Они уже давно никуда не выбирались — заботливые родители Адриана. Даже до его болезни они не ходили по вечерам на танцы или в гости к друзьям все из-за раздраженного Адриана и его грустной матери. Возможно, поэтому он так сильно обрадовался, когда через несколько дней после его вторжения в Дом Трех Мертвецов они нерешительно поинтересовались, не возникнет ли у него проблем, если в субботу они сходят куда-нибудь развеяться. Но для Адриана это означало прежде всего, что он сам перестал быть проблемой, в глазах родителей он справился и преодолел трудности.
Впрочем, на этот счет у него самого еще оставались некоторые сомнения, так как эти трудности казались такими же огромными, как горы на картине у старого Валико. Но если даже мать позабыла на время о своей робости, то это что-то значило. И в субботу вечером он буквально вытолкал родителей за дверь, чтобы они опять не надумали беспокоиться о сыне.
И потому что это было нормально.
Почти как раньше.
В его первой жизни.
А потом, когда они ушли, Адриан вдруг почувствовал себя так, как, по-видимому, чувствовал себя отец в супермаркете перед мясным прилавком. Он просто не мог решить, чем же заняться: посмотреть телевизор, или послушать громкую музыку без наушников, или нарушить запрет и посидеть в кабинете отца, или порисовать, или поесть, или просто привести в порядок школьные дела: ведь уже в понедельник он снова вступит в настоящую жизнь, с запахом школьного автобуса, причесанными волосами и без долгого лежания в кровати.
В конце концов он занялся всем понемногу — то есть ничем. Ничем, что принесло бы ему удовлетворение. И когда около одиннадцати вечера его так и не покинуло ощущение, что в конце этого дня что-то должно произойти, он подошел к окну в гостиной, вгляделся в безлюдную ночь и наконец понял, что надо сделать. Там, на улице, он был бы целиком и полностью предоставлен самому себе и все бы принадлежало ему одному. Больше всего он хотел пригладить рукой волосы, сорвать с вешалки куртку и тотчас выбежать из дома.
Вот только…
Что, если родители вернутся раньше и не застанут его дома? Для этого случая он написал на обратной стороне неудавшегося портрета миссис Элдерли:
Не беспокойтесь.
Я уже большой, и мне просто надо подышать воздухом.
До скорого. (Обещаю!)
Потом Адриан приготовился к ночной прогулке: надел теплую куртку и сапоги и взял шарф, чтобы просто засунуть его в карман. Было холодно — как во всякую ночь в середине января, но холод был бодрящим. Он вел Адриана мимо окон нижних этажей, в которые тот мог легко заглянуть с высоты своего роста. Вероятно, люди за ними уже спали. Адриан спросил себя, что в этот поздний час делает Стелла. Как она проводила субботние вечера? И поскольку ответ его абсолютно не интересовал, он поднял воротник куртки повыше и зашагал быстрее сквозь ночь; он бродил по безлюдным улицам до тех пор, пока мысли о Стелле окончательно не улетучились и у него наконец не полегчало на душе. Он шел и шел, и вскоре городок остался позади. Адриан развернулся и неожиданно вспомнил о миссис, которая наверняка уже лежала в кровати.
Извинись.
Так она сказала.
И Адриан задумался: после всего, что произошло в Доме Трех Мертвецов, сможет ли он когда-нибудь снова отправиться туда, наберется ли мужества, чтобы вообще позвонить в дверь? Должно быть, они давно спали, эти Бенделиани, чьи имена он выговаривал все лучше и лучше, не только вслух, но и про себя. И наверняка Дато был единственным, кто еще бодрствовал. Адриан не хотел и думать о нем, поэтому зашагал энергичнее и даже топнул ногой. А что со старым Валико? Спит ли он крепким сном или ворочается на своем смертном одре?
Адриан уже почти добрался до своего дома, а значит, и до Дома Трех Мертвецов — он уже смирился с таким соседством, старая песня. После недавнего неудачного визита к соседям ему стало ясно, что теперь и он будет обходить это здание стороной, так же как другие делали раньше, а может быть, по привычке делают и сейчас. Однако он пошел прямо: его снова что-то тянуло к этому дому, возможно, простое желание посмотреть, горит ли еще свет у старого Валико.
Когда он свернул на свою улицу, то увидел, что окна в комнате Валико действительно были освещены, точнее — свет горел во всем Доме Трех Мертвецов. Это был самый светлый, самый живой дом на всей улице. Адриан даже услышал музыку, хотя и не слишком громкую, а вместе с ней и отдаленный гул перебивающих друг друга голосов.
Который же сейчас час? Где-то около полуночи.
Как и несколько дней назад, Адриан подчинился неведомой силе, которая подвела его к входной двери, только на этот раз перед ней не было никого, кто говорил бы с грузинским акцентом. Адриан увидел, что указательный палец его правой руки находится в опасной близости от кнопки звонка, и неожиданно понял: если сейчас он справится с этим — то справится и со всем остальным в жизни; если он сейчас позвонит — то сможет открыть и все остальные двери; если он сейчас извинится — то никто никогда не будет сердиться на него. И тогда он позвонил и тут же подумал: «Черт!»
Это была самая дурацкая идея из всех, что приходили ему в голову, по крайней мере со среды того проклятого дня, когда все пошло прахом. И сейчас в двери появится Дато, сейчас в двери появится Тамар и крикнет «Ухо-ди!» (с коротким «и»). А позади них Стелла будет все время качать головой и следить за тем, чтобы ледяной осколок Снежной королевы не выпал из ее глаза.
Адриан уже собирался повернуться и убежать, но тут услышал голоса смеющихся людей — они были все ближе и ближе: казалось, дверь вот-вот откроется. И она действительно распахнулась, и там стоял не просто Дато, не просто Тамар — там стояли все обитатели Дома Трех Мертвецов и жители всей Грузии, миллионы людей набились в прихожую и устроили невообразимый шум, они смеялись, перебивали друг друга, кашляли, издавали возмущенные вопли.
И наконец он смог кого-то из них узнать: позади всех в глубине прихожей стояла миссис Элдерли и удивленно смотрела на него, там были также Тамар и Вахтанг — и почему он сразу их не увидел? Они стояли в этой толпе и, кажется, о чем-то спорили: Вахтанг то и дело показывал на Адриана и возмущенно качал головой. Но Тамар что-то громко и энергично внушала своему мужу по-грузински и даже погрозила ему пальцем.
Все это происходило в течение нескольких секунд, а когда Вахтанг исчез в одной из комнат, Тамар направилась прямо к Адриану, встала перед ним и, глядя на него снизу вверх, торжественно, как принц из сказки «Рапунцель», провозгласила:
— Ты наш меквле. А теперь следи за тем, чтобы войти в дом с правой ноги.
— Я ваш кто? — спросил Адриан, которому это полночное происшествие казалось все более странным, он вообще ничего уже не понимал.
— Наш меквле. Ты наш… как же сказать… вестник счастья. Ты управляешь судьбой в течение всего года. Первый, кто позвонит в дверь и переступит порог дома в Новом году, тот и есть меквле.
Остальное Тамар прошептала, хотя она и не доставала до уха Адриана:
— Представь себе, и этим вестником счастья оказался, как нарочно, ты. Вахтанг опомнится и постепенно снова придет в себя.
Адриан вошел в прихожую и спросил:
— Что?
— Вообще мы всегда действуем наверняка. Мы специально пригласили нашего меквле. Грузина. Излишняя осторожность не помешает, когда речь заходит о счастье. Но он сам виноват, что опоздал. Теперь ты ответственный за Новый год.
— Новый год? удивился Адриан.
— Неужели мы такие забывчивые, большой юноша? Сейчас несколько минут первого. Вчера мы праздновали канун старого Нового года, ты же знаешь. И уже несколько минут, как наступил Новый год, теперь все новое. А сейчас, вестник счастья, входи I дом.
Адриан сделал шаг и вошел в дом, где его обняли и осыпали приветливыми грузинскими словами несколько пожилых женщин, доходивших ему до пояса.
Одна из них передала ему пакет с подарками, и те, кто еще оставался в прихожей, закричали:
— Загляни внутрь!
У Адриана было несколько секунд, чтобы разглядеть в пакете сладости и мандарины, а потом Тамар потянула его за собой в гостиную. Она оказалась очень просторной, с красными и коричневыми стенами, и повсюду стояли подсвечники. Широко раздвинутая дверь отделяла ее от еще одной комнаты.
Повсюду в гостиной сидели люди: женщины с темными глазами и мужчины с густыми бровями, миссис Элдерли, держащая на руках маленькую Нино. Как бы между делом, но с веселым блеском в глазах, Адриан посмотрел на все еще стоящую здесь рождественскую елку, из магнитофона он услышал причудливую мелодию в исполнении мужских голосов. Пожилые женщины с высокими прическами то и дело показывали на огромный стол посреди гостиной и говорили «Есть!» или «Много есть!». Адриан почувствовал запах пота и слишком приторных духов, и наконец он заметил Стеллу и Дато, сидящих на двух стульях у стены, — и в это мгновение понял, что ничего не будет здесь есть, ничего! Не было никаких сомнений — он не сможет проглотить ни крошки, пока эти двое находятся поблизости!
Однако накрытый стол действительно выглядел очень заманчиво. Повсюду стояли полупустые тарелки и миски, Адриан узнал хинкали и хачапури — грузинский хлеб с сыром. Он увидел зеленый соус и кусочки сочного мяса на шампурах, пучки зеленого лука, тарелки с сыром и гроздьями винограда, начиненные чем-то половинки баклажанов, разбросанные по блюдам грецкие орехи; здесь были огромные миски с салатом из помидоров, лаваш, большие торты и маленькие, завернутые в блестящие фантики сладости; повсюду стояли бокалы с белым вином, которое имело более желтый оттенок, чем то, что пили его родители; вокруг виднелись бутылки и чайные чашки, — наверное, именно так должна выглядеть сказочная страна с молочными реками и кисельными берегами.
Но Адриан не мог остаться, он знал, что не принадлежал к этому миру, что его здесь терпели только благодаря личной защите Тамар. К сожалению, все остальные, кто мог бы за него заступиться, сейчас были заняты или куда-то исчезли. Нет, правда, он не мог здесь больше оставаться, даже если случайно и принес на своем горбу счастье в новом году.
Все это время он стоял как вкопанный и вдруг очень медленно повернулся к входной двери; он наверняка добрался бы до нее, если бы его взгляд не задержался на маленькой, слабо освещенной соседней комнатке.
Он приблизился к ней и только теперь заметил, что там стояла больничная кровать с постельным бельем в клетку, а на ней лежал старый Валико — бледный, слабый и никем не выданный. «Нет, — подумал Адриан, — оставь его в покое». Но он не прислушался к самому себе, а приблизился к кровати с колотящимся от стыда сердцем.
Валико бодрствовал. Его взгляд помрачнел, когда Адриан вошел в комнатку, но затем сразу же вновь посветлел — стал ясным как день, как новый год, который только что начался. Старик не поздоровался с Адрианом, но, кажется, не имел ничего против, когда тот сел на стул рядом с его кроватью. От Валико пахло эвкалиптом и алкоголем, он был причесан, и на нем была темная жилетка, надетая поверх очень даже приличной рубашки. В этой одежде он был похож на усатого клоуна, что никак не вязалось с его больничной койкой.
Старик лежал в кровати, точнее — почти сидел, так как изголовье было приподнято, и благодаря этому он выглядел совершенно нормальным человеком. Валико и Адриан — оба сидели так целую вечность, просто сидели и молчали, и старик спокойно смотрел в лицо своему гостю и, казалось, чего-то ждал. При всем желании Адриан не мог понять, чего именно — но ладно, если так нужно.
Все равно время пришло.
Именно сейчас.
Он откашлялся.
А потом он начал говорить.