Случайные попутчики

18

За месяц, что Гай прожил в Нью-Йорке, возвратившись из Палм-Бич, его тревога, его недовольство собой, своей работой и Анной постепенно обратилось на Бруно. Это из-за него ему теперь противно глядеть на снимки «Пальмиры». Бруно — вот настоящая причина его беспокойства, которое он объяснил скудостью заказов после возвращения с Флориды. Бруно втравил его на днях в бессмысленный спор с Анной по поводу того, что он не перебирается в новую студию или хотя бы не обновит мебель и ковер в старой. Бруно заставил его заявить Анне, что он не считает, будто добился удачи, и что «Пальмира» ничего не значит. Бруно заставил Анну в тот вечер тихо от него отвернуться и уйти, а его заставил дождаться, чтобы лифт закрылся, и только затем сбежать вниз, одолев восемь пролетов, и попросить у нее прощения.

Кто знает, может, это Бруно мешает ему получать заказы. Сотворение здания — акт духовный. Пока он скрывает в себе вину Бруно, он в известном смысле сам себя растлевает, и это, как он опасался, может стать заметным. Все обдумав, он решил: пусть полиция схватит Бруно. Однако проходили недели, полиция не спешила, его начала мучить мысль, что надобно действовать самому. Удерживала его, с одной стороны, неохота обвинить кого бы то ни было в убийстве, а с другой — бессмысленное, но стойкое сомнение в виновности Бруно. Чтобы Бруно да совершил такое преступление — это порой казалось ему настолько диким, что на короткое время отметало прежнюю убежденность. А порой ему начинало казаться, что и письма-то с признанием Бруно на самом деле не было. При всем том он вынужден был втайне признаться, что уверен в вине Бруно. И долгие недели, что полиция никак не могла выйти на след убийцы, эту вину, судя по всему, подтверждали. Как тогда сказал Бруно, ей и не выйти, потому что нет мотивов. После его письма к Бруно в сентябре тот замолчал на всю осень, но в канун своего расставания с Флоридой Гай получил от него сдержанное письмо; Бруно сообщал, что в декабре вернется в Нью-Йорк и рассчитывает с ним встретиться и поговорить. Гай твердо решил не поддерживать с ним никаких отношений.

Он все равно волновался — обо всем и о пустяках, но главным образом о работе. Анна призывала его к терпению, напоминала о том, что он успел себя прекрасно зарекомендовать во Флориде. Никогда еще не исходило от нее столько нежности и поддержки, в которых он так нуждался, и тем не менее он выяснил, что в минуты самого мрачного, самого строптивого настроения он не всегда готов их принять.

Как-то утром в середине декабря, когда Гай лениво рассматривал свои эскизы их будущего дома в Коннектикуте, зазвонил телефон.

— Привет, Гай. Это Чарли.

Гай узнал этот голос, почувствовал, как в нем все напряглось для схватки, но Майерс был рядом и мог его слышать.

— Как поживаете? — спросил Бруно с теплой задушевностью. — Веселого Рождества!

Гай медленно опустил трубку на рычаги и покосился на Майерса, архитектора, с которым они снимали на паях большую однокомнатную студию. Майерс склонился над своей чертежной доской. Сквозь зазор под нижней кромкой зеленой шторы были видны голуби, вперевалку склевывающие зерно, которое они с Майерсом только что насыпали на подоконник.

Телефон зазвонил снова.

— Мне бы хотелось с вами встретиться, Гай, — произнес Бруно.

Гай встал.

— Сожалею, но я не расположен с вами встречаться.

— В чем дело? — спросил Бруно с натянутым смешком. — Вы волнуетесь, Гай?

— Я просто не расположен с вами встречаться.

— Что ж. Понятно, — от обиды Бруно даже охрип.

Гай подождал, решив не вешать трубки первым, и наконец Бруно разъединился.

У Гая пересохло горло, он направился к питьевому фонтанчику в углу студии. Сразу за фонтанчиком солнце четко по диагонали ложилось на большую фотографию — вид на четыре почти завершенных здания «Пальмиры» с высоты птичьего полета. Гай повернулся к снимку спиной. Его пригласили выступить в институте, где он учился, в Чикаго, не преминула бы напомнить Анна. Ведущий архитектурный журнал заказал ему статью. Но если говорить о новых заказах, так впору было решить, будто клуб «Пальмира» стал призывом к его общественному бойкоту. А почему бы и нет? Разве он не обязан «Пальмирой» Бруно? Во всяком случае, убийце?

Снежным вечером через несколько дней они с Анной спускались по облицованным песчаником ступенькам дома по Западной пятьдесят третьей улице, где он снимал квартиру. Гай увидел на тротуаре высокого человека с непокрытой головой — тот стоял и глядел в их сторону. Его пробрала тревога, и пальцы, сами собой сжались на локте Анны.

— Привет, — произнес Бруно с тихой тоской в голосе. В сумерках его было едва видна.

— Привет, — бросил Гай на ходу, словно они не были знакомы.

— Гай!

Гай и Анна обернулись одновременно. Бруно подошел, держа руки в карманах пальто.

— В чем дело? — спросил Гай.

— Просто хотел поздороваться, спросить, как дела.

Бруно разглядывал Анну с какой-то обиженно-потерянной улыбкой.

— Прекрасно, — спокойно ответил Гай и повернулся, увлекая за собой Анну.

— Кто это? — шепнула Анна.

Гая так и подмывало обернуться. Он знал, что Бруно будет стоять на том же месте, знал, что он будет глядеть им вслед, может быть, даже сквозь слезы.

— Да так, один парень, приходил на прошлой неделе искать работу.

— Ты ему ничем не можешь помочь?

— Нет. Он пьет.

Гай нарочно завел разговор об их доме, ибо понимал — сейчас это единственная тема, на которую он может говорить и выглядеть при этом естественно. Землю он уже купил и теперь занимался фундаментом. После Нового года он собирался на несколько дней съездить в Олтон. Сидя в кинотеатре, он обдумывал, как бы отделаться от Бруно, так его напугав, чтобы тот побоялся водить с ним знакомство.

Зачем он нужен Бруно? Все кино Гай просидел сжав кулаки. В следующий раз он пообещает Бруно напустить на него полицию. И сдержит обещание. Намекнуть, чтобы Бруно поинтересовались, — в этом ведь нет большого вреда?

Но зачем он нужен Бруно?