Случайные попутчики

2

Слова Бруно поразили его и заставили отвлечься от собственной персоны.

— Вы и сами, верно, имели неприятный опыт по этой части, — заметил он. Но представить Бруно переживающим из-за женщин было довольно трудно.

— У отца была одна из таких. Тоже рыжая. Звали Карлоттой. — Бруно поднял глаза, и ненависть к отцу, как шип, проколола завесу пьяного тумана. — Миленькое дело, верно? Из-за таких, как отец, эти бабы всегда при деле.

Карлотта. Гаю показалось, что он понял, почему Мириам вызывает у Бруно омерзение. Похоже, здесь лежит ключ к личности Бруно, его ненависти к отцу и великовозрастной инфантильности.

— Мужики бывают двух типов, — проревел Бруно и смолк.

Гай поймал взглядом свое отражение в узком зеркале на простенке. Ему показалось, что глаза у него смотрят испуганно, а губы жестоко поджаты, и он заставил себя расслабиться. В спину ему уперлась клюшка для гольфа, он провел пальцами по ее прохладной лакированной поверхности. Темное дерево с металлической инкрустацией напомнило ему о нактоузе на парусном боте Анны.

— А бабы в основе все едины! — продолжал Бруно. — Обманщицы. На одном конце — обман, на другом — шлюха. Выбирайте!

— Куда же прикажете отнести таких, как ваша матушка?

— Другой такой, как мама, я не встречал, — заявил Бруно. — Ни разу не встречал женщины, которая пользовалась бы таким успехом. Она к тому же красивая, у нее много поклонников, но она держит их на расстоянии.

Молчание.

Гай постучал очередной сигаретой о стекло часов и заметил, что времени половина одиннадцатого. Пора уходить.

— Как вы про нее узнали? — спросил Бруно, пялясь на него из-за стола.

Гай не спеша раскуривал сигарету.

— Сколько их у нее было?

— Вполне достаточно. Еще до того, как я все узнал.

Не успел он убедить самого себя в том, что откровенность теперь уже ничего не меняет, как его начало мучить странное ощущение — будто внутри у него закрутился крохотный водоворот. Крохотный, но почему-то живее всех воспоминаний, ибо он произнес эти слова. Гордость? Ненависть? Или всего только досада на самого себя, оттого, что все его нынешние переживания настолько никчемны? Он увел разговор от своей особы:

— Расскажите, что бы еще вы хотели совершить до смерти?

— Смерти? Кто тут рассуждает о смерти? Я раздобыл информацию о нескольких железных способах легко заработать. В любой час могу применить один из них в Чикаго или Нью-Йорке, а захочу — стану продавать идеи. У меня, например, много идей, как совершить идеальное убийство.

Бруно опять поднял неподвижный взгляд, словно призывая Гая возразить.

— То, что вы меня сюда пригласили, надеюсь, не входит ни в один из ваших планов, — заметил Гай, усаживаясь.

— Господи Иисусе, Гай, вы мне нравитесь! На самом деле!

Тоска, написанная на лице у Бруно, словно заклинала Гая сказать в ответ, что и ему приятно общество Бруно. Из этих маленьких измученных глаз глядело одиночество. Гай в замешательстве принялся разглядывать собственные руки.

— Все ваши идеи оборачиваются преступлением?

— Разумеется, нет! Мне много чего хочется сделать, вроде… ну, например, как-нибудь взять и отвалить человеку тысячу долларов. Нищему. Вот получу свои деньги и сделаю это в первую очередь. А вам никогда не хотелось что-то украсть? Или кого-то убить? Ведь хотелось же. У каждого бывают такие желания. Вам не кажется, что некоторые прямо-таки кайфуют, убивая людей на войне?

— Нет, — сказал Гай.

Бруно подумал:

— Ну, они, конечно, ни за что в этом не признаются, потому как боятся. Но неужели вам в жизни не попадались типы, каких захотелось бы убрать с дороги?

— Нет, — ответил он и тут же вспомнил: Стив. Как-то раз он даже подумывал убить Стива.

Бруно поднял голову:

— Конечно, попадались, я же вижу. Почему не хотите признаться?

— Возможно, кое-какие мысли и были, но ходу я им не давал. Я не такой человек.

— Вот тут-то вы и не правы! Убить способен любой. Все зависит только от обстоятельств, характер тут ни при чем! Бывает, человек уже совсем готов, и нужна только самая малость, чтоб его подтолкнуть. Такое со всеми бывало. Даже с вашей родной бабушкой. Я-то знаю.

— А вот я не согласен, — отрезал Гай.

— Да бросьте, я сам тысячу раз готов был прикончить отца! А вам кого хотелось прикончить? Мужиков, что путались с женой?

— Одного из них, — прошептал Гай.

— Что помешало?

— Ничто. Я только подумал об этом — и все.

Он вспомнил бессонные ночи, сотни ночей, и мечту о покое, который могла принести только месть. Что могло бы тогда заставить его решиться? Он услышал бормотание Бруно:

— Вы и сами не понимаете, что подошли тогда к убийству вплотную, я знаю, что говорю.

Гай обалдело поглядел на него. Бруно, сгорбившийся над столиком, повесив лысеющую голову, без пиджака, опершийся локтями о столешницу, напоминал ему хиляка-крупье на исходе ночи.

— Вы начитались детективов, — произнес Гай. Собственный голос прозвучал в его ушах как чужой.

— Они хорошие. В них говорится, что убить может каждый.

— А мне-то всегда казалось, что именно этим они и плохи.

— Опять не правы! — взвился Бруно. — Вы знаете, какой процент убийств попадает в газеты?

— Не знаю и знать не желаю.

— Одна двенадцатая. Всего одна двенадцатая! Вы только представьте! А кто, по-вашему, составляет остальные одиннадцать двенадцатых? Разная незначительная мелюзга и все, про кого полиция заведомо знает, что никогда не словит.

Он полез разливать виски, обнаружил, что в бутылке ничего не осталось, и с трудом поднялся. Золотой перочинный ножичек, блеснув, выпал у него из брючного кармана и повис на тонкой, как струна, золотой же цепочке. Это доставило Гаю эстетическое наслаждение, как если бы он созерцал изысканную драгоценность. И, наблюдая за Бруно, который пытался взрезать колпачок на свежей бутылке, он вдруг подумал: когда-нибудь Бруно, глядишь, и прирежет кого-нибудь этим крохотным ножичком, и это сойдет ему с рук по той простой причине, что ему будет плевать, поймают его или нет.

Бруно повернулся и осклабился, держа в руке распечатанную бутылку виски.

— Поехали со мной в Санта-Фе, а? На пару деньков. Отдохнете, расслабитесь.

— Спасибо, не могу.

— Деньги у меня есть. Будьте моим гостем, а?

Он пролил виски на столик.

— Спасибо, — повторил Гай. Бруно, видимо, решил, что, судя по его одежде, у Гая трудновато с деньгами. Серые фланелевые брюки были его любимыми. Он намеривался ходить в них в Меткафе и даже Палм-Бич, если там будет не очень жарко. Откинувшись на спинку стула, он засунул руки в карманы и в правом тут же нащупал дыру.

— А что? — сказал Бруно, вручая ему стакан. — Вы мне очень нравитесь, Гай.

— Почему?

— Потому, что хороший вы парень. Славный, я имею в виду. Я знаю много ребят — без шуток, — но таких, как вы, можно по пальцам пересчитать. Я вами восхищаюсь, — выпалил Бруно и присосался к стакану.

— Вы мне тоже нравитесь, — сказал Гай.

— Ну так и едем со мной, а? До маминого приезда у меня два или три дня совершенно свободны. Могли бы пожить в свое удовольствие.

— Пригласите кого-нибудь другого.

— Господи, Гай, вы что, думаете — я приглашаю всякого встречного да поперечного? Вы мне понравились, почему я и прошу вас со мной поехать. Хотя бы на денек. Из Меткафа я сразу отправляюсь в Санта-Фе, даже не стану заезжать в Эль-Пасо. Хотя меня отправили посмотреть Каньон.

— Спасибо. Но мне нужно приниматься за работу, как только я закончу дела в Меткафе.

— А-а. — Еще одна тоскливая, но исполненная восхищения улыбка. — Что-то строите?

— Да, здание клуба. — Слова прозвучали незнакомо и как-то не в его стиле, еще пару месяцев тому назад ему бы и в голову не пришло, что именно это он и будет строить. — Новые корпуса «Пальмиры» в Палм-Бич.

— Неужто?

Бруно, конечно, слышал о клубе «Пальмира». Самом крупном в Палм-Бич. Он даже слышал о том, что там собираются возводить новый комплекс. В старом ему доводилось бывать пару раз.

— И вы его спроектировали? — Он посмотрел на Гая взглядом, каким мальчонка взирает на предмет своего обожания. — Нарисуйте, пожалуйста.

Гай быстро набросал контуры строений на последней странице Бруновой записной книжки и поставил автограф, так попросил Бруно. Он объяснил проект съемной стены, которая позволит превратить весь нижний этаж в один огромный танцевальный зал, включая террасу, и вентиляционных проемов, которые заменят кондиционеры, — он надеялся, что правление на них согласится. По мере объяснения его заливала волна радости, от возбуждения на глаза навернулись слезы, хотя говорил он не повышая голоса. Он удивлялся тому, что может вести с Бруно такой доверительный разговор, раскрывая лучшие стороны своей натуры, — с Бруно, который способен оценить это меньше любого другого.

— Потрясающе, — сказал Бруно. — Вы им растолковали, как это будет выглядеть?

— Нет. А придется умасливать слишком многих, — ответил Гай и, запрокинув голову, неожиданно рассмеялся.

— Вы станете знаменитым, да? Может, вы уже знамениты.

В иллюстрированных журналах появятся фотографии, возможно, его снимут для кинохроники. Проект еще не утвержден, напомнил он самому себе, но в благополучном исходе он не сомневался. Майерс, архитектор, с которым он снимал студию в Нью-Йорке, тоже не сомневался. Анна была уверена, как и мистер Брилхарт. Крупнейший заказ в жизни.

— Возможно, после этого я и стану знаменитым. Такие проекты освещаются в прессе.

Бруно принялся излагать длинную историю своего пребывания в университете и как он стал бы фотографом, если б в свое время что-то там не случилось с отцом. Гай не слушал. Он рассеянно цедил виски и думал о заказах, что последуют за Палм-Бич. Скорее всего, это будет какое-нибудь административное здание в Нью-Йорке. У него имелся замысел такого рода, и ему не терпелось воплотить его в жизнь. Гай Дэниел Хайнс. Известное имя. И — конец бесконечным гложущим мыслям, что он беднее Анны.

— Да или нет, Гай? — повторил Бруно.

— Что?

Бруно глубоко вздохнул.

— Если ваша жена теперь поднимет бучу из-за развода. Скажем, устроит скандал, пока вы в Палм-Бич, и добьется вашего отстранения от проекта, — разве это недостаточный повод к убийству?

— Мириам?

— Кого же еще?

— Нет, — возразил Гай, однако вопрос смутил его. Он опасался, что Мириам прослышала от его матери о «Пальмире» и может встрять только ради того, чтобы ему навредить.

— Когда она вам изменяла, вам не хотелось ее прикончить?

— Нет. Не лучше ли сменить тему?

В мгновенном озарении перед Гаем предстали обе половинки его жизни, брачная и профессиональная, бок о бок, какими он до того их не видел. Ему стало тошно, когда он попробовал разобраться, почему столь глуп и беспомощен в одной и столь же способен в другой. Он посмотрел на Бруно — тот не сводил с него глаз — и, ощутив легкий дурман, поставил стакан на стол и отодвинул на длину пальца.

— Один раз уж точно хотелось, — повторил Бруно с мягкой пьяной настойчивостью.

— Нет.

Гаю хотелось выйти на воздух и прогуляться, но поезд все наяривал и, похоже, вообще не собирался останавливаться. Предположим, из-за Мириам он потеряет заказ. Ему предстояло провести там несколько месяцев и вращаться в местном обществе наравне с директорами. Бруно очень хорошо понимал такие вещи. Гай вытер рукой проступившую на лбу испарину. Трудность, понятно, заключалась в том, что о планах Мириам он узнает только после того, как с ней встретится. Он очень устал, а усталый не способен оказать Мириам решительно никакого сопротивления. Так с ним часто бывало в те два года, за которые он излечился от любви к ней. Так оно и сейчас. Ему стало тошно от Бруно. Бруно улыбался.

— Рассказать об одном из способов, каким я придумал убить отца?

— Не надо, — ответил Гай. Бруно потянулся налить ему виски, но он накрыл стакан ладонью.

— Что бы вы выбрали — неисправную розетку в ванной или окись углерода в гараже?

— Выбирайте сами и хватит об этом!

— Я выберу, можете не сомневаться! А знаете, что еще я когда-нибудь сделаю? Покончу с собой, если будет настроение, а обставлю все так, чтобы злейшего моего врага обвинили в убийстве.

Гай с отвращением на него посмотрел. Бруно, казалось, расплывается по краям, словно втянутый в процесс растворения. Теперь от него оставались только голос и дух, дух зла Бруно являл собою все, что Гай презирал. Все, чем не хотел быть Гай, — всем этим уже стал и становился Бруно.

— Хотите, я подскажу вам идеальный способ убийства жены? Вдруг когда-нибудь пригодится.

Под пристальным взглядом Гая Бруно неловко поежился.

Гай встал:

— Мне хочется прогуляться.

Бруно хлопнул в ладоши:

— Послушайте! И как это меня осенило! Мы убьем друг для друга, понимаете? Я убью вашу жену, а вы — моего отца. Мы встретились в поезде, ни одна душа не знает, что мы знакомы. Идеальное алиби! Сечете?

Стена у него перед глазами ритмично пульсировала, будто собираясь расколоться. Убийство. Слово вызывало тошноту, вселяло ужас. Ему хотелось вырваться от Бруно, уйти из купе, но тяжесть кошмара сковывала его члены. Он попробовал обрести устойчивость, выпрямив стену и попытавшись понять, что говорит Бруно, ибо чувствовал: в его словах кроется своя логика, как в любой задаче или головоломке, которую требуется решить.

Пальцы Бруно в пятнах от никотина дрожали и подпрыгивали на коленях.

— Непробиваемое алиби! — верещал он. — Стоило жить, чтоб такое придумать! Неужели не ясно? Я бы убил, когда вас нету в городе, а вы — когда я далеко.

До Гая дошло. Никто, похоже, никогда не догадается.

— Я с огромным удовольствием положу конец успехам Мириам и поспособствую вашим успехам, — хихикнул Бруно. — Вы согласны, что ее надо окоротить, пока она не успела сломать жизнь еще многим? Сядьте, Гай!

Мне она жизнь не сломала, хотел напомнить Гай, но Бруно не дал ему раскрыть рот:

— Значит, так… Допустим, мы с вами поладили. Могли бы вы это сделать? Вы бы мне подробно расписали, где она живет, а я бы, в свою очередь, расписал наш дом, да так, что вы бы узнали его не хуже моего. Мы могли бы себе позволить повсюду оставлять отпечатки пальцев — и что? Только сыщики бы рехнулись. — Он усмехнулся. — Конечно, через несколько месяцев друг после друга — и никакого общения. Господи, дело — верняк!

Он встал и едва не свалился, опрокидывая в себя выпивку. Потом произнес прямо в лицо Гаю с перехватывающей дыхание уверенностью:

— Вы бы смогли, правда, Гай? Помех не будет, клянусь. Я все устрою, честное слово, Гай.

Гай оттолкнул его, резче, чем собирался. Бруно плюхнулся на сиденье у окна и тут же упруго вскочил. Гай оглядывался в поисках выхода, ему хотелось на воздух, однако со всех сторон были сплошные стены. Купе превратилось в маленький ад. Что он здесь делает? Как и когда успел он так нализаться?

— Уверен, что сможете! — изрек Бруно, насупившись.

Да заткнитесь вы со своими вонючими предложениями, собирался крикнуть Гай, но вместо этого шепотом произнес:

— Мне от этого тошно.

Он заметил, как странно исказилось узкое лицо Бруно — глупо-удивленная улыбка пополам с грустной гримасой какого-то сверхъестественного всеведения. Бруно вежливо пожал плечами:

— Как хотите. Но я все равно считаю, что это прекрасная мысль, а расклад так просто идеальный. Мысль эту я пущу в дело, понятно, с другим союзником. Куда вы пошли?

Гай наконец вспомнил про дверь. Он выбрался в тамбур, открыл дверь на площадку: прохладный ветер словно в наказание хлестнул его по лицу, а гудок локомотива превратился в укоризненный рев. К гудку и ветру он добавил проклятия по собственному адресу. Его тянуло блевать.

— Гай?

Оборотившись, он увидел, как Бруно протискивается в металлическую дверь.

— Гай, простите меня.

— Все в порядке, — поспешно ответил Гай, которого потрясло выражение лица Бруно: на нем читалось собачье самоунижение.

— Спасибо, Гай.

Бруно опустил голову; в эту минуту перестук колес начал замедляться, и Гай едва устоял на ногах. Его охватило чувство благодарности: поезд останавливался. Он хлопнул Бруно по плечу:

— Выйдем на перрон подышать воздухом!

Они сошли в мир тишины и полного мрака.

— Это что еще за фокусы? — воскликнул Бруно. — Ни одного фонаря!

Гай задрал голову. Луны тоже не было. Ночная прохлада заставила его подобраться и насторожиться. Откуда-то донесся домашний звук захлопнувшейся деревянной двери. Светлячок впереди обернулся фонарем в руках мужчины, который трусил к хвосту поезда где отъехавшая дверь багажного вагона нарисовала освещенный квадрат. Гай двинулся к нему медленным шагом, Бруно поплелся следом.

Где-то далеко на черной равнине прерий снова и снова голосил локомотив, перестал и взвыл еще раз, еще дальше. Звук, с детства памятный Гаю, — красивый, чистый, одинокий. Как мустанг, уносящий белого человека. В приливе дружеских чувств Гай взял Бруно под руку.

— Я не хочу гулять, — возопил Бруно, вырвался и остановился. На свежем воздухе ему стало худо, как рыбе на суше.

Поезд тронулся. Гай втолкнул в тамбур большое вялое тело Бруно.

— Примем на посошок? — тусклым голосом предложил Бруно у двери своего купе; он, казалось, вот-вот свалится от усталости.

— Спасибо, не в состоянии.

Зеленые занавески приглушали их шепот.

— Не забудьте утром зайти. Я не буду запирать дверь. Если не отзовусь — входите, и все, ладно?

Когда Гай добирался до своей койки, его заваливало на стены в зеленых занавесках.

Улегшись в постель, он по привычке подумал о книге. Он забыл ее в кухне у Бруно. Своего Платона. Мысль о том, что она останется на ночь у Бруно или что Бруно возьмет ее в руки и будет листать, была ему неприятна.