Сны хрустальных китов

Серебряный колокольчик (эпизоды 1 и 2)

Солнце вызолотило макушки невысоких холмов, которые, собравшись в круг, ограждали со всех сторон спрятавшуюся в долине деревню. В низинах в столь ранний час ещё лежал туман. Ничто не нарушало священной тишины: ни лай собак, ни скрип колодезного ворота. Даже ветер — этот вечный проказник — почти бесшумно поглаживал листву на деревьях. И лишь когда на его пути попалось охранное дерево, в воздухе раздалось отчётливое звяканье десятков колокольчиков. Тогда-то вместе с хрустальным перезвоном в молочное марево тумана вступил чужак.

Высокий складный мужчина в плаще и с сумкой через плечо, он вошёл в деревню, насторожено посматривая по сторонам. Сума была латанная-перелатанная, а плащ настолько пыльным, что и не понять — какого цвета. Из-под низко нахлобученного капюшона виднелись лишь тёмные прядки волос да заросший подбородок.

Чужак прошёл мимо охранного дерева, коснувшись его пальцами. Растрескавшаяся кора старой вишни отозвалась едва слышным шуршанием. Из трещин когда-то сочился сок, давно застывший, превратившийся со временем в янтарные наросты. Несколько вишенок багровели каплями крови среди листвы. Под корнями лежало несколько таких же красных, но уже расклёванных ягодок. У клёстов нет ничего священного, а колокольчики давно перестали их отпугивать. Из-за многочисленных ленточек, шнурков да верёвок, за которые те крепились к ветвям, вся крона казалась пёстрой, а зелень терялась на фоне розового, коричневого, синего и жёлтого.

Мужчина улыбнулся краешком губ. Сколько лет прошло, а люди в этих краях не оставили своих глупых поверий. Его собственный амулет забрали холодные морские воды, превратили в убежище для рыб. А другим он так и не позаботился обзавестись. Да и на что он человеку, дом которого там, где можно развести на ночь костёр, родня которого — речка да лес, а жизнь — бесконечная дорога?

Деревня казалась богатой. Добротные деревянные дома, на крыше каждого третьего красовалась черепица, а все без исключения имели резные наличники и ухоженные палисады. На широкой дороге меж колеями лежали несколько коровьих лепёшек, в пыли валялся обрывок упряжи. С обеих сторон ввысь устремлялись раскидистые фруктовые деревья. Мужчина сорвал с ближайшей яблони плод, надкусил, сморщился — не поспели ещё яблоки. Сунул остатки в один из карманов: давно выработал он привычку ничего не выкидывать лишний раз. Солнце привстало на цыпочки, едва сдерживая своё любопытство. Его свет уже достиг подножия холмов, наступая чужаку на пятки, но тому пока удавалось держаться в тени.

Первой пришельца заметила ворона. Большая, чёрная, она сидела на одном из заборов, нахохлившись. Бдела. Ворона знала всех деревенских. Знала, на чьём дворе можно достать корм, кто прогонит, а кто и не заметит. От чужака пахло иначе, он по-другому, крадучись, двигался. И веяло от него чем-то эдаким, чего ворона никак не могла назвать, используя лишь свой, птичий язык. А человеческий за свою длинную жизнь она так и не выучила. Впрочем, ей хватало знать и одно слово: «Кыш!» — означавшего, что пора расправлять крылья и улетать как можно дальше.

И вот, заметив путника, ворона яростно закричала, предупреждая своих товарок. Сейчас же из своей конуры вылез соседский пёс, зарычал грозно. Теперь уж бесполезно было таиться, и мужчина несколько раз громко хлопнул в ладоши:

— Есть кто дома? Хозяева!

Голос его был сиплым, но оно и понятно: последний раз чужаку прошлось разговаривать недели три назад. Точно в такой же деревне он обменял шкуру куницы на несколько медных монет, а те в свою очередь — на мешочек овса и пару полосок вяленого мяса. Прокашлявшись, прохожий собрался снова воззвать к обитателям дома, но тут дверь отворилась и на пороге показалась молодая женщина. Улыбнулась, приветливо махнула рукой:

— Заходи! — и больше ни слова.

Много чего в своих скитаниях видел мужчина, но таких беспечных девиц — никогда. Впервые он растерялся и, видя это, та сама сбежала с крыльца, чтобы отворить калитку.

— Давай, давай! Ты ведь устал, небось? — Вид у неё был озабоченный, а взгляд — ласковый.

Чужак задался вопросом, не встречались ли они раньше. Но нет, память на лица у него отменная, а это личико сердечком и большие зелёные глаза были мужчине явно не знакомы. Но тогда почему он послушно следует за ней? Почему безропотно позволяет усадить себя на лавку и стащить сапоги?

— Я — Тивисса. Есть хочешь? Я как раз собиралась завтракать.

— Да, пожалуй, — протянул чужак.

— Плащ повесь тут, в сенцах. Проходи, мой руки. Я пока на стол накрою.

Женщина не суетилась, каждое её движение легко перетекало в другое. Словно плела она огромную паутину из невидимых нитей. Поверх тонкой ночной сорочки Тивиссы был наброшен разноцветный платок с бахромой. Ни косы, ни пучка: короткие тёмные волосы свободно топорщились в разные стороны. Знахарка или местная ведунья — только они могли позволить себе такие вольности.

Мужчина стянул надоевшую одежду, оставшись в одной рубашке и штанах с вытертыми коленями. Тивисса одобрительно кивнула, метнулась за дверь, на ходу бросив:

— Рушник на крючке! Мой руки тщательно, не люблю грязнуль.

Несколько раз ошалело моргнув, чужак запоздало рассмеялся. Эх, вот же даёт! Но приказа не ослушался. Вода в рукомойнике оказалась на удивление тёплой. Нашлось и самодельное мыло. Мужчина вымыл с ним не только руки, но и лицо, только кожа светлее не стала. Загар пристал прочнее грязи. В тазу поплыли тёмные хлопья.

— Я сама вынесу, — женщина будто прочла его мысли. Тронула за плечо, кивнула в сторону светлицы. — Идём.

Дом оказался не таким большим, каким чудился снаружи. Большую часть кухни занимала печь. У окна притулился стол и пара стульев. Лавка тоже имелась, погребённая под несколькими подушками. На стенах Тивисса развесила пучки трав, косы лука и чеснока. В уголок забился сундук, над ним приколотили несколько полок с разнообразной посудой. Уютно, чистенько и светло. Единственное, что бросалось в глаза — птичья клетка, в которой не было ни птицы, ни каких-либо следов ею прошлого присутствия. Может, это место для той вороны, которая недавно так предательски выдала гостя? Только вот по размеру маловата. Едва не задев клетку головой, тот уселся на предложенное место.

— Хлеб, молоко. Есть варенье. Ты ешь варенье? — отрезая несколько ломтей от круглой буханки, спросила хозяйка.

— Да, — ответил и зачем-то добавил, — я в еде не привередливый.

— Ну, вот и отлично, — серьёзно кивнула женщина. — Хм… и откуда же к нам тебя занесло?

— Из Внежина, — назвав ближайший к деревне крупный город, не моргнув глазом, соврал чужак.

Он привык к допросам: кто, откуда, куда путь держишь? И всегда выдавал схожие легенды. Люди спрашивают лишь бы спросить, так чего каждому отчитываться? Завтра же он наденет свой плащ, возьмёт котомку и так же тихо покинет деревню, как покидал уже множество других. А через день Тивисса забудет, что он ей говорил. Но женщина неожиданно усмехнулась:

— Не хочешь — не говори. А вранье своё попридержи для местных.

— А ты что, не местная? — удивился мужчина.

— Как сказать… Захотела вольной жизни, решила, что лучше одной жить. Вот уж шестую весну тут, а место это моим так и не стало.

— Разочаровалась, значит, в жизни вольной? — прихлёбывая прохладное молоко из глиняной кружки, поинтересовался чужак. Тивисса только плечами пожала.

— Да нет. Деревенские ко мне хорошо относятся, живу не впроголодь, всё есть. А большего мне пока не надо. Кто знает, чего в голову взбрести может? Вот возьму как ты, да подамся в лихие люди.

— Я не разбойник, — тут уж гость не солгал.

— Да разве я говорю, что так оно? Лихой значит, что вместе с лихом ходишь. Как на тебя взглянула, так поняла: над тобой давно тучи черные нависли.

«Значит, и правда, чует чего-то» — про себя раздосадовано подумал мужчина.

— Ну прямо… — не нашёл ничего умного сказать.

— Ладно, раз уж мы с тобой хлеб разделили, и не только хлеб, то скажи-ка мне: как тебя звать?

— Зови меня Путник.

— Просто путник? — прищурилась Тивисса.

Солнце уже в наглую заглядывало в окно, пытаясь понять, чем это люди таким интересным занимаются. Только теперь гость заметил, что в раму вставлено не простое стекло, а волшебный хрусталь. Да уж, хозяйка не лукавила, когда говорила, что живёт в достатке. Последний раз он такие окошки видал… впрочем, о том времени вспоминать гостю совершенно не хотелось. Он отщипнул хлеба, задумчиво покатал между пальцами, попутно замечая, что из-под ногтей так и не вымылась дорожная пыль. Если остаться здесь на неделю-другую, кожа на руках вновь станет мягкой, волдыри заживут. Можно будет, наконец, попариться в бане и постричься.

Да только проклятие никуда от этого не подевается, а он был как никогда близок к тому, чтобы понять его суть. Ухватить за кончик хвоста, как змею, вытащить его из норы. А потом отхватить острым клинком голову вместе с ядовитыми зубами.

— У меня было так много имён, — слова полились сами, не требуя усилий, — что все они слились в один неразборчивый звук. Можешь звать меня, как тебе будет угодно, Тивисса. Но сейчас я простой путник, что заглянул к тебе выпить молока и немного отдохнуть. Не более того, но и не менее.

— Что ж, Путник так Путник, — улыбнулась хозяйка. Ложись пока здесь. Лавка широкая, ночью будет тепло. Если захочешь, дам подушку и одеяло. А у меня на сегодня дел много намечено, да они тебя не касаются. Только если вечером попрошу дров наколоть, подсобишь?

— Конечно, от чего же не подсобить?

Тивисса понравилась гостю. Он окончательно утвердился в том, что женщина она не простая, а наделённая магическим даром. Мелькнула даже идея, не сможет ли хозяйка помочь ему, но Путник тут же отмёл ею прочь. Не хватало втягивать других в свои проблемы.

Тем временем Тивисса убрала со стола, смахнула в ладошку крошки и выбросила их за порог стайке воробьёв. Крынку с молоком прикрыла куском пропитанной воском тряпицы и убрала в подпол. Потом Тивисса показала гостю, как туда спускаться, и где что в подполе хранится. И хотя глубиной подпол был совсем не велик, а холод в нём стоял как в леднике.

— Заклятие? — догадался Путник.

— Ага. Местный чародей на такие штуки мастер. Правда, их периодически подновлять надо. А чуть опоздаешь, припасы испортиться могут, — доставая из деревянного ящика, набитого соломой, несколько куриных яиц, пояснила хозяйка.

— Я думал…

— Что я — ведьма? — Тивисса совершенно не обиделась. — Вовсе нет. Чего-чего, а к колдовству у меня никакого таланта нет. В предках значилась пара шаманов, но мне от них только старые книги остались. Ладно, больше мне тут ничего не нужно, давай-ка поднимемся.

Остальную часть избы занимала просторная горница и пара совсем крошечных чуланов, в которых хранились мешки с пшеном, рисом и прочими крупами, а также разного рода утварь, которую и выбросить вроде жаль, да использовать уже не выйдет. На крюках висела потёртая конская упряжь, несколько старых мужских кафтанов и проеденная молью шуба из овчины.

Ворожея не знала, от кого остались эти предметы. Видимо, прежний владелец дома был таким же прижимистым, как она сама. Вещи жили своей потаённой жизнью, Тивисса — своей, друг другу они не мешали, а потому ничего и не выкидывалось. После короткой прогулки по небольшому саду, разбитому за домом, гость и хозяйка возвратились обратно в дом. Покуда женщина мешала что-то в глубокой миске, Путник устроился на лавке, наблюдая за размеренными движениями деревянной ложки. Да так и уснул, под её стук и тихий напев Тивиссы.

И как всегда ему приснилась зима.

Он проснулся, казалось, спустя мгновение. Но солнце уже садилось обратно за холмы, и те покрывались налётом синеватой темноты. Смачно зевнув и потянувшись всем телом, Путник поднялся на ноги. Стоило открыть глаза, как сновидения пугливо разбежались, не оставляя после себя ни тени воспоминаний. Мужчина попытался возвратить их, призвать по одному к ответу, но сновидения молчали, сливаясь как тысячи снежинок в сплошную белую стену снегопада. Каждый раз одно и то же: либо он бродил где-то в ночи, в холоде, либо вновь и вновь тонул в ледяной воде. Старался вдохнуть, но глотку жгло от соли. Путник отлично знал, что последует потом. Последнее движение руками, грохот падающих мачт, лязг мечей где-то в вышине. Но неизменно просыпался до того, как наступало последнее мгновение, и смерть принимала его в свои спасительные объятия.

Едва отойдя от мучительного сна, Путник сунулся в горницу. Никого. Просторная кровать застелена. Вернулся в кухню, и только теперь заметил большую бадью с водой. Попробовал воду — холодная, аж пальцы свело. Тивисса же нашлась во дворе. Сорочку сменила расшитая тёмно-синяя рубаха и просторная юбка. Волосы женщина подвязала свёрнутым платком, а подол подоткнула, чтоб не мешался. Перед ней на грубо сколоченном столе высилась охапка ивовых прутьев. Перебирая их и вытягивая по одному, Тивисса плела основание для корзины. Между тёмных бровей пролегла морщинка. И так она сосредоточилась на деле, что не сразу заметила подошедшего Путника.

— Выспался? — не поднимая глаз, спросила.

— Вроде, сам ещё не понял, — честно признался гость.

— Плету для продажи. Скоро осенняя ярмарка, надо побольше сделать. Потом отправлюсь в город. На то и живём.

Путник ничего не спрашивал, но Тивисса зачем-то продолжала говорить:

— Потом в каждую корзинку чего-нибудь положу. Букет цветов с иван-чаем или разноцветных листьев с коробочкой орехов. По-разному. Многие любят пряники, так я ещё и их могу сунуть. Главное, чтобы всё вместе хорошо смотрелось. А чем ты занимаешься? Если не попрошайничаешь, значит, должен быть к какому-то труду приспособлен.

— Охочусь. В основном.

— Плохо, — вздохнула женщина.

— Это ещё почему? — не понял Путник.

Тивисса отставила заготовку, размяла пальцы и только теперь взглянула на него. В её глазах не было неодобрения, скорее грусть.

— Убийства лишь отягощают Эхо, притягивают его к земле. Тот, чьи руки в крови, никогда не обретёт покоя. Даже если убивает не из злости или жажды наживы. Мне однажды пришлось курицу зарубить. Вроде задача простая, а я потом неделю маялась и сама не понимала, от чего. Как же тебе, должно быть, непросто!

— Другого ничего не умею, — пожал плечами Путник. — Только идти, куда глаза глядят да глотки перерезать. А что касаемо моего Эха…

— Не важно, — перебила его Тивисса. — Не к ночи о таком говорить.

Взгляд её тут же переменился, стал лукавым. Она встала, всплеснув руками и зачастила:

— Нет, не пойдёт так! Пока ты в моем доме, даже не смей таким ходить. Звали тебя Путник, а я стану тебя Дорогим Гостем величать. А гостям положено быть ухоженными да сытыми. Жди меня здесь, никуда не уходи. Вернусь, займёмся твоей паклей, — и женщина пребольно дёрнула чужака за волосы.

Он даже опомниться не успел, как Тивисса вихрем вбежала в дом. Пока её не было, мужчина рассматривал плетение незаконченной корзины. Рядом стоял небольшой сундучок со всякими лоскутками, нитками, какими-то странными бумажными фигурками, бусами и прочими украшениями. Среди всего Путник заметил несколько кристаллов. Он оглянулся, а потом вытащил один из них. Солнечный луч скользнул внутрь, да будто заблудился в лабиринте, выбравшись из него в виде радуги.

— А, нашёл мои преобразователи.

Тивисса всё-таки застала его врасплох. Мужчина от неожиданности чуть не выронил кристалл, едва удержал в непослушных пальцах. И тут же отругал себя: ей-ей, он же не вор какой, ничего худого не замышлял, лишь посмотреть взял. Да и ворожея вон совсем не возмущается. Наоборот, схватила второй гранёный осколок стекла и принялась хвастать, как тонко тот свет расщепляет.

— Я с их помощью ткани тку. Может, сам когда-нибудь увидишь.

— Ткани? — Показалось или ослышался?

— Ага, — всё с тем же недавним задором прощебетала женщина. И тут же сменила тему разговора. — Ладно, я нашла тебе одежду. Как вымоешься, выходи сюда. Пока совсем не стемнело, надо тебя подстричь. — И легонько толкнула его меж лопаток по направлению к дому.

— Мыться? Там же вода ледяная! — вскричал Путник.

— Ничего не ледяная! — возразила Тивисса. — Иди, иди!

Без возражений поднялся Путник по ступенькам. И правда, над давешнейбадьёй клубился пар, а на краю лежали все нужные принадлежности. От воды исходил приятный пряный дух, но соваться туда сразу Путник поостерегся.

«Не ведьма она, как же! — подумал. — Без ворожбы тут явно не обошлось»

Осторожно сунул в воду мизинец, но почувствовал только мокроту и жар. Вода, каким бы способом не была нагрета, осталась самой обычной. Раздевшись, Путник устроился в бадье, только сейчас поняв, как же он соскучился по нормальному мытью. Не меньше часа ушло на то, чтобы отскрести тело и кое-как промыть отросшие за несколько месяцев волосы. И лишь когда вода стала совсем прохладной, с неохотой вылез. Найденная Тивиссой рубашка пришлась в пору, а вот порты были чуть коротковаты.

К тому времени хозяйка успела сплести две корзины и принялась за третью. Охапка прутьев уменьшилась до небольшого пучка, не годящегося даже на изготовление метлы.

— Придётся завтра идти в лес, — заметила она. — Долго же ты отмокал. Но зато хоть на человека стал похож. А то ведь я вначале подумала, что какое-то чудище лохматое-косматое из берлоги вылезло да к моему дому притопало.

— Как ты так быстро всё устроила? — не удержался от вопроса Путник. Не в его привычках было влезать в чужую жизнь и чужой быт, да только надоело уже удивляться всему, что творила эта чудная женщина.

— Ах, это! Так пока ты спал.

— Но ведь… — мужчина запнулся. — Ты точно не ведьма?

— Ох, нынче гости такие недоверчивые пошли. Говорю же тебе — нет у меня дара колдовского. Только старые книжки да мамины поучения. Ну и свой опыт кое-какой имеется.

— Может ты кому Эхо продала? — не отставал мужчина. — Или какой мне порошок в молоко подсыпала, что я совсем ослеп и оглох?

— Ладно, не веришь, не надо, — неожиданно нахмурилась Тивисса. — За благие дела благодарить надо, а не выспрашивать, как да почему. У тебя у самого хребет скоро от тайн переломиться, а ты ещё мои хочешь на себя взвалить.

— Прости, — покаялся Путник. Пока ничего плохого эта женщина ему не сделала, так не всё ли ему равно: колдунья она, дух местного озера или, вообще, Красной бурей ею сюда принесло? — Ты права. Спасибо.

— То-то же, — нравоучительно подняв указательный палец, улыбнулась та. — Раз всё разрешилось, садись-ка, гость дорогой сюда.

И опять Путник, словно послушное ветру перекати-поле, уселся на скамью. Противится просьбам или приказам ворожеи совершенно не хотелось. Он чувствовал: не подведёт, зла не причинит. А потому терпел, когда Тивисса расчёсывала его спутанные космы частым гребнем, когда щелкала вокруг головы острыми ножницами. И всё же бритье мужчина ей не доверил. В закромах хозяйки нашёлся помазок и бритва. Спустя несколько минут Путнику протянули круглое зеркало с ручкой, мол, смотрись. Но тот лишь головой покачал:

— Не надо. Сама скажи, больше не похожу на чудище?

— Нет, не походишь. — Тивисса обошла сидящего мужчину, встала перед ним, то так, то этак наклоняя голову, и, наконец, выдала: — Да, определённо нечто человеческое начало угадываться. Но если будешь питаться раз в день, вскоре совсем вид нормальный утратишь.

На сей раз женщина позволила ей помочь. Сначала с бадьёй. Вместе они быстро вычерпали её вёдрами, а потом вытащили сушиться. Потом Путник таскал из подпола нужные продукты. В его котомке тоже кое-что нашлось. Хлеб, давно превратившийся в сухари, Тивисса молча раскрошила и вынесла во двор. Сыр ей тоже не понравился, но тут уж гость запротестовал, пытаясь втолковать, что синие прожилки плесени были в нём с самого начала, а не появились от плохого обращения. После долгих уговоров хозяйка всё же надкусила один из кусочков лакомства, сморщилась и брезгливо вытерла руки о передник:

— Ешь его сам, коли отравиться не боишься.

На том споры и прекратились. Тивисса поставила в печку чугунок, и вскоре по кухне поплыл аромат наваристых щей. Так и они и отужинали, то и дело украдкой поглядывая друг на друга. После мытья да бритья Путник стал совсем другим. Оказалось, что ему вовсе не сорок лет, как решила сначала хозяйка, а едва перевалило за третий десяток. И что без своей жуткой бороды, которая ему совершенно не шла, гость выглядит намного приятнее. Только тёмные глаза остались такими же настороженными. Женщина никак не могла разобрать, сколько не смотрела, какого они цвета. То ли карие, то ли синие… а то вдруг казалось, грозовое небо отражалось в этих глазах.

Путник тоже присматривался к своей благодетельнице. Улыбка делала её совсем молоденькой, но едва Тивисса перестала корчить рожицы, как стало понятно, что она старше его собственного вместилища. Ямочка на щеке, чуть вздёрнутый совсем не шли грозной заклинательнице, но Путник по-прежнему не спешил обманываться.

Когда в долине угнездился вечер, хозяйка зажгла несколько масляных светильников. Гость же не знал, чем ему заняться. Обычно в это время он готовил место для ночлега. Искал ручей или реку, чтобы запастись водой, рубил еловые лапы для лежанки и заготавливал хворост. Если ночь заставала его в поле, то шёл на разведку, чтобы найти хоть какое-нибудь укрытие, и лишь тогда устраивался спать. Но сейчас мужчине не надо было об этом заботиться, и он просто сидел как дурачок за столом, глядя на улицу.

Тивисса плюхнула рядом с ним талмуд в кожаном переплёте и несколько свитков.

— Что это? — спросил гость.

— Мои записи. Точнее, записи всей нашей родословной. Что-то вроде семейной летописи. Здесь собраны наши открытия, важные события, происходившие в жизни каждого члена семьи и, конечно же, разнообразные рецепты. Для того чтобы только расшифровать всё это мне понадобилось несколько лет. Вот теперь сортирую, — усмехнулась женщина. — Половина записей особой ценности не представляют, но кое-что я бы даже под пытками не открыла.

— Значит, рассчитывать на то, что я услышу парочку удивительных историй перед сном, не стоит?

— Отчего же… просто блуждания моего прадеда со сломанной ногой вряд ли потянут на таковые. Или вот. Одна из моих прапрабабок. Она несколько лет пыталась выдать дочь замуж. Девушка отличалась жутким характером, да к тому не была первой красавицей на селе. Короче, такие, как она, обычно остаются старыми девами и до конца дней нянчат чужих детей. Но больше наследников у моей прапрабабки не было, а род продолжить хотелось. На какие только ухищрения ни шла бедная старушка. В итоге так и померла, не узнав, что всего через три года ею кровиночка нашла своё счастье.

Путник весело хмыкнул, но Тивисса только нахмурилась:

— Ничего в этом нет смешного. Ты бы почитал, сколько горечи в каждой строчке. Страницы буквально закапаны слезами. Знаешь, мне иногда кажется, что на наш род тоже наложено какое-то проклятие.

— В смысле, «тоже»? — оживился мужчина.

Хозяйка бросила на него многозначительный взгляд, но вопрос словно мимо ушей пропустила, продолжив:

— Слишком много напастей на одну семью. Ни у кого из нашего рода не рождалось больше двух детей. Многие умирали ещё во младенчестве, любая эпидемия обязательно забирала кого-нибудь нашей фамилии. Про сломанные конечности и прочие болячки уж и говорить нечего. Чем ещё можно такое объяснить?

«Чем угодно», — подумал про себя Путник.

Он не раз встречал таких вот невезучих людей, рассказывающих страшилки, похуже отсутствия женихов и тщедушных младенцев, не доживающих до первой своей весны. И все, как один твердили, что тёмные силы следят за ними, и, наверняка, их Эхо не найдёт покоя между перьями Небесной Птицы. Только не знали они, каково это на самом деле.

— Ты что-то про дрова говорила, — вспомнил Путник. Тивисса кивнула в задумчивости, потом очнулась:

— Я обычно прошу соседа наколоть, он приходит как раз по субботам. Но раз ты тут, думаю, без его услуг можно один раз обойтись. Ежели тебе не трудно, конечно.

— Что ты, — махнул рукой гость.

Сидеть в четырёх стенах было для него тягостно. На дворе закат сменяли первые звезды. Дрова нашлись рядом с амбаром. Что-что, а дров в своей жизни Путник наколол предостаточно. Да и простой труд ему всегда нравился. Пока мышцы работали, разум отдыхал. Каждый удар топора словно отсекал очередную мысль, пока те окончательно не пропали, оглушённые треском дерева.

Чужак и сам не знал, что его привело в эту деревню. Просто на очередной развилке дорог он свернул не направо, как обычно, а налево. Правая дорога была широкой, утоптанной, вдалеке виднелись шпили каких-то башен. Наверное, это и был Внежин. Путник уже хотел двинуться по ней, но вдруг передумал. Обширный луг с разнотравьем и маячившие за ним поля пшеницы показались намного соблазнительнее. Через два дня мужчина заметил холмы, окружавшие деревню, а через три оказался здесь с топором в руке и без единой идеи, куда двигаться дальше. Словно ниточка, за которую его тянули всё это время, оборвалась. Ни кто, ни что это за ниточка такая, он сказать не мог.

«Надо хотя бы для приличия узнать, как деревня называется», — подумал Путник, раскалывая надвое последний чурбачок.

Аккуратно собрав дрова и уложив часть из них в поленницу, он вернулся обратно в дом. Тивисса всё так же сидела, освещённая одной из масляных ламп, скрипела по бумаге гусиным пером, иногда прикусывая его кончик. Гость не стал её отвлекать, молча положил деревяшки в худое металлическое ведро. Несмотря на дневной сон, глаза его снова начали слипаться. Заметив это, женщина потушила лампу:

— Не буду тебе мешать, Путник. Спокойной ночи.

— И тебе, добрая не-ведьма Тивисса, — уже сквозь сон откликнулся тот.