Смерть в Голливуде

ГЛАВА IX

Двадцать девятое июня оказалось для Лос-Анджелеса днем особым. Была обнародована очередная сводка погоды и все газеты охватила лихорадка восторга — этот день оказался самым жарким двадцать девятым июня за последние сорок три года! Да-а… повод для ликования немалый.

Но Эллери, с трудом передвигавший ноги по Голливуд-Бульвар в пушистом вязаном свитере, газет не читал и не знал, какое испепеляющее солнце висит у него над головой. Дело в том, что голова его в данный момент существовала совсем в другом измерении. В том, где мир вращается вокруг иного центра, а именно — загадки Хилла — Приама. И в этой его личной вселенной царил пока еще предвечный мрак и холод, расстилались невиданные ландшафты, среди которых его стремительная мысль преследовала неведомых зверей — химер его собственного сознания. И в этом измерении ощущение температуры заменялось чувством удовлетворения-неудовлетворения результатами подобной охоты.

Только что звонил Китс, готовый дать отчет о своих изысканиях по поводу прошлого Хилла и Приама. Это оказалось весьма кстати.

Эллери свернул к Уилкоксу, как раз около почтамта.

Нельзя же бесконечно вариться в соку собственных догадок, отдаваться переменному ветру предположений! Нужны факты. Наступает момент, когда необходимо найти надежный компас фактов. Или сесть на мель безумия.

Этот момент уже наступил.

Эллери встретил взлохмаченного Китса, с галстуком, съехавшим набок и с изжеванной в лохмотья сигаретой в зубах.

— Я думал, что вы никогда не явитесь, — облегченно вздохнул лейтенант.

— Я шел пешком, — Эллери медленно уселся на стуле. — Что ж, выкладывайте.

— Вам как — сразу все или по частям? — поинтересовался Китс, странно усмехаясь.

— То есть? — не понял Эллери.

— Я имел в виду… — Китс стер табачное месиво с губ. — Черт, ну и сигареты начали выпускать — вата какая-то… То есть, даже и не пахнет…

— Чем не пахнет? — все более недоумевал Эллери.

— Информацией, конечно.

— Как это? Совсем ничего?! — Эллери отказывался верить собственным ушам.

— Чисто. Как корова языком слизала… до 1927 года. То есть до того момента, как Хилл и Приам начали свое дело в Лос-Анджелесе. Никаких следов того, что они жили здесь раньше. И в то же время вовсе никаких оснований считать, что они не жили, а прибыли откуда-то. Если приехали, то откуда? Никаких сведений. Мы подняли все архивы, отпечатки пальцев и прочее… Одно могу утверждать почти наверняка — за ними не числится никакой уголовщины. Официально, по крайней мере… Во всей Калифорнии нет относительно них ни одной записи. Нигде.

Из этого следует только одно — что они, скорее всего, объявились тут в двадцать седьмом, — с горечью заключил Китс. — Открыли вместе торговлю драгоценностями и сумели весьма преуспеть в этом до того момента, как в двадцать девятом разразился экономический кризис. Они никогда не зависели от рынка, поэтому избежали разорения благодаря своему нестандартному подходу к ведению дел. Сегодня фирма «Хилл и Приам» входит в группу крупнейших в своей области. Говорят, что они обладают одним из самых больших драгоценных запасов в Соединенных Штатах. Недурно, а?

— Но ведь не могли же они начать свою ювелирную торговлю на пустом месте? — недоумевал Эллери. — Неужели нет никаких следов их предыдущих связей в этой сфере? Ну хоть одной-двух строчек: хоть где-нибудь?

— Нигде. Ни одной. Вплоть до 1927-го.

— Да вы хорошо ли смотрели? Ну Хилл-то, по крайней мере, один раз должен был покинуть пределы Штатов, чтобы завязать отношения с иностранными фирмами? Лаурел говорила мне, что у них есть представительства в Амстердаме и Южной Африке. А тут уж без регистрации, загранпаспорта, свидетельства о рождении не обойтись.

— На это и я возлагал самые большие надежды, — Китс быстро сунул в рот свежую сигарету. — Но тут выяснилось, что Хилл и Приам в буквальном смысле не имели своих филиалов за границей. Они просто работали по договорам с уже существующими фирмами. У них там были крупные вклады, но все операции производились — и производятся — через посредников. Такое ощущение, что ни Хилл, ни Приам самолично из Америки не выезжали в течение почти двадцати трех лет. Так как в течение последних двадцати трех лет у нас имеются обычные регулярные свидетельства их деятельности. — Китс пожал плечами. — В Нью-Йорке их филиал открылся в начале двадцать девятого года, и Приам занимался им лично. Но, в сущности, он только зарегистрировал его, подобрал сотрудников и вернулся назад. А всем распоряжался и распоряжается по сей день доверенный служащий. Затем Приам повстречался с Делией Кольер Макгоуэн и женился на ней. И тут с ним случился инсульт. После этого он имел с фирмой весьма опосредованную связь.

— То есть Приаму ни разу не пришлось предъявлять свидетельство о рождении?

— Ни разу. И в его положении теперь вряд ли придется. Он, например, никогда не участвует в выборах. И если от него вдруг потребуют доказать свое право на американские гражданство — ну, объяснить, откуда он родом и все прочее — я полагаю, этого долго не удастся добиться. Так что на него скорее всего просто махнут рукой.

— А война?

— И Хилл, и Приам к началу второй мировой уже вышли из призывного возраста. Поэтому не проходили перерегистрацию. Попытки обнаружить их имена в учетных списках первой мировой потерпели неудачу.

— Вы заинтриговали меня в высшей степени, лейтенант! Неужели у Лендера Хилла не было даже страхового полиса?

— Ни одного до 1927 года. Во всех страховых документах после этого года он указывал местом рождения Чикаго. Я проверил все архивы штата Иллинойс — имя Лендера Хилла там не встречается. Это подлог. А Приам вообще никогда ничего не страховал. Значит страховые фирмы и прочее в данном случае бесполезны.

Другими словами, — подытожил Китс, — все говорит за то, что оба наших подопечных всеми силами избегали оставлять какую-либо информацию о своей жизни до 1927 года — до появления их в Лос-Анджелесе. Из этого следует один вывод…

— Что до 1927 года никакого Лендера Хилла и Роджера Приама и в помине не было, — обескураженно пробормотал Эллери. — И что их истинные имена вовсе не Хилл и не Приам.

— Выходит так.

Эллери встал и отошел к окну. Сквозь стекло виднелся теряющийся в дымке знакомый пейзаж.

— Лейтенант, — внезапно обернулся он, — а вы проверили, насколько Приам действительно парализован?

Китс усмехнулся:

— Если вам охота блуждать в дебрях терминологии, то я могу буквально завалить вас различными результатами обследований, сделанных светилами медицины. А если говорить человеческим языком, то он болен, безнадежно болен. Кстати — любопытная деталь — врачам никогда не удавалось ничего узнать о прежнем состоянии его здоровья, так что тут тоже тупик.

— Вы ужасно дотошны, Китс. Не могу не поздравить вас. Теперь вам еще стоит только заявить, что вы и об Альфреде Уоллесе ничего не узнали — и я паду перед вами ниц.

Китс повернулся к входной двери, взял коврик и расстелил его перед Эллери.

— Можете падать.

— Что-о?! И об Уоллесе ничего?

— Совершенно верно. — Китс сплюнул крошки табака. — Все, что я смог выяснить о мистере Альфреде Уоллесе, не идет раньше того дня, когда Приам нанял его — всего лишь год назад.

— Но это невозможно! — взорвался Эллери. — Не все же трое сразу!

— Конечно, он не с неба свалился, я уверен. Но откуда — как раз сейчас я и пытаюсь это выяснить…

— Но Китс! Год… это совсем недавно.

— Я знаю, — расплылся в саркастической усмешке Китс, не выпуская сигареты изо рта. — Я знаю, что больше всего на свете вам хотелось бы оказаться сейчас у себя в Нью-Йорке, где у вас под рукой был бы весь арсенал уголовной полиции. Уж больно диковинный этот случай с Уоллесом. А поскольку мне ничем не удалось порадовать вас сегодня, я хотел бы хоть как-то исправить положение. Я не стал заводиться с разными запросами, звонками, телеграммами и прочим. Решил взять быка за рога. Как насчет того, чтобы допросить Уоллеса лично?

— Прямо сейчас? Вы что, вызвали его? — воскликнул Эллери.

— Ждет в соседней комнате. Его вежливо пригласили заглянуть к нам и немного побеседовать. Он вроде бы не возражал — заявил, что у него все равно выходной. Там один из наших его развлекает.

Эллери передвинул стул в самый темный угол комнаты и сказал:

— Ведите.

Альфред Уоллес вошел, улыбаясь. Бодр, свеж и неуязвим для жары, сводящей с ума прочих смертных. Только седоватые кудри слегка взмокли. Летняя шляпа с опущенными полями была небрежно сдвинута на затылок, в отвороте летней куртки алела маленькая гвоздика.

— Ах, мистер, Куин! — приветствовал он Эллери. — Так это из-за вас лейтенант Китс продержал меня тут около часа.

— Боюсь, что да, — отвечал Эллери, не вставая со стула.

Но Китс старался держаться повежливее.

— Приношу свои извинения, мистер Уоллес. Вот стул, садитесь, пожалуйста. Видите ли, не каждый день приходится заниматься расследованием убийства.

— Вы имеете в виду — предполагаемого убийства, лейтенант, — поправил его Уоллес, усаживаясь поудобнее и невозмутимо закинув ногу на ногу. Шляпу он аккуратно расположил на колене. — Выяснили что-нибудь новенькое?

— Что-нибудь новенькое наверняка выяснится, мистер Уоллес, если вы любезно ответите на несколько наших вопросов.

— Я? — Уоллес поднял красивые, четко очерченные брови. — Так вот почему вы поставили мой стул так, чтобы солнце било мне прямо в глаза? — Уоллес забавлялся от души.

Китс молча опустил пышные шторы.

— Благодарю вас, лейтенант. Я с радостью отвечу на все ваши вопросы. Если, конечно, это будет в моих силах.

— Нe думаю, чтобы на мой первый вопрос было бы сложно дать ответ. Откуда вы приехали сюда, мистер Уоллес?

— Откуда? — Уоллес погрузился в раздумье. — Вот как раз на этот-то вопрос я и не в состоянии ответить.

— Скорее — не хотите?

— Нет. Именно не могу.

— То есть вы не знаете, откуда приехали, так, что ли?

— Именно так.

— Если мистер Уоллес сразу решил избрать подобную линию поведения, — заявил из своего угла Эллери, — то нам лучше прекратить разговор.

— Вы неверно истолковали мои слова, мистер Куин, — серьезно сказал Альфред. — Я не запираюсь. Я не могу сообщить вам, джентльмены, откуда я прибыл, по той простой причине, что я и сам этого не знаю. Со мной произошел один из тех любопытных курьезов, которые любят обсуждать в хронике происшествий. Я — жертва амнезии.[7] Китс бросил быстрый взгляд в сторону Эллери.

— Ладно, Уоллес. Тогда все.

— Нет, не все, лейтенант. Не думайте, что мои слова бездоказательны. И теперь, если уже речь зашла об этом, я настаиваю на доказательствах. Вы ведете протокол допроса? Я хочу, что бы мои слова были зафиксированы, как положено.

Китс махнул рукой и уставился на него отчасти подозрительно, отчасти изумленно.

— Однажды около полутора лет назад — а точнее шестнадцатого января прошлого года — я обнаружил себя в Лас-Вегасе, штат Невада, на углу какой-то улицы, — невозмутимо заговорил Уоллес. — Я понятия не имел, как меня звать, кто я, откуда и как меня занесло туда. Я был одет в грязный костюм явно с чужого плеча и изрядно избит. Я обшарил карманы — пусто. Ни бумажника, ни документов, ничего. И ни гроша. Я подошел к полицейскому и объяснил ситуацию. Он забрал меня в отделение. Позвали врача. Его имя — доктор Джеймс Катбилл, адрес — 515, Пятая Норс-Стрит, Лас-Вегас. Запомнили, лейтенант?

Доктор Катбилл заявил, что я — человек образованный и хорошего происхождения, возраст — примерно пятьдесят или чуть старше. Он сказал, что случай похож на внезапную потерю памяти. Физически я был совершенно здоров, в неплохой форме. По произношению — североамериканец. Доктор Катбилл сожалел, что у меня на теле не оказалось никаких особых примет, даже шрамов. Если не считать вырезанных миндалин и аденоидов. Скорее всего еще в детстве. Толку от этого, сами понимаете, было мало. В зубах — несколько пломб, довольно дорогих, но это — все. Никаких более серьезных примет или следов протезирования в моей ротовой полости не оказалось. В полиции меня сфотографировали и разослали снимки по всем отделам розыска в Штатах. Лейтенант, у вас тоже должны быть мои изображения.

Китс побагровел:

— Я проверю это. И не только это, — процедил он сквозь зубы.

— Конечно, конечно, проверьте, лейтенант, — добродушно улыбнулся в ответ Уоллес. — В полиции меня переодели в приличный костюм и устроили грузчиком в мотель, где я и жил. Это 711-й мотель по шоссе Роут, сразу за городом. Я проработал там около месяца, тщательно экономя скудное жалованье. Из полиции мне сообщили, что я нигде не числюсь в розыске, никто меня не хватился. Тогда я бросил работу и отправился автостопом в Калифорнию.

В апреле прошлого года я оказался в Лос-Анджелесе. Я остановился на Саутхоуп-Стрит. Странно, что вы не обнаружили мое имя в списках постояльцев. Или вы не пытались проследить мой путь? Ну, потом я решил заняться поисками работы. Я выяснил, что могу печатать на машинке и знаю стенографию, да и считаю неплохо — видимо, помимо хорошего образования у меня был опыт работы в сфере бизнеса. Поэтому когда я увидел объявление о секретаре-компаньоне для инвалида, я сразу откликнулся. Я рассказал мистеру Приаму то же самое, что и вам. Кажется, у него были сложности с работниками до меня, в последнее время они особенно часто менялись. Он навел обо мне справки и взял на месяц — испытательный срок. И вот, — тут Уоллес еще шире расплылся в улыбке, я все еще работаю.

— Он взял вас в свой дом без каких-либо рекомендательных писем? — недоверчиво произнес лейтенант. — Очень смело с его стороны!

— А он вообще всегда старается быть смелым человеком, вы разве не заметили? Впоследствии мистер Приам был очень горд своей проницательностью и способностью разбираться в людях с первого взгляда. Ведь он во мне не ошибся. Я тоже был рад, ведь до этого времени я даже толком не знал, что я за человек и на что способен.

Эллери закурил. Уоллес скептически наблюдал, как вспыхивает в темном углу огонек его сигареты. Когда Эллери выпустил большой клуб дыма, Альфред опять широко улыбнулся. Тогда Эллери резко спросил:

— С какой стати вы тогда назвались именно Альфредом Уоллесом, если ничего не помнили о себе? Или вы вспомнили свое настоящее имя?

— Нет, что вы! Я взял это имя, можно сказать, с потолка. Альфред Уоллес — самое обычное имя, а звучит лучше, чем Джон Доу.[8] Лейтенант Китс, вы будете проверять мои слова?

— Не волнуйтесь, все проверим, — заверил его Китс. — Но я заранее знаю, что полученная в результате проверки информация полностью совпадет с вашим рассказом. Имена, места, даты. Только беда в том, что все это заранее придуманная уловка. Я нутром чую. Ну, а что подсказывает вам ваше чутье, мистер Куин?

— Подвергал ли вас этот врач из Лас-Вегаса гипнозу? — спросил Эллери улыбающегося Уоллеса.

— Гипнозу? Нет, мистер Куин. Он обычный доктор.

— С тех пор вас обследовал какой-нибудь другой специалист? Психиатр, например?

— Нет.

— А вы не возражали бы, если бы вас подвергли осмотру у какого-нибудь психоаналитика?.. По выбору лейтенанта Китса?

— Боюсь, что стал бы возражать, мистер Куин, — смутился Уоллес. — Понимаете, я не уверен, что хочу узнать, кто я на самом деле. А вдруг окажется, что я вор, беглый уголовник. Или — вдруг у меня где-то есть кривобокая жена и пять детишек-дебилов? Знаете, мне сейчас так хорошо живется… Конечно, Роджер Приам — не сахар, человек с характером, но в этой работе есть свои плюсы. Я живу в роскошных аппартаментах. Получаю огромное жалованье. Приам щедр — это одна из его немногих добродетелей. И хотя эта Магз, горничная, старая дева и ханжа, у которой вечно воняет изо рта, питает ко мне необъяснимую неприязнь, — это не мешает ей регулярно убирать у меня в комнатах и до блеска начищать обувь. Ну, а помимо всего прочего мое положение разом решает и сексуальные проблемы… хотя мне, видимо, не следовало об этом упоминать… — Уоллес смущенно махнул рукой и подавленно вздохнул. — Вот длинный язык! Как-то само собой вырвалось… надеюсь, джентльмены, вы понимаете — вы ничего не слышали, договорились?

Китс вскочил, как ужаленный. Эллери услышал свой надтреснутый голос:

— Уоллес. Что вы имели в виду? Договаривайте до конца.

— Джентльмены, мистер Куин, не подобает настаивать на подобных вопросах, — заявил Уоллес, чуть растерянно улыбаясь. Затем он взглянул на Китса:

— Лейтенант, я обязан отвечать на этот вопрос? Китс медленно произнес:

— Вы не обязаны ни на что отвечать. Но вы сами заговорили об этом, Уоллес. Мне нет никакого дела до вашей — черт бы ее побрал! — сексуальной жизни, если только она не имеет отношения к расследуемому нами делу. Но если имеет… тогда лучше вам рассказать все как есть.

— Не имеет конечно, лейтенант. Что за нелепость!

— Кто знает…

— Отвечайте на вопрос, — попытался как можно любезнее сказать Эллери.

— Кажется, мистер Куин более заинтересован, чем вы, лейтенант.

— Отвечайте на вопрос, — еще любезнее сказал Эллери.

Уоллес пожал плечами:

— Что ж, хорошо. Но вы свидетель, лейтенант, что я до последнего момента старался не впутывать сюда имя… леди. — Внезапно Альфред поднял глаза на Эллери, и тот увидел в них искорки откровенного смеха. Холодного смеха. — Мистер Куин, мне выпала редкая удача разделять ложе моего хозяина. Так сказать — непреодолимый порыв души… Hу, плоть слаба, а миссис Приам самая ослепительная женщина в этом ослепительном штате. Поэтому эти самые… порывы души случаются довольно регулярно, несколько раз в неделю. И так продолжается уже почти год. Я полностью ответил на ваш вопрос, мистер Куин?

— Постойте, Уоллес, — услышал Эллери голое Китса.

Перед лицом Куина выросла фигура лейтенанта, как раз между ним и Уоллесом. Китс заговорил быстрым шепотом:

— Куин, слушайте, дайте мне действовать самому. Зачем вы вмешиваетесь?

— Зачем? — машинально переспросил Эллери.

Китс стоял неподвижно. Потом вскинул голову и отступил в сторону.

— Вы лжете, — сказал Эллери, глядя на Уоллеса. — Вы рассчитываете на то, что порядочный человек никогда не станет проверять вас и не решится задавать подобные вопросы порядочной женщине. И ваша ложь никогда не откроется. Я не знаю, какие грязные цели вы преследуете, но я этого так не оставлю. Китс, передайте мне вон тот телефон.

Все время, пока он произносил эту речь, Эллери прекрасно осознавал, что каждое слово Уоллеса — правда. Он понял это сразу, как только Альфред проронил первое слово на эту тему. История с потерей памяти была правдой — в той части, что касалась внешних событий. Уоллес ловко расчистил себе путь, умело использовав полицию Лас-Вегаса и недалекого доктора. Теперь все концы в воду. Но и все остальное тоже было чистой правдой… Он знал, что это так, и готов бы растерзать этого рослого мужчину, который небрежно сидел на стуле и улыбался своей ледяной улыбкой.

— Я не думаю, чтобы это что-нибудь решило, — остановил Китс Эллери. — Она будет все отрицать. Так вы ничего не добьетесь.

— Он лжет, Китс, — твердо сказал Эллери.

Тогда Уоллес сказал с вежливой издевкой:

— Я рад, что вы так твердо стоите на своем, мистер Куин… Конечно же, я лгу. Я могу идти, лейтенант?

— Нет, Уоллес, — стиснул зубы Китс. — Теперь я не могу отпустить вас, не узнав все до конца. Вы сказали, что наставляете Приаму рога уже год. Это значит, что Делия в вас влюблена?

— Не думаю, — сказал Уоллес. — О себе я тоже этого сказать не могу. Просто это устраивает всех.

— Но ведь некоторое время назад все это кончилось, не так ли? — в голосе Китса появились особые характерные нотки — мол, между нами, мужчинами, говоря… — То есть ваши отношения прекратились?

— Конечно, нет. А с чего бы им прекращаться?

Китс сгорбился:

— Что ж, вам, Уоллес, есть чем похвастаться. Вы умудрились есть пищу человека, попивать его вино, тратить его деньги и спать с его женой. Пока он, беспомощный, сидит в своем кресле этажом ниже. Инвалид, который не в состоянии отплатить вам по заслугам, если он вообще знает, что происходит…

— Как, лейтенант, неужели я сразу не сказал? — еще шире улыбнулся Альфред Уоллес. — Приам прекрасно знает, что происходит. Скажу больше — в последнее время мне стало ясно, что он с самого начала сам все и подстроил.

— Что вы мелете!

— Вы, джентльмены, до сих пор даже не догадываетесь, что за человек этот Приам! Поэтому вам следует узнать кое-какие подробности его частной жизни. Ведь именно ради спасения его драгоценной жизни вы тут из кожи вон лезете, не так ли?

Уоллес круговым движением мягко погладил поля шляпы у себя на колене.

— Я должен признаться, что сначала и сам не раскусил Приама, когда я впервые… ну, связался с Делией. Сначала я перепугался, естественно. Но Делия только рассмеялись и сказала, чтобы я не забивал себе голову, что Приаму все прекрасно известно, и что он сам этого хотел. Хотя никогда открыто не показывал ни мне, ни ей.

— Сначала… — скромно потупил глаза Уоллес, — я думал, она дурачит меня. Но затем я сам начал кое-что замечать. Кое-какие выражения на его лице. Как он старательно сводит нас вместе. Ну, все в этом же роде. Тогда я решил разузнать поподробнее, чтобы успокоиться.

И тогда я узнал, что на должность секретарей-помощников Приам всегда нанимал привлекательных мужчин, еще полных сил и энергии.

Я вспомнил, как он расспрашивал меня при первой встрече, как оглядывал меня с головы до ног, словно породистого жеребца, чуть ли не в зубы смотрел, — Уоллес достал из кармана сигару и закурил. С наслаждением пуская дым, откинулся на спину стула. — Честно говоря, я так и не решился прямо спросить Делию. Но если я не ошибаюсь — а я почти уверен, что нет — то все секретари Приама выполняли своеобразные двойные обязанности. Во всяком случае в течение последних десяти лет. Этим легко объясняется их частая смена. Не каждый мужчина так крепок и силен на деле, как кажется с первого взгляда… — Уоллес двусмысленно осклабился. — К тому же многие, видать, были слишком большими чистоплюями и находили подобную ситуацию… неудобной. Но факт остается фактом — Приам нанимал работника для услуг не только хозяину, но и хозяйке.

— Уберите его, — еле выдавил из себя Эллери, поворачиваясь к Китсу. Тот, к его удивлению, даже не шелохнулся.

Альфред Уоллес спокойно продолжал свой рассказ.

— Роджер Приам — это опасное сочетание грубой силы, несдержанности и больного самолюбия. — Уоллес выпустил густой клуб дыма. — Основа его личности — в чем я имел много шансов убедиться — это неотвязное стремление господствовать надо всем вокруг. Он старался давить на Лендера Хилла, разыгрывал фарс, будто бы он ворочает миллионными сделками, не выходя из инвалидного кресла. Он пытался всячески подавлять Гроува Макгоуэна, пока тот не вырос достаточно, чтобы постоять за себя. Делия рассказывала. А уж над ней-то он всегда изгалялся, как мог, тем более, что она вообще не способна оказывать сопротивление. Делия говорила мне, что он всегда подавлял ее и в физическом смысле, пока его не парализовало. Самым грубым и вульгарным образом.

И теперь представьте себе, — в голосе Уоллеса появились серьезные нотки, — как подействовал на Приама, привыкшего безраздельно господствовать над своей женщиной, этот паралич — вся нижняя половина тела к черту! Он не был больше мужчиной в физическом смысле. А ведь жена его — красивейшая женщина. До сих пор любое создание мужского пола при встрече с нею начинает шалеть, как жеребец на выгуле. И Приам, хорошо зная свою жену, знал так же, что рано или поздно один из этих созданий добьется ее благосклонности. Это лишь вопрос времени. И тогда в каком положении окажется он? Об этом ему было даже страшно подумать. Ведь он мог вообще ничего не узнать, его просто водили бы за нос. И ситуация вышла бы из-под его контроля, чего он никак не смог бы перенести. И Приам нашел выход на свой извращенный манер — сохранить господство над Делией через посредника, подчиненного ему.

Господи, да судите сами — он все время выбирал мужчин, так сказать, в самом соку, под стать себе самому. И физически, и психологически. Исподволь сводил их с ней, предоставляя голосу плоти довершать остальное.

Уоллес стряхнул пепел в пепельницу на столе Китса.

— «Я бы сказал, что он следует примеру героев Фолкнера, если бы не был почти уверен, что он не удосужился прочесть ни одной книги за сорок пять лет. Да он и сам не смог бы связно объяснить мотивы своего поведения даже себе самому. Как большинство невежественных людей, он — человек чистого действия, без примеси самоанализа. И он просто чувствовал, что останется полноправным хозяином положения, если будет нарочно сталкивать свою жену с выбранным им орудием — мужчиной, заместителем мужа, а затем притворяться, что не замечает происходящего над его головой с завидной регулярностью… Тогда он чувствовал себя маленьким домашним божком, вершителем чужих судеб. И в пределах его владений не было иного бога, кроме Приама. Кроме Роджера Приама. — Уоллес выпустил очередной клуб дыма и поднялся. — А теперь, лейтенант, если у вас все, то я хотел бы распорядиться остатком своего выходного дня по своему усмотрению.

Китс произнес громко и раздельно:

— Уоллес, у вас не язык, а помойная яма. Я ни на секунду не поверил вашей грязной и лживой шутке. И когда я смогу окончательно убедиться в вашей мерзкой лжи, я оставлю свой полицейский значок дома, жене и детям, а сам затащу вас в какую-нибудь темную аллею и… набью вам морду.

Улыбка исчезла с лица Уоллеса, которое вдруг само собой изменилось и стало очень старым. Он подошел к столу Китса и снял телефонную трубку.

— Вот, — сказал он, протягивая ее лейтенанту, — или вы хотите, чтобы я сам набрал номер?

— Убирайся, — прохрипел Китс.

— Но вы же хотели убедиться! А если вы должным образом спросите Делию, она подтвердит все сказанное. Делия — очень современная женщина.

— Пошел вон.

Уоллес засмеялся. Потом аккуратно положил трубку на рычаг, водрузил свою модную шляпу на кудрявую голову и вышел, что-то тихо напевая под нос.

Китс настоял на том, чтобы лично отвезти Эллери домой. Он медленно пробирался среди машин, заполонивших к пяти часам все улицы.

Ни один из них за всю дорогу не проронил ни слова.

Мысли и образы проплывали в мозгу Эллери безжизненной чередой. Он вспомнил сцену в холле дома Приама, когда он поспешно прибыл по ее вызову после кошмара с мертвыми лягушками. Уоллес стоял тогда вплотную к ней, гораздо ближе, чем может позволить себе мужчина, если только он не уверен, что не встретит протеста со стороны женщины. И она не протестовала. Она стояла, покорно допуская такую близость, пока Уоллес сжимал ей ладонь и шептал что-то на ухо… Эллери припомнил один-два взгляда, брошенных Уоллесом на Делию. Взгляды мужчины, знающего кое-что, скрытое от других. Имеющего тайную власть над женщиной. Ее слова: «я всегда иду по пути наименьшего сопротивления»… Он вспомнил ночь, когда она поспешно спряталась в его спальне при появлении ее сына и Лаурел. В ту ночь она пришла к нему за тем, что привыкла постоянно получать в доме Приама… Может быть, ею руководил похотливый интерес к «знаменитости», или же Альфред ей просто надоел. (А все откровения Уоллеса — своеобразная месть за это?). Ему следовало бы сразу заметить в ней следы распутства, но он ошибочно принял ее слабовольную покорность за сдержанность сильной натуры.

— Мы приехали, мистер Куин, — раздался голос Китса. Машина стояла у коттеджа Эллери.

— А-а, спасибо, — кивнул он с отсутствующим видом. — Спокойной ночи.

Китс почему-то медлил уезжать. Вместо этого он спросил:

— Не ваш ли телефон звонит?

— Да, мой. Что же миссис Вильямс не возьмет трубку? — забеспокоился Эллери. И тут же рассмеялся: — Ох, она же не может ответить, потому что я сам отпустил ее сегодня на весь день. Сейчас я сам возьму.

— Подождите, — Китс заглушил мотор и выскочил из машины. — Может, это из полиции? Я сказал им, что буду здесь.

Эллери отпер дверь. Китс вошел следом, чуть не споткнувшись о порог. Эллери взял трубку.

— Алло?

Китс увидел, как Эллери буквально застыл на месте.

— Да, Делия.

Эллери слушал, храня гробовое молчание. Китс слышал, как в трубке переливался голос — вкрадчивый, теплый и влажный.

— Китс сейчас у меня. Спрячьте это, Делия. Мы сейчас будем.

Эллери повесил трубку.

— Что было нужно этой леди? — поинтересовался Китс.

— Она сказала, что только что обнаружила еще одну картонную коробку. Она оказалась в ящике для почты на повороте к дому Приама. Положена совсем недавно. На ней написано имя Приама. Она еще ничего не говорила Роджеру, спрашивает, что ей делать. Вы слышали, что я ответил.

— Следующее предупреждение!

Китс бросился к автомобилю.