Сны хрустальных китов

Серебряный колокольчик (эпизоды 5 и 6)

Пирогистали совсем чёрствыми. Лишь тогда ворожея принесла их обратно и начала тщательно крошить, пересыпая крошки белым песком и разноцветными бусинками. Путник сидел рядышком, стараясь не дышать лишний раз. Дом снова наполнился сладковатым ароматом выпечки.

— Сегодня ляжешь в моей комнате, — непререкаемым тоном велела Тивисса.

— А ты как же? — не понял гость.

— Обо мне не беспокойся, — махнула рукой.

Ужинали рано. Но вместо того, чтобы как всегда вытащить свои свитки и начать писанину, ворожея приступила к иного рода приготовлениям. Прежде всего, подожгла несколько пучков травы, прошлась с востока на запад вокруг дома, шепча какие-то слова, потом то же самое проделала уже внутри избы. Выглядела Тивисса нездоровой, то и дело, шмыгая носом. На немой вопрос гостя бросила незнакомое слово:

— Аллергия. — Будто бы он понимает, что это должно означать!

Когда от дыма у Путника заслезились глаза, хозяйка потушила свои воскурения и открыла настежь окно в спальне. Свежий воздух ринулся внутрь, как солдат в бой. Теперь пришёл черед чудной клетки, что висела под потолком. Над ней ворожея что-то долго бормотала, потом открыла дверцу и приказала Путнику под страхом смерти не касаться железных прутьев. Кинув несколько щепотей сдобного крошева и песка на дно клетки, Тивисса остальное рассыпала на подоконник.

— Сны придут, — говорила она, — начнут выбирать из песка и бусин кусочки пирога, тут-то и попадут в ловушку. А как только клетка закроется, уж никак им нельзя будет вырваться. Я не очень люблю сны неволить. Жалко их становится. Да только за хороший сон можно много денег выручить. Знаешь, сколько несчастных бессонницей мучаются? Сколько, как ты, от кошмаров в холодном поту просыпаются? Им, порой, только одно помочь может — такой вот полонённый сон. Правда, через седмицу наговор ослабевает, и сны упархивают. Но и держать их слишком долго опасно. Любой сон способен превратиться в навязчивое видение и выклевать человеку глаза, чтобы тот уже больше ничего не узрел.

Путник знавал колдунов, что могли читать мысли или лишать человека воли. Знавал и самых уродливых и злых созданий, способных перебить одним ударом хвоста хребет лошади. Но чтобы кто-то приручал сны, о таком он слыхом не слыхивал. Доверять же мужчина привык только тому, что испытал или испробовал сам. Нет, не могла быть Тивисса ни ведьмой, ни отродьем лесных духов. И всё же простая травница на подобные штуки не могла быть способна.

Стоило потемнеть небосклону, как она отправила гостя в опочивальню. Прикрыла дверь, оставив небольшую щёлку. Улёгся Путник на ложе ворожеи, как будто в облако провалился. Огромная толстая перина, целый ворох подушек. На потолке вся небесная карта, как она есть. Каждое созвездие подписано, а посреди круглый лик солнца. Звезды, нарисованные особой краской, светились почти так же ярко, как настоящие. Тивисса говорила, что потолки расписали до неё, прошлый жилец дома был большим затейником.

«Может потому мы сразу с ним сговорились», — добавила она тогда.

Ворочался мужчина с бока на бок, а уснуть всё не получалось. Вот как бывает: иные горошину под боком чуют, а ему на голой земле удобнее было, чем на всем этом пухе.

В окошко по-прежнему дул свежий ветерок, доносились звуки далёкой флейты и смеха. Это, радуясь последним летним денькам, собирались вместе парни с девушками. Когда-то и он был таким, сбегал из душного терема с приятелями, порой лишь под утро возвращаясь обратно. Брат вечно бранился, повторял, что негоже человеку его сословия с простыми горожанами по кабакам шляться, да срамные частушки распевать. Лишь спустя несколько лет Путник понял, что дело было вовсе не в частушках и выпивке. Князь боялся, хотя тогда казалось — не за него, а его самого.

«Народ любит младших братьев Мирдара Светлого больше, чем правителя. А потому первого он всё время держит подальше от столицы, а второго, наоборот, запер в светлице» — Вот как про себя трактовал Путник поступки великого князя.

Может, видения уже давно выклевали ему глаза? Или просто зависть затуманила рассудок? Кто знает. Только сейчас уже поздно о том рассуждать. Мертвецам не нужны твои извинения, а сам себя простить Путник пока был не в силах.

На подоконник вспорхнула какая-то пичуга. За ней прилетела вторая. Мужчина приподнялся на локте, чтобы получше рассмотреть их. Нарождающаяся луна давала достаточно света, да и зрение у Путника всегда было отличным. Но даже не он сразу поверил происходящему. То оказались вовсе не птицы, а странные существа. Более всего они походили на комки овечьей или кроличьей шерсти. Каждое существо имело лишь одну лапу, на которой, впрочем, проворно прыгало. Лишь четыре миниатюрных крылышка трепетали так быстро, что Путник слышал тонкий мелодичный писк. К первым двум присоединились ещё три. Тонкими клювами они выбирали из бусин съедобные крошки, ближе и ближе подскакивая к раскрытой клетке.

Один сон неожиданно взмыл в воздух, неистово махая всеми четырьмя крыльями, а опустился уже на подушке Путника. Тот затаил дыхание, памятуя о том, как легко спугнуть кроху. Вблизи сон оказался ещё чуднее: весь покрытый лёгким разноцветным пухом, что образовывал замысловатые узоры. Два глаза по бокам головы были гораздо больше птичьих, а вот куцый хвост никуда не годился.

Сон попрыгал по подушке и вдруг засвистел. Сначала звуки были беспорядочными, но постепенно голос певца окреп, да и ритм нашёлся, складываясь из отдельных свистков во вполне узнаваемую песенку. Не менее старинную, чем та, что недавно мурлыкала Тивисса. Но и эту Путник помнил не хуже. Про поход разудалого героя, которому не страшны ни коварные враги, ни безумные чародеи, прячущие несметные сокровища.

Он прошёл огонь и воду,

Он гостил в подземном царстве

Меньше века, дольше года.

Он не знал, что значит горе,

Накаляя в жерле горном,

Меч студил он в пене моря.

Куплеты менялись местами, строчки постоянно тасовались, но смысл при этом не особенно изменялся. За это, и за то, что песня была практически бесконечной, её обожали все завсегдатаи питейных заведений и постоялых дворов. На памяти Путника никто ни ризу не исполнил данную балладу от начала до конца, да и он сам не знал всех слов. Но вот незатейливый мотив не менялся никогда, тавром вытравляясь в голове. И теперь именно его насвистывал один из снов, постепенно погружая бывшего княжича в пучины забытья. Тёплые и совсем не страшные.

Добыча вышла щедрой. Пойманные сны перепугано кричали и бились об ограду. Но стоило Тивиссе накинуть на клетку плотную чёрную ткань, как они успокоились. На подоконнике за ночь не осталось ни крошки пирога, а почти весь песок смело ветром. Только редкие бусинки блестели в свете восхода.

Осень рыжей кошкой разлеглась на улице, принялась золотой листвой засыпать любые впадинки-ложбинки. Вместе с осенью пришли и новые заботы. Несколько дней ворожея и Путник потратили на разбор чердака, потом принялись за амбар. Потекла крыша, и мужчине пришлось лезть перестилать её новой соломой. Тивисса варила варенье из последних ягод, квасила капусту в больших деревянных чанах. А когда полки в подполе начали угрожающе дрожать, вытащила прялку.

Благодаря стараниям ворожеи, Путник заметно поправился, приобрёл несколько новых рубах и пару штанов. Но главное — тени прошлого, что волками кружили вокруг, присмирели, перестали являться каждую ночь. Ещё дважды Тивисса ловила сны, но чем спокойнее становилось на сердце Путника, тем она выглядела мрачнее. Как не допытывался мужчина, в чём причина, неизменно получал один и тот же ответ:

— Хватит тебе, вовсе я не грущу. Ярмарка скоро, голова вся приготовлениями забита.

Что-что, а про осеннюю ярмарку Путник наслушался вдоволь. Он всё чаще стал выходить за ворота дома Тивиссы. Сначала, выполняя её поручения, потом без всякой указки, так что в скорости перезнакомился со всеми соседями. Молодые девицы строили ему глазки, их отцы приглашали Путника на кружку кваса или рюмку чего покрепче. В общем, к середине месяца хризантемы деревенские позабыли, что когда-то постоялец ворожеи был для них чужаком. И только чёрная ворона, завидев Путника, по-прежнему принималась беспокойно кричать. Но кто спрашивает мнение птицы, пусть даже такой умной?

От яблока луны осталась тонкая корка, пропала и она, а потом вновь небеса начали наполняться серебристым светом. Тогда-то гостя Тивиссы впервые разбудило знакомое жужжание. Недоумевая, чего это хозяйке приспичило прясть по ночам, Путник поднялся со своей лавки и постучал в дверь её спальни. Тишина, только и слышно, как стрекочут кузнечики, да вертится колесо: «Вжух, вжух!»

Помялся Путник на пороге да всё-таки решился — заглянул в горницу. Ворожея и вправду пряла. Босоногая, в одной исподней рубашке, более всего напоминала Тивисса призрак, что является перед кончиной сопроводить Эхо к Великой Птице. В ночной полутьме глаза женщины блистали как две черные жемчужины, лишённые всякого выражения и какой-либо мысли. Свет прозрачным серебристым обрезом застилал горницу, но прялка, что стояла рядом с окном, оставалась в тени.

Пригляделся Путник. Вместо кудели держала в руках Тивисса стекляшку. Блеск луны в ней извивался, многократно отражаясь от внутренних граней, а далее выходил тонкой-претонкой ниткой, огибал колесо и сматывался на катушку, отчего та казалась опущенной в блестящую кровь.

«Преобразователь», — припомнил чужак.

Хотел он закрыть дверь да тихонько воротиться в постель, чуя, что творится какая-то дикая, древняя ворожба, но тут пряха повернула голову.

— Не бойся, княжич. Подойди поближе. Вижу я, как ты её жаждешь, как ждёшь. Только зря всё. Сколько бы раз не приходила к тебе смерть, столько же раз дано тебе возрождение. Призвала твоя возлюбленная трёх свидетелей: трескучий мороз, злую вьюгу и белый снег. И пока не выполнишь обещанного ей, придётся тебе скитаться по миру.

Не по себе стало от этих речей Путнику. А ещё больше от самого голоса Тивиссы. Не могло человеческое горло рождать таких шелестящих звуков, больше похожих на завывание ветра в трубах. Захлопнул он дверь и устало привалился к ней спиной, переводя дыхание. Так и эдак долго вертел Путник слова своей благодетельницы. Невесть откуда Тивисса узнала о его страданиях, да только теперь мытарства Путника подошли к концу. Дюжинами лет бродил он по земле, всех мудрецов опросил, всех колдунов — никто не мог сказать, где ключ спрятан от его тюрьмы.

«Возлюбленная твоя… пока не выполнишь обещанного, — вновь и вновь повторял мужчина. — Обещание… говорил ей, что вернусь скоро. Просил ждать, чтобы не случилось. Но как же так?»

Не мог Путник взять в толк, откуда у простого обещания, какими люди обмениваются по несколько раз на дню, оказалось столько неведанной власти. Да только как бы не старался он убедить себя, что ворожея ошиблась, или что, вовсе, пригрезилось ему всё, только жужжание прялки убеждало в обратном.

Оно стихло лишь под утро, а вместе с ним успокоился и Путник. Даже задремал, чувствуя затылком розовеющий рассвет. Тут-то его и растолкала Тивисса. В одной руке держала она кружку с молоком, в другой ломоть густо намазанного мёдом хлеба. Молча сунула всё это в руки гостя, не дав ему и рта открыть. Ничего в ней не осталось от ночной пряхи: глаза как глаза, голос как голос. Взгляд Путника упёрся в разноцветную юбку, с еле заметным жёлтым пятнышком у самого пояса.

— Собирайся, мы едем на ярмарку! — вместо привычного приветствия объявила Тивисса. — Ежели не поторопимся, не успеем ничего продать. К тому же, тебе ещё надо сходить к Ястребу, узнать, готова ли телега. Мы всегда с ним вместе ездим.

— Тивисса… — пытаясь одновременно откусить от хлеба и натянуть правый сапог, тихо позвал Путник. — Я вчера видел кое-что.

— Видел? И что же? — как-то рассеянно отозвалась хозяйка дома. Она сняла клетку, в которой томились несколько снов, потом потянулась к железному кольцу в полу.

— Ты сидела за прялкой…

— Ах, это! — ворожея слабо улыбнулась, будто в оправдание. — Что ж, гость дорогой, много чудес ты видывал в моем доме. Так что ещё одно я скрывать не буду. И сразу скажу: прялка у меня самая обычная, дело в кристаллах. Если их правильно заговорить да приложить умелые руки, то можно спрясть из осенней прохлады и лунного света особую нить. А из неё соткать ткань. Что бы ни накрыл той тканью, всё окажется спрятанным от порчи, от старости, даже от самого времени. И корзины мои под этой тканью держу, чтобы цветы не завяли, а хлеб остался таким же горячим и душистым.

— Вот оно как… — в который раз изумился Путник.

Хотел спросить о своём проклятии, да понял: не ответит ему Тивисса. Не чувствовал он больше в ней той силы, что проявилась ночью. Возможно, женщина была как оракулы, что живут у южного моря. Те тоже жгли разные травы, слушали Эхо предков. А когда выходили из своего транса, ничего из сказанного вспомнить не могли. Потому гость предпочёл спокойно дожевать свой хлеб и отправиться к колокольнику.

Ястреб уже вывел из конюшни приземистого тяжеловоза со щёточкой гривы и роскошным пегим хвостом. Мастер нагнулся, проверяя каждое копыто, конь только уши насторожил, но даже не попытался дёрнуться.

— Доброго дня, Путник, — колокольник протянул свою мозолистую руку. — Значит, с нами едешь?

— Да. Пришёл проверить, готова ли телега.

Чужак потрепал тяжеловоза по шее. До того смирно стоявшая скотина неожиданно извернулась и попыталась цапнуть его за руку. Ястреб ехидно засмеялся:

— Осторожнее, так и без пальцев останешься. Рябчик только кажется добрым конём, да только на деле — сущий демон. Мне иногда кажется, мать его с каким-то злым духом согрешила.

Конь будто понял хозяина. Заржал, затряс башкой. Мол, ты на мать мою кобылу напраслину не возводи, да попятился задом. В телеге что-то нехорошо звякнуло.

— А ну, нелюдь, стой! — прикрикнул мастер. — Пусть только чего разобьётся по твоей вине, на колбасу пущу, так и знай.

Рябчик обиженно всхрапнул, но больше бузить не стал. Путник, наблюдавший со стороны, невольно улыбнулся. Когда-то давно и у него был такой вот зверь. Никто не мог на нём ездить: любого седока сбрасывал, затоптать пытался. Только младшего княжича терпел, смотрел своими глазами ему в глаза преданно. Лучшего друга и сыскать было нельзя. До сих пор скучал Путник по своему коню, да только некогда было слезы лить.

Вскорости выехали они со двора, а там уже их встретила Тивисса. Полушутливо отругала, погнала в дом за корзинами и коробками. Строго ворожея следила, чтобы все её поделки поместились, ничего не перевернулось и не помялось. Чудом всё расставили как надо. И тогда-то ворожея достала сложенный в несколько раз платочек и стала его постепенно разворачивать. Платок оказался шириной в целый аршин, да таким лёгким и тонким, что ни одна заграничная ткань ему в подмётки не годилась. Догадался Путник, что это и есть то самое полотно, какое Тивисса по ночам ткала. То ли из-за яркого солнца, то ли ещё почему, но никакого свечения от неё не исходило. А цветом она была самым что ни есть обычным — сероватым. И только странный, фиолетово-зеленоватый проблеск отличал её от обычного шёлка.

— Теперь ничего не разобьётся и не испортиться, — довольно отряхнула руки женщина. — Ну, коли все готовы, пора ехать. — И первой вспорхнула на облучок.

Путь предстоял не близкий. Солнышко то ныряло в тучи, то снова появлялось, заметно припекая непокрытую голову Путника. Ему места впереди не нашлось, пришлось трястись вместе с товарами. Он даже смог улечься, едва втиснувшись между ящиком с гвоздями и несколькими хрустальными вазами.

Рябчик, кроме злого нрава, верно, обладал не дюжей злопамятностью. Телегу кидало из стороны в сторону, хотя Путник явственно помнил, что дорога к деревне была вполне сносной. Если бы указания Тивиссы да её полотно, до ярмарки они бы довезли лишь кашу из осколков, веток и вишнёвого варенья.