Автомобиль шерифа свернул на обочину, и Билл Пембертон спросил:
— Приехали?
— Да, — ответил Фоули, — но не будем здесь останавливаться, поезжайте по дорожке. Я делаю пристройку к гаражу, рабочие все тут захламили. Впрочем, нынче к вечеру они кончат и перестанут мне докучать. Ох, надоели.
— С кого начнем? — спросил Пембертон.
— С кого хотите, — спокойно ответил Фоули, — но, думаю, после того как поговорите с женой, других свидетелей не понадобится.
— Нет, — возразил Пембертон, — мы всех опросим. А что повар-китаец? Он на месте?
— Разумеется, — сказал Фоули. — Если угодно, можем остановиться прямо на дорожке; а его вызовем к нему в комнату. Вероятно, вы захотите взглянуть на его жилище. Это под гаражом.
— Там, где пристройка?
— Нет, пристройка одноэтажная, только к гаражу, а он живет на втором этаже, над гаражом.
— А шофер? — поинтересовался Пембертон.
— Насколько я понимаю, там действительно полагается жить шоферу, — согласился Фоули, — только я не держу шофера. Если нужно куда съездить, сам сажусь за баранку.
— В таком случае, — решил Пембертон, — начнем с китайца. Не возражаете, Мейсон?
— По мне все едино, — ответил Мейсон, — но я бы хотел, чтобы вы напоследок поговорили с моим клиентом.
— Само собой. Это не его дом вон там, Фоули?
— Его тот, что с северной стороны.
Автомобиль плавно прокатил по дорожке и остановился перед строением, где рабочие трудились с показным рвением, дабы произвести на хозяина должное впечатление, а заодно, возможно, и упредить жалобы на то, что они затянули работы.
— Поднимайтесь прямо наверх, — сказал Фоули, — а я схожу за А Вонгом.
Пембертон ступил на лестницу, лепящуюся к бетонной стене здания, но остановился, услышав хлопанье двери и женский голос:
— Ох, мистер Фоули, вы мне так нужны. У пас тут беда приключилась…
Дальше было не разобрать — заметив полицейскую машину, женщина понизила голос. Билл Пембертон постоял, повернулся и направился к заднему фасаду дома.
— Что-нибудь с собакой, Фоули? — спросил он.
— Не знаю, — ответил тот.
К Фоули торопливо шла молодая женщина в домашнем платье и фартуке, с забинтованной правой рукой. На вид ей было лет двадцать семь — двадцать восемь. Волосы у нее были гладко зачесаны назад, лицо — ненакрашенное. Она производила впечатление расторопной домохозяйки, однако несколько искусных штрихов косметики, другая одежда и бигуди легко могли бы превратить ее в настоящую красавицу.
Билл Пембертон, прищурившись, ее разглядывал.
— Моя экономка, — объяснил Фоули.
— Ага, — многозначительно произнес Пембертон.
Фоули обернулся, хотел что-то сказать, передумал и подождал, пока она подойдет вплотную.
— Что случилось? — спросил он.
— Принц меня укусил. Ему было плохо.
— Почему?
— Не знаю, думаю, что его отравили. Он вел себя как-то странно. Я вспомнила, как вы мне советовали положить ему на язык немного соли, если у него неожиданно обнаружатся признаки болезни, вот я и положила щепотку ему на язык, а он меня укусил.
Фоули посмотрел на забинтованную руку.
— Сильно?
— Нет, — ответила она, — не думаю.
— Где он сейчас?
— После того как соль подействовала, я заперла его в вашей спальне. Но вам все-таки решила рассказать — про отравление, я имею в виду.
— Сейчас ему лучше?
— Похоже, оправился.
— Были судороги?
— Нет, он лежал и дрожал. Я несколько раз с ним заговаривала, но он не отзывался. Он словно оцепенел.
Фоули кивнул и повернулся к Пембертону.
— Миссис Бентон, — сказал он, — это мистер Пембертон, помощник шерифа, а это — мистер Перри Мейсон, адвокат. Господа расследуют жалобу, поданную соседями.
— Поданную соседями? — переспросила миссис Бентон, отступив и удивленно округлив глаза.
— Да, жалобу на то, что мы тут нарушаем общественный порядок.
— Как это? — осведомилась она.
— Держим собаку, — ответил Фоули. — Имеется заявление, что…
— Минуточку, — перебил его Пембертон. — Позвольте уж мне задавать вопросы.
Молодая женщина перевела взгляд с Пембертона на Фоули. Фоули утвердительно кивнул, и Пембертон продолжал:
— Собака, о которой идет речь, — полицейская овчарка по кличке Принц?
— Да, сэр.
— И она содержится здесь, в этом доме?
— Разумеется, сэр. Это пес мистера Фоули.
— Сколько времени он здесь находится?
— Мы живем здесь около года.
— И все это время собака находилась при вас?
— Да, сэр.
— А теперь ответьте: собака выла?
— Выла? Нет, сэр. Вчера пес раз пролаял, когда к дверям подошел разносчик, но выть не выл.
— А по ночам? Случалось, что он выл ночью?
— Нет, сэр.
— И не лаял?
— Нет, сэр.
— Вы в этом уверены?
— Конечно, уверена.
— Пес вел себя странно?
— Ну, — сказала она, — мне показалось, что его отравили, и я попыталась дать ему соли, как велел в таких обстоятельствах мистер Фоули. Может быть, я напрасно это сделала. Может, у него просто случился спазм, но…
— Я не про это спрашиваю, — объяснил Пембертон — Я спрашиваю, не проявлялись ли у собаки другие необычные симптомы, если не считать истории с отравлением?
— Нет, сэр.
Пембертон обратился к Перри Мейсону:
— Мейсон, а не мог этот ваш клиент попытаться отравить пса?
— Абсолютно исключено, — твердо ответил Мейсон.
— Поймите, — поспешил вставить Фоули, — лично я ни в чем не обвиняю мистера Картрайта. По-моему, он не из тех, кто способен отравить собаку, хотя и не отвечает за свои поступки.
— Не знаю, — решительно сказала экономка, — откуда взялся яд. но псу его кто-то дал. Ему было худо, пока я не дала соли, а после этого стало лучше.
— Как действует соль? — спросил Пембертон Фоули.
— Как сильное быстродействующее рвотное, — ответил тот.
Пембертон снова обратился к женщине:
— Вы готовы показать под присягой, что собака не выла?
— Конечно.
— Если она выла, вы бы ее услышали?
— Да.
— Вы ночуете в доме?
— Да, на верхнем этаже.
— Кто еще находится в доме?
— Повар А Вонг, но он уходит спать к себе, в комнату над гаражом. И еще миссис Фоули.
— Мне кажется, помощник, — сказал Фоули, — что вам, видимо, лучше побеседовать с моей женой; она вам расскажет…
— Простите, — вмешалась миссис Бентон, — мне не хотелось говорить в присутствии этих господ, но вашей жены нету дома.
Фоули воззрился на нее с выражением одновременно удивленным и недоверчивым.
— Нету дома? Что вы, милочка, быть того не может! Она поправляется после гриппа.
— И все же она отбыла, — сказала миссис Бентон.
— Каким образом? Все машины на месте.
— В такси.
— Господи всемогущий! — воскликнул Фоули. — Эта женщина себя в гроб сведет. Зачем ей приспичило выбираться из дома, когда она только-только начала поправляться после гриппа?
— Не знаю, сэр.
— Она не говорила, куда отправилась? По магазинам, в гости или еще куда? Письма, звонкие какие-то были? Что-нибудь срочное? Да говорите же! Хватит напускать на себя таинственный вид.
— Она оставила вам записку, сэр.
— Записку?
— Да.
— Где?
— Наверху, в своей спальне, на туалетном столике. И просила меня проследить, чтобы записка попала к вам в руки.
Фоули, наморщив лоб, в упор посмотрел на экономку жестким взглядом.
— Послушайте, — произнес он, — вы чего-то не договариваете.
Молодая экономка опустила глаза.
— Ваша жена взяла чемодан, — сказала она.
— Чемодан? — воскликнул Фоули. — Она что, в больницу поехала?
— Не знаю. Она ничего не сказала, только оставила записку.
Фоули обратился к помощнику прокурора:
— Можно вас на минутку оставить?
— Разумеется, — ответил Пембертон, — о чем говорить.
Фоули вошел в дом. Перри Мейсон, пристально следивший за выражением лица миссис Бентон, спросил ее:
— Скажите, не возникло ли у вас осложнений с миссис Фоули непосредственно перед тем, как она отбыла?
Молодая женщина выпрямилась во весь рост и наградила его высокомерно-презрительным взглядом.
— Я не знаю, кто вы такой, зато знаю, что не обязана отвечать на ваши нелепые вопросы и грязные намеки, — произнесла она и, повернувшись, бросилась в дом.
Пембертон переглянулся с Перри Мейсоном и откусил у сигары кончик.
— Вот, — сказал он, — получили.
— Девушка изо всех сил старается выглядеть как можно непривлекательней, — нахмурившись, заметил Мейсон, — но для экономки она больно уж молода, и не исключено, что, пока миссис Фоули была прикована к постели болезнью, события приняли оборот, заставивший ее внезапно уехать.
— Сплетничаете, Мейсон? — спросил Пембертон.
— Нет, — серьезно ответил Мейсон, — всего лишь выдвигаю предположение.
— А зачем его выдвигать?
— Затем, — сказал Мейсон, — что, если некто обвиняет моего клиента, утверждая, будто мой клиент сумасшедший, этот некто должен быть готов к решительному отпору.
Дверь черного хода открылась, и появилась миссис Бентон.
— Извините, — сказала она. — Мистер Фоули просит вас пройти в дом. Напрасно я разозлилась и ушла. Вы на меня не сердитесь?
— Бросьте, — ответил Билл Пембертон, — это мы виноваты. — И он поглядел на Перри Мейсона.
— Я приехал сюда, — заявил тот, — получить информацию и проследить, чтобы с моим клиентом не обошлись предвзято.
— Нет, — неторопливо произнес Билл Пембертон, — мы приехали сюда выяснить, выла ли собака на самом деле. Этим, я считаю, мы и должны ограничиться.
Перри Мейсон промолчал.
Молодая женщина провела их на кухню. Маленький стройный китаец в поварском переднике внимательно посмотрел на них блестящими глазами-бусинками.
— Вчемся дела? — спросил он.
— Мы пытаемся разобраться с собакой… — начал Перри Мейсон, но Пембертон его перебил:
— Минуточку, Мейсон, прошу вас, дайте мне. Уж я-то знаю, как разговаривать с китаёзой. Как тебя звать? — спросил он.
— А Вонг.
— Ты здесь стряпать?
— Я стряпать.
— Знать большой полицейский собака?
— Много знать.
— Слышать собака шуметь? Слышать его ночью выть?
Китаец медленно покачал головой.
— Собака не выть? — спросил Пембертон.
— Нет выть, — ответил китаец.
Пембертон пожал плечами:
— Вот и вся дребедень, чего еще нужно? Сами можете судить, Мейсон, что к чему. Ваш парень просто-напросто спятил, и дело с концом.
— Я бы, однако, — возразил Перри Мейсон, — расспросил этого китайчонка немножечко по-другому.
— Да бросьте вы, — сказал Пембертон, — я знаю, как с ними разговаривать, — научился на лотерейных делах. С ними только так и можно. Другого жаргона они просто не понимают. Так они сами разговаривают, так и английскому учатся. Только так от них что-нибудь и узнаешь. Попробуйте поразглагольствовать с ними на нормальном языке, которого они не понимают, — на любой вопрос услышите «да», а они ведь и соображать не будут, с чем соглашаются.
— Мне кажется, — сказала миссис Бентон, — мистер Фоули просил бы вас, господа, подождать в библиотеке, если вы не против. Он вернется сию секунду.
Она открыла дверь кухни и пропустила Пембертона и Мейсона вперед. Они прошли через буфетную, столовую, гостиную, свернули налево и оказались в библиотеке, стены которой были уставлены книгами с пола до потолка. В середине комнаты стоял массивный длинный стол, а также глубокие кожаные кресла с торшером у каждого. Над высокими окнами были карнизы с тяжелыми портьерами, которые так плотно сдвигались с помощью шнуров, что снаружи в комнату не проникал ни единый луч света.
— Полагаю, — сказала миссис Бентон, — если вы присядете на…
Дверь с треском распахнулась, и на пороге появился Клинтон Фоули с искаженным лицом и горящими глазами. В руках он держал какую-то бумагу.
— Все кончено, — произнес он. — О собаке можно не беспокоиться.
Помощник шерифа невозмутимо затянулся сигарой.
— Я перестал о ней беспокоиться, как только поговорил с этой женщиной и поваром-китайцем, — заметил он. — Сейчас мы отправимся побеседовать с Картрайтом.
Фоули рассмеялся резким звенящим смехом, при звуке которого Билл Пембертон вынул изо рта сигару и воззрился на него, удивленно наморщив лоб.
— Что-то стряслось? — спросил он.
— Моя жена, — ответил Клинтон Фоули, пытаясь сохранить чувство собственного достоинства, — не нашла ничего лучшего, как сбежать из дома. Она удрала с другим.
Пембертон ничего не сказал. Перри Мейсон стоял, широко расставив ноги; он посмотрел на Фоули, затем на молодую экономку и перевел взгляд на Пембертона.
— Возможно, господа, вам будет интересно узнать, — продолжал Фоули с тяжеловесным достоинством человека, пытающегося скрыть свои чувства, — что предметом ее любви, лицом, занявшим в ее жизни место, принадлежавшее мне, оказался не кто иной, как джентльмен, проживающий в соседнем доме, — наш уважаемый современник мистер Артур Картрайт, тот самый, кто устроил вам этот тарарам с воющим псом, чтобы получить возможность осуществить задуманное и скрыться с моей женой, пока я был занят объяснениями в полиции.
Перри Мейсон вполголоса сказал Пембертону:
— Ну, так это доказывает, что он не сумасшедший, а хитер как лис.
Фоули шагнул в комнату, не спуская с Перри Мейсона разъяренного взгляда.
— Достаточно, сэр, — произнес он. — Вы здесь с моего согласия, так что попрошу оставить ваши замечания при себе.
Перри Мейсон как стоял набычившись и широко расставив ноги, так и остался стоять: но он посмотрел на Фоули хмурым проницательным взглядом и спокойно возразил:
— Я здесь представляю моего клиента. Вы объявили его сумасшедшим и предложили представить доказательства. Я здесь для того, чтобы по ходу дознания защищать его интересы, и вам не взять меня на пушку, и не надейтесь.
Клинтон Фоули окончательно вышел из себя. Рот у него перекосился, губы дрожали, он занес правую руку. Билл Пембертон поспешил встать между ними.
— Тише, тише, — умиротворенно произнес он, — держите себя в руках, Фоули.
Фоули, готовый, видимо, нанести Перри Мейсону удар в челюсть, глубоко вздохнул и с усилием овладел собой. Перри Мейсон стоял как вкопанный, не отступив ни на дюйм.
Фоули медленно повернулся к Пембертону и сказал тихим придушенным голосом:
— Что-то ведь можно сделать с этой свиньей Картрайтом? Нам удастся получить ордер на арест?
— Вам, думаю, удастся, — ответил Пембертон, — но выдать его может только окружной прокурор. Откуда вам известно, что она уехала с ним?
— Она сама написала в записке, — сказал Фоули. — Вот, читайте.
Он сунул записку Пембертону, резко повернулся и ушел в другой конец комнаты. Дрожащей рукой он прикурил сигарету, прикусил губу, затем вытащил из кармана носовой платок и громко высморкался.
Миссис Бентон по-прежнему находилась в библиотеке, не попытавшись испросить разрешения или как-то объяснить свое присутствие. Два раза она посмотрела на Клинтона Фоули долгим напряженным взглядом, однако тот стоял у окна спиной ко всем, уставясь в пространство пустыми глазами.
Помощник шерифа развернул записку; Перри Мейсон подошел и заглянул ему через плечо. Пембертон стал так, чтобы Мейсону не было видно, но Мейсон добродушно взял его за плечо и повернул обратно.
— Будьте человеком, — попросил он.
Пембертон больше не пытался загородить записку от Мейсона. Они прочитали ее одновременно. Она была написана чернилами и гласила:
«Дорогой Клинтон!
На тот шаг, который я сейчас сделаю, я решаюсь скрепя сердце. Знаю, какой ты гордый и как не любишь шумихи вокруг своего имени. Я постараюсь обставить все так, чтобы ты как можно меньше страдал. Несмотря ни на что, ты был добр ко мне. Я думала, что люблю тебя. Еще несколько дней тому назад я верила в это всем сердцем, но потом узнала, кто поселился в соседнем доме. Сперва я рассердилась или подумала, что сержусь. Он следил за мной в бинокль. Мне нужно было тебе рассказать, но что-то заставило меня промолчать. Я хотела с ним повидаться и, когда ты уехал, устроила встречу.
Клинтон, бессмысленно тянуть с этим обманом. Я не могу с тобой жить. Я и в самом деле тебя не люблю; было минутное обольщение — и миновало.
Ты всего лишь огромный зверь, наделенный магнетической силой. Тебя тянет на женщину так же, как мотылька — на огонь. Я знаю о том, что происходило здесь, в этих стенах, но не виню тебя, потому что считаю — с тебя нельзя спрашивать, такой уж ты человек. Но в одном я твердо уверена: я тебя больше не люблю. Думаю, никогда не любила. Думаю, во всем виновато то обольщение, то загадочное твое гипнотическое обаяние, которому не могут противиться женщины. Как бы там ни было, Клинтон, я уезжаю с ним.
Делаю это так, чтобы избежать малейшей шумихи. Даже Тельме Бентон я не скажу, куда направляюсь. Ей будет известно только одно: я взяла чемодан и уехала. Если хочешь, можешь сказать ей, что я отправилась погостить у кого-то из родственников. Если ты не предашь случившееся гласности, то я и подавно.
На свой лад ты неплохо ко мне относился. Ты ни разу не отказал мне ни в чем материальном. Единственное, чего ты не можешь мне дать, — это верная любовь; не можешь ты и насытить мне душу, как может только он. Я уезжаю с ним и знаю, что буду счастлива.
Прошу, постарайся меня забыть. Поверь, я желаю тебе всего самого доброго,
— Она не называет имени Картрайта, — шепотом сказал Мейсон.
— Имени не называет, — ответил Пембертон, — но упоминает его как соседа.
— К тому же, — добавил Мейсон все так же шепотом, — есть в этом письме что-то такое, чего…
Фоули резко повернулся и отошел от окна. От ужасного горя, в которое он, казалось, был так глубоко повергнут, не осталось следа. В его жестах и в голосе сквозила холодная целенаправленная ярость.
— Вот что, — заявил он, — я человек состоятельный и охотно отдам все до последнего цента, только бы посадить этого негодяя на скамью подсудимых. Он сумасшедший, жена моя сумасшедшая. И оба они — сумасшедшие. Он разбил мне семью; он обвинил меня в преступлении; он обвел меня вокруг пальца, заманил в ловушку и предал — видит Бог, он за это заплатит! Я требую, чтобы вы его изловили и возбудили против него уголовное дело на каком угодно основании — о нарушении постановлений, о незаконном пересечении границ между штатами, о чем угодно. Я оплачу издержки по делу, во сколько бы они мне ни обошлись.
— Хорошо, — сказал Билл Пембертон, сложив записку и отдавая Фоули. — Я возвращусь и представлю рапорт. Вам лучше поехать вместе со мной — сможете поговорить с Питом Доркасом. Доркас придумает, что против него выдвинуть. После этого можете обратиться к услугам частного сыскного агентства, если вам некуда девать деньги.
— Не мог бы я, — спросил Перри Мейсон, — позвонить отсюда по телефону?
Фоули поглядел на него с холодным бешенством.
— Звоните, — ответил он, — а затем убирайтесь.
— Спасибо за приглашение, — невозмутимо сказал Перри Мейсон. — Позвонить я во всяком случае позвоню.