Смерть шута

Глава пятая

Трудовой день Раймонда Пенхоллоу начинался очень рано утром, поскольку помимо всего поместья и конюшен ему надо было еще управляться с собственным конезаводом. Хотя у него и было в подчинении несколько конюхов, Раймонд с детства все самые ответственные дела привык делать сам, не надеясь на слуг и помощников. И никто из его конюхов или пастухов не мог относиться к работе с прохладцей, поскольку в любую секунду как из-под земли мог появиться Раймонд, у которого был настоящий нюх на бездельников... И его уважали, хотя не особенно любили. Во всяком случае, всем было известно, что это не тот хозяин, которого можно безнаказанно водить за нос...

Его братья Ингрэм и Барт тоже участвовали в работе на конезаводе. В свое время Ингрэм убедил отца, что разводить лошадей на ферме просто необходимо для поддержания финансов Тревелина, где слишком много денег вылетало на ветер. Но на самом деле инициатором создания конезавода был Раймонд, а вовсе не Ингрэм, которому на правах любимчика папаши Раймонд только предоставил почетную роль выбить из Адама Пенхоллоу согласие.

Именно благодаря настойчивым усилиям Раймонда ветхие полуобвалившиеся стойла превратились в отлично обустроенную конюшню, и здравый смысл Раймонда успешно противостоял мальчишеским и идиотским мечтаниям Барта сделать из этой конюшни место для выездки скаковых лошадей. И даже сам Адам Пенхоллоу, который всегда не слишком любил и ценил Раймонда, вынужден был, хоть бы и с ухмылкой, признать его точность в оценке качеств жеребца и его породы.

Раймонд и Ингрэм различались по возрасту всего на один год. Они были очень похожи друг на друга, оба брюнеты с серыми отцовскими глазами, их выкармливала одна нянька. Они ходили в одну школу, потом – в один колледж и все-таки никогда не могли прийти к согласию. Во всем, что касалось жизненных коллизий, их взгляды и интересы оказывались противоположны. В детстве они беспрестанно дрались. Теперь, обретя зрелость, они приняли, так сказать, вооруженный нейтралитет в отношениях между собой.

Во время первой мировой войны Ингрэм был ранен в ногу, после чего она у него не сгибалась в колене. А Раймонд, поскольку был признан правительством (благодаря некоторым усилиям влиятельных знакомых отца) важным производителем продовольствия, получил броню и не был призван в действующую армию. Но вот с родителями Ингрэму повезло – мать завещала ему небольшую ферму Дауэр Хаус, принадлежавшую ей, а у отца он всегда ходил в любимчиках.

Отец не жалел на него денег, будь то оплата дорогой операции жене Ингрэма Майре, плата за обучение школьников Рудольфа и Бертрама, выплата вознаграждения полудюжине наемных загонщиков для охоты или еще что-либо подобное, например, строительство гаража... Нечего и говорить, что все это страшно раздражало Раймонда, а кроме того, ведь Ингрэму по завещанию досталось все материно наследство... Нет, конечно же, по закону Раймонд должен был впоследствии, как старший сын, унаследовать имущество отца, но то, что мать не упомянула его в своем завещании, было для него тяжелой обидой...

Он был очень одинок, хоть и окружен братьями, в поместье, где он знал каждый камень, каждую травинку, а ведь он единственный из сыновей не был рожден здесь, в Тревелине. Даже Ингрэм, лучше всего знавший потайные пружины в сердце Раймонда, не мог догадываться о том, насколько глубоко это было неприятно Раймонду. Раймонда всегда в глубине души уязвляло то, что он родился за границей...

А дело было так. Адам Пенхоллоу увез свою молодую жену в свадебное путешествие, в котором их сопровождала Марта, прислуживавшая Рейчел еще в родительском доме. Потом, когда родился Раймонд, к ним, кажется, присоединилась еще и Делил, сестра Рейчел. Так что Раймонду было уже три месяца, когда он впервые попал в отчий дом, в отцовское поместье. Все остальные, Ингрэм, Юджин, Чармиэн, Обри, близнецы и даже Клей – все они впервые увидели свет Божий именно здесь, в Тревелине. Казалось бы, ерунда, но британские законы имеют множество входов, а выходов почти лишены, так что полноценные права Раймонда не то чтобы были преуменьшены этим обстоятельством, но как-то поставлены под сомнение...

Кроме того, не было никакой возможности совладать со своеволием старика Пенхоллоу. Он был крайне эксцентричный самодур, хотя ни у кого не повернулся бы язык назвать его безумцем. Правда, их старинный сосед и знакомец, Джон Пробэс, сказал как-то, что Пенхоллоу просто был рожден не в то время, какое надо.

Сосед еще помнил деда Адама, пьяницу, заядлого лошадника, настоящего сквайра девятнадцатого века, который как раз и промотал большую часть своего имения. Адам Пенхоллоу отличался от своего деда только в одном – он не промотал и не распродал своего имения, а только заложил его в банке.

В Адаме Пенхоллоу сочеталось, казалось бы, несочетаемое. С одной стороны, он мог годами хранить кучи золотых монет в тяжелом несгораемом сейфе, нося ключ от него чуть ли не на груди. А с другой стороны, он щедрой рукой способен был одарить несколькими сотнями фунтов кого-нибудь, даже случайного человека, несколькими сотнями, которые накапливались годами... Делал он это исключительно по собственной воле, по прихоти, руководствуясь отнюдь не соображениями материальной выгоды, а только минутным своим настроением.

Он выдавал огромные суммы денег тем своим детям, которым посчастливилось угодить ему, в хорошем настроении кидал пригоршни золотых фунтов стерлингов своим слугам, а сына одного из них, Рубена Лэннера, послал в качестве поверенного для закупки старинной мебели на аукцион, выдав ему на руки для этого наличными более тысячи фунтов!

Наконец, местный викарий часто оставался ни с чем, когда просил немного денег на нужды бедных прихожан или ремонт церквушки, и ему Адам Пенхоллоу часто представлялся царем Мидасом, который не ведает истинной цены золота... Старому Адаму доставляло также особое удовольствие изводить Раймонда угрозами послать Джимми Ублюдка в банк с подписанным чеком на предъявителя, если Раймонд почему-либо отказывался съездить сам по первому слову отца...

Сейчас в кармане у Раймонда как раз был один из таких чеков, полученный им от отца в завершение утренней беседы. Их встречи редко проходили без трений, но эта выдалась особенно трудной. Раймонд отправился к отцу сразу после завтрака и нашел того в страшном раздражении, криком, кричащим на Марту, которая с виноватым видом убирала его спальню. Как только вошел сын, Пенхоллоу переметнулся на него и сразу же попытался затеять ссору.

На гнев Пенхоллоу все сыновья реагировали по своему. Юджин всегда умел перевести все в шутку благодаря своему изощренному умению разговаривать с людьми. Ингрэм и близнецы успокаивали гнев отца тем, что сразу же смирялись и соглашались с ним. Раймонд всегда мрачно стоял у камина, выслушивал отцовские выкрики, сжав руки в кулаки в карманах бриджей так, что суставы похрустывали, и лицо у него было непреклонное... Ничто не могло так разозлить Адама Пенхоллоу, как это упорное нежелание ответить на оскорбления или проявить покорность.

– Ты что же, оглох?! – орал он сыну в то утро. – Когда не надо, у тебя язык-то развязан!

– Когда ты кончишь кричать, можешь взглянуть на этот счет, – холодно заметил Раймонд.

– А, черт возьми, мне надо было сделать из тебя простого бухгалтера – вот бы ты где развернулся! – ярился отец. – Я не сомневаюсь, что ты был бы счастлив, занимаясь всю жизнь складыванием цифирек в столбик!

Но все эти крайне обидные высказывания не произвели видимого впечатления на Раймонда. Тогда отец стал ругать Раймонда за неправильное управление поместьем, а потом – за то, что жеребец по кличке Дьявол кажется оказался бракованным!

На это Раймонд только коротко отозвался:

– Я уже пробовал его в скачке...

– В скачке? – несколько даже удивился Пенхоллоу. – Но ведь он еще очень молод?!

– Стати у него хороши, – лаконично отвечал Раймонд. – И все с ним будет в порядке.

Они проговорили на тему о жеребцах еще пару минут, после чего отец в изнеможении откинулся на подушки и просипел:

– Так значит, ты его готовишь на продажу? И много думаешь взять за него?

– Да, – сказал Раймонд, не меняясь в лице.

– Не знаю, черт возьми, откуда ты набрался такого знания лошадей? А на вид – дурак дураком...

Старый Пенхоллоу снова почувствовал раздражение, но оно никак не могло найти выхода. Раймонд отмалчивался и в перепалку не вступал. Тогда Пенхоллоу упомянул о своих планах в отношении Клея – вернуть его жить в Тревелин.

Это сообщение задело Раймонда, хотя и не настолько, чтобы он открыто возразил отцу. У Раймонда были аргументы против этого – во-первых, Клей еще не отучился хотя бы трех полных лет в колледже, кроме того, Пенхоллоу придется выложить солидную сумму денег за то, чтобы Клея приняли в адвокатскую фирму, причем если Пенхоллоу вдруг не станет, то Клея вытурят оттуда на следующий день и придется его содержать здесь... Но старый Пенхоллоу оборвал сына и заявил, кстати, что он считает очень своевременным, чтобы и Обри, наконец, прекратил заниматься ерундой в Лондоне и вернулся в Тревелин. Вне себя от гнева, Раймонд развернулся на каблуках и вышел из комнаты...

Когда он вошел в конюшню, на его лице все еще сохранялось такое зверское выражение, что мальчишка-конюх, переносивший охапку сена через двор, почел за благо скрыться подальше с глаз хозяина... Двое других конюхов, которые чесали гнедую кобылу в полутемном паддоке, обменялись тревожными взглядами.

Раймонд постоял минутку, наблюдая за работой конюхов, а потом, не найдя, к своему разочарованию, поводов для придирок, прошел дальше. Там были стойла с его собственными лошадьми для охоты, и стоило ему показаться в дверях, как в проход сразу высунулся ряд породистых лошадиных голов. Раймонд прошел мимо них, ласково трепля по гриве одну, проверяя уши у другой, и лицо его немного просветлело как бывало всегда, стоило ему попасть сюда, к лошадям... Он с удовольствием думал, что стойла отлично устроены, а недавно нанятый новый конюх выглядит бодрым, подтянутым и свое дело знает туго. Еще он вспомнил, что надо посоветовать Барту расковать его серую кобылу, и еще, что когда старый Пенхоллоу умрет... Тут он остановил свои размышления, резко повернулся и вышел из прохода между стойлами.

В сумрачном тамбуре мальчишка отмывал заляпанную грязью попону, повешенную на жердь. Ну да, ведь Барт и Конрад обычно объезжали лошадей рано поутру, как и он сам. Раймонд быстрым взглядом окинул развешанную по стенам сбрую, начищенные до глянцевого блеска седла, кивнул в ответ на просьбу молодого конюха выдать еще гуталина и кожи и проследовал дальше, в кормовой амбар.

Осмотрев приготовленные к раздаче корма, Раймонд вышел во двор и завел свой старый автомобиль. Он решил навестить кузницу, а затем уже ехать в Бодмин.

Там он встретил Ингрэма, толкующего с Морганом, кузнецом. Братья коротко поздоровались, после чего Ингрэм, поигрывая своим стеком, сказал:

– Я тут говорил Моргану, что нам лучше бы избавиться от Беглянки. Что скажешь?

Раймонд что-то недовольно проворчал в ответ.

– Как там наш папаша, все в порядке? – небрежно спросил Ингрэм.

– Как обычно.

– Послушай, не хочешь взглянуть на этого жеребчика по кличке Дьявол? Я как раз собирался съездить на верхнюю конюшню...

Раймонд хотел посмотреть жеребца, но у него не было никакой охоты ехать туда в компании Ингрэма.

– Нет, – сказал Раймонд. – У меня нет времени. Мне надо поскорее попасть в Бодмин.

– А, черт, какая жалость, – бросил Ингрэм, болтая ногой. – Ну раз ты едешь в Бодмин, передай там Гитьену, чтобы он прислал мне еще дюжину светлого пива. Сэкономишь мне время на поездку туда...

– Ладно, – сказал Раймонд. – А отсюда ничего не надо отвезти в город?

– По-моему, ничего, – пожал плечами Ингрэм, вглядываясь в лицо брата. – А ты туда зачем? Опять в банк, что ли?

Раймонд мрачно кивнул.

– По-моему, папаша стал тратить не считая, а?

– Не знаю, – сказал Раймонд. – Но если хочешь, можешь попробовать поговорить с ним. Я уже сыт этим по горло.

Ингрэм равнодушно рассмеялся:

– А, опять крови жаждет и со всеми ссорится? Оставь его в покое, мой тебе совет, и он перестанет дергаться. У тебя никогда не было ни на грош такта, в этом твоя беда.

Раймонд сел в машину и включил зажигание.

– Он хочет выписать сюда Клея, – мрачно сказал он, не глядя на брата.

– А, черт! – воскликнул Ингрэм, вскакивая на ноги с бревна, на котором сидел.

– И кроме того, еще и Обри! – добавил Раймонд, легонько газуя на месте.

– Пропади всё пропадом, вот дьявол! – взвизгнул Ингрэм, сразу теряя всю свою напускную небрежность.

– А, по-моему, остается только смеяться, – с угрюмым сарказмом заметил Раймонд и, блеснув глазами тронулся с места и поехал.

До Бодмина ехать было недалеко, а прибыв туда он довольно быстро управился с банком. Получив на личные, он вышел из дверей банка, где почти лицом лицу столкнулся со своей теткой Делией Оттери. Она, быстро шла по улице, вся в развевающихся ленточках трясущихся на ветру рюшах и вуалетке, держа в одно руке тяжелый пакет с продуктами, а в другой – вмести тельную кожаную сумку. Вокруг шеи ее была неумел» обмотана горжетка из тех, что были в особой моде пере первой мировой войной.

Все, кто знал Делию в молодости, в один голос утверждали, что она была прелестна, только ее всегда задвигала на второй план ее сестра Рейчел. И племянник Делии, по возрасту не имея возможности знать об этой прелести тетушки Делии, должны были верить на ело во. Сами они знали только неопрятную преждевременно поседевшую старую деву, с вечно нечесаными волосами, которые противными косичками свисали на плеч! и спину... Ее девичья стройность слишком рано сменилась старческой костлявостью, которую только подчеркивала ее блёклая, тусклых тонов одежда, – она всегда боялась свежих красок и смелых расцветок.

Неожиданно столкнувшись со своим племянником в первый момент она покраснела от неожиданности радости, но потом спохватилась, засмущалась, уронил; свою сумку на тротуар и как-то сдавленно пискнула:

– О, Раймонд! Как я рада тебя видеть... Такой сюрприз...

Стильно и добротно одетого и постриженного Раймонда всегда страшно раздражала расхристанность нелепый вид его тетки, и он процедил сквозь зубы, ни чуть не стараясь изобразить даже показной радости:

– Привет, тетушка! – и нехотя нагнулся поднять ее сумку с земли.

Делия стояла и щурилась на него своими близорукими глазами, глуповато улыбаясь.

– Да... Вот уж сюрприз так сюрприз... – бессмысленно повторила она.

Вообще говоря, Раймонд приезжал в Бодмин не реже двух раз в неделю, а мисс Оттери ходила в продовольственный магазин каждое утро, так что в их встрече не было ничего особенно удивительного. Но все Пенхоллоу давно уже пришли к заключению, что Делия слаба рассудком, поэтому Раймонд не стал затевать долгой беседы, а просто заметил:

– Я заезжал по делам. Как поживаете? Как дядюшка Финеас?

– О, прекрасно, конечно, прекрасно! А как вы – тоже ничего? Все здоровы, надеюсь?..

– О да, у нас, как всегда, все в порядке, – ответил Раймонд с легкой вынужденной улыбкой.

– Вот и хорошо! – сказала Делия. – А как поживает малышка Фейт? Я ее уже целую вечность не видела! Не знаю, почему так получается, но неужели у нее не находится времени навестить нас...

– С ней тоже все в порядке, – кратко сообщил Раймонд.

Они еще постояли друг напротив друга, мисс Оттери слегка дрожа – то ли от возбуждения, то ли от холодного ветерка, а Раймонд – напряженно соображая, как бы ему поскорее отцепиться от нее.

– Ах, это такая радость – видеть тебя, милый, ты очень, очень хорошо выглядишь! – сказала Делия после тягостной паузы. – Я только хотела сказать, что Финеас вспоминал о вас в тот самый день, позавчера, ну правильно, это был вторник, потому что я встретила Майру здесь, в городе, собственно, именно поэтому я и подумала тогда – Боже мой, я же не виделась с вами со всеми целую вечность! А вот теперь я тебя вижу! Это такая радость, знаешь ли...

– Да, – сказал Раймонд, который не сумел придумать в ответ ничего путного. – Давайте я вам помогу донести это все до дому?

Она снова зарделась, словно девушка в семнадцать лет.

– О, это было бы слишком любезно с твоей стороны, милый мой! Конечно, я понимаю, что ты приехал на машине, но знаешь ли, я собиралась еще зайти тут в один магазинчик прикупить зернышек для своих канареек, а потом я думала подождать автобуса, и вообще я боюсь, было бы бессовестно заставлять тебя ждать меня, ведь у тебя, наверное, полно дел!

– Машина стоит рядом, – молвил Раймонд с оттенком безысходности в голосе. – Я буду ждать вас вон там.

– Я тебя не задержу ни секунды! – пообещала Делия. – Только заскочу в лавку и сразу назад. Это займет не более двух минут! А ты помнишь моих птичек? Они такие лапочки, клювики голодные...

Не прошло и двух недель с того момента, как Раймонд навещал Делию с Финеасом в их маленьком доме на окраине городка, где ценная мебель была сдвинута в угол, а все основное пространство занимали золоченые клетки с птицами, но что поделаешь?

Он мрачновато кивнул и не нашелся, что сказать...

Минут двадцать спустя старушка наконец выбралась из магазина и села в машину рядом с Раймондом, прочно установив сумки со своими покупками у себя в ногах. Она принялась с живостью рассказывать, какое участие проявил хозяин магазина к делам ее птичек.

– Он такой милый, знаешь ли, всегда поинтересуется, как они себя чувствуют, а чувствуют они себя не все хорошо, ведь ты знаешь, что Дикки у меня болеет вот уже месяц! И ведь это очень, очень похоже на тебя самого, правда, только ты больше интересуешься лошадьми, а он птичками, не правда ли? Ну конечно, тебе надо интересоваться лошадьми, так же как и ему – моими птичками! Конечно! А как поживают твои лошадки?

Раймонд не был уверен, что на этот вопрос обязательно надо отвечать, однако он все же сообщил ей, что у него есть пара жеребцов, которых только начинают объезжать.

– Ах, как это прекрасно! – воскликнула Делия. – Я всегда жалела, что мы забросили нашу конюшню, но хотя надо сказать, что я никогда не была такой хорошей наездницей, как моя милая Рейчел, просто я всегда любила лошадей, любила их, вот и все... И лошади всегда любили меня. Рейчел всегда нравилось кого-нибудь погонять, понимаешь, погонять, ну да она всегда была особая девочка, это я помню, и ей нравились такие, норовистые лошади, ну а меня отец, то есть твой дедушка, ты его должен еще помнить, ты ведь старший в семье, так вот мой отец, а твой дедушка часто подсаживал меня на самую, понимаешь ли, самую смирную кобылу... Но я никогда не ездила на верховую охоту, это правда. И никогда не могла себя заставить относиться к такой охоте с одобрением, знаешь ли. Но я – я никогда и не имела ничего против людей, которые так охотятся. Видишь ли, я думаю, мир был бы очень скучен, если бы мы все думали и делали одно и то же. Но ездить верхом мне всегда очень нравилось. Ты помнишь моего пони Питера, Раймонд?

О да, Раймонд помнил этого милого, правда слишком жирного пони, и Делия расплылась в улыбке. Более того, она припомнила массу случаев, в которых этот пони проявил чудеса сообразительности, выносливости и прочие достойные качества. Несколько отклонившись от этой темы, она неожиданно прозрачно намекнула, что была бы не прочь увидеть и славных жеребцов Раймонда, поскольку она ужасно любила всех маленьких животных, детенышей, даже котят, хотя те, когда подрастут, начинают делать ужасные вещи – душить птичек, мышек, и все это ужасно... А малыши – они так прелестны, она их просто обожает – и всегда жалеет...

– Ну что ж, приезжайте как-нибудь и посмотрите наши конюшни, – сказал Раймонд, отлично при этом понимая, что Делия не примет приглашения просто из-за страха перед Адамом Пенхоллоу.

Но Делия тем не менее ответила длинной витиеватой благодарственной речью, когда он уже высаживал ее у дома на Азалия Лодж. Он ничего не ответил на приглашение заскочить на минуточку повидаться с дядей, а просто обошел машину и открыл ей дверцу. Но пока Делия рассыпалась в любезностях, Финеас, который увидел их прибытие из окошка, уже вышел из дому навстречу им.

После этого элементарная вежливость не позволила Раймонду сразу же исчезнуть, и он не меньше минуты тряс руку дядюшке Финеасу, но решил не выходить больше из машины, а держал свою правую руку высунутой из окна, и над ней трудился дядюшка. Когда собственная рука старого Финеаса посинела от натуги, он наконец воскликнул:

– Ну ладно, воистину, что мы здесь делаем? А я-то уж удивлялся, кого это Делия завлекла к нам в дом! Как это мило! Так как же ты поживаешь, мальчик мой? Нет, стой, тебе не нужно отвечать, все и так видно но твоему цветущему виду. Ты должен, слышишь, просто должен зайти к нам на минутку и освежиться кофе с фруктами. Ты слышишь, я просто настаиваю на этом!

– Спасибо, дядюшка, но боюсь, у меня совершенно нет времени. Рад видеть вас в добром здравии и в бодрости.

Финеас горделивым жестом отбросил на затылок седую прядь, которую ветер норовил скинуть ему в глаза. На его пальце был агатовый перстень, ногти гладко обточены и отполированы.

– Ну что ж, Раймонд, конечно! Ты молодой человек, у тебя, должно быть, куча дел! И это правильно! А как твой дорогой папаша?

Поскольку Раймонд знал, до какой степени Финеас не выносит его отца, он только сдвинул брови и бесцветно произнес:

– Он по-прежнему, как всегда.

– О! – воскликнул Финеас. – Вот это человек! Столько лет, и все молодцом! Он необычайный человек, право, необычайный...

– Почему бы вам не заехать к нам как-нибудь и не повидать его? – с непроницаемым лицом спросил Раймонд. – Отец был бы очень рад.

– Да вот... Может быть, на днях... – пробормотал Финеас несколько туманно, но румянец возбуждения еще горел на его щеках...

Раймонд попрощался с теткой, она положила ему свою сухую руку на плечо, и, поскольку ясно было, что она собирается его поцеловать, он подчинился, только чуть-чуть в непроизвольном отвращении отклоняя голову в сторону, а потом сам поцеловал ее краем губ в напудренную щеку. Еще один поклон дяде, и Раймонд отъехал, развернул машину и направился в сторону Тревелина, а два старых чудака, брат и сестра, стояли на обочине дороги и махали ему вслед.