Слово на букву «Л»

21

— Сколько времени ты прожила с Патриком? — спросил Уилл на следующий вечер. Они как раз заканчивали ужин. Он глядел себе в тарелку, гоняя вилкой с края на край последний тортеллини.

— Если тебе так интересно, то пять лет, три месяца и одиннадцать дней. — Белла начала убирать со стола.

— Вижу, у тебя все подсчитано. Можно спросить, почему вы разбежались? Он тебе надоел или как?

— Почему ты так думаешь? Может, это я ему надоела.

Уилл оттащил ее от раковины и усадил обратно за стол.

— Не-а, не может. — Он взял ее руку и слегка прикусил ее. — Ты можешь разозлить. Можешь запутать. Но не надоесть.

— Спасибо. Наверно, это был комплимент.

— Ты никогда о нем не говоришь.

— Я считаю, это невежливо, рассказывать друг другу о своих бывших. — Она высвободила руку и начала стряхивать кухонные салфетки, ударяя ими друг о друга, как музыкант — тарелками. Из их спиральных бороздок высыпались крошки. — Куда их?

— Куда угодно. Так каков ответ на мой вопрос? Должен поторопить вас с ответом. — Уилл схватил простую стеклянную бутыль оливкового масла. — Дав правильный ответ, вы можете выиграть этот роскошный графин из чистого хрусталя.

— Ты все-таки ошибся. Это он меня бросил. — Белла засунула салфетки в ящик и остановилась у раковины, глядя в сад. — Бросил навсегда. Он просто умер. Мужчина, что поделать. Все вы такие. Абсолютно непредсказуемые. Только подумаешь, что уж этого-то знаешь, как облупленного, как он тут же выкидывает такое, что тебе и не снилось. Умирает, например.

Уилл подошел и встал у нее за спиной. Его руки заключили ее в крепкий надежный круг, но она словно окаменела.

— Господи, прости меня. Если бы я знал, то не стал бы дурачиться. Я просто идиот. — И он прошептал ей на ухо: — Почему ты не сказала раньше? Ты не хочешь об этом говорить? Ну, конечно. Что за глупый вопрос.

— Нет, ничего.

Она рассказала ему лишь голые факты. Одним параграфом. Краткой сводкой. Мысленно ее рассказ представлялся ей колонкой в газете:

СМЕРТЕЛЬНЫЙ СЛУЧАЙ

И ПРОБЛЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ НА РАБОЧЕМ МЕСТЕ

Гибель строительного инспектора вновь заставила обратить внимание на проблемы безопасности в строительной индустрии. Патрик Хьюз, 34 года, погиб поздно вечером в четверг. Смерть была вызвана сильными повреждениями головы и внутренним кровоизлиянием; на него упали кирпичи, сложенные на строительном участке, расположенном в районе Воксхолл, южный Лондон. Машина скорой помощи спешно доставила его в больницу Св. Томаса, но врачи оказались бессильны, и он умер, не приходя в сознание. Когда произошел несчастный случай, мистер Хьюз выполнял свои обязанности по оценке устойчивости прилегающей к участку стены. Исполнительный совет по охране здоровья и безопасности труда начал расследование случившегося.

Аккуратные, пахнущие типографской краской, мелкие строчки. Было ли в них что-нибудь от Патрика? Когда газета вышла, Белле хотелось скупить все экземпляры. Ведь на следующий день люди застелили бы ими полы, стали бы засовывать их в промокшие ботинки или подстилать в кошачьи туалеты. Назавтра этот номер превратился бы в старые, забытые новости.

— Белла? — Уилл захотел развернуть ее к себе.

— Все нормально. Честно, — выдавила она вымученную улыбку.

— Точно? — его голос звучал низко и приглушенно.

Он придвинулся ближе и заглянул ей в лицо, и она почувствовала, какой он теплый, крепкий и надежный. Ей захотелось прижаться к нему. Какое это было бы облегчение — просто положиться на него во всем и забыться.

Она совсем незаметно чуть повернула голову, и он, тут же откликнувшись, прижал ее к себе еще крепче. На одну, всего одну секунду она доверилась ему, и он держал ее нежно-нежно и гладил по голове, словно испуганного ребенка. Но в следующее мгновенье Белла собралась, выпрямилась и резко тряхнула головой. Похлопала его по плечу и сказала:

— Ладно. Ты не психотерапевт и не социальный работник. И не обязан вести со мной сочувственные беседы.

С этими словами она отвернулась от его изменившегося, словно от удара, лица. Высвободившись из его объятий, взяла тряпку и начала вытирать со стола, смахивая крошки в подставленную ладонь.

— Прости. Все как-то не так, — сказала она крошкам. — Я просто не могу. Но я в порядке. Правда.

Она почувствовала, как его рука сжала ее плечо, потом услышала, как он отвернулся к раковине и успокаивающе загремел тарелками.

Она спросила Уилла, можно ли воспользоваться его телефоном и проверить, нет ли ей сообщений.

— Конечно. Зачем спрашивать?

На ее автоответчике было два сообщения. Одно от Вив:

— Ой, прости, я забыла, что ты на целых пять дней отправилась на Трахфест. Как там мистер Чудо? Мы умираем без свежих сплетен и твоего цыпленка в лимонном соусе. Хоть ты и нашла свою половинку, нас тоже не забывай.

Другое сообщение было от отца, а она еще не ответила на предыдущее.

— Прости, — сказала она Уиллу, — можно мне еще позвонить отцу?

— До чего ты вежливая, — удивленно тряхнул он головой. — Говорю же, чувствуй себя, как дома.

— Привет, пап. Это я, — сказала она и, прикрыв трубку ладонью, прошептала в сторону Уилла, — я недолго.

Уилл изобразил ладонями букву «т».

— Трепись сколько влезет.

Она кивнула и послала ему воздушный поцелуй.

— Нет, ничего, просто звоню из чужого дома.

Из кухни раздался нарочито громкий голос Уилла:

— Да, мама-папа, это я — «чужой». Заметьте, не «бойфренд», не «партнер», даже не «Уилл», просто — «чужой». До чего она меня любит!

У нее все в порядке, рассказывала она, и дома все хорошо, как раз сейчас идет ремонт, ну, может, не прямо сейчас, но на днях должен начаться. Скоро можно будет распаковаться и жить, как взрослая. Да, и на работе все хорошо; немножко скучно, но зато есть чем платить за дом и за круассаны. Рисование? Рисование тоже продвигается, даже удивительно, она еще не все забыла. Нет, папа, какой ты глупый, для такого она еще не готова. На рисунки? Да, можно посмотреть.

— А почему тогда мне нельзя? — опять влез Уилл.

— Не шуми, — отозвалась она. — Займитесь лучше чаем, юноша.

— О, это Уилл. — продолжила она. — Ну, он… понимаешь… хм-м… ну да, это он. — Она подумала, что можно наконец и признаться. Сколько можно скрытничать?

— Довольно давно. Вообще-то он сначала пришел заняться садом. А сад, — сказала она, увидев, как Уилл входит в комнату с двумя чашками чая, — постоянно требует внимания, все больше и больше. А он теперь просто манкирует своими обязанностями.

Уилл зашел ей за спину, обнял и прошептал ей на ухо:

— Это все потому, что меня все время отвлекают.

Она стряхнула с себя его руки и предостерегающе выставила вперед руку с растопыренными пальцами.

— Да, да, он…

Уилл не отходил.

— Какой-какой? Великолепный? Неотразимый? Самый Мужественный Мужчина на Земле?

— Он здесь. — Она шикнула на Уилла, но тот лишь сморщил нос в ответ.

— Нет, папа, подожди. Этого в плане пока нет.

— Чего, чего нет? — спросил Уилл, покусывая ее шею.

Белла снова прикрыла трубку:

— Иди отсюда. Надоеда, вот ты кто. Я разговариваю с моим многоуважаемым отцом, а ты мешаешь.

Уилл засунул ей в ухо язык и лизнул его. Она подняла руку и вытерла ухо краем рукава.

— Ты отвратителен, — простонала она.

— Я знаю, — улыбнулся он и пожал плечами.

Белла понизила голос и повернулась к нему спиной.

— Забавный, игривый — да, хм-м, умный, задумчивый, откровенный, чувствительный. Ну, знаешь, как некоторым нравится.

Уилл вытянул шею, чтобы вновь попасться ей на глаза, и расцвел в улыбке. Она оттолкнула его подальше.

— Нет, не голубой, — засмеялась она.

В разговоре наступила пауза. Длинная пауза. Белла нахмурилась.

— Даже не знаю. Он так занят.

— Нет, не занят, — встрял Уилл.

Она снова понизила голос и локтем отпихнула Уилла, который подобрался ближе.

— Ты же ее знаешь.

— Она сама сначала его поставит в неловкое положение, а потом будет исполнять передо мной свою любимую роль: сочувствую, но не удивляюсь.

— Мм-м. Ты всегда так говоришь. Возможно. Я подумаю. Не обещаю. Да. Пока, пап, пока.

Уилл стоял, скрестив руки на груди.

— Они хотят со мной познакомиться, да? Учти, ты не сможешь прятать меня вечно.

— Глупенький, я тебя не прячу, я тебя от них защищаю. От нее. Хочешь, поедем, но потом не обвиняй меня, если все пойдет не так, как надо. — Она затопала вверх по лестнице, бросив через плечо: — Можно набрать ванну?

— Сорок пятый раз повторяю: зачем спрашивать? Можно. Но только если я тоже приду и мы с моим резиновым утеночком будем к тебе грязно приставать.

— Хм-м. О таком извращении я еще не слышала.

— Вчера ночью я думал о тебе, и мысли у меня были совсем неприличные. — Она улеглась в ванну, и Уилл пристроил ей на живот бокал холодного розового вина. Кожа отозвалась мурашками.

— Расскажи.

— Рассказать о моих фантазиях? Ты точно этого хочешь? Они очень-очень неприличные.

Она кивнула.

— Стоит жаркий, жаркий день, и я все иду и иду по холмам. Наконец я подхожу к лугу с высокой травой: словно волны, она колышется на ветру. На дальнем краю я вижу яркое пятно — оранжевое одеяло, а на нем — фигурка в белом платье, это ты. Я тихо подкрадываюсь к тебе сквозь траву и останавливаюсь всего в несколько ярдах. Мне хочется пить, но, увидев тебя, я забываю об этом. Твое лицо почти закрыто волосами, видны лишь мерцающие, как будто в дреме, глаза. Дуновение теплого ветра поднимает подол твоего платья. На долю секунды показываются белые хлопковые трусики и бедра, и платье вновь опускается.

Я не хочу пугать тебя, но мне так жарко, а у тебя с собой сумка со льдом, может быть, там вода? Я начинаю тихонько напевать:

— …Когда она проходит мимо, все парни ахают…

Ты открываешь глаза, я успокаиваю тебя, и ты протягиваешь мне бутылку прохладной воды и жестом приглашаешь сесть рядом с собой. Расслабленные жарой, мы откидываемся на одеяло. Твоя рука медленно тянется к моей груди. Ты говоришь, что мне, должно быть, жарко, и потихоньку начинаешь расстегивать на мне рубашку. Ты набираешь в ладонь немного воды и потихоньку льешь ее, такую холодную, мне на грудь и растираешь.

— Мне тоже жарко, — говоришь ты, — охлади меня. Я опираюсь на локоть позади тебя и разбрызгиваю воду по твоему платью. Мокрая ткань прилипает к соблазнительным изгибам, принимая форму твоего тела. «Подуй», — просишь ты, глядя вниз. Я начинаю с твоих ног, обдувая прохладным дыханием твои пальчики, лодыжки, голени. Ты мурлычешь, как кошка, и эти звуки сливаются с ветерком и шумом травы.

Когда я дую чуть выше коленей, ты вздрагиваешь и чуть раздвигаешь ноги. «Еще, — говорю я, обдувая твои бедра, — раздвинь еще». Твои ноги раздвигаются все шире, приглашая и заманивая. Я нежно обдуваю их и вдруг, вдохнув, чувствую твой запах. Такой хмельной. Я не могу больше сдерживаться. Мой язык ласкает кожу с внутренней стороны твоих бедер, пробираясь все выше и выше, губы настойчиво ищут все новые и новые места для поцелуев. Щекой я чувствую нежную, как шелк, кожу.

Зарывшись головой под белое платье, я вижу тебя близко-близко. Вижу, как прилипли к твоей коже влажные трусики. Я хочу стащить их, зубами разорвать их ткань… Но прежде я хочу еще немного подразнить тебя. Мое дыхание вновь достигает твоей кожи, и твое мурлыканье становится все громче, почти переходя в стоны. Наконец ты выгибаешься мне навстречу, прижимаясь к моему рту, и я…

— Белла?

Расплескав воду, она вылезла из ванны и села на него верхом, крепко целуя в губы. Он просунул руки ей под бедра и прижал еще ближе к себе.

— Прости, я всего тебя намочила, — потянулась она к ремню его брюк.

Он просунул руку между ее ног.

— Это точно. — И он перевернул ее и положил перед собой на пол ванной комнаты.

Они проговорили всю ночь, до самого утра. Уилл спросил, можно ли ненадолго оставить включенной лампу у постели.

— Хочу видеть твое лицо.

Его пальцы ласкали ее плечо.

— Странно, — сказал он, — иногда мне кажется, ты где-то витаешь. Тогда мне хочется сказать тебе, что скучаю, но это прозвучало бы глупо — ведь ты здесь, рядом со мной, в той же комнате. М-м, и прости, что расстроил тебя. Насчет Патрика. Если бы ты сказала раньше…

— Думаю, ты бы не хотел, чтобы я только и делала, что ныла о своих бывших.

— Что значит ныла? У всех у нас есть прошлое.

— Правда, Уилл. Вряд ли тебе понравится, если я начну вас сравнивать: «О, Патрик делал так-то. О, у Патрика был другой одеколон. Патрику нравилось, когда я трогала его вот так…»

— Спасибо, Белла. Зачем ты так? Ты же знаешь, я не это имел в виду. Ты все как-то… буквально понимаешь.

— Буквально понимаю? Ну, тогда все становится на свои места. О чем говорить?

— А теперь ты зачем-то натянула маску Снежной королевы. Знаешь, я уже просто боюсь спрашивать тебя о чем-либо — ты как будто поклялась страшной клятвой на крови никогда не признаваться в своих чувствах. А мне все же хотелось бы верить, что ты сможешь рассказать мне обо всем.

— Не о чем мне рассказывать.

Он вздохнул.

— Можно только спросить: ты, наверно, скучаешь по нему, да?

Ей представляется, как Патрик наблюдает за ней; его лицо наполовину в тени, выражение его неясно. Он молчит.

— Не в этом дело. Ты не понимаешь… И не сможешь понять. Прости.

— Смогу. Я тоже потерял отчима, помнишь? Я кое-что повидал в своей жизни. Хотя бы испытай меня. Как ты узнаешь, смогу ли я тебя понять, если так ничего и не расскажешь?

— Уилл, не надо, пожалуйста. — Закрыв глаза, она повторила то же самое, обращаясь к Патрику: — Патрик, не надо, пожалуйста.

— Прости, Белла. Прости. Меньше всего я хочу причинить тебе боль. Я эгоист, я знаю, но я просто хочу, чтобы ты любила меня. Так же, как ты любила его. Я же вижу, что любила.

Чуть заметно она тряхнула головой, прикрыла глаза и замолкла. Почувствовала, как он поцеловал ее в лоб, услышала его тихий вздох.

Он потянулся, чтобы выключить лампу, и уже в темноте до нее донеслись его слова:

— Я хочу узнать тебя по-настоящему.