Смерть шута

Глава четвертая

Если бы только Фейт могла найти Лавли, она всласть порыдала бы на ее уютной груди... И Лавли, безусловно, утешила бы ее своим мягким медовым голоском...

Но Фейт попросту не дошла до нее. Первым человеком, который встретился ей после Вивьен, был Юджин. Фейт хотелось облегчить душу немедленно, но с Вивьен она не стала бы заговаривать, а Юджин так тепло улыбнулся, что Фейт позабыла всю свою антипатию к нему, забыла о том, что всегда ненавидела его мягкий лживый голос, и сбивчиво стала рассказывать ему о невероятной грубости и страшной жестокости его отца. Юджин постарался улизнуть от Фейт как можно скорее, сославшись на головную боль и неотложные дела, которых, по правде говоря, у него не было уже несколько лет. Фейт устало поднялась к себе в комнату и позвонила прислуге. Когда пришла горничная, Фейт прежде всего попросила к себе Лавли, но горничная сообщила, что девушка ушла в деревенский магазин за ситцем. Фейт была слишком занята своими переживаниями, чтобы оценить всю странность похода в магазин за тканью в середине рабочего дня. Она отпустила горничную Джейн, опустилась на диван и все последующие полчаса занималась тем, что снова и снова обдумывала все сказанное ею, ответы Пенхоллоу, его грубость и несправедливость к Клею, и слезы снова стояли в ее глазах. Она чувствовала себя прижатой к стенке, и рядом не было никого, готового ей помочь. Она стала в возбуждении ходить по комнате взад-вперед, но это мало ей помогло, она только ощущала, как ее мучительное беспокойство нарастает.

В этом раздерганном состоянии ей вдруг пришло в голову отправиться в Лискерд, к Клиффорду Гастингсу.

Поскольку Фейт так и не научилась водить машину, а до Лискерда было добрых семь миль, требовалось прежде всего найти шофера. Казалось бы, в доме, где полно слуг, найти водителя нетрудно, но, хотя в Тревелине и было несколько десятков слуг – конюхов, плотников, садовников и мальчиков на побегушках, – там не было человека, специально выделенного для вождения машины. Вообще Пенхоллоу не одобрял автомобили, и, кроме Раймонда, часто ездившего по разным делам по поместью, и Конрада, с удовольствием водившего спортивный автомобиль, никто в семье не умел водить. Для нужд женщин имелся большой драндулет, с роскошным кузовом и никудышным мотором, который водил либо младший садовник, либо Джимми Ублюдок. В крайнем случае за руль мог сесть и один из конюхов, но у него машина обычно останавливалась, когда он пытался взять подъем на пригорок перед усадьбой.

К счастью для Фейт, которая скорее согласилась бы отменить свою поездку, чем попросить Джимми Ублюдка отвезти ее, младший садовник был занят посадкой деревьев перед домом и его оказалось очень легко найти. Его облачили в кожаные краги, подобающие шоферу, и он охотно оставил свои садовые занятия под надзором старшего садовника, усевшись за руль колымаги.

От Тревелина дорога к Лискерду вела вниз по холму, в долину Мура. Машина, натужно урча и откашливаясь, проехала по изрытой колдобинами дороге, потом по узкой тропе мимо Дауэр Хаус, где жил Ингрэм со своей женой Майрой и двумя сыновьями, Рудольфом и Бертрамом (которые очень походили на своих дядей Барта и Кона), и выехала наконец на шоссе. Вокруг развернулись прекрасные виды весеннего Корнуолла, но Фейт не обращала на природу ни малейшего внимания. Она была полностью занята мыслями о том, что же она скажет Клиффорду, племяннику Пенхоллоу, понимая в глубине души, что на самом-то деле ничего она не придумает свеженького, чтобы стоило продолжать размышлять об этом...

Она так глубоко погрузилась в раздумья, что даже не кивнула миссис Венгрен, жене викария, которая поклонилась ей с дороги. Миссис Венгрен придерживалась строгих христианских принципов и никогда не переступала порог Тревелина, осуждая царящие там нравы, но Фейт она всегда жалела, считая, что та губит свою душу среди такой жизни, и частенько приглашала ее на чашку чая. Ее муж, весьма простой в общении и жизнерадостный джентльмен, который никогда не отказывался от стаканчика доброго вина и не был равнодушен к щедрым пожертовованиям, которые мистер Пенхоллоу делал в пользу местного прихода, иногда посещал своего грешного прихожанина. Куратор викария, мистер Саймон Уэллс, который хоть и не был коренным корнуолльцем, но владел значительным земельным наделом, считал, что викарий напрасно предпочитает закрывать глаза на творящиеся в Тревелине безобразия, и сам не склонен был посещать этот дом. Но мистер Уэллс не занимался и не интересовался спортом, и потому его мнение было совершенно безразлично для всего мужского населения Тревелина...

Следуя в целом правильным, хотя и несколько извилистым курсом, что было видно по следам колес на пыльном шоссе, драндулет въехал в Лискерд и, грохоча, подкатил к дому в стиле короля Георга, на дверях которого был указан арендатор помещения: «Блэзи, Блэзи, Гастингс и Вембери». Табличка, однако, отражала далеко не всю правду, поскольку старший Блэзи благополучно скончался вот уже много лет назад, младший Блэзи отошел от дел, а мистер Вембери выполнял только самые простые и необременительные поручения.

Теперь хозяином конторы по существу был Клиффорд Гастингс. Именно к нему и попала Фейт после недолгого ожидания в приемной наедине с измученным бездельем и безденежьем клерком.

Клиффорд был одного возраста с Раймондом Пенхоллоу, но имел значительно более свежее лицо, чистую светлую кожу и открытый взгляд, благодаря чему казался младше своего двоюродного брата. Он почти ничем не походил на свою мать, а кроме любви к охоте с гончими и некоторой слабости к хорошеньким женщинам его вообще ничто не роднило с семейством Пенхоллоу.

Когда Фейт вошла, он вскочил из-за стола, утыканного ручками и заваленного многочисленными бумагами, и радостно приветствовал ее. Он имел приятное свойство всегда обращаться с людьми по-дружески, а уж своих родственников встречал неизменно тепло.

– Как дела, Фейт?! – вскричал он. – Как мило с вашей стороны, что вы заехали! Ну, расскажите, что у вас хорошего? Как поживает дядюшка Адам? А моя мама? Ага, неплохо, вот и хорошо. Ну, садитесь, садитесь... Расскажите, как идут дела.

Не расположенная терять время в светских разговорчиках, Фейт сразу взяла быка за рога.

– Клифф, я приехала к вам умолять помочь мне!

Он сел в свое кресло. На его лице выразилось легкое расстройство, поскольку Клиффорд был из тех людей, которые сразу же инстинктивно начинают соболезновать собеседнику, подстраивая выражение лица и голос под него...

– Всем, чем смогу, я вам помогу, конечно. Что же случилось?

– Это... Это связано с Клеем... – промолвила она негромко, нервно теребя свой ридикюль.

Выражение удрученности на лице Клиффа усугубилось от этих слов, он в беспокойстве переставил несколько предметов на столе перед собой и осторожно сказал:

– С Клеем... Так-так... Да, точно, дядюшка Адам посылал за мной пару дней назад, он как раз хотел потолковать со мной о Клее...

– Я знаю, – сказала Фейт. – Я с ним сегодня говорила. Клифф, вы не должны принимать его! Пожалуйста, прошу вас, скажите, что вы не согласны!

Клиффорд понял, что ему предстоит пренеприятнейшая беседа.

– Да, но понимаете ли, Фейт...

– Я понимаю, что Адам собирается вам заплатить за его обучение, но я ведь знаю, как мало для вас это значит! Я не знаю, как делаются такие дела, но...

– Клей будет просто номинально под моим руководством, – напряженно сказал Клифф. – И я не сомневаюсь, что он...

– Он возненавидит это занятие – воскликнула Фейт. – Адам решил сделать так только потому, что не любит Клея и хочет уязвить меня! А Клей собирается стать писателем!

– Да, да, конечно, но я не вижу причин, почему бы ему не писать, если у него будет место работы? И свой кусок хлеба, возможно.

– Нет, вы не понимаете, – нетерпеливо перебила его Фейт. – Я просто умру, если увижу Клея, сидящего в тесной конторе и занимающегося разборкой мелких исков соседей друг к другу по поводу потравленной коровами ржи! О нет, он вовсе не для этого предназначен, мой Клей! Он сделан из другого материала, понимаете?!

Клифф был несколько ошарашен таким напором. Он не слишком хорошо знал Клея, видел его всего несколько раз и не заметил, чтобы материал, из которого тот был сделан, не допускал бы нахождения в конторе.

– Да, но знаете ли, Фейт, это вовсе не такая ужасная жизнь, как вам представляется. И потом, я думаю, что пареньку тяжело было бы жить, например, в Лондоне. Возьмите, к примеру, меня. Я очень неплохо устроился. Конечно, у меня не столько свободного времени, как у моих двоюродных братьев, но я вполне могу и поохотиться, иногда даже дважды на неделе, и кроме того, часто хожу на рыбалку...

– Да нет же, это все ни при чем! Клея вовсе не интересует ни охота, ни рыбалка, ни спорт! Он артистического склада человек, понимаете! Если он будет прикован к конторке, это его просто убьет!

Возможно, Клиффорду пришло в голову, что молодой человек с подобными амбициями вряд ли принесет какую-то пользу в его конторе, и он сочувственно покивал:

– О да, да. Как я вас понимаю...

– А кроме того, мне бы вовсе не хотелось, чтобы он стал гражданским адвокатом, – продолжала Фейт, все распаляясь. – И даже адвокатом по уголовным делам. Во-первых, это ему претит, а во-вторых, я не хотела бы, чтобы мой сын защищал в суде заведомо виновных людей!

Такое странное представление о работе адвоката вызвало у Клиффа нервное подергивание глаза, но он мужественно продолжал сочувствовать.

– Да, я вас вполне понимаю. Но все же поверьте мне, работа адвоката совсем не так плоха, как может показаться на первый взгляд... Во всяком случае, мой дядюшка Адам...

– Адам только и делает все, чтобы оскорбить меня! – патетически воскликнула Фейт. – Сегодня утром я это выяснила! Я даже не могу вам пересказать его слова – иногда он бывает совершенно бесстыден! Он заявил мне, что уже обо всем договорился с вами, и потому я приехала сюда... Я надеялась, что сумею объяснить вам, насколько мне не хочется, чтобы Клей был под вашим началом или как это там называется! В конце концов, ведь Адам не имеет над вами власти, Клифф! Ведь он ничего не может сделать, если вы откажетесь!

Клиффорд машинально щелкал крышкой чернильницы. На его лице было выражение глубокой задумчивости. С одной стороны, после всего высказанного Фейт у него не было ни малейшего желания принимать Клея в свою контору. С другой стороны, очень веские причины вынуждали его отказать ей в просьбе... Он не мог напрямую сказать Фейт, что из-за весьма напряженных отношений между ним и его матерью ни сам он, ни его жена отнюдь не будут в восторге, если та будет вынуждена уехать из Тревелина и приедет жить с ними. Нет, Клиффорд не был плохим сыном, но он был женат на леди, которая бы была в ужасе от появления в ее доме столь эксцентричной свекрови. Кроме того, Клиффу пришлось бы дать матери некоторое содержание, а ведь он должен был думать и о своих трех дочерях, двенадцати, десяти и семи лет, которым вскорости неминуемо потребуются расходы на поездки, уроки верховой езды, танцев, музыки, балы, наряды и прочее, о чем Клифф просто боялся думать.

Отец Клиффорда умер, когда тот был еще школьником, и с того времени ему не пришлось особенно заботиться о содержании матери, поскольку она стала жить у своего брата, в доме, где родилась. Сам Клифф проводил свои каникулы в Тревелине, да и сейчас оставался обязанным своему дяде за то положение, которое сумел занять во многом благодаря Адаму Пенхоллоу... Одно уже это не давало Клиффу так просто отказать своему дядюшке. К этому примешивался и страх заполучить свою мамашу в качестве дополнительного члена семьи, на содержание которого нужно будет выделить энную сумму... Но Клифф не знал, как бы ему донести эту мысль до сознания Фейт, не показавшись ей при этом ужасно неблагодарным сыном...

Он прочистил горло и с некоторой торжественностью сказал:

– Послушайте, Фейт! Ведь как-никак, но должен же Клей чем-то заниматься? И потом, он будет жить вместе с вами, не правда ли? Ведь вам же хотелось бы этого, правда?

Глаза Фейт снова наполнились слезами.

– Это было бы так, если бы у нас в доме все было иначе! Но ведь Клей терпеть не может жить в Тревелине... Он не находит понимания у Адама, а его сводные братья его затирают... Они ведь не способны понять, что существуют более чувствительные натуры, чем они сами... Я страдала от этого всю свою жизнь, и поклялась, что с Клеем этого не случится!

Разговор, кажется, зашел в те области, где Клифф, человек непритязательный, не мог ничего возразить. Поэтому он сказал:

– Ну хорошо, мы только попробуем, и если окажется, что он не может выступать в суде, сразу же откажемся от этой затеи.

– Ах, если вы думаете, что Адам позволит ему оставить то место, на которое он сам его определил, то вы не знаете Адама! А может быть, вы имеете в виду, что Адам может умереть? Нет, он не умрет. Он будет жить еще годы и годы, и все это время мы все будем рыбешками в его садке! Он собирается жить до восьмидесяти и дальше...

– Послушайте, Фейт!.. – ошарашенно проговорил Клиффорд.

Она ударилась в слезы.

– Да, я знаю, что мне не следовало этого говорить даже вам, но если бы вы знали, что Я ОТДАЛА за то, чтобы воспитать Клея, вы не удивились бы тому, что я так взвинчена... Мне было хоть немного покойно, пока Клей был в Лондоне, вне власти Адама, но то, что ему придется вернуться в эту ненавистную обстановку приводит меня в ужас, понимаете!

Клиффорду стало очень неуютно в своем кресле, он задвигал задом, прикидывая, насколько хорошо их разговор слышен в приемной клерку и машинистке... Он был уверен, что громогласные рыдания Фейт обладали всепроникающей силой... Он постарался ласково поговорить с ней и увидел, что она делает усилия успокоиться...

– Ах, забрать его из колледжа в тот самый момент, когда в этом нет никакой нужды... Это просто несправедливо! – говорила она, утирая платочком покрасневшие глаза.

– Да-да, я чувствую, что здесь какая-то ошибка, – смиренно сказал Клиффорд. – Хорошо, Фейт, я поговорю с дядей Адамом и постараюсь склонить его к тому, чтобы он позволил Клею пробыть еще года три в Кембридже. Может быть, что-то переменится в его планах...

– Вряд ли! – заявила Фейт горько.

Клиффорд в глубине души был полностью с этим согласен, поэтому потянулся и осторожно посмотрел на часы. Отметив, что уже час дня, Клиффорд в присущей ему мягкой манере заметил, что раз уж так сложилось, то Фейт может присоединиться к их ленчу. Клиффорд ел ленч всегда дома, с женой Розамунд.

– О нет, увы! – отвечала Фейт. – Никто в Тревелине не простит мне, если я не вернусь к ленчу! И потом, нет особых причин обязательно видеться с Розамунд сегодня, словно я на день вышла из тюрьмы... Хотя в этом, безусловно, есть прелесть, и мне часто хотелось повидать и Розамунд и ваших девочек...

– Вот и давайте сделаем это прямо сейчас! – воскликнул Клиффорд, вставая. – Поезжайте прямо к нам и поговорите с Розамунд буквально пять минут, а я присоединюсь к вам после этого... Я, безусловно, обдумаю то, о чем мы с вами поговорили...

Фейт не была в восторге от Розамунд, которую она считала холодной, несимпатичной женщиной, но в этом состоянии, когда ей хотелось поделиться с кем-то своими несчастьями и огорчениями, она готова была поговорить об этом и с Розамунд. Она спустилась, села в свою старенькую машину и велела шоферу трогать. Не прошло и нескольких минут, как мотор завелся, и машина тронулась.

Очень скоро они поравнялись с небольшим, очень милым домиком, в котором хозяйничала Розамунд. Розамунд, относившаяся ко всей семье Пенхоллоу с огромным недоверием, более-менее доброжелательно относилась только к Фейт, поэтому с радостью встретила ее и быстро отдала прислуге необходимые указания по поводу приема гостьи.

Чистенько и красиво наряженная горничная (в отличие от кое-как одетых девок в Тревелине) встретила Фейт у дверей и провела через просторный холл в гостиную, откуда открывался вид на внутренний сад. Меблирована гостиная была довольно скромно, но вполне пристойно. Небольшой журнальный столик под орех, несколько венских стульев, небольшая софа и тяжелые темно-багровые гардины. Картины, висящие на стенах, были непритязательны, сливались с общим тоном декора комнаты и как бы не требовали к себе особого внимания. На мраморном столике у камина были выложены два-три иллюстрированных журнала, а у стены скромно стоял шкаф с рядами потрепанных книг. Везде тут было абсолютно чисто, на ковре никаких темных пятен, мебель подобрана в одном стиле.

Фейт очень здесь нравилось, она ненавидела пышную и безвкусную обстановку Тревелина и завидовала Розамунд, у которой был такой прелестный, чистый и ухоженный дом. Оценивая пастельно-коричневые тона, в которых был выдержан весь декор комнаты, Фейт с тоской думала, что, окажись она в положении Розамунд, и ей бы удалось привести в относительный порядок свой дом, а вкуса у нее не меньше...

Наконец к ней в гостиную вошла сама Розамунд, миловидная женщина с холодноватыми льдисто-голубыми глазами и модно взбитой копной светлых волос. Одета Розамунд была тоже со вкусом – в серый фланелевый костюм, который оживляла канареечного цвета блузка, изящные туфельки на низком каблуке и отличные шелковые чулки. Розамунд была на пять лет младше Фейт, но в ней чувствовалось гораздо, гораздо больше уверенности в себе. Она была хорошей женой, разве что несколько холодной, прекрасной заботливой матерью, привлекательной, изящной хозяйкой дома.

Розамунд приблизилась, протянула ухоженные руки к Фейт в радушном приветствии. Они поцеловались, без особых церемоний, после чего уселись рядом со столиком, Фейт – на стул, а Розамунд – на низенькую софу. Хозяйка спокойно, вежливо попросила прислугу подать на стол, без криков и нервотрепки, которые обычно сопровождали эту процедуру в Тревелине. Вошла девушка, неся на серебряном подносе три стакана шерри, причем Фейт отметила, что все три стакана были одинаковые, а поднос был безупречно начищен.

– Как же я давно вас не видела, дорогая! – сказала Розамунд, улыбаясь. – Расскажите, как у вас дела. Выпьете шерри?

Фейт отпила шерри, вовремя вспомнила и осведомилась про дочек Розамунд и наконец приготовилась излить свою душу.

Розамунд слушала ее со спокойным интересом, не возражая, но и ничего не советуя. В сущности все, о чем говорила Фейт, ее совершенно не интересовало. Ей не нравились родственники мужа с материнской стороны, она всех их в целом не одобряла, и очень сожалела, что из-за своего дела муж ее вынужден обитать всего в нескольких милях от Тревелина. Она никак не возражала против общения мужа со своими двоюродными братьями, но сама старалась не появляться в Тревелине вовсе, кроме тех случаев, когда не пойти на званый обед было попросту неприлично.

Она знала о тех соображениях, которые вынудили Клиффорда принять навязанного ему в ученики Клея. И хотя ей казалось крайне оскорбительным такое насильственное внедрение в фирму мужа молодого и в общем-то никому не нужного молодого бездельника, все-таки она предпочла бы принять Клея в фирму, чем свою свекровь Клару – в дом. Она никогда не высказывала вслух своих претензий к матери Клиффорда, но в душе всегда считала ее крайне неуравновешенной эксцентричной старой леди, неряшливой и неопрятной, способной пустить насмарку все то идеальное воспитание, которое Розамунд старалась обеспечить для своих дочерей.

Таким образом было бы глупо ожидать от нее, что она возьмется помогать Фейт в стремлении удержать Клиффорда от того, чтобы он принял к себе Клея. Тем не менее она внимательно и сочувственно выслушивала Фейт и полностью соглашалась с ней в том, что Адам Пенхоллоу ужасный грубиян, мучитель, тиран, невозможный человек, враг справедливости, здравого смысла и всего хорошего. Розамунд сумела также стойко перенести длительный рассказ Фейт о необыкновенных способностях Клея и только раз легонько приподняла брови в недоумении, когда Фейт, позабыв о такте, стала уверять, что уровень интеллекта Клея слишком высок для занятий юриспруденцией в провинциальной конторе рядом с Клиффордом...

Клиффорд появился дома в половине второго, но надежды Фейт на продолжение разговора о будущем Клея рухнули, поскольку тотчас же было объявлено, что ленч подан.

– Пойдемте со мной, Фейт! Да что я говорю, вы же знаете дорогу! – ласково сказала ей Розамунд, и Фейт поплелась в столовую.

Там уже ждали три прелестные девчушки – Изабель, Дафна и Моника, и в присутствии детей, конечно, любые приватные беседы вести было уже невозможно.

Девочки посещали школу в городке и одеты по этой причине были одинаково. Они во всем очень напоминали мать, вели себя превосходно, очень вежливо и толково беседовали со взрослыми. Клиффорд гордился их успехами в учебе и терзал их вопросами из разных школьных дисциплин, на которые девочки отвечали без запинки. Фейт ерзала на месте, но, пока Клиффорд общался с детьми, он, безусловно, не мог отвлекаться еще и на нее. Потом он мельком взглянул на свои наручные часы, дети сразу вскочили с мест и побежали играть. Ленч, казалось бы, закончился, но поговорить о своем деле Фейт опять же не удалось, поскольку Клифф заявил, что у него назначено деловое свидание и он страшно опаздывает. Бодро бормоча слова извинения, он уехал.

Женщины снова вернулись в гостиную, где был подан кофе. Здесь Розамунд стала рассказывать Фейт о том, что говорила ей учительница музыки о ее Изабель, что у Моники, кажется, огромные способности к танцу, и как примерно ведет себя в школе маленькая Дафна. Фейт, со своей стороны, восхищалась девочками и удивлялась, где в наше время можно найти такую вышколенную прислугу, которая поддерживает идеальный порядок в доме...

Незаметно за этими разговорами прошел еще час, после чего Фейт с мучительным вздохом сказала, что ей, вероятно, пора идти. Розамунд, которая сама собиралась к знакомым дамам на партию в бридж, не сделала отчетливых попыток удержать Фейт..

Так что Фейт грустно раскланялась, поблагодарила хозяйку и села в свою старенькую машину, а через полчаса была уже в Тревелине.