.

Он с треском поставил чайник на место.

— Что же ты сразу не сказала? Я ведь всего лишь садовник, можно было не щадить мои чувства.

— Дело не в этом… Я просто…

— Чего стесняться. Мы люди привычные.

Да пошел он к черту! Еще и выставляет ее виноватой.

— Как ты смеешь! Заигрывал тут со мной, как с дурочкой, а у самого жена и ребенок!

— Что? — Уилл осмотрелся, как будто искал кого-то у себя за спиной. — Это ты мне?

— А кому же? Я видела, как ты покупал подгузники в «Теско», полную тележку! Между прочим, мог бы и сразу сказать, что женат. Или эта незначительная деталь полностью стерлась из твоей памяти?

Уилл громко вздохнул и покачал головой:

— Белла, запомни, коммуникация — залог хороших отношений. Почему ты просто не спросишь: «Уилл, зачем тебе столько подгузников?» Тогда я отвечу: «Хорошо, что ты спросила, Белла. Затем, Белла, что я — гордый и заботливый дядюшка, о чем, как мне кажется, я тебе уже не раз рассказывал. У моей сестры, дорогая Белла, есть маленький сын, и ему, представь себе, нужны подгузники. А еще у нее есть пятилетняя дочка и трудоголик муж, так что я ей просто помогал, понятно?»

Примолкнув, Белла лишь сжимала и разжимала кулаки. Едва собрав достаточно воздуха в легких, придавленных тяжестью грудины и разом опавших, она почти что прокаркала:

— Но я думала…

— Не надо думать, Белла, надо спрашивать, — шагнул к ней Уилл.

— А вообще-то, мне все равно! — опомнилась она. — Мне все равно, сколько там у тебя детей. Хоть целый детский приют!

— Спасибо, что предупредила. В следующий раз, когда приду к тебе, буду иметь в виду. А если серьезно и если кому-нибудь в этой комнате случайно интересно, могу сказать, что я: а) бездетен; б) не женат; в) рассматриваю любые предложения. Спасибо за внимание. Пойду проверю кусты и немедля отчалю.

— Не надо немедля. Оставайся столько, сколько захочешь, — она прикусила губу.

Впившись ногтями в ладони, она мысленно повторяла одно и то же: «Мне все равно. Мне все равно. Мне все равно. Не расплачусь, ни за что не расплачусь».

— Только не забудь полить кусты завтра утром, если не будет дождя. Я еще заскочу в понедельник, уж будь, пожалуйста, готова. В восемь ровно.

— Есть, сэр! Так точно, сэр! — но он уже повернулся уходить и так и не увидел отданной ему чести.