4

Оказался я в зарослях кустарника. Стараясь производить меньше шума, выбрался из него и, лавируя среди плотно растущих деревьев, направился в ту сторону, где, по моему предположению, должен стоять особняк. Вечерело. По крайней мере, солнце, идущее к закату, уже не проливалось сквозь плотную завесу из листьев, и между стволов обозначился легкий сумрак.

Сначала мой обостренный слух уловил что-то вроде легкого хлопка за ближайшими рядами ровно подстриженного декоративного кустарника и следом раздался истошный женский вопль. Я в нерешительности остановился: то ли бежать на зов о помощи, иначе этот крик не воспринимал, то ли затаиться. И тут увидел, как в каких-то нескольких десятках метров от меня промелькнул и скрылся в чаще человек. Успел заметить, что это была женщина, причем в розовом одеянии.

Крик ужаса повторился, и я, уже не раздумывая, бросился на зов.

Картина предстала неожиданная и страшная. В беседке на широкой скамейке сидела дама с перекошенным от страха и забрызганным кровью лицом. Она прижимала к своей груди колени, отчего ее платье розового цвета высоко задралось, открывая взору такого же колера белье. Столь неестественная поза женщины объяснялась одним: внизу, возле ее ног, лежал неподвижно на спине мужчина с кровавым месивом вместо лица. На прежде белой рубашке — обилие темных пятен.

Особа же, находившаяся, скорее всего, в шоковом состоянии, была не кто иная, как моя супруга. В правой руке она сжимала пистолет с глушителем, по очертанию и вороненому отливу несомненно «ТТ». Эти два открытия заставили меня подойти поближе.

— Ви-ви-ви, — пискляво верещала она и тряслась.

На истошные вопли прибежал не только я, но и, видимо, те, кто находился в особняке: три женщины и один мужчина. Среди них два знакомых лица: Тамара и Катя. Несмотря на трагизм ситуации, я все же заметил, что обе одеты в такие же платья, как и моя супруга.

В этот момент Татьяна издала новый истошный вопль, дуло пистолета взметнулось вверх и угрожающе уставилось в мою сторону. Едва ли это было сделано осознанно, просто она находилась в другом психическом измерении. Я пригнулся, рванул вбок и, совершив зигзагообразный маневр, схватил ее за руку. Мне стоило больших усилий разжать пальцы Татьяны и отобрать у нее оружие. Судя по расширенным зрачкам и неадекватному поведению, она пребывала в глубокой прострации.

— Валерий Васильевич! — со всхлипом вскрикнула приблизившаяся Тамара и закрыла лицо ладонями.

Ну вот и выяснилось, кто лежал возле ног моей жены.

— Милицию надо вызвать, — хладнокровно посоветовала Катя-секретарша. На ее лице ни боли, ни сострадания, а что-то похожее на отвращение при виде безжизненного тела своего шефа.

— Сейчас сделаем, — отреагировал на ее слова мужчина, вынимая из бокового кармана пиджака сотовый телефон. Он и третья, незнакомая мне женщина выглядели в своих строгих одеяниях как-то буднично, и я, оправившийся от первого потрясения и начавший анализировать ситуацию, сделал вывод: они, скорее всего, прибыли на дачу без приглашения, по каким-то своим делам.

И тут я заметил: все стали с опаской смотреть в мою сторону. Едва ли причиной тому оружие, которое я вырвал из рук Татьяны. Их настороженные взгляды следовало воспринимать иначе. Для одних, знавших меня, я — муж-ревнивец, каким-то образом только что совершивший самосуд; для видевших меня впервые я — возможный убийца, ловко проделавший фокус с пистолетом. Но всех, видимо, успокаивало то, что я не проявлял по отношению к ним никакой агрессивности. Тамара даже соизволила спросить дрогнувшим заискивающим голосом:

— Что произошло, Сережа?

Ответ очевиден: убийство. Но смысл вопроса явно простирался глубже, ей требовалась полная картина происшедшего, у меня же не было ни фактов, ни предположений, чтобы начать рисовать ее.

— Все могут засвидетельствовать, что у нее не было при себе оружия, — и мужчина показал на Татьяну, по-прежнему находившуюся в полной невменяемости. — Когда они пошли прогуляться, она даже дамскую сумочку оставила.

Это был явный кивок в мою сторону, отдававший густым подозрением. Но я не бросился доказывать свое алиби, я тоже встал на защиту супруги.

— Она не могла выстрелить в человека, — я запнулся, ибо трудно было признавать. — Да и повода у нее никакого не имелось для совершения убийства.

— А как вы проникли сюда и зачем? — полюбопытствовала секретарша. Выдержка у нее была отменная. Такое впечатление, что жуткую кончину своего начальника она предвидела, и потому ее ничто не страшило и не удивляло.

— Следил за неверной женой, — зло отрезал я.

— Всего лишь, — она ядовито, с сомнением хмыкнула.

Чтобы поубавить у нее подозрительности, счел нужным дополнить:

— К беседке прибежал, как и вы, на крик.

— Боже, неужели Татьяна все-таки… — Тамара всплеснула руками, прижала их к груди.

— При одном условии: если ваш председатель дал ей пистолет, показал, как им пользоваться и умолял выстрелить ему в голову, — сердито отмел я подозрение, сам того не замечая, что с самого начала подсознательно встал на защиту супруги.

Ни вопросов, ни версий больше не возникало. Ждали, когда приедут из города люди из прокуратуры и милиции, будто они могли разом прояснить случившееся здесь. Но я уже интуитивно чувствовал, что дело выдастся запутанным, ибо ни капельки не верил в причастность Татьяны к совершенному убийству. Хотя и грела подспудно душу мыслишка о том, что моя супруга таким жестоким способом разрешила притязания своего шефа, но я сознавал: все это из области нереального, так как Татьяна никогда в жизни не держала оружия, не говоря уже о том, чтобы она запросто выстрелила в человека. Определенно, тут произошло что-то другое, но единственный свидетель пока в прострации, несмотря на все наши усилия разговорить его.

Они появились возле беседки вместе — и следователи из прокуратуры, и сыщики из милиции. Знакомых среди них я не обнаружил и сразу сник, уже представляя, как надолго затянется первичное дознание, ведь все мы для них подозреваемые. Так оно и получилось. У нас по отдельности выясняли о происшествии, уточняли детали. Затем сводили вместе, как бы в очной ставке, и еще раз перепроверяли.

Когда вопросами начали донимать Татьяну, она закатила глаза и провалилась в обморок. Я потребовал вызвать «скорую», а пока старался вернуть ее в действительность народными способами — похлопываньем по щекам и натиранием ушей. Веки дрогнули и открылись. Взгляд более осмысленный, нежели прежде. Она уставилась на меня. В глазах обозначилась и тут же исчезла искра радости. Губы искривились, то ли в горькой усмешке, то ли следовало ожидать новой истерики. Она всхлипнула и закрыла лицо руками.

Закрепив еще раз показания на месте и не обнаружив расхождений, следователь с запоминающейся длинной худой шеей и фамилией Маврик — так он представился — попросил пройти всех в особняк, как объяснил, для составления протоколов и уточнения еще раз некоторых деталей. Татьяну сопровождали две подружки по проходившей здесь оргии. Они ополоснули ей лицо водой, оттерли ноги от пятен крови. Цвет платьев бесил меня, как быка на корриде, и вызывал злорадные мысли: «Так вам и надо, стервам». К жене не испытывал ни жалости, ни сострадания, было лишь понимание того, что она крепко влипла. Но, как оказалось позже, приведший меня сюда порыв ревности сыграл со мной злую шутку, и я чуть было не стал сообщником убийцы. Слава Богу, выручил профессионализм уже более-менее сложившегося сыщика, что позволило аргументировать достаточно веско и тем самым разбивать возникающие подозрения.

Допрос был прерван, когда приехала «скорая», вызванная для моей супруги.

— Сильное нервное потрясение, — констатировал состояние Татьяны человек в белом халате. — Можно поместить на несколько дней в больницу.

Маврик недовольно поморщился и даже легонько помотал головой. Скорее, под влиянием этого протестующего жеста следователя врач поменял свое решение:

— Впрочем, ничего страшного, дайте любое успокоительное, можно даже алкоголь.

Последнее предписание было выполнено тотчас. Тамара принесла наполненный до краев фужер. Татьяна выпила водку, как воду в жаркий день, большими глотками. Ее расширенные глаза поочередно застывали на окружающих, на обстановке, она будто заново познавала мир. На щечках проступил румянец. Вдруг она начала кого-то выискивать. Уставилась на меня. Две слезинки скатились к подбородку. Послышался всхлип.

— Ему же больно, — пожаловалась она, не сводя с меня глаз.

— Кому? — машинально вырвалось у меня.

— Зачем ты это сделал? — с очередным всхлипом спросила она.

— Дайте ей еще водки, — услышал я голос следователя и следом увидел его перед собой.

— Отойдем в сторонку, — попросил он. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.

Он был нетерпелив и, как только мы уединились, ошарашил меня:

— Выходит, жена видела вас в момент выстрела.

— С чего вы взяли? — опешил я.

— С ее слов.

— Она же в полуобморочном состоянии, не может адекватно воспринимать действительность. Для нее все сместилось во времени и сжалось до предела того страшного мига, а вы пользуетесь этим вопреки всем процессуальным нормам, — с гневом возразил я.

— Что вы знаете о следственных методах и процессуальных нормах? — с насмешкой произнес он в ответ и хмыкнул.

— Кое-что, — я засунул руку в карман и вынул удостоверение. Пока дознание шло по горячим следам и дело не доходило до протокольных тонкостей, я не козырял местом своей работы. Но вот вынужден сделать.

— Вон как, уголовный розыск! — он еще раз хмыкнул, но уже без сарказма. — Тогда, пожалуйста, еще раз, но только подробнее: что привело вас сюда и все о дальнейшем ходе событий.

Я рассказал, как он и требовал, без утайки, почти досконально описывая каждый свой шаг. Промолчал лишь об увиденной мною в просвете женщине в розовом, ибо почему-то посчитал, что усугублю этим положение: он примет мои слова за выдумку, за стремление отвести подозрение от Татьяны.

Его явно не устраивало в моем рассказе лишь одно: нахождение оружия на момент преступления, ибо оно было принято приехавшими оперативниками от меня, а я настаивал на том, что убийца сначала выстрелил в жертву, а затем вложил пистолет в руки моей жены. Конечно, на его месте и я сомневался бы в предположениях, выдвинутых другими. Тем более, это не мог никто подтвердить. Остальные свидетели в один голос заявляли, что оружие находилось у Татьяны и затем во избежание неприятностей перекочевало ко мне. Они говорили то, что видели.

Водка оказалась действенным лекарством: истерика у Татьяны прошла, и она стала вполне адекватно воспринимать реальность. Этим сразу воспользовался Маврик, несмотря на мой протест по поводу преждевременности допроса. Тогда я попытался добиться разрешения поприсутствовать, на что он заметил:

— При виде вас она может замкнуться.

И все же я настоял на своем. Татьяна не замечала меня, так как я находился у нее за спиной. Да мне и не так важно было видеть выражение ее лица, основное — слова.

— Расскажите, как все произошло, — начал Маврик мягким голосом, похожим на умоляющий.

— Я и Валерий Васильевич… — она запнулась.

— Продолжайте, пожалуйста, — следователь — сама любезность. В кого только не перевоплотишься, дабы вызнать истину.

— Мы присели в беседке, говорили о пустяках. Он начал преподносить мне комплименты. Было приятно слышать нежные слова. Он опустился передо мной на колени и стал целовать мои руки. Я видела его глаза… — Татьяна вновь запнулась и смахнула пальчиками слезы. — В них стояли восхищение и любовь. А потом вдруг взгляд превратился в удивленный и следом в нем появился ужас. Лицо исказилось до неузнаваемости, и тут рядом с моей головой прозвучал хлопок. Боже!

— Вы видели, кто стрелял?

Татьяна молчала, уткнувшись в ладони.

Маврик приблизился к ней и сделал, в его понимании, некий психологический жест: успокаивающе провел рукой по волосам Татьяны и повторил вопрос.

— Нет, не видела, — и она затрясла головой.

— Может быть, это был ваш муж?

Провокационный вопрос заставил меня сжать кулаки.

— Мой муж? — Татьяна подняла голову. — Боже, он здесь! Что он тут делает?

— Как пистолет оказался в ваших руках? — гнул свое Маврик.

— Пистолет? Не помню, — в голосе Татьяны появилась плаксивость. — Помню лишь его лицо, искаженное ужасом, хлопок, кровь и больше ничего не помню.

— Может быть, вы сами стреляли в него в состоянии аффекта?

— Я? За что?

В этом направлении для следователя обозначился явный тупик. Но какое-то решение ему надо принимать. Наверняка оно будет далеким от Соломонова. Маврик вновь отозвал меня в сторону.

— В общем, так: ваша супруга — основная подозреваемая, буду добиваться постановления о заключении ее под стражу.

— Не вижу серьезных оснований, — возразил я.

— Для вас — пока подписка о невыезде, — ошеломил он следом.

— Спасибо, — с иронией поблагодарил я. — Выходит, у вас две версии. По первой — стреляла моя жена, хотя мотивов не видно, а по второй — я, так понимаю, из-за ревности.

— А что, такое не могло произойти? Затем вы вложили в руки буквально ставшей невменяемой жене оружие и сделались свидетелем.

В фантазии ему не откажешь, воображение на уровне.

— А не резоннее было бы мне смотаться побыстрее и подальше, тем более, лес рядом, ищи-свищи. И этот фокус с оружием проделывать не надо было бы: застрелил и убежал.

— Резоннее, — согласился он. — Вот поэтому вам пока подписка о невыезде. А еще резоннее — надо было своевременно делать жене комплименты, тогда, возможно, подобного не приключилось бы.

Оказывается, и с юмором у него все в порядке.

— Но есть еще одна версия, — попытался продолжить я полемику. — Убийство мог совершить кто-то третий, сейчас здесь не присутствующий.

— Вполне возможно, — согласился он, чтобы следом внести уточнение: — Но маловероятно. Мотивы преступления наверняка кроются в отношениях собравшихся тут, а значит, убийца среди вас.

Я хотел было возразить и рассказать о женщине в розовом, но, увидев надменность на лице Маврика, вновь понял: он воспримет мое, теперь уже запоздалое, сообщение как выдумку. Пришлось оставить пока при себе, возможно, важный факт. Доказательной базы у Маврика почти никакой, и Татьяну наверняка отпустят. А впрочем, пусть почувствует разницу между страстным любовником и тюремной баландой. Во мне опять заговорила ревность.

Загрузка...