Где стол был яств, там гроб стоит.
Василий попятился. Из дырявой пазухи у него выпала и с чмокающим звуком ударилась об пол последняя непочатая капсула — та, что передал ему Ромка. Подпрыгнула и, заковыляв по дуге, откатилась метра на два. Василий проводил ее бессмысленным взглядом и снова уставился на растекшиеся у самых ног зловещие тени.
Обернулся, пытаясь восстановить события. Крепкое смуглое лицо его отдавало теперь малярийной желтизной. Вон она, надпись… Ромка бежал по прямой… Здесь он свернул, вскрикнул — и… Может, как-нибудь все-таки проскочил между стеной и первым капканом? Да нет, как тут проскочишь: просвет сантиметров в двадцать, не шире… А ведь он-то — бежал. Бежал сломя голову!
— Да что же это? — еле слышно, словно боясь собственного голоса, выдохнул Василий.
Вокруг величественно посверкивали бледно-золотистые громады, поигрывал стеклянными искорками гладкий дымчатый пол, а за спиной свешивалась со льдистого потолка сволочная пятиэтажка.
— Рома! — что было сил закричал Василий. — Рома, ты где?!
И тут только обратил внимание, что здесь совершенно нет эха. По идее, звук должен был отразиться от верхней тверди, загулять, перекликаясь, между колоннами. Ничего подобного. Звук глохнул, как упакованный в вату.
Василий рывком расстегнул кобуру, дослал патрон и вскинул пистолет над головой, явно собираясь палить до тех пор, пока хоть кто-нибудь не прибежит на выстрелы. Но «Макаров» отозвался звонким металлическим щелчком. Осечка. Василий передернул затвор, выбрасывая бракованный патрон, и нажал на спуск повторно. Опять осечка. Ругаясь одними губами, выбросил другой. И — третья осечка подряд!
Василий уставился на пистолет, потом — на выброшенные патроны. Не веря своим глазам, нагнулся, подобрал. Патроны были тусклые, зеленоватые, словно пролежали в земле лет двадцать.
Краем глаза он уловил легкое движение неподалеку и обернулся. Там, вздыбив от ужаса серебристую шерстку, обмер еще один лупоглазый зверек, пораженный, видать, порывистыми движениями огромного существа и производимыми им металлическими щелчками.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем лупоглазый коротко прыгнул вперед, ухватил оброненную капсулу и снова обмер, явно прикидывая расстояние до ближайшего овала. В каком-то странном остолбенении Василий смотрел, как пушистый жулик шажок за шажком продвигается к смертельной тени. Вот до нее осталось всего полметра, зверек приостановился и дерзко воззрился на человека. Задорное чириканье — и, метнувшись прямо в центр овала, лупоглазый исчез вместе с украденной капсулой.
Медленно-медленно, как бы боясь спугнуть затеплившуюся надежду, Василий вытер лоб кулаком, в котором были судорожно зажаты черт знает с чего позеленевшие, нестреляющие патроны, и на негнущихся ногах подошел к округлому пятну.
Сразу после удачного воровства жизнь самоубийством не кончают — это Василий знал точно. И уж, во всяком случае, не с таким радостным видом…
Выставив кулак как можно дальше, он ослабил хватку и в ту же секунду почувствовал, что рука опустела. Патроны исчезли…
Тупо уставился на ладонь, словно пытаясь прочесть по ней свою дальнейшую судьбу. Патронов не было…
Вновь покрывшись холодным потом, Василий шваркнул зачем-то оземь пустую кобуру с обрывком ремня и, обложив сдавленным матом теневой овал, шагнул в самую его середину.
Все-таки, наверное, следовало при этом закрыть глаза — тогда бы он вообще ничего не почувствовал. Но, согласитесь, когда во мгновение ока одна местность сменяется другой, пусть даже и очень похожей, не утратить равновесия — дело сложное.
Василий взмахнул руками, изогнулся, будто и впрямь на льду, но все же не удержался и с маху сел на пол.
Площади с пятиэтажкой на потолке (равно как и на полу) нигде видно не было. Он сидел на пятачке между тремя опорами, неподалеку от целой толпы молочно-белых глыб, в сторону которых улепетывал во все лопатки пушистый похититель последней капсулы, по-видимому, вообразивший, что за ним погоня.
С застывшей улыбкой идиота Василий скреб ногтями щетину на левой щеке и, судя по всему, мало что пока понимал.
— Ну ясно… — бормотал он. — Жив, значит, паразит… Ясно…
Потом встрепенулся и с испуганным лицом принялся хлопать ладонями по полу в поисках утраченного боезапаса. Оба патрона лежали рядом — тусклые, зеленоватые. Василий загнал их в обойму, обойму — в рукоять, хотел отправить пистолет в кобуру, но кобура с обрывком ремня осталась где-то там, на краю площади, рядом с теневым капканом, который и не капкан вовсе, а, оказывается, вон что…
Погоревав о кобуре (хорошая была кобура, почти новая), Василий сунул пистолет за пазуху и поднялся с пола. Но тут слуха его коснулся отдаленный гулкий звук, очень похожий на выстрел, причем из оружия куда более серьезного, чем тот же «Макаров». Василий насторожился и вдруг понял — это был треск лопающейся глыбы. «Выстрел» вскоре повторился, и лицо Василия просветлело: Ромка! Кому ж еще?!
«Уши оборву!» — радостно подумал он и пошел на звук.
За очередной золотистой громадой открылась группа из пяти некрупных молочно-белых глыб. От одной из них была уже отколота примерно четверть, а над тем, что осталось, трудился человек с ломиком.
Но это был не Ромка!
Интеллигентный вроде старичок, розовый, седенький, закутанный в белоснежную простыню, тщательно примериваясь перед каждым ударом, наносил глыбе повреждение за повреждением.
У Василия отяжелели брови. Все говорило о том, что перед ним — автор вырубленной на опорах похабщины. Озадачивали, правда, возраст и внешность. Приятный такой старичок, только вот одет не по-людски… На тех, что исписывают стены, решительно не похож. Хотя, с другой стороны, на субъектов, ломающих все из хулиганских побуждений, старичок тоже похож не был — но вот ломает же! И как-то странно опять же ломает — такое впечатление, что безо всякого удовольствия…
Так и не уразумев толком, что происходит, Василий приблизился к престарелому нарушителю.
— Послушайте! — сердито сказал он. — Чем это вы занимаетесь?
Тот опустил ломик, обернулся — и в старчески-прозрачных глазах его мелькнул испуг.
— О Господи! — вымолвил он, глядя на незнакомого человека, одетого в обрывки милицейской формы.
(Рост — сто шестьдесят пять — сто семьдесят; телосложение — худощавое; волосы — прямые, седые; глаза — голубые, круглые; лоб — высокий, узкий; уши — малые, прижатые; нос — прямой… Усы, бородка… Ломик держит в левой руке. Возможно, левша…)
Сноровисто разъяв морщинистое розовое личико на составные словесного портрета, Василий на минуту потерял его из виду в целом и был несколько озадачен, обнаружив, что старичок смотрит на него уже не с испугом, а скорее с мягкой укоризной.
— Ну вот… — произнес старичок, сопроводив слова грустной обаятельной улыбкой. — Опять со мной никто разговаривать не будет… Давно прибыли?
И Василий усомнился; а точно ли он квалифицировал увиденное как хулиганство и вандализм? Больно уж раскованно и любезно повел себя старичок. Чуть ли не с хозяйским радушием…
— Вчера, — поколебавшись, сказал Василий. — С товарищем… А кто это с вами не будет разговаривать?
— О, найдутся! — вскричал старичок. — Можете в этом далее не сомневаться! А вы, я смотрю, из милиции?
— Из милиции. — Василий насупился, приняв, насколько это позволяли обрывки формы, суровый официальный вид. — Так что вы тут делаете?
Старичок озадаченно поглядел на ломик, на полуразваленную глыбу…
— Ломаю, молодой человек, ломаю… — со вздохом сообщил он.
— Зачем?
Старичок улыбнулся в ответ ласково и ободряюще.
— Знаете что, — решительно сказал он. — Вы ведь сейчас потребуете объяснений, причем подробных… А подробно объяснять на пустой желудок — это, знаете ли… Словом, давайте начистоту: с булыжником этим я, конечно, погорячился. Сложный оказался камушек, непростой… — И старичок с досадой звякнул ломиком по неровному стеклисто-мутному сколу, — А вы, я смотрю, мужчина крепкий… Причем учтите: кроме меня, вам здесь никто разъяснений не даст, а мне терять нечего — мне теперь из-за вас так и так бойкот объявят… Короче, чисто деловое предложение: вы сейчас берете этот ломик и доламываете то, что я начал. Дальше вместе пообедаем, ну и заодно попробуем развеять какие-то ваши недоумения… Соглашайтесь! Предложение, мне кажется, самое для вас выгодное.
— У меня товарищ потерялся!
— Найдется! Здесь, знаете ли, при всем желании не пропадешь. Прошу…
— Да, но… — нерешительно начал Василий, принимая из рук бойкого старичка орудие разрушения.
— Не бойтесь, она хрупкая, — не правильно истолковав его колебания, подбодрил тот.
— Да знаю, что хрупкая… Старичок изумился.
— Знаете? И откуда же, позвольте спросить?
— Да тут такое дело… — нехотя объяснил Василий. — У товарища железяка была… От летающей тарелки отломал…
— От летающей тарелки? — с каким-то даже негодованием переспросил старичок. — Это же невозможно!
— Ну вот возможно, оказывается… Взял он эту железяку, шарахнул с дура ума по такой вот каменюке — та вдребезги…
На розовом лице старичка обозначилось выражение крайнего недоверия.
— Стукните! — внезапно приказал он, указывая пальцем на глыбу. — Стукните-стукните! Я посмотрю, как это у вас получится с первого раза! Ничего себе шуточки! — возмущенно продолжал он. — Ударил разок — и вдребезги! Я второй год здесь живу — о таком даже и не слышал!
— Сколько? — ошеломленно перебил Василий. — Сколько вы здесь живете?
— Нет, вы стукните! Стукните! — закричал старичок.
Голова у Василия шла кругом. Он стиснул зубы и нанес сильный колющий удар. Кривой несподручный ломик с хрустом воткнулся на десяток сантиметров, брызнули мелкие осколки.
— Вот! — ликующе объявил старичок. — И так вы будете ее тыкать до самого вечера!
— Так я же ничего не говорю! — огрызнулся Василий, с трудом выдергивая ломик. — Это товарищ ее с первого раза разнес, а я — то что?
— Ну, значит, ваш товарищ — феномен, чудо ходячее!
— Да уж… — буркнул Василий. — Что верно — то верно…
Он размахнулся и нанес еще один удар с тем же результатом. Раскачал ломик, вынул и далее, убавив силу, принялся долбить упорно и мерно. Старичок тем временем, хмурясь, ходил вокруг глыбы, ощупывал ее, осматривал, чуть ли не обнюхивал.
— Где же она, подлая, прячется?.. — бормотал он. — Должна же быть напряженка… О! По-моему, где-то здесь. Послушайте, э… — Он обернулся к Василию, и на лице его отразилось некоторое смятение. — Ради Бога, извините, — сказал он. — И сам не представился, и вашего имени не спросил. Как вас зовут?
— Василий, — сказал Василий.
— Очень приятно! А меня — Платон Сократович.
— Что?!
Старичок горько улыбнулся.
— Я понимаю, — сказал он. — Поэтому не обижусь, если вы будете называть меня просто дедком. Или дедом. Я уже к этому привык… Будьте любезны, Василий, стукните вот сюда! Есть у меня подозрение, что тут-то она и прячется…
Василий обогнул глыбу и ударил в указанное место что было сил. Безрезультатно. Он повторил удар — и глыба, крякнув, распалась натрое.
— Великолепно! — вскричал дедок. — Теперь каждый обломок пополам — и поздравляю вас с обедом! А вот, кстати, и он…
Василий обернулся. По центру улицы, как он давно уже мысленно называл пространство между опорами, прямиком к ним катилась «мусорка» — черно-фиолетовая, глянцевая, похожая на гигантскую мокрицу.