Смерть в Голливуде

ГЛАВА XVI

Никто не мог предвидеть, включая самого Эллери, как Приам отреагирует на свой арест, следствие и суд. После его разоблачения трудно было представить себе, что он еще способен действовать. Правда, оставался Альфред Уоллес, но он зарекомендовал себя, как человек благоразумный.

Приам взял всю вину на себя. Он отрицал участие Уоллеса с трогательным великодушием. Он утверждал, что Альфред был простым исполнителем, не ведавшим, что творит. Слушая Приама, можно было подумать, будто Уоллес полный идиот и действовал совершенно бессознательно. Было очевидно, что Приам просто пытается заморочить всем голову, но закон есть закон, и он строго предписывает опираться на показания свидетелей. А так как свидетелей было всего двое: сам обвиняемый и его сообщник, то каждый из них, правда, по разным причинам — уменьшал вину Уоллеса и увеличивал — Приама.

Поэтому Уоллесу удалось выйти сухим из воды.

Как ворчливо заметил однажды Китс, Приаму удалось до конца остаться Хозяином даже своего собственного приговора за свое собственное преступление.

Говорили, что адвокат Приама, известный на западном побережье юрист, отлучился куда-то как раз накануне вынесения окончательного приговора и тем самым поставил себя в очень глупое положение, так как его подопечный умудрился покончить с собой, проглотив порцию яда. Все необходимые предосторожности были приняты, но это не помешало Приаму оставить в дураках охраняющего его надзирателя.

Роджер Приам предстал взорам вошедших лежащим неподвижно, с бородой, вздернутой к потолку, и ртом, застывшим в усмешке пирата, гордо отправляющегося ко дну вместе со своим кораблем. Казалось, его лицо говорило: «Никто, никогда, ни в чем не сможет взять надо мной верх, даже сам сенатор штата Калифорния». Если ему суждено было умереть, он просто не мог позволить кому-либо выбирать за него время и способ.

Он должен был быть Хозяином даже своей смерти.

Ко всеобщему удивлению Альфред Уоллес нашел нового работодателя сразу же после суда, некоего писателя из восточных штатов по фамилии Куин. Уоллес и его саквояж перекочевали в небольшой коттедж на вершине холма, а Миссис Вильямс со своими двумя чемоданами покинула его, к удовольствию обеих сторон.

Эллери не пришлось сожалеть о такой замене, ибо Уоллес оказался более искусным кулинаром, чем миссис Вильямс, — приятная неожиданность для Эллери, нанимавшего Уоллеса только как своего секретаря.

Незавершенный роман все еще задерживал его пребывание в Калифорнии, а так как дело Хилла — Приама было полностью закрыто, он решил всерьез заняться своей книгой.

Китс был поражен:

— А не боитесь ли вы, что в один прекрасный день он добавит мышьяку вам в суп?

— А какой ему от этого прок? — рассудительно возразил Эллери. — Он же получает от меня деньги за диктовку и перепечатку рукописей. А если уж речь зашла о супе, то, надо признаться, готовит он отменно. Особенно «олья подруа». Справочник уверяет, что это одно из вкуснейших блюд в мире. Как насчет того, чтобы отведать его завтра вечером?

Китс рассыпался в благодарностях, но заверил, что он вовсе не гурман и его притязания не идут дальше тушеной курицы с острым соусом, кроме того, его жена как раз пригласила на этот вечер несколько друзей посмотреть телевизор, поэтому он вынужден отказаться.

На докучные вопросы журналистов Эллери ответил, что он не из тех, кто поминает прошлые грехи. Уоллес искал работу, а он искал секретаря, вот они и нашли друг друга. И больше ничего.

Уоллес же только улыбался.

Делия Приам продала свое имение и исчезла.

Предполагали, ссылаясь на «старую знакомую, не пожелавшую афишировать свое имя», или просто на «всем известные слухи», что Делию не раз видели в Лас-Вегасе за игорным столом с самыми известными личностями преступного мира. Или еще в Нью-Мехико под вымышленным именем, где она писала мемуары для какого-то журнала. Или в самолете на Рим, под густой вуалью. А самые осведомленные уверяли, что Делия нашла себе пристанище на удаленном индийском побережье в качестве «гостьи» дикого местного раджи, известного своим пристрастием к белым женщинам. На самом деле никто не принимал всерьез эти волнующие истории, однако более достоверных сведений не имелось. Отец Делии не мог просветить на этот счет любопытствующих: он покидал свое нехитрое снаряжение в походный баул и отправился в Канаду на поиски урановой руды. А его внук попросту отказывался встречаться с представителями прессы.

И лишь Эллери в личной беседе Гроув Макгоуэн как-то сообщил, что его мать живет в полном уединении недалеко от Санта-Мария. И по его виду можно было заключить, что он уже больше не рассчитывает увидеть ее.

Сам же Макгоуэн занимался приведением своих дел в порядок перед призывом в действующую армию.

— В моем распоряжении остались десять дней, — говорил он Эллери, — а переделать надо тысячу дел, в том числе жениться. Я говорил ей, что отъезд в Корею сам по себе требует массы приготовлений, но Лаурел уперлась и мне ничего не осталось, как согласиться.

Сама Лаурел походила на человека, возвращающегося к жизни после тяжелой болезни. Она похудела и побледнела, но ее чело несло печать безмятежного спокойствия. Она буквально ни на секунду не выпускала огромной ладони Мака из своих рук.

— Я так боюсь потерять тебя, Мак!

— Чего ты боишься, глупышка, корейских женщин? — посмеивался Гроув. — Я уже столько раз говорил тебе, что их любимые духи — чесночная похлебка!

— Я вступаю в WAC, — заявила Лаурел, при условии, что они отправят меня в Корею. Я знаю, что это не очень патриотично — ставить условия, но если мой муж сражается в Азии, я должна находиться там же.

— Вот застрянешь где-нибудь на базе в Западной Германии! — проворчал юный гигант. — И чего тебе не сидится дома? Писала бы мне длинные и пылкие письма.

Лаурел в ответ только крепче вцепилась в его ладонь.

— А чего вам дома не сидится? — спросил у Гроува Эллери. — Вернее на вашем дереве?

— Ах это… — покраснел Мак. — Мое дерево продано.

— Найдите другое.

— Послушайте, Куин, — занервничал сын Делии, — каждый варит кашу, как умеет. Вы свою, а я — свою. Я не лезу в герои, но идет война — пардон, Соединенные Штаты принимают некоторые политические меры, и я не могу. Кроме того, рано или поздно меня бы все равно призвали.

— Это понятно, — кивнул Эллери с серьезным видом, — непонятно другое: перемена ваших прежних позиций, Мак. Что случилось с неким обитателем деревьев Атомного века? Или вы решили, что, обзаведясь подругой жизни, не стоит больше тратить время на подготовку к Всемирной Атомной Катастрофе? Надо сказать, это не совсем лестно для Лаурел.

Мак смущенно пробормотал:

— При чем тут Лаурел? Я сам…

— При том! — вмешалась Лаурел. — Но в основном виноваты вы, Эллери. Понимаете, все эти чудачества…

— Конечно, конечно, — воодушевился Эллери, — я так старался разобраться во всех обстоятельствах…

— Мне самой не сразу удалось вытянуть из него правду, — сказала Лаурел. — Да успокойся ты, Мак! Понимаете, он старался пробиться в кино. Он узнал, что один продюсер задумал серию о Сыне Джунглей, в противовес знаменитому сериалу о Тарзане, и Маку пришла в голову блестящая идея уподобиться герою фильма, прямо здесь, в Голливуде. Ну а все эти речи о грядущей Атомной катастрофе служили просто приманкой для прессы. И это здорово сработало. Вокруг Мака возник такой ажиотаж, что продюсер заинтересовался им и уже был почти заключен предварительный контракт, когда вдруг папа умер, а я заподозрила убийство и подняла шум. Об этом заговорили газеты, отчим Мака оказался замешанным, чего сам и добивался, и перепутанный продюсер аннулировал контракт. Мак страшно разобиделся на меня. Правда, милый?

— Не так страшно, как сейчас. Ну ради всего святого, Лаурел, не надо разбалтывать мои маленькие секреты перед всем белым светом!

— Мак, ничего страшного, я всего лишь крохотная часть этого света, — успокоил его Эллери. — Теперь мне становится понятным, зачем вам тоже понадобилось нанимать меня. Вы питали надежду, что я в два счета разберусь в этом деле и вашим отношениям с продюсером ничто больше не будет угрожать.

— Ну да, — с несчастным видом кивнул Мак. — Он как раз явился ко мне на прошлой неделе, с вопросами по поводу моего участия в съемках. Тогда я предложил ему обратиться к моему деду, который всю жизнь страстно мечтал быть Сыном Джунглей. Но этот неблагодарный тип послал меня к черту. И вот я здесь, собираюсь в поход. Скажите честно, Куин, Корея действительно такое мерзкое место, как о ней рассказывают?

Лаурел и Гроув заключили брак в Санта-Монике, а Эллери с Китсом были у них свидетелями. Свадебный ужин был проглочен и выпит в придорожном ресторане около Окснарда, а затем новобрачные отбыли в остине Лаурел по направлению к Сан-Луису, Пасо Роублз, Санта-Круз и Сан-Франциско. А Эллери с Китсом, возвращаясь обратно по главной автостраде на взморье, обсуждали предполагаемый дальнейший маршрут молодоженов.

— По-моему, Монтри, — с воодушевлением сказал Китс. — Я сам провел там свой медовый месяц.

— А по-моему, зная характер Мака, — Сан-Жуан-Капистрано или Ла Джолла, — возразил Эллери. — Ведь они лежат прямо в противоположном направлении.

Однако глаза наших новобрачных, затуманенные шампанским, специально припасенным Эллери для калифорнийского бракосочетания, завели их на пустынный пляж в Малибу, где они, крепко обнявшись, тихо напевали «Десять рук и десять ног» среди серебряной пены прибоя.

Однажды вечером в конце сентября, когда Альфред Уоллес подкладывал дрова в камин гостиной, появился Китс. Он принялся извиняться за неожиданный визит, тем более что еще пять минут назад и сам не ожидал навестить Эллери. Он как раз ехал мимо дома и вдруг ни с того ни с сего решился заглянуть.

— Ради Бога, не надо извиняться за акт воистину христианского милосердия! — воскликнул Эллери. — Вот уже целую неделю я не видел ни одной живой души, за исключением Уоллеса. Альфред, лейтенант привык добавлять воду в виски.

— Не стоит, — обратился Китс к Уоллесу. — Я имею в виду воду. Разрешите воспользоваться вашим телефоном и предупредить жену.

— Чудесно! Значит, вы остаетесь, — оживился Эллери, пристально разглядывая Китса. Лейтенант казался чем-то обеспокоенным.

— Да, ненадолго, — Китс направился к телефону.

Когда он вернулся, полный стакан уже ожидал его на журнальном столике перед камином, а Эллери с Альфредом растянулись в двух из трех больших кресел вокруг него. Китс уселся в свободное кресло между ними и отхлебнул большой глоток. Эллери предложил ему сигареты, а Уоллес зажег спичку, и через несколько минут Китс тоже задумчиво уставился в огонь.

— Что-нибудь случилось, Китс? — спросил наконец Эллери.

— Не знаю, — Китс опять потянулся к стакану. — Я веду себя, наверное, как любопытная старая дева. Я уже давно сгораю от желания кое о чем побеседовать с вами, Куин. До сих пор мне удавалось успешно бороться с этим искушением, но сегодня… — Он поднял стакан и сделал еще один большой глоток.

— И что вас беспокоит?

— Ну… история с Приамом. Хотя все давно закончено, но…

— А что конкретно в истории с Приамом?

Китс скривился. Затем со стуком поставил стакан на столик.

— Куин, я тысячу раз прокручивал в голове ваш рассказ — то, что вы говорили мне в Управлении, а потом Приаму в последнюю ночь. И я не понимаю, не могу понять, каким образом…

— Вы хотите знать, каким образом мне удалось распутать это дело?

— Я не могу назвать это иначе чем чистой случайностью, когда вдруг вы… — Китс выразительно повел глазами в сторону Альфреда, тот деликатно отвернулся.

— Уоллес вполне может присутствовать при нашем разговоре, — усмехнулся Эллери. — Я в ту ночь сказал Приаму, что откровенно говорил с Уоллесом, и мои слова надо понимать буквально. Я был с ним абсолютно откровенен, я доверился ему. Что знаю я, знает и он, включая ответ на вопрос, так долго не дававший вам покоя.

Лейтенант покачал головой и залпом допил стакан. Альфред поднялся было снова его наполнить, но Китс остановил его:

— Больше не надо, — и Уоллес опять опустился в кресло.

— У меня на такого рода головоломки извилин в голове не хватает, — уныло произнес лейтенант. — Кроме того, тут не все вяжется. То есть не все, что вы… — Китс глубоко затянулся, пытаясь поточнее подобрать слова. — Например, Куин, вы приписали Приаму такое, что явно не вяжется с его обликом.

— Что не вяжется?

— Ну, к примеру, эта записка, отпечатанная на машинке со сломанной клавишей и отправленная Хиллу с мертвым псом в придачу…

— А что вам тут не нравится?

— Да все! Приам — необразованный человек. Если он когда-нибудь и употреблял сложные слова — то я не слышал! Его речь вульгарна. А этот текст… Как такой, как Приам, мог изъясняться подобным образом? То есть чтобы избежать употребления буквы «Т» и выразиться окольным путем, надо… надо иметь определенные навыки в языке. Вернее — опыт в письменном изложении своих мыслей. А знание грамматики? Ведь в записке расставлены знаки препинания!

— Ну и какой из этого вывод? — спросил Эллери.

Китс страшно смутился.

— Или вы не пришли ни к какому выводу? — настаивал Эллери.

— Ну-у… пришел.

— Вы не верите, что Приам печатал эту записку?

— Печатал, с этим все в порядке. Система ваших доказательств была неопровержима… Но знаете что? — Китс швырнул сигарету в огонь. — Считайте меня недоумком. Но чем больше я думаю об этом, тем меньше одно с другим сходится. Если только не допустить, что Приам печатал на машинке, а кто-то другой диктовал ему. Слово за словом, букву за буквой.

Китс вскочил на ноги, словно хотел достойнее встретить неизбежный отпор своих слушателей. Но Эллери ничего не сказал в ответ, только смотрел задумчиво и попыхивал трубкой. И Китс сел на место.

— Эллери, вы человек, которому не чуждо сострадание, поэтому умоляю вас избавить меня от этой умственной пытки. Объясните, где я ошибаюсь?

— Нигде, все в порядке. Что-нибудь еще не дает вам покоя?

— О, еще много чего! Вы рассуждали о проницательности Приама, его изобретательной тактике, его сообразительности. Вы даже сравнили его с Наполеоном и Макиавелли. Это Приам-то проницателен? Это он-то сообразителен и умен? Он так же сообразителен, как кастрированный бык по весне, и так же умен, как старый пингвин в зоопарке. Он не в силах составить даже меню! Единственное оружие, с которым может справляться Приам это дубина, да луженая глотка. Человек, который хвастался тем, что не читал книг с тех пор, как бегал в коротких штанишках! В конце концов надо обладать определенными научными знаниями, чтобы так ловко водить всех за нос с этой эволюционной чепухой и ничего не перепутать! Да к тому же умудриться раскопать известную только достаточно образованным людям какую-то там древнегреческую драму, которая должна символически обозначать птиц! Нет, я не в состоянии поверить в это! Кто угодно, только не Приам!

Причем не подумайте, что я хотя бы на минуту усомнился в его виновности. Он, вне всякого сомнения, убил своего партнера. Он сам признался, черт побери! Но он не тот человек, который в состоянии придумать способ и предусмотреть все детали! Это мог сделать человек, стоящий по своему развитию на порядок выше Роджера Приама!

— Другими словами, Китс, если я правильно понял, — пробормотал Эллери, — Приам должен был воспользоваться не только чужими ногами, но и чужим серым веществом?

— Именно так, — с облегчением вздохнул Китс. — Причем я готов биться об заклад, что именно тот, кто предоставил в распоряжение Приама свои ноги, и состряпал все остальное! — Лейтенант взглянул на Альфреда Уоллеса, развалившегося в кресле, со стаканом виски в руках. Он твердо встретил взгляд Китса.

— Я имею в виду вас, Уоллес! Вы удачно отделались, благо сам Приам расписал вас как слабоумного идиота, сдуру выполняющего любые приказы…

— Удача здесь ни при чем, Китс, — вмешался Эллери. — Все было точно рассчитано. Приам действительно считал Уоллеса тупым орудием в своих руках, а весь замысел плодом исключительно своего гениального ума. И, будучи Приамом, он не мог допустить иного варианта, на что и рассчитывал Уоллес, до тонкости изучивший своего хозяина. Уоллес так незаметно внушал ему нужные идеи, так ловко водил Приама за его большой нос, что тому и в голову не приходило, что он сам является орудием в руках искусного стратега.

Китс опять взглянул на Уоллеса. Но тот лежал в кресле, полностью расслабившись и довольно улыбаясь.

Китс внезапно почувствовал резкую головную боль.

— Значит, вы хотите сказать…

Эллери кивнул.

— Что настоящий убийца не Приам, а Уоллес. И это действительно так.

Уоллес лениво протянул руку и вытащил одну сигарету из пачки Эллери. Эллери кинул ему коробок спичек, и тот кивнул в знак благодарности. Альфред закурил, кинул коробок обратно и снова занял полулежачее положение.

Лейтенант был в невероятном смущении.

Он посмотрел на Эллери, потом на Уоллеса, потом опять на Эллери. Тот мирно попыхивал трубкой.

— Вы имеете в виду, — каким-то по-женски визгливым голосом проговорил Китс, — что Хилла вообще убил не Приам?

— Ну это с какой стороны взглянуть, лейтенант. Допустим, Гангстер А — слишком важная птица, чтобы самому пачкать руки, — нанимает Громилу С убить Гангстера В. Громила С делает это. Спрашивается — кто виноват в убийстве В? Ответ — А и С. Как важная птица, так и пташка помельче. То есть, Приам и Альфред оба виновны.

— То есть вы хотите сказать, что Приам нанял Уоллеса совершить для него преступление? — с глупейшим видом спросил Китс.

— Нет. — Эллери достал щетку для чистки курительных трубок и сунул ее в отверстие мундштука.

— Нет, Китс, совсем не так. В этом случае Приам был бы важной птицей, а Уоллес помельче. Однако все гораздо сложнее. Приам считал себя важной птицей в этом деле, а Уоллеса — слепым орудием. Но он ошибался. Дела обстояли как раз наоборот. Приам полагал, что он использует Альфреда для убийства Хилла, в то время как на самом деле именно Уоллес использовал для этой цели Приама. А когда Приам, уже самостоятельно, задумал спрятать концы в воду и убрать Уоллеса, то Уоллес поймал в приготовленную ему ловушку самого Приама и довел его до самоубийства.

— Как все просто, не правда ли? — горько простонал Китс. — А я-то ломаю голову! Но все-таки как сказать в двух словах, так, чтобы каждому — в том числе такому дураку, как я, — было понятно, что произошло?

По вашим словам это чудовище, беззаботно развалившееся в кресле, этот человек, которого вы сами признали убийцей и который получает от вас деньги, пьет ваше вино и курит ваши сигареты, с вашего же позволения, этот самый Уоллес задумал сначала убийство Хилла, затем Приама? Что он использовал Приама, который этого не сознавал? То есть ситуация была обратной тому, что считал Приам? В таком случае мои куриные мозги из последних силенок жаждут знать: зачем? Зачем Уоллесу понадобилось убивать Хилла и Приама? Что он имел против них?

— Вы давно сами знаете ответ на этот вопрос, лейтенант.

— Я?!

— Кто с самого начала хотел убить Хилла и Приама?

— Кто?!

— Ну, у кого были мотивы все время желать смерти им обоим?

Китс сидел очень прямо, вцепившись в ручки кресла, и с болезненной гримасой смотрел на Альфреда Уоллеса.

— Хватит дурачить меня! — выдавил он наконец. — Все это сплошной розыгрыш.

— Вовсе не розыгрыш, Китс, — вздохнул Эллери. — Факты говорят сами за себя. Единственный, кто имел основания желать смерти Хиллу и Приаму, был Чарльз Адам. Но ведь точно так же и Уоллес? Вряд ли их было двое. Если две разные вещи порознь равны третьей, то, значит, они равны между собой. Отсюда Уоллес — это Адам. Понятно?

Китс вроде как всхлипнул. Уоллес встал и радостно наполнил бокал в его честь. Китс наблюдал за ним с таким видом, как будто ждал, когда Альфред начнет сыпать белый порошок в стаканы. Лейтенант все же выпил и затем стал мрачно разглядывать дно стакана.

— Не то чтобы я был очень туп, — задумчиво произнес он наконец, — но мне никак не удается увидеть логику в вашем поведении. Хорошо, оставим логику в покое. Вы считаете доказательством, что этот молодчик и есть Чарльз Адам. Какова же вероятность такого совпадения? Наряду с миллионами бездельников, которые охотно подрядились бы служить щедрому Приаму верой и правдой, только один человек в мире мог желать его смерти. Что-то уж очень натянуто, Куин, очень надумано!

— А с чего вы взяли, что это простое совпадение? Не было ни тени случайности в том, что Чарльз Адам нанялся выносить горшки Роджеру Приаму. У Адама так и было задумано. Двадцать пять лет он выслеживает Хилла и Приама. И однажды находит. В результате он становится одновременно нянькой, секретарем и помощником Приама… но, естественно, не как Адам, а в образе специально выдуманного для этого человека — Альфреда Уоллеса. У меня есть все основания предполагать, что быстрая смена на этом посту нескольких предшественников — его рук дело. Сам Уоллес на этот счет помалкивает, предположение остается всего лишь предположением. Я считаю также, что он находился в Лос-Анджелесе гораздо дольше, чем сообщается в истории с потерей памяти. Что скажете, Уоллес?

Альфред в ответ только весело приподнял брови.

— Во всяком случае ему удалось наконец прочно занять место в доме Приама и надежно заморочить тому голову. Так что Приам неуклонно шел навстречу своей смерти, не сознавая, что Уоллес — на самом деле гораздо более реальный Адам, чем тот мертвый подставной «Адам», которого он собирался передать в руки полиции. Ведь Приам ни на секунду не сомневался, что кости Чарльза Льюэла давно истлели на прибрежном песке далекого острова.

Эллери окинул долгим взглядом Уоллеса, с независимым видом потягивавшего виски, словно джентльмен в своем клубе.

— Интересно, как бы вы выглядели на самом деле, Адам. Нам удалось раскопать старый газетный снимок, но от него нам мало прока и, конечно, двадцать пять лет сделали свое дело, но вы скорее всего не очень доверяли работе времени. Пластическая операция, — без всякого сомнения! Причем очень высокого качества, ведь не осталось никаких следов. Может быть, что-то в голосе еще осталось. Вдобавок — масса усилий, чтобы изменить походку, манеру говорить и двигаться и еще тысячу подобных мелочей. Все было закончено, по-видимому, год назад, и оставшееся время вы потратили на уничтожение малейшей связи с прошлым. Итак, Приам был обречен. Или Хилл. Вы обладали той мужской привлекательностью и силой, которая требовалась для секретаря Приама, о чем вы не преминули разузнать и воспользоваться, и вот — один взгляд Делии Приам — и вы были приняты на работу. Так сказать, на закуску к кровавому бифштексу вам был уготован еще и сладкий пудинг.

Я не знаю когда или как Приам впервые обнаружил желание избавиться от Лендера Хилла. Возможно, что он вообще никогда прямо не высказывался на эту тему. По крайней мере — сначала. А вы находились рядом с ним день и ночь и все это время изучали его повадки. Поэтому тайная ненависть Приама к Хиллу не могла укрыться от вашего взора. Поэтому вы научились легко играть на тайных струнах его души. И игра эта была поистине виртуозной: улавливать желания своей жертвы раньше ее самой, и железной, но невидимой рукой направлять их в нужное русло. Почувствовав, что Приам подсознательно желает Хиллу смерти, вы ненавязчиво помогли ему прояснить собственные желания и открыто сформулировать их. Короче, вы разжевывали идеи и клали их Приаму в рот, ему оставалось только проглотить. Это заняло несколько месяцев. Но спешить было некуда, а терпения вам не занимать.

В конце концов смутное желание превратилось у Приама в навязчивую страсть.

Естественно, что Приам не мог обойтись без помощника. На кого падет его выбор — подобный вопрос, конечно, не стоял. Ясно было сразу. Тем более что вы наверняка сумели несколько раз дать понять, что в свое время не чуждались жестокости и насилия… может быть, вы ловко симулировали смутные «воспоминания», прорывающиеся сквозь пелену «амнезии». Путь к желанной цели был очень постепенным, но вы в конце концов дошли. Дело сделано. А вы ни при чем.

Уоллес мечтательно щурился на огонь. Китс слушал Эллери, не сводя с него глаз, и ему, как когда-то в детстве, казалось, что все происходит совсем не здесь, а где-то далеко-далеко…

— У Приама были свои планы, под стать ему самому, жестокие и коварные, словно рожденные в недрах какого-нибудь Кремля или Пекина. И вы усиленно «восхищались» ими. Хотя, может быть, не так уж явно?.. Во время долгих бесед на эту тему вы скорее всего тактично подводили Приама к мысли, что в их общем с Хиллом прошлом могло быть что-то, что давало Приаму — одному лишь Приаму! — основу для хитрого и психологически безошибочного плана. Слово за слово — вы вытянули у Приама всю историю с Адамом, вашу собственную историю. А вам только этого и надо было.

Дальнейшее становилось до смешного простым. Вам оставалось только подсовывать Приаму идеи, которые он принимал за свои. Медленно и верно вести его к пропасти. А тот был уверен, что ему удалось перехитрить весь мир и остаться вне подозрений… В то время как он перехитрил лишь самого себя. Вернее, вы его перехитрили. И можете торжествовать полную победу, Уоллес!

Эллери повернулся к Китсу.

— Понимаешь, лейтенант, после того как психологическая почва оказалась подготовленной, для Уоллеса оставалось лишь вопросом времени одурачить Приама, на деле постоянно внушая тому, что действует исключительно по его, Приама, указанию. На самом же деле Приам отдавал те распоряжения, которые незаметно внушал ему Уоллес.

Именно Уоллес диктовал записку Хиллу, а Приам печатал, как вы справедливо догадались, Китс. Но Уоллес ни в коем случае не называл это «диктовкой», а скромно — «предложениями», или что-нибудь в этом роде, ведь так, Уоллес? Дальше. Приам печатал на машинке с неисправной буквой «Т». Случайность? Но там, где действует Уоллес не может быть случайностей. Каким-то образом Альфред умудрился без ведома Приама испортить клавишу с буквой «Т», затем уверил Приама, что вполне безопасно воспользоваться машинкой в таком виде, ведь все равно главным было проследить, чтобы впоследствии записка была уничтожена. Конечно, в планы Уоллеса входило во что бы то ни стало сохранить копию записки. И, если бы Хилл не скопировал ее, Уоллес обязательно бы позаботился, чтобы текст записки тем или иным способом попал в руки мне или вам, или кому-нибудь вроде Лаурел, кто постарался бы довести ее содержание до нашего сведения. А новая клавиша в машинке Приама, как и рассчитывал Уоллес, повела следствие в нужном направлении.

Герой описываемых событий позволил себе в этом месте слегка усмехнуться. После чего скромно уставился в стакан.

— Ну а когда он понял, что задумал под конец Приам, — продолжал Эллери, — а именно — убить его самого, Уоллеса… то он умудрился и это обратить себе на пользу. Он решил опередить события и повернуть дело так, чтобы рывший яму сам в нее и попался. Когда я сказал Уоллесу, что мне все известно, это как нельзя лучше вписалось в его планы. За маленьким исключением — не правда ли, Адам? — что мне было известно немного больше, чем предусматривалось его планами.

Уоллес приподнял стакан приветственным движением. И залпом его выпил.

Китс задергался и заерзал в уютном кресле, будто оно вовсе не было таким уж удобным. У него на переносице залегла мучительная складка, не говоря уже о тонкой сетке морщин, избороздивших его лоб за время рассказа Эллери.

— Кажется, я к сегодняшнему вечеру настолько отупел, что просто не в состоянии принять ваши слова всерьез, то есть иначе чем за чистую правду. Вы уверяете, что этот человек — Чарльз Адам. Но где доказательства? Несмотря на все ваши логические построения, остается большая вероятность того, что он — не Чарльз Адам. С тем же успехом он может оказаться Джоном Джонсоном, Стенли Брауном, Сирилом Сент-Клером или Патриком Селверстейном. Докажите мне, что это не так?!

Эллери расхохотался.

— На этот раз вам не удастся заставить меня продемонстрировать вам то, что называется «методом Куина». К счастью, Китс, сейчас я вполне могу обойтись самыми обычными средствами и доказать, что этот человек не может быть никем иным, кроме Чарльза Адама. Припомните-ка, каким образом он взял имя «Альфред Уоллес»?

— Он рассказал, что после припадка амнезии просто взял первое пришедшее ему в голову имя. А как его зовут на самом деле, не помнит, — сердито нахмурился Китс.

— И все это чушь, за исключением одного факта: Альфред Уоллес действительно не его настоящее имя. Но он выбрал его потому, что оно больше какого-либо другого отвечало его целям.

— Каким образом? В нем нет ничего особенного!

— А вот и неверно, Китс. Имя «Альфред Уоллес» не только особенное, но и в некотором смысле уникальное.

Альфред Уоллес — Альфред Рассел Уоллес — был современником Чарльза Дарвина. Альфред Уоллес сформулировал теорию эволюции практически одновременно с Дарвином, совершенно самостоятельно. Впервые мир узнал о его открытии из короткого доклада, сделанного им в Обществе Линнея в 1858 году, и опубликованного в Записках этого общества в том же году. Дарвин же наметил основные пункты своей теории в рукописи 1842 года. Уоллес, свалившийся в жестокой лихорадке где-то в Южной Америке, переслал свои записи Дарвину. Таким образом они и оказались опубликованы, причем одновременно.

Эллери выбил трубку о край пепельницы.

— И вот в истории с Хиллом и Приамом мы натыкаемся на человека, принимающего самое живейшее участие в событиях и носящего знаменательное имя Альфреда Уоллеса. Причем в этой истории некий натуралист Чарльз Адам использовал принцип теории эволюции, одновременно открытый в прошлом веке Дарвином и тезкой Альфреда Уоллеса, чтобы создать цепь символических событий-намеков. Неужели может быть простым совпадением тот факт, что секретарь одной из жертв Чарльза Адама выбрал себе второе имя, напрямую связанное с теорией эволюции? Одно из миллиона возможных имен! И как Чарльз Адам основал свой убийственный план мести на научной теории, так и прозвище он добыл себе из того же научного источника. Вряд ли он допустил бы неосторожность называться сразу Дарвином: бросающаяся в глаза нарочитость такого имени лишь навредила бы ему. Имя же Альфреда Уоллеса, напротив, совершенно неизвестно широкой публике. Кстати, он мог сделать свой выбор почти бессознательно, просто движимый язвительной иронией смертельно оскорбленного человека.

Китс вскочил так внезапно, что даже Уоллес слегка вздрогнул от неожиданности.

Но Китс не обратил на него ни малейшего внимания. Его побагровевшее в свете камина лицо было обращено в сторону Эллери, который с недоумением наблюдал за волнением лейтенанта.

— Значит, вы взяли его секретарем, Куин, отдавая себе отчет в том, что нанимаете Адама-убийцу?

— Совершенно верно, Китс.

— Но почему?!

Эллери помахал пустой трубкой.

— Неужели непонятно?

— Нет, совершенно непонятно. И почему вы вовремя мне ничего не сказали?

— Потому что вам не следовало знать об этом, лейтенант. — Эллери снова смотрел в огонь, покусывая мундштук трубки. — Это ни в коем случае не должно было всплыть на суде. Да и вещественных доказательств-то, строго говоря, нет никаких. Все мои рассуждения ничто перед законом. Но даже если бы вся история была подробно изложена на суде, из-за отсутствия доказательств Уоллеса все равно невозможно привлечь к ответственности, а вот лишние толки могли бы помешать осудить Приама или смягчили бы заслуженный им суровый приговор.

Китс, я не могу допустить, чтобы Приам ушел от возмездия лишь на том основании, что он не ведал, что творил. Я предпочел подождать, пока он получит по заслугам, а потом уже разбираться с джентльменом, сидящим справа от вас. И вот он здесь в течение двух месяцев, а я все еще не решил, как поступить. Может быть, вы посоветуете, Китс?

— Но он же убийца, черт подери! — вскипел Китс. — И неважно, что ему не повезло двадцать пять лет назад… С той минуты, как он решил преступить закон, он уже ничем не отличался от своих обидчиков! И не мне доказывать вам прописные истины!

— Конечно, конечно, теоретически вы абсолютно правы, — печально кивнул Эллери. — Вне всяких сомнений, он — преступник, дурной человек. Вы знаете это, я знаю это, но и он это тоже знает. Однако он ничего не говорит, и что мы с вами в этом случае можем доказать?

— Короче, как любит выражаться мой капрал — шлангом прикоснулся, а на нет и суда нет? — спросил Китс.

— Думаю, что и не стоит доводить до суда, — отвечал Эллери. — Уоллес Адам — это совершенно особый случай. Разве сможем мы доказать, что именно он сломал клавишу с буквой «Т»? Разве сможем мы доказать, что он вдохновлял Приама на убийство Хилла? Разве можем мы доказать, что он помогал Приаму выдумать версию «предупреждений», если сам Приам яростно отрицал это? Разве сможем доказать, что было на уме у этого молодца? Разве мы сможем доказать хоть что-нибудь, Китс?

Уоллес посмотрел на лейтенанта с некоторой долей уважения.

Китс посмотрел в ответ прямо ему в глаза и не отводил взгляда в течение целых трех минут.

Затем лейтенант взял свою шляпу, натянул ее по самые уши и молча удалился.

Послышался демонстративный хлопок дверью.

И автомобиль Китса пронесся вниз с холма, как будто сам дьявол гнался за ним.

Эллери вздохнул и начал набивать трубку.

— Черт бы побрал вас, Адам! Что мне с вами делать? Невозмутимый секретарь взял еще одну сигарету из пачки Эллери.

И, улыбаясь своей ироничной, таинственной и немного надменной улыбкой, ответил:

— Зовите меня Альфред.