На следующий день Тримбл обнаружил среди доставленной почты толстый конверт. Неразборчивым почерком на нем было написано: «Лично и секретно». Для пущей конфиденциальности эти слова были подчеркнуты жирной линией.
Он вскрыл конверт и начал читать.
«Инспектор Тримбл, — аноним обошелся без вступления, сразу решив взять быка за рога, — вы спрашивали меня, видела ли я некую особу в день алиби еще кое-кого, и я сказала вам, что не видела, что было абсолютной правдой, но я не знала, где он был. Мне совершенно безразлично, чем он занимался, потому что я совершенно разошлась с ним и не желаю иметь с ним ничего общего после того, как он так со мной обошелся. Он всегда говорил, что нужно быть осторожными, и, конечно, он трус, какими всегда и бывают мужчины такого сорта, впрочем, дело не в этом, а в том, что он нашел себе другую женщину. Могу только сказать, что я ее жалею и надеюсь, ей не придется перенести то же, что и мне. У меня появились эти подозрения, когда я увидела их на его приеме накануне, но теперь я знаю и поэтому не скрываю это от вас. Он все время отговаривал меня, но я решила покончить с ним, поэтому в то утро я ему позвонила и сказала, что приду к нему около половины шестого. Он сделал вид, что ужасно рад, и сказал, что завезет меня к М. перед тем, как отправится на концерт, поэтому я не задержусь и не вызову подозрений. Итак, я отправилась на автобусе 5а в центр, а там как раз подошел автобус 14, поэтому я оказалась у него чуть раньше половины шестого, но его дома не было. Я звонила в дверь несколько раз, никто не открывал, тогда я подумала, может, я слишком рано приехала, хотя он обещал сразу после репетиции приехать домой, поэтому я ходила вокруг его дома приблизительно до шести, а потом уехала. Мне пришлось долго ждать автобуса, чтобы вернуться в центр, и, когда я туда добралась, я так боялась опоздать, что не стала ждать 5а и пошла пешком. Чтобы сократить путь, я вышла на Чарльвиль-роуд через Фейрфилд-авеню. Вы, конечно, знаете, что на северной стороне авеню дома немного отступают от дороги, и к ним ведут подъездные дорожки. Перед домом номер 6 стояла автомашина, не на дорожке, а рядом с забором вдоль дороги. Я еще подумала, что странно ставить там машину с выключенными фарами, потому что уже темнело, а потом она показалась мне очень знакомой, поэтому я подошла взглянуть и увидела, что это его машина. Поэтому если вы желаете знать, где он был в тот вечер, вы можете пойти и спросить даму в доме номер 6 и узнать, что она вам скажет. Только не ждите, что я дам показания в суде, потому что я ничего не говорю и ничего не подписываю. Это обычное анонимное письмо, где не указывается никаких имен, потому что вы должны их знать.
P.S. В Фейрфилд-авеню можно заглянуть с задней стороны Чарльвиль-роуд, потому что, когда я пришла к М., я по шла попудрить нос в ее ванной и выглянула в окно ванной, но машины там уже не было, так что я случайно ее застала. Я подумала, что вам нужно об этом знать».
Тримбл с торжествующим видом передал письмо сержанту Тейту. Последний молча и внимательно прочитал его.
— Номер 6 по Фейрфилд-авеню! — воскликнул он, снимая свои старомодные очки и осторожно убирая их в футляр. — Но ведь это дом мистера Диксона!
— И миссис Диксон, — заметил Тримбл.
— Этот Вентри, — торжественно заявил сержант, — настоящий сатир, если вы меня спросите.
Тримбл оставил замечание без комментариев.
— Какая жалость, что эта леди не очень точно указывает время, продолжал Тейт.
— В какое бы время это ни было, ясно, что он уехал с Фейрфилд-авеню достаточно рано, чтобы встретить поезд на Истбери.
— Вот это мне и непонятно. Не знаю, как он мог это сделать, если ехал на автобусе.
— Если он вообще на нем ехал.
— Кондуктор совершенно точно это подтвердил.
— Я сказал вам, что поговорю сам с этим кондуктором.
— Да, сэр, сказали, — без всякого выражения произнес сержант Тейт. — Вы пожелаете так же допросить мистера Шлумбергера?
— Кого?
— Мистера Шлумбергера — второго кларнетиста, который участвовал в концерте.
— Да, да, я помню. Мы узнали его имя и адрес из списка мистера Диксона. А что с ним?
— Есть донесение от Скотленд-Ярда. Шеф просил показать вам. Оно у меня.
— Дайте взглянуть, — потребовал Тримбл голосом человека, ожидающего плохие новости.
Детектив-сержант, которому было дано задание допросить мистера Шлумбергера у него дома в Херн-Хилл, был немногословен.
«Я допросил вышеуказанного человека сегодня утром и предъявил ему копии высланных нам фотографий, — гласил его отчет. — Он тщательно изучил все фото, а затем сделал письменное заявление, которое прилагается».
В приложении говорилось:
«У меня плохая память на лица, и меня вовсе не интересуют незнакомые люди. Не думаю, что я смогу опознать исполнителя, который на этом концерте сидел рядом со мной. Представленные мне фотографии не напоминают мне никого из тех людей, о ком идет речь. Одна из них напоминает мне моего старого знакомого по имени Вентри, но сходство не очень большое.
Генрих Шлумбергер».
— Нет, — решил Тримбл. — Нет, не думаю, что мне нужно встречаться с мистером Шлумбергером. — Он отложил отчет в сторону. — Конечно, — с надеждой произнес он, — преступник мог замаскироваться. Он и должен был так сделать, кто бы это ни был. У этого Шлумбергера плохая память на лица, и его не интересуют незнакомые люди.
— Старый знакомый по имени Вентри, — пробормотал сержант.
— Ту машину легко мог украсть Кларксон, — продолжал Тримбл, поморщившись оттого, что его перебили. — Хотя нет, он был на Чарльвиль-роуд, когда пришла его жена, а к этому времени автомобиль уже исчез. Ладно! Предположим, этот тип Шлумбергер прав, и Вентри не играл на кларнете. Это не означает, что он не ездил в Дидфорд, где бросил Дженкинсона. Для него было слишком рискованно выходить на платформу, следовательно, у него был кто-то еще… кто-то еще…
Он замолчал и нервно забарабанил пальцами по столу. Впервые инспектор выглядел совершенно растерянным — и совершенно человечным. Сержант Тейт, будучи человеком добродушным, с удивлением почувствовал, что по-настоящему сочувствует ему. Он растерянно покашлял и, стараясь найти утешительные слова, наконец сказал:
— Наверное, кондуктор все-таки ошибается. Нужно будет еще раз с ним поговорить.
Этот жест не остался незамеченным инспектором. Благодарная улыбка скользнула по его лицу, но он все еще пребывал в унынии:
— Да, поговорим. Но даже если он ошибается, это не поможет нам продвинуться вперед.
— А тогда уж мы как следует поговорим с Вентри, — продолжал Тейт. (Странно, с какой легкостью местоимение «мы», оставшееся со старых времен городской полиции, снова появилось у него на устах и с какой естественностью его воспринял инспектор.) — Он нагородил слишком много лжи. Мы можем довольно легко его расколоть.
— Нет, — запротестовал Тримбл. — Пока нам не стоит возвращаться к Вентри, во всяком случае до тех пор, пока мы не будем уверены в своих доводах и не сможем прижать его к стенке, А до этого, думаю, нам лучше побеседовать с миссис Диксон. — Он поднялся. — Но сначала кондуктор. Как его зовут?
— Барри.
— Отправляйтесь в автобусный парк и узнайте, когда Барри будет свободен. А потом пойдем прощупать миссис Диксон, следующим будет Вентри. Черт побери, Тейт, должны же мы как-то прояснить этот случай между этими тремя!
Следующий день был днем крушения надежд. В автобусной компании после длительных розысков установили, что Барри взял отпуск на неделю. Они сообщили полицейским его домашний адрес. Тейт подошел к дому с тыльной стороны за кафедральной церковью и обнаружил дом пустым. Спустя час терпеливого ожидания он увидел возвращающуюся из магазина миссис Барри и от нее узнал, что сегодня ее сын выходной и что она ожидает его дома не раньше полуночи. Когда он настойчиво попросил ее подсказать, где можно его найти, она наконец вспомнила, что среди его развлечений был зал «Танцы для избранных» в Масоник-Холл в тот вечер, где он должен был выступать в роли Мастера церемонии. Не больше сержанту повезло с миссис Диксон. Она уехала на день в Лондон и должна была вернуться только к обеду.
Таким образом, дальнейшая работа над расследованием была отложена до вечера, и остальная часть дня была занята разборкой собранных документов и материалов. Чуть раньше девяти вечера оба детектива покинули полицейский участок.
Исключительно элегантный молодой человек с великолепно закрученными усиками объявлял о Поле Джонсе, когда офицеры распахнули дверь Масоник-Холл. Оглушенные невероятным шумом, который производил оркестр, они направились через помещение, с трудом уклоняясь от танцующих, образовавших круг. К ним сразу устремился Мастер церемонии.
— Эй, парни, это танцы для избранных! — закричал он, ухитряясь заглушить и грохот оркестра, и шарканье ног по паркету. — Сюда впускают только по членским билетам.
— Мы сюда не танцевать пришли! — прокричал в ответ Тримбл.
К счастью, в этот момент музыканты сменили бешеный ритм на более медленный, и тихий фокстрот, и два вращающихся круга мужчин и женщин распались на пары. Молодой человек тупо взглянул на Тримбла, а затем на Тейта:
— Господи, да это опять детектив! Зачем я вам понадобился?
— С вами хочет поговорить инспектор, мистер Барри, — объяснил сержант.
Мистер Барри быстро кивнул и зашагал к возвышению к конце зала.
— Подержи Пола Джонса, пока я не вернусь, Сэмми, — сказал он руководителю оркестра. — Я через минуту.
Кивком пригласив детективов следовать за собой, он повел их из зала. Вдоль одной из стен зала шел коридор, здесь на шатких стульях и устроились мужчины.
— Нам повезло, — прокомментировал Барри. — Сейчас мы одни, а чуть позже здесь все будет забито воркующими голубками. Кстати, вы слышали, что я сказал руководителю? Так вот, для Пола Джонса самое большее семь минут. Не спрашивайте меня почему, так оно есть и все тут. Если он продолжится еще дольше, начнется восстание. Так что давайте поскорее, хорошо?
Тримбл понял намек и не стал тратить время на вступление:
— Вчера вы сделали заявление сержанту. Вот, взгляните, чтобы освежить его в памяти.
Барри взял лист бумаги и быстро пробежал глазами:
— Что ж, все, кажется, верно.
— А теперь еще раз посмотрите на эту фотографию и скажите мне, что вы уверены — слышите? Уверены, что это тот самый человек.
Барри внимательно вгляделся в фото, а затем поднял на инспектора невинный вопросительный взгляд:
— Послушайте, ребята, вы что хотите от меня услышать — что это он или не он? Когда я служил в армии, мне пришлось давать показания в суде, так что я знаю, как эти адвокаты могут вас запутать. Но если вы скажете, что вам нужно, я буду держаться этого и все тут. Только сначала мне нужна подсказка. Что я должен сказать?
— Мне нужно знать ваше независимое мнение, — отчеканил инспектор.
— Это трудновато, — нахмурился Барри. — Уж если мне придется заявлять о своем непредвзятом мнении в клетке свидетелей, как пить дать, я окажусь в дураках. Говорю вам, я видел, как это делается. Вот, слушайте! — Он закрыл глаза, словно бросаясь в какую-то безнадежную игру. — Я почти уверен, что это был тот тип, — наконец объявил он. — Так, по-дружески я готов это сказать. Но чтобы быть абсолютно уверенным — это другое дело.
Тримбл продолжал настаивать, но не мог добиться от него более определенного ответа, и вскоре молодой человек взглянул на часы и объявил, что семь минут, отведенные Полу Джонсу, истекают.
— Ребята хотят вернуться к своим закадычным подружкам, — объяснил он. Пол Джонс здорово подходит для того, чтобы сразу после начала танцев разогреть публику. Но они платят деньги не для того, чтобы видеть, как их девушки танцуют с другими парнями. Так что мне пора выйти и объявить румбу.
Он двинулся в сторону зала.
— Можете выйти на улицу вот здесь. — Он махнул рукой дальше по коридору, где они сидели.
Сержант Тейт двинулся было в указанную сторону, но Тримбл остановил его:
— Давайте на минутку вернемся в зал.
— Как хотите, ребята, — ответил Мастер церемонии. — Только вряд ли вам очень повезет с партнершами, ведь Пол Джонс уже закончился, но я посмотрю, может, подберу вам кого-нибудь, если хотите.
Тримбл от своего имени и от сержанта с благодарностью отклонил любезное предложение. Офицеры последовали за Барри в танцевальный зал. Как только они вошли, инспектор потащил сержанта в угол и, глядя на возвышение, где помещался оркестр, сказал:
— Сержант, вы видите там того, кого вижу я?
Тейт посмотрел в сторону возвышения и оглядел по очереди всех музыкантов.
— Господи! — воскликнул он. — Неужели этот… как там его зовут?.. И играет на этом… Ну, как он называется?
Збарторовски играет на кларнете, помог ему Тримбл. — Я сразу его заметил, как только мы пришли.
— Странно, — задумчиво промолвил Тейт. — Должно быть, он его где-то занял. У него не было времени починить старый кларнет. Как вы думаете, сэр, может, стоит перекинуться с ним словом-другим?
Тримбл кивнул, соглашаясь.
С видом полного смирения в грустных карих глазах Збарторовски спустился с помоста на знак инспектора.
— Я вижу, вы снова играете.
— Если вы называете это игрой, да. — Поляк пожал плечами.
— Значит, вы починили свой инструмент?
— Нет. — Збарторовски вздрогнул, словно от болезненного воспоминания. Нет, теперь у меня другой.
— И где же вы его достали?
— Мистер… такой толстый человек, который еще играет на органе…
— Вы имеете в виду Вентри?
— Да, да, его зовут Вентри. Он дал мне его взаймы, пока я не куплю себе новый.
Тримбл сделал глубокий вздох.
— Черта с два он одолжил! — пробормотал он.
Збарторовски встревожился и обеспокоенно спросил:
— Я не должен был его брать? Может, он ворованный? Клянусь вам, сэр, я не знал…
— Нет, нет! — поспешил успокоить его Тримбл. — Вы не сделали ничего плохого… насколько мне известно. Только дело в том, что именно этот инструмент…
— Минутку, сэр, — вмешался Тейт. — Сдается мне, Вентри сказал, что у него три таких инструмента, и все разные. Помню, у них есть какие-то тональности… Пропавший был си и еще как-то там.
— Си-бемоль, да, — подсказал Збарторовски. — Это именно он. В этих танцах используется кларнет си-бемоль. Но это не пропавший. Мистер Вентри одолжил мне его, и я не думал, что не должен был его брать.
— Меня интересует, — продолжал инспектор, — как случилось, что он решил одолжить вам инструмент. Вы ведь с ним мало знакомы, не так ли? Сейчас вы даже не могли сразу вспомнить его имя.
— Все очень просто, — объяснил Збарторовски. — Мистер и миссис Диксон пришли на обед к миссис Роберте, а я был в кухне и мыл посуду. Вы знаете, миссис Роберте всегда очень добра ко мне, поэтому она попросила мистера Диксона прийти и поговорить со мной, потому что он говорит на моем языке, и мистер Диксон спросил меня, чем я теперь занимаюсь и буду ли выступать на следующем концерте, и я сказал, что больше не могу играть, потому что… ну, вы знаете почему… А мистер Диксон вдруг и говорит: «В таком случае я найду для вас хороший кларнет, потому что я знаю человека, у которого есть такой, но который ему не нужен». И вот на следующее утро он мне позвонил и сказал, что мистер Вентри даст мне инструмент, если я приду к нему домой, и я пошел, а он одолжил мне его. Но это был только заем до нового концерта… если мистер Эванс разрешит мне в нем участвовать, — закончил он уныло.
— Все это похоже на правду, — заметил Тримбл, когда они выходили из Масоник-Холл. — Нужно будет проверить у Диксона рассказ поляка, но все кажется довольно правдивым. Если так, это будет еще одна проблема, которую должен будет разрешить мистер Вентри. Если его кларнет исчез в ночь концерта, как он оказался у него сегодня утром?
— Кажется, он очень удивился, когда при нас обнаружил, что его нет на месте, — заметил Тейт.
— Тогда, по крайней мере, это может значить, что потом он каким-то образом нашел его, не сказав нам ни слова, что само по себе подозрительно. Сначала машины, потом кларнеты, — сказал Тримбл с необычным для него юмором. Он просто мастер терять вещи, а потом находить их. Вам не приходило в голову, что, если человек хочет, чтобы было невозможно доказать, кто играл на этом инструменте в тот вечер в оркестре, он вряд ли мог сделать это лучше, чем Вентри?
Тейт еще не совсем освоился с новыми доверительными отношениями, которые вдруг возникли между ним и начальником. Он был настолько удивлен, что его спрашивают о его собственном мнении, что замедлил с ответом.
— Ах да, понимаю! Отпечатки пальцев! — наконец вымолвил он.
— Вот именно, отпечатки! Ясно, что если на этом кларнете играли во время концерта, на нем должны остаться отпечатки пальцев музыканта. Если кто-то захочет избавиться от них, он должен сделать одно из двух — или начисто их стереть, что выглядело бы подозрительно, если бы дело дошло до осмотра, или, что еще лучше с его точки зрения, дать инструмент кому-то еще. Один Пол Джонс, и каждый отпечаток стерт пальцами Збарторовски. Теперь этот инструмент для нас совершенно бесполезен — вот почему я не стал его забирать у поляка сегодня.
— Дайте подумать. Что же получается, рассуждал Тримбл, пока они неторопливо удалялись от Масоник-Холл по тихим улочкам Маркгемптона. — У Вентри пропадает кларнет в вечер концерта, другими словами, он дает его взаймы человеку… назовем его Икс, чтобы он занял в оркестре место Дженкинсона. Сам Вентри, конечно, занимается тем, что встречает Дженкинсона на станции, и избавляется от него. Совершил преступление Вентри или Икс, сейчас сказать не могу. Когда все было сделано, Икс возвращает кларнет Вентри, и он принимает меры, чтобы помешать нам установить личность использовавшего кларнет человека. О, я знаю, — поспешно прервал он попытку сержанта что-то сказать, — мы и понятия не имеем, кто такой этот Икс, не знаем даже мотива, ради которого Вентри мог убить мисс Карлесс, и этот чертов Барри окажется для защиты роскошным свидетелем. Не говорите мне этого, сержант, не надо!
— Я только хотел сказать, сэр, — серьезно промолвил Тейт, — что, похоже, это мистер Диксон подсказал идею одолжить инструмент Збарторовски.
— Следовательно, скажете вы, Диксон и есть этот Икс! Когда из всех фактов по этому проклятому делу до сих пор у нас есть единственный неоспоримый факт, что он не способен взять ни единой ноты на каком-либо инструменте!
— Это я прекрасно понимаю, сэр. Я только сказал, что это несколько странно. Я все время проворачиваю в уме, может ли это быть дело Диксона и Икса, Диксона, Вентри и Икса, или…
Цепочка из количества возможных подозреваемых растянулась перед ними бесконечно и уныло, как крутой подъем Фейрфилд-авеню, по которому они поднимались.