Смерть шута

Глава тринадцатая

Раймонд, выйдя из комнаты отца, готов был покинуть Тревелин и уехать куда глаза глядят, подальше от любопытных домочадцев, челяди, от ненавистного отца... Он чувствовал себя как человек, который, выжив после страшного землетрясения, пытается найти то место, где прежде стоял его дом. Раймонд собирался выйти в сад, но по дороге ему встретился Рубен, который сказал ему сквозь зубы:

– Если вы хотели убить своего отца, то вам будет полезно послушать адвоката Тайдфорда. Он уже минут двадцать сидит у вас в конторе.

Раймонд остановился, растерянно теребя холодную железную щеколду на двери и чувствуя себя очень далеким от всей этой повседневной жизни поместья. Он тупо повторил без выражения:

– Тайдфорд?

Рубен посмотрел на него очень нехорошим взглядом и добавил:

– Что это на вас нашло? Экое безобразие! Зато теперь, ежели с хозяином что случится, мы будем знать, чьих рук это дело!

Раймонд провел рукой по глазам, словно хотел стереть тот красный туман, в котором виделся ему мир...

– С вас станется... – пробормотал он. – Так, значит, говоришь, Тайдфорд? Ну да, ну да, я совсем забыл...

Он вспомнил теперь, что сам назначил Тайдфорду явиться к нему по делу. Но когда он вызывал Тайдфорда, он еще не знал, какой катаклизм его постигнет... Но так ли сяк ли, хозяйство ждать не будет, пока он опомнится, и дело есть дело. Раймонд повременил несколько минут перед своей конторой, усилием воли приводя в нормальное состояние свои дрожащие конечности и пытаясь вспомнить, по какому делу ему понадобился Тайдфорд. Он был странно удивлен тем, что застал Тайдфорда совершенно спокойным, тихо сидящим у стола, как будто ничего в мире не произошло...

Он поговорил с Тайдфордом, и, когда провожал его, уже вполне владел собой для того, чтобы заняться обычными будничными работами по хозяйству. Но мысли его неотступно вращались вокруг того ужаса, который он узнал о себе и об отце, и душа его рвалась вон отсюда, в большой мир, где вокруг все будут чужими и всем будет наплевать на Раймонда и его дурацкое происхождение...

Когда он кончил свою конторскую работу, то направился в конюшню, где приказал седлать своего лучшего коня. Пока ждал, он вполуха слушал конюха Винса, который жаловался на очередные трудности с упряжью и кожей... Раймонд, вопреки своему обыкновению, отвечал самыми общими фразами.

Когда лошадь была уже под седлом, в конюшню явился Барт и попытался обсудить с Раймондом еще какой-то вопрос, но Раймонд оборвал его, вскочил в седло и поехал со двора. Он направился на конезавод. Но там он не стал долго задерживаться, а поскакал дальше вдоль берега Мура вверх по течению до Фауи, а потом через Брауджелли Даунз и Розмари Пул, прочь, все дальше и дальше...

Долина Мура была прекрасна, напитана летним благоуханием, и легкий ветерок еле заметно колебал цветущие ветви деревьев... Вдали, к северу, слышно было гудение северного ветра в скалах Браун Вилли и Раф Тор... Сперва он погонял своего коня, а потом, жалея его, перешел на ровный шаг.

Так прошло довольно много времени, прежде чем Раймонд сумел собрать свои мысли. Теперь он стал припоминать множество полузабытых намеков, обстоятельств и мелких деталей, которые, если умело составить их вместе, образовывали довольно понятную картинку – картинку, которая столько лет была скрыта от его сознания...

И когда этот рассыпанный калейдоскоп окончательно сложился в его мозгу, ему стал проясняться наконец весь смысл сказанного отцом. Если вся эта история была правдой – а он в глубине души все еще не готов был безоговорочно в нее поверить, – то тогда он не станет Пенхоллоу, властителем Тревелина, даже если старик Пенхоллоу из собственного каприза унесет эту тайну с собой в могилу. Нет, он, Раймонд, не мог бы пойти на этот, пусть и не вполне вольный, обман... Ведь он уже никогда не забудет этого и не сможет держаться так, словно ничего не произошло, – нет, не сможет... Все его годами отлаживаемое хозяйство, его любимый Тревелин, честь фамилии, которой он гордился, – все это показалось ему призрачным и пустым. Любой из его братьев имел больше прав называться Пенхоллоу, властителем Тревелина, и, если бы даже Раймонд решился присвоить это имя, вся его последующая жизнь пройдет в страхе, что кто-нибудь разоблачит его... Вообще-то не похоже было, чтобы старик Пенхоллоу намеревался действительно лишить его наследства в форме Тревелина, ведь никто лучше Раймонда не понимал в хозяйстве. Ясно было, что старик будет хранить молчание об этом всем до тех пор, пока его это будет устраивать, чтобы держать в узде Раймонда. Покамест старику нужен был управляющий, который умеет вести дело, а таковым из всей семьи был только Раймонд. Но он понимал, что рано или поздно все достанется Ингрэму, – хотя бы просто по закону...

Мысль о том, что Ингрэм станет хозяином Тревелина, так глубоко поразила Раймонда, что он, отпустив поводья, слез с лошади и бросился наземь, в неистовстве скребя ногтями торфянистый грунт... Он видел себя в роли шута, живущего на то содержание, которое будет назначено ему Ингрэмом, и просто не хотел жить в предвидении такой перспективы... Он засмеялся, сперва тихонько, потом все громче и громче, и наконец этот смех превратился в сумасшедший хохот, который напугал птиц в соседней роще, отчего они разом поднялись в воздух, словно души потревоженных предков...

Но этот истерический смех пошел Раймонду на пользу. Утихнув наконец и вытерев глаза, он почувствовал странное облегчение в груди, словно из нее вынули жалящий кусок металла, загнанный туда рукой отца. Раймонд снова стал взвешивать и просчитывать каждое отцовское слово и в конце концов пришел к мысли, что единственный человек, способный засвидетельствовать правду или ложь, это... Одним словом, он снова вскочил в седло и отправился в Бодмин, где жили Делия и Финеас.

Через час он прискакал в Бодмин и соскочил с лошади у дома Оттери. Дверь ему открыла служанка, которая провела его в гостиную и пошла искать мисс Оттери.

До этого момента Раймонд, потрясенный тем, что Рейчел вовсе не его мать, не задавался вопросом о Делии... А теперь он со смешанным чувством жалости и ненависти стоял посреди бедновато обставленной, тесной комнатки со множеством птичьих клеток и фарфоровых сервизов, очень любимых Делией... Делия, которую он вместе со своими братьями презирал всю жизнь, оказалась его матерью... Он с трудом протискивался между клетками и стеклянными стойками, когда за его спиной раздался надтреснутый голосок Делии:

– Милый Раймонд! КАКОЕ СЧАСТЬЕ, что ты пришел ко мне! И так неожиданно – но нет, не подумай, мы всегда тебя ждем и всегда рады тебе... Я помогала Финеасу мыть фарфоровые чашечки – ты знаешь, они так хрупки... Это знаешь ли, большая честь, он ведь никому не позволяет дотрагиваться до них...

Раймонд посмотрел на нее прищуренно – и увидел все ту же молодящуюся старую деву со смешными привычками, без малейшего понимания жизни, просто глупую пожилую женщину с растрепанными седыми волосами... Нет, он готов был закричать в голос, что это не его мать! Нет, это не его мать!

Она приближалась как-то странно, то и дело отвлекаясь на то, чтобы поправить клетку с канарейкой, или тронуть хрустальный бокал, или мимолетно улыбнуться в сторону... Но все-таки она дошла до него, и по ее легкому движению Раймонд понял, что она ждет от него поцелуя – в щечку...

Раймонду трудно было заговорить, но он пересилил себя и сухими губами пробормотал:

– Я приехал поговорить с тобой.

И даже сейчас она ничего не заметила, не обратила внимания на ужасную перемену в нем. Она отвечала ему обычным своим тоном, как всегда:

– Я так рада видеть тебя! Я всегда так счастлива, когда ты здесь... А ты так давно тут не был... Я не считаю того раза, когда ты довез меня на машине, – ведь ты же не зашел в дом? Ну так вот... Но я все понимаю, ведь у тебя столько дел и остается очень мало времени на все остальное. Но я прежде должна тебе рассказать о Дикки – помнишь, тот самый кенар, о котором в прошлый раз...

– Я приехал поговорить с тобой! – оборвал он ее, его нижняя, искусанная, губа дрожала. – Но я не знаю, с чего начать... Нет, это просто невозможно!

У нее тоже задрожали губы. Она подняла на него лицо, полное тревоги и отчаяния... Голос ее дрожал еще больше, чем обычно:

– Да-да, конечно, мой милый, конечно... Но... Я пожалуй, сперва найду тебе что-нибудь выпить. Ну – стаканчик шерри и бисквит, хотя бы так. И Финеас будет очень рад тебя видеть... Он как-то на днях спрашивал... Впрочем, что это я говорю, я ведь даже не пригласила тебя сесть! Ах, старая я дурочка...

– Нет, я ничего не буду. Я приехал из-за того, что мне рассказал отец. Я не вполне верю ему – это человек, который соврет не моргнув глазом, но мне все-таки нужно знать определенно. Только ты можешь сказать мне правду. Да, впрочем, я забыл про Марту – ну да черт с ней...

В ее лице не стало ни кровинки. Она глухо простонала и отшатнулась от него с ужасом в глазах...

– Я не знаю, о чем ты, Раймонд, милый! – вскричала она тоненьким голоском... – Но ты... Ты... сам не свой! Присядь, Бога ради, успокойся... Я пошлю за Финеасом! Нет, я думаю, что от стакана шерри тебе станет только лучше...

Но он продолжал стоять прямо напротив нее, глядя ей в лицо... Нет, большего подтверждения всего этого кошмара он не смог бы найти нигде... Лицо Делии говорило обо всем прямо и недвусмысленно... Его горло словно закаменело, и ему пришлось пару раз сглотнуть, чтобы он мог сказать хоть слово. Он произнес с трудом, превозмогая боль в груди:

– Значит, это правда. И ты – моя... – тут он мучительно обнаружил, что не способен произнести ЭТО, и продолжил иначе. – Ты – не моя тетя?

Она зарыдала, сотрясаясь в жутких, почти уже нечеловеческих спазмах, и только повторяла, как заклинание:

– О, Раймонд!.. О, Раймонд...

Он воспринял ее рыдания вполне хладнокровно. Он считал, что у нее нет особых причин для отчаяния. Нет, это его жизнь была разрушена, это он нуждался в утешениях. Она-то все эти сорок лет провела по своему собственному выбору, и, в конце-то концов, должна же была и ее постигнуть какая-то кара Господня? Он чувствовал только глубокое, до дурноты, почти физическое отвращение к ней...

Она упала в кресло, вытирая глаза, но и после, когда она взглянула на него, в них все еще стояли слезы...

– Милый мой, как мне жаль... Как мне жаль... Его задело это слюнявое «как мне жаль», которое так мало подходило к этому моменту.

– Как жаль! – рявкнул он. – Нескоро же тебе стало «так жаль», прошло уж сколько лет!

– О, я не хотела, я никогда не предполагала, что... Я всегда так тебя любила... – лепетала она.

– Хватит! – сказал он голосом сумасшедшего, сжимая хлыст, который зачем-то продолжал держать... Но он сумел взять себя в руки.

Ее рыдания стали громче и еще более жалостливы:

– Рай, мальчик мой... Если бы я только знала, что так все получится, то я сделала бы все, чтобы...

– Нет, у тебя не вышло! – заметил он с нехорошей усмешкой. – Что там обычно делают женщины, чтобы избавиться от нежелательного ребенка? Ложатся на него, топят, делают аборт или как? Или отдают в чужие руки?

– О нет, не говори так! Ох, как плохо... Как плохо мне!.. Нет, ты не можешь говорить так, ты не должен...

– Что плохо-то!? – заорал он. – Не то ли, что ты спокойненько отдала меня в руки Рейчел? И допустила, чтобы я, немолодой уже человек, внезапно оказался без малейшего понимания, откуда я родом? Да?

– Но ведь Рейчел обещала! – рыдала Делия. – Это сделала не я – Рейчел все устроила... Она обещала, что никто никогда не узнает... Адам не имел права рассказывать тебе... – Тут у нее в голове мелькнула ужасная мысль. – А почему он рассказал тебе, Раймонд, почему? Что у вас там случилось?

– Какая разница?

– Но как же, Раймонд... Что он собирается сделать?

– Не знаю.

Она вскочила на ноги, в безумном возбуждении.

– Но он не должен, нет, он не имеет права! ОН ОБЕЩАЛ! Он не может быть таким мерзким – ведь он же все-таки человек!

Она шла к нему, трясясь, и Раймонд совершенно машинально и вовсе не желая ее оскорбить, поставил перед собой журнальный столик с какими-то безделушками... Она остановилась, с искаженным болью лицом. Раймонд сказал почти спокойно:

– Ну что ж, я скажу тебе. Я не знаю, что он задумал. И я не знаю, с чем это связано. Мне важен сам факт – то, что это все правда. Остальное не так важно. Я приехал только затем, чтобы выяснить это. Вот и все.

Он повернулся к двери. Она крикнула ему вдогонку страшным, звериным голосом:

– Нет! Не уходи от меня ТАК! Я не могу ТАК!

– Я тоже не могу, – твердо отвечал он. – Но я смею надеяться, что смогу ТАК, когда немножко свыкнусь с той мыслью, что я один из отцовских бастардов-ублюдков.

– О нет, нет, не уходи, – шептала она, протягивая ему вслед руку, но Раймонд больше не обернулся.

Через минуту он уже сидел в седле и гнал свою лошадь прочь...