Смерть приходит в розовом

14

Мы наверняка неплохо смотрелись вдвоем. Происходи наша прогулка днем, на нас обращали бы внимание. Оба высокие, стройные, да и не обремененные годами. А так приходилось вышагивать по опустевшим улицам, не встречая даже припозднившихся прохожих. Лишь иногда проносились мимо машины. Оно и понятно — часы уже предутренние, скоро рассвет.

Цокот ее каблучков раздавался окрест, и под этот ритмичный перестук, держа свою новую знакомую за руку, я, как бы возвышенно, молчал, на самом деле размышляя над сложившейся ситуацией. Очевидно одно: мне ни к чему чрезмерно настаивать на продолжении знакомства, и в то же время нельзя упускать эту особу из виду. Она — пока единственная, кто знает наверняка тайну двух убийств. Она — кратчайший путь к познанию истины, но пользоваться этим путем надо крайне осторожно, он сродни узкой горной тропке: один неверный шаг и — пропасть.

— А вот и мой дом, — проговорила она с нескрываемым сожалением.

Мы остановились напротив знакомого мне подъезда.

— Мне было очень приятно провести с вами этот вечер, — начал я прелюдию расставания.

— Мне тоже, — согласилась она.

— Буду с болью вспоминать его, — лукавил я.

— Почему с болью? — удивилась она.

— Боль об упущенном, невысказанном, о потерянном, — перечислял я с налетом грусти, и получалось все складно, как у человека очарованного и покинутого.

— Чтобы ваша боль не оказалась острой, давайте продолжим наш вечер общения, — вдруг предложила она, и мне оставалось лишь теряться в догадках по поводу ее намерений. Было непонятно: то ли она преследовала какой-то свой узкий интерес, то ли не хотела оказаться вновь в одиночестве, а может быть, в ней заполыхало то чувство, что волнует с первого взгляда? Не исключено, в ее ожесточившемся сердце таилась в уголке любовь и сейчас напоминала о себе.

— Вы приглашаете меня в гости? — играл я сцену счастливого удивления.

— Да. Как говорят в таких случаях, на рюмку чая.

— Просто не ожидал, даже и в мыслях не держал, — старался я выглядеть и галантным, и растерянным.

— Бросьте менжеваться, — все же вылезло из нее жаргонное словечко.

Квартира впечатляла. Обставлена дорогой мебелью и напичкана всевозможной бытовой техникой, но сразу рождалось ощущение какого-то неуюта, возможно, от того, что не был продуман интерьер и все сделано с холодным расчетом, но без души.

Со словом «присаживайтесь» она показала мне на кресло, сама же прикатила небольшой раскладывающийся столик. Пара бокалов, бутылка дорогого вина и фрукты в вазе на ножке — вся его сервировка. Было обещано еще кофе, сваренное по какому-то особому методу. Зазвучала легкая музыка, она исходила как бы от стен. Все располагало к пикантному продолжению.

В полумраке комнаты горел лишь настенный светильник, соприкоснулись и звякнули наши бокалы. Но не успели мы даже вдохнуть аромат вина, как дал о себе знать сотовый телефон. Прежде чем подняться на его призывные сигналы, она посмотрела на настенные часы и недоуменно пожала плечами по поводу столь позднего звонка. Вынула аппарат из сумочки, нажала кнопку, посмотрела, с какого номера ее беспокоили, и проговорила:

— Алло! Ты чего не спишь?

Затем внимательно слушала неведомого мне ночного абонента и принялась успокаивать:

— Какого известия ты ждешь? В газетах могут и не напечатать, а узнавать самой не рекомендую, могут засечь. Все нормально, уверена на сто процентов. Ну, не хватились пока, возможно, не велика шишка, — Светлана покосилась в мою сторону и тут же сменила тему: — Была в ночном клубе. Познакомилась с очень интересным молодым человеком. Зовут Михаилом. Он у меня в гостях. Жалко, что поздно, а то мы пришли бы к тебе. Развеялась бы от тяжких дум. А хочешь сейчас с ним поговорить? Познакомишься. Ну, развейся немного, развейся.

Светлана протянула мне трубку.

— Поговорите с ней, пожалуйста, — попросила она и пояснила: — Это та самая подруга, о которой я рассказывала, у нее упадочное настроение.

Я не ведал, о чем вести речь с пребывающей в депрессии женщиной, но трубку взял, решив для начала представиться:

— Алло. Доброй ночи вам. Это Михаил с вами разговаривает.

В ответ не было произнесено ни звука.

Я еще трижды бросал в трубку короткие, как сигнал бедствия, «алло», но со мной не желали общаться. В некоторой растерянности отнял аппарат от уха и только тут посмотрел на дисплей. Обозначенные на нем цифры номера телефона звонившей женщины привели меня в состояние, близкое к шоковому. Я пытался разговаривать с Верочкой. И по тому, что она не проронила ни слова в ответ, можно было сделать вывод, что она была ошарашена не меньше, чем я сейчас. Конечно, голоса бывают схожими, но от этого потрясение, что она испытала, едва ли меньше, и ей наверняка хотелось в эти мгновения, будь крылья, прилететь сюда и либо подтвердить, либо развеять свои подозрения.

— Тишина, возможно, отключился, — я возвратил трубку Светлане.

— Алло! Чего молчишь? — попыталась уже она вытянуть у подруги хоть слово.

Судя по тому, как посерьезнело лицо, ей это удалось. Выражение лица менялось, как узоры в калейдоскопе: то удивление, то недоверие, то растерянность.

— Шутишь, — произнесла она, и было не ясно: то ли выговаривала, то ли спрашивала. — Хорошо, — как-то сразу покладисто согласилась Светлана и пожелала спокойной ночи.

— Вы извините ее, — обратилась она уже ко мне после того, как закончила разговор. — Перед ликом смерти ей не до радостей и развлечений.

Я сочувственно вздохнул.

Мы вновь взяли в руки бокалы, но в наши отношения уже незримо вкралась натянутость. Я не ведал, что сказала напоследок хозяйке квартиры Верочка. Открыла ей глаза на возможный обман? Предупредила, кем я был на самом деле? Сообщила непреднамеренно, не зная, что я уже несколько суток как занесен ее подругой в список несуществующих на этом белом свете. А почему непреднамеренно? А если они сообщницы? О чем Верочка беспокоится, не смыкая ночью глаз? Ждет какого-то известия, и ждет его из газет. А его все нет, потому что пока кто-то не спохватился.

Весь мысленно воспроизведенный мною телефонный разговор ошпарил изнутри догадкой: так это же о моей гибели должно быть напечатано сообщение в газете, а не появилось оно потому, что пока не обнаружили мой труп. Вот начну разлагаться, соседи почувствуют запашок, и тогда все узнают о моей смерти. Несомненно: они сообщницы, и странно, что такая мысль не посетила меня раньше. А теперь ситуация щекотливая. Я для них опасен, так как иду по их следу, дышу им в затылок, и ответа с их стороны следовало ожидать самого решительного и жестокого. Как же это я так «лопухнулся», имея неосторожность делиться всеми фактами и домыслами с Верочкой?! Вот уж не ожидал, что такая скромная, кроткая женщина заложила душу сатане во имя пока неизвестных мне устремлений. Да, ситуация щекотливая, основное сейчас для меня — покинуть квартиру, и как можно быстрее.

— Трагично, очень трагично, когда человек, еще не познавший всех прелестей жизни, видит близость своей кончины и ничего не может поделать, чтобы отодвинуть смерть, — нарушив молчание, с глубоким сожалением произнес я, и мне подумалось: этот монолог больше походил на короткую эпитафию самому себе, ибо не исключено, что и я нахожусь сейчас в западне и противоположная сторона только и ждет удобного момента.

— Это вы о моей подруге? — откликнулась Светлана на мое высказывание.

— Да, о ней, — кивнул я и признался: — Знаете, все веселье разом улетучилось из души.

Помолчал немного, тупо уставившись на бокал с вином, и предложил:

— Давайте встретимся сегодня вечером и навестим вашу подружку.

Ни согласия, ни возражения не последовало.

— Спасибо за гостеприимство.

И на сей раз она не пыталась воспротивиться ни словом, ни жестом.

Вожделенная свобода рядом, всего несколько шагов по прихожей — и быстро за дверь. Но надо еще обуть туфли. Вот уж эта исконно русская привычка — снимать обувь — дорого может обойтись мне. Делал все, не выказывая торопливости. Наклонившись, завязывал шнурки и косил глазами, не обнаруживая присутствия хозяйки в прихожей. Выпрямился и услышал:

— Убегаете, даже не назначив ни времени, ни места свидания.

Развернулся. Она стояла, прислонившись к стене, губы сложены в надменной улыбке.

— Назначайте сами, — проговорил я, нутром чувствуя, как росла напряженность момента.

— Сначала назовите свое настоящее имя.

— Михаил, — произнес я. Сказать, что в эти секунды сохранял самообладание и не паниковал, было бы полуправдой. Ожидал самого драматического поворота событий, и не ошибся. Доселе заведенная за спину рука вдруг резко поднялась на уровень груди, а сама дама выпрямилась. Длинные пальчики стискивали пистолет с глушителем.

— Выворачивай карманы, мент! — приказала она.

— Если не подчинюсь, неужели будешь марать стены квартиры? — изобразил я присутствие духа.

— Сомневаешься? — и дуло угрожающе уставилось мне в лицо.

Дабы не нервировать даму, следовало подчиниться. Я вывернул один карман, на пол шлепнулись ключи от квартиры. Из второго извлек остаток денег и милицейское удостоверение.

— Брось-ка его сюда, — потребовала она документ.

Пришлось еще раз подчиниться. В этот критический момент лучше выглядеть послушным и растерянным. Показное геройство заставит ее постоянно находиться настороже.

— Шустов Сергей Владимирович, — прочитала она с какой-то досадой уставилась на меня.

— Сожалеешь, что промахнулась, — не утерпел и съязвил я. Роль кроткого человека, которую надобно было бы играть, мне явно претила. Откуда-то появилась уверенность, что в своей квартире она не нажмет на спусковой крючок, это почти то же самое, что в открытую заявить о своих неблаговидных деяниях.

— Исправимся, — зловеще пообещала она и приказала поднять ключи и отдать ей.

Я проделал требуемое медленно, прикидывая расстояние между нами и с сожалением констатируя, что мне его не преодолеть — выстрел прозвучит быстрее.

— Сейчас мы выйдем, и смотри у меня, не дури, — предупредила она.

— Мы никуда не пойдем, стреляй здесь, — с обескураживающим ее спокойствием бравировал я, и хотя сердце бешено стучало от прокравшегося в него страха, продолжал испытывать терпение дамы в розовом. — Мне нет никакой разницы, где получить пулю, а вам, милейшая, напакостить в собственной квартире равнозначно провалу. Сим выстрелом вы покажете свое истинное лицо, и поверьте: вас найдут на краю света, да вы туда не успеете и добраться. Ваше фото в банке данных уголовного розыска, и оно сразу окажется в руках каждого опера и постового нашей необъятной страны.

Я рисовался — и для того, чтобы заболтать свою визави в кровавом противостоянии, и для того, чтобы поддержать в себе дух, ибо щупальца страха проникали все глубже, лишая меня хладнокровия и сея панику.

— Предлагаете, так понимаю, сдаться, — Светлана хохотнула.

— Идея неплохая, если учесть, что я не собираюсь вести тебя к себе домой, чтоб ты исправила свой промах.

— Догадливый, — зловеще похвалила она и уже в какой-то ярости проговорила: — Хватит показывать свою храбрость.

И тут же прозвучал выстрел, негромкий, как будто в прихожей два друга открыли на прощание бутылку шампанского. Пуля вонзилась в находившийся за моей спиной одежный шкаф.

— Следующая в твою голову, — предупредила она и приказала: — А ну поворачивайся и открывай дверь!

Я повиновался лишь наполовину: развернулся к ней спиной, но к замку не прикоснулся.

— Быстро! — дуло пистолета уперлось в левую лопатку. Дама явно занервничала и потеряла всякую осторожность.

Я сознавал: на улице у меня никаких шансов на спасение. Все должно произойти здесь. Момент благоприятствовал. Она совершила ошибку, приблизившись ко мне вплотную, по-видимому, посчитав, что приставленное к моему телу оружие призовет к послушанию, подавит волю. Теперь наши шансы пятьдесят на пятьдесят, и все зависело от реакции: чья окажется быстрее.

Я, выполняя приказ, вытянул руки и прикоснулся к замку. Но послушание здесь ни при чем, это отвлекающий ее внимание маневр. И в следующий миг — резкий полуоборот влево, и дуло, скользнув по спине, уже смотрело мимо. Локтем отбросил ее руку с зажатым в ней оружием в сторону, а своей коронной правой нанес прямой удар в лицо. В жизни ни разу не бил женщин, даже на легкую пощечину рука не поднималась, а тут вложил в удар все отчаяние, и он получился сильным, после которого на ринге соперник несомненно оказался бы в нокауте.

Она пролетела, раскинув руки, через всю прихожую и ударилась спиной об острый выступ арочного проема, ведущего в зал. Пистолет выпал из рук, а сама она не подавала признаков жизни. Глаза открыты и неподвижны. Из уголков рта и из ушей стекала на шею алыми струйками кровь. Отбросив ногой оружие подальше, я склонился над ней. Взялся за запястье, но пульса не ощутил. Ее грудь спокойна, никаких признаков дыхания. Видимо, смерть, подручной которой она числилась, по-свойски сжалилась над ней и мгновенно прекратила всякие мучения.

Такого исхода я, конечно, не предполагал, но и вымерять силу удара не представлялось возможным, когда все решали доли секунды. Распаленный борьбой за жизнь, я постепенно приходил в себя, с досадой сознавая, что оказался в еще более сложных условиях. Предстояло проявить характер и изворотливость, чтобы доказать: убийство произошло непреднамеренно, в пределах допустимой самообороны. Но самое трагичное заключалось в другом: я лишился важной фигуры на пути познания истины. Правда, оставалась еще Верочка. Но вот хватит ли у меня аргументов разговорить ее? Не окажусь ли я в качестве обвиняемого? Но иного выбора, как незамедлительно отправиться к ней, у меня не оставалось. Затаиться и ждать — удел трусливых.