Вошел и пробка в потолок.
Слава Богу, что колпачки в этот миг оказались пустыми, а то бы Василий зелье расплескал наверняка. Сам он уже раза три, чтобы не соврать, пользовался скоком, но пользоваться — одно, а вот наблюдать такое со стороны. Вполне естественно, что Василий вздрогнул и отшатнулся, когда неподалеку от световодов возник собственной персоной лопоухий стриженый Ромка.
На ловца и зверь бежит!
Аналогичная простынка, перекинутая через плечо и перехваченная по талии обрывком провода. В руке — бугристый, словно набитый картошкой, серый пластиковый мешок Физия у Ромки была очумелая и ликующая. Увидев Василия, он замер — но лишь на секунду.
— А, Вася — расслабленно, чуть ли не покровительственно молвил он — Ну ты как? Обживаешься?
Откуда-то вдруг взялись осанка и царственная, прах побери, небрежность в движениях.
— Ну чего притащил, чего притащил? — добродушно заворчал Пузырек. — Я ж тебе сказал: по первому разу всех пою бесплатно. Вот завтра — хренушки, а сегодня — гуляй… Правило у меня такое.
— Правило у него! — надменно отозвался Ромка. — А у меня тоже правило. На халяву не пью. Все. Точка.
— Во дает! — хмыкнул Пузырек и оглянулся на Василия. Тот сидел набычась и закременев. Под железной щетиной гуляли страшные желваки.
— Я что? Каждый день сюда прилетаю, что ли? — куражился, по всему видать, слегка уже поддавший Ромка. — Давай на все, сдачи не надо!
Пузырек взял мешок двумя руками, раскрыл и долго в него смотрел. — Ну и куда тебе столько? Ты вон уже и так хорош.
— Почему мне? — обиделся Ромка, — Всем!
— А вот это ты зря, — сказал Пузырек. — Нечего приваживать. Ты-то, может, на халяву и не пьешь. А вот лодыри наши… Вот попомни мои слова: привадишь — ломом потом не отобьешь.
— Кто приваживает? — возмутился Ромка. — Я сразу сказал: сегодня всем ставлю, завтра — фиг!
Тут он, должно быть, что-то вспомнил и захихикал.
— Во прикол! — осклабившись, сообщил он. — Леша этот ваш… Ты, говорит, так все долбаешь, потому что у тебя колотушка такая. От летающей тарелки.
Я говорю: ну на, попробуй… Он взял — тюкал-тюкал, бросил… Дай, говорю, сюда. Ка-ак дал — камушек вдребезги!
— Леша… — проворчал Пузырек. — Вот он-то главный халявщик и есть — Леша…
С запасом перешагнул парящий в воздухе кабель и скрылся в проломе.
Оставшись наедине с Василием, Ромка гонору малость поутратил. В наступившей тишине слышно было, как журчат и побулькивают трубки и емкости Пузырькова агрегата. На изогнутых стенах лениво кривлялись цветные блики.
А Василий все держал паузу. Ах, если бы не дуреха жена, какой бы из него вышел прекрасный следователь! Закати он такую паузу на допросе…
— Значит… — глуховато выговорил он и вновь надолго замолчал. — Значит, так, да?..
Ромка вздохнул с облегчением. Молчащий Василий был куда круче Василия говорящего.
— А чего? — с вызовом спросил Ромка.
— Того! — сказал Василий. — Возьму за шиворот да и запихну в тарелку. Будет тебе тогда «чего»! Ромка осклабился.
— Ага! — сказал он. — За шиворот! А надзорки? Ты вон уже Креста один раз за шиворот взял?..
Василий мысленно крякнул и насупился. Плохо дело. Ромка знал не только о его поединке с Крестом, но даже и о том, что надзорки за рукоприкладство карают в любом случае. Стало быть, угрозами тут уже ничего не добьешься. Ладно, попробуем путем убеждения…
Василий усмехнулся, как бы дивясь Ромкиной глупости.
— Один вот тоже так… — презрительно молвил он, — от армии прятался… Десять лет взаперти просидел. Ну не придурок, а? Десять лет! По суду — и то меньше выходит…
— Так то взаперти, — возразил Ромка.
— А здесь тебе что? Не взаперти, что ли?
— Х-ха! — сказал Ромка. — Ничего себе — взаперти! Этак я и в городе тоже взаперти был…
Вернулся Пузырек с двумя увесистыми бурдючками.
— На вот, — сказал он Ромке. — И гони ты их в шею… х-халявщиков!
Однако ни Василий, ни Ромка его не услышали. Оба неотрывно глядели в глаза друг другу. Пузырек хмыкнул и, переступив кабель, временно определил бурдючки в причудливую похожую на человеческое ухо карликовую глыбу.
— Сравнил — город… — процедил наконец Василий. — Из города ты хотя бы уехать мог…
— Уже уехал! — огрызнулся Ромка.
— Так… — сказал Василий. — Так… И возвращаться, значит, не собираешься?
— Да на кой мне это надо? — удивился Ромка. — Чтобы опять менты гоняли?
— Думаешь, здесь гонять не будут?
— Не-а, — окончательно обнаглев, отвечал ему Ромка. — Здесь тебя гонять будут. Чтобы руки не распускал. Получил щелчка — и гуляй, Вася!
Василий сжимал и разжимал кулаки.
— Да ты же прикинь хрен к носу! — рявкнул он, весьма изумив и позабавив Пузырька. — Может, в тебе талант какой сидит!
Ромка поморгал. Действительно, поворот был весьма неожиданный.
— Ну, — осторожно молвил он, тоже присаживаясь на кабель.
— Гну! Талант-то развивать надо! А как ты его здесь, дурак, разовьешь? Дома бы учиться поступил, работу бы нашел по специальности!
— А я ее уже здесь нашел…
— Это ломать, что ли? — страшно раздув ноздри, спросил Василий.
— А ты пробовал? — Ромка взбрыкнул и перешел в наступление. — Ты хоть один камушек здесь своими руками раздолбал? Вот раздолбай сначала, а потом говори…
Тут уже и Василия сорвало с якорей.
— Значит, государство на тебя средства тратило, — задыхаясь от злости, выговорил он. — В школе учило. А ты… Ты ж вот сейчас Родину продал!
— Йех! — сказал Пузырек, с удовольствием глядя то на Василия, то на Ромку. Любил он, по всему видать, такие сцены.
Ромка сидел, обиженно оттопырив губы.
— Кому? — спросил он наконец.
— Чего кому? — не понял Василий.
— Кому продал?
— А не важно, — сказал Василий в запальчивости. — Была бы Родина, а кому — найдется! Слушай, Пузырек, плесни, а? Достал он меня!
— Это запросто, — отозвался покладистый Пузырек и двинулся к карликовой глыбе.
— Мою вскрой, — буркнул Ромка.
— Обойдешься… — спокойно отвечал ему Пузырек. — Пойди вон лучше колпачок себе отколупни — на той стороне… Кабель там такой стеклянный… перерезанный…
— Мне ж тебя, дурака, жалко, — проникновенно втолковывал Василий. Язык у него, правда, не заплетался, но слова теперь выговаривались куда медленней обычного. — Ну ты сам оглянись, посмотри: кто здесь собрался… Старичье всякое, алкаши, вон даже с зоны один… Ровесников твоих тут нет, девчонок — тоже…
— Ну, насчет девчонок ты, Вась, не прав… — с ухмылкой заметил Пузырек. — Он тут уже одну присушить успел…
Василий запнулся и взглянул на невольно приосанившегося Ромку.
— Правда, что ли?
Ответом было победоносное молчание.
— А лет ей сколько? — недоверчиво обратился Василий к Пузырьку.
— Не знаю, документы не проверял… С виду — двадцать два… Двадцать три…
— Двадцать! — Ромка немедленно ощетинился.
— Ну да… — Пузырек глубокомысленно покивал, — В прошлом году — двадцать, в позапрошлом — двадцать.
— Даже если двадцать — все равно старовата… — задумчиво молвил Василий, прекрасно сознавая, подлец, какое жало он запускает в нежное Ромкино сердчишко. — Дома ровесниц полно…
Ромка вдруг сильно побледнел. У него даже тихонько застучали зубы — как у кота, когда тот подкрадывается к воробью.
— Для кого полно? — вскрикнул он, сорвавшись при этом на фальцет. — Для меня, что ли? Ровесницы… Ровесницам двадцатипятилетних подавай — чтобы бицепсы у него, прикид, машина своя, ствол под мышкой!
— Что ж они, только на рэкетню бросаются? — усомнился Василий. — Не все ж такие…
— Все! А если не такие — то уродины! — Глаза у пьяненького Ромки были светлые, раскосые и очень несчастные.
— Нет, ты погоди, — возмутившись, прервал его Василий. — А которые чуть помладше?
— Да то же самое! А если совсем соплячки — так им это еще не интересно…
— Вот так, Вась, — мудро подытожил Пузырек, сжамкав морщинистое личико в кулачок. — Мы-то считаем молодежь припеваючи живет, а у них, видишь, чего…
Василий призадумался. Кажется, Ромка и впрямь уже отрезанный ломоть. Здесь он кум королю, а дома… Ах, как неладно все складывается! Загнал пацана в тарелку, завез Бог знает куда — и бросил… Родители запросто в суд подать могут. Если, конечно, повезет вернуться…
— Н-ну… к двадцати пяти будут и у тебя бицепсы, — без особой уверенности в голосе обнадежил Василий. — Машина, прикид…
— Ствол под мышкой… — ворчливо добавил Пузырек.
Ромка злобно фыркнул.
— Скажи еще — к тридцати! А я сейчас жить хочу! Сейчас, понял?..
Что-то шевельнулось возле световодов, и все повернули головы — посмотреть, кто там еще пришел.
— А-а! Дорогая гостьюшка заявилась! — возликовал напевно Пузырек. — Никак доругиваться пожаловала?
Стриженая Клавка насупилась и твердым шагом подошла к честной компании. Спесиво отвернула нос.
— Ну, в общем, — сердито сказала она, так ни на кого и не взглянув, — я — то думала, там только одна стенка снаружи сломана, а там, оказывается, еще две внутренние.
— И чего? — с интересом спросил Пузырек.
— Пусть полностью ущерб возмещает! А то — ишь, деловой! Одну стенку оплатил, а другие две?
— Облезешь! — внятно выговорил Ромка. Вознегодовав, Клавка раздула грудную клетку.
— Ты поговори, поговори так со мной! — закричала она, углядев в сказанном намек на свою прическу. — Да я тебе в матери гожусь!
— Во блин! — подивился Ромка. — Еще одна в матери лезет! Сама сказала: в расчете. Все слышали. Вот Пузырек слышал… Ну и все!
— Так откуда же я знала, что внутри еще две стенки сломаны?!
— А меня это не колебает, — вконец распоясавшись, заявил Ромка. — Смотреть надо лучше!
На несколько мгновений стриженная под ноль правдоискательница утратила дар речи. Привыкши терроризировать своей наглостью население маленькой мирной колонии, она, должно быть, не допускала и мысли, что в один прекрасный день летающая тарелка может доставить сюда еще большего наглеца.
Наконец, опомнившись, Клавка раскрыла рот, но накинулась почему-то не на Ромку, а на Пузырька с Василием.
— Мужчины, называется! — орала она. — Вместо того чтобы осадить, одернуть! Милиция, называется! На его глазах малолеток спаивают, а он сидит смотрит! Сколько он тебе налил, что ты сидишь смотришь?
— Я не при исполнении, — угрюмо огрызнулся Василий.
— Да вы всегда не при исполнении! Вы при исполнении, только когда человек ночью из гостей идет, никого не трогает… Вот тогда вы при исполнении! Пистолетом он здесь еще махать будет, людей пугать!
— Я им по долгу службы махал, — буркнул Василий, не желая ссориться. Чем черт не шутит, вдруг Клавке и впрямь со временем посчастливится найти скок, ведущий куда-нибудь наружу!
— Ишь, заюлил, заюлил! По долгу службы! Ты ж не при исполнении!
— А у него тогда дежурство еще не кончилось, — пояснил Пузырек. — Так что, Клавка, учти: он ведь имел право и огонь открыть…
Клавка смерила самогонщика уничтожающим взглядом и снова повернулась к Ромке.
— Пошли! — скомандовала она.
— Ага, — отозвался тот. — Шнурки только поглажу от ботинок — и пойду.
— Да разговаривать еще с тобой! — процедила Клавка и, решительно подступив к Ромке, протянула руку.
Тот испуганно округлил глаза.
— Надзорка пасет, — шепнул он одними губами, и Клав*ка тут же отпрыгнула.
Пузырек и Ромка покатились со смеху. Даже Василий — и тот скривил рот в улыбке, хоть и было ему совсем не до шуток.
Правдоискательница Клавка стояла бледная от бешенства.
Ромка поднялся не спеша и, все еще посмеиваясь, направился к карликовой глыбе. С удовольствием взвесил поочередно на ладони оба своих бурдючка.
— Ты мне еще за это ответишь, — клокоча от гнева, пообещала Клавка.
— Да пошла ты — знаешь куда? — лениво отозвался Ромка и, приблизившись вразвалочку к светлому овалу скока, как-то совершенно обыденно сгинул с глаз.
— Куда я пошла? — Клавка подхватилась и кинулась вслед. — Нет, ты скажи: куда я пошла?..
Тоже сгинула. Внутри опоры сразу стало тихо. Чуть слышно журчали и побулькивали трубки и емкости.
— И ведь скажет, — удрученно заметил Пузырек. — Вот так, Вась. Я в людях не ошибаюсь…
— Вот дура-то, прости Господи… — проворчал Василий.
— Ну не скажи, — мудро заметил Пузырек. — Дура не дура, а выгоду свою знает… Что угодно иной раз отдашь, лишь бы отвязалась.
Василий вздохнул. Пить больше не хотелось.
— Такие вот дела… — безрадостно молвил он. — Значит, придется одному… А жалко… На пару бы оно веселее было, как считаешь?
Последние два слова прозвучали просительно, с надеждой.
— Вась, — ласково отвечал проницательный Пузырек. — Если ты еще и меня решил агитировать — брось, Вася… Мне и здесь хорошо. Живу — не скучаю. А заскучаю — надзорки развеселят…
Василий смутился.
— Да не агитирую я… Просто подумал: ну не может же быть, чтобы у вас тут никто домой не хотел…
Пузырек с сочувствием глянул на него искоса, потом поскреб за ухом и возвел глаза к мерцающей паутине, в которой терялись устремленные ввысь наполненные светом трубы. Озадачился. Огорчать Василия ему не хотелось, а порадовать, судя по всему, было нечем.
Впрочем, разговор все равно пришлось прервать, поскольку в неспешно перекатывающихся волнах приглушенного света бесшумно возник хмурый сосредоточенный Крест. Плетеные на манер корзины штаны были приведены в порядок, проводки нигде не торчали. В упор не видя Василия, он подошел к обложенному недавно матом хозяину опоры и начал, как ни странно, с извинений.
— Слышь, Пузырек, бля-сука., — Заикание у него почти прошло, но лицо еще подергивалось. Хотя, помнится, нервная рябь пробегала по правой щеке Креста и раньше — до того как он получил щелчка от надзорки. — Ты уж на меня, бля-сука, не серчай. Погорячился, с-сука-бля…
— Да бывает, чего там… — с понимающей усмешкой отвечал ему Пузырек. — Ты это… Может, колпачок примешы? Ради твоей контузии даром налью…
Крест, не ломаясь, принял колпачок, после чего исподлобья взглянул на Василия.
— Слышь, начальник… Дело есть…
Их вынесло наружу неподалеку от площади с пятиэтажкой. И то ли Василию показалось, то ли в самом деле небо (оно же и пол, оно же и потолок) слегка потемнело, набухло сиреневым. Такое впечатление, что день клонился к вечеру.
— Ну? — сказал Василий.
Но Крест заговорил не сразу — долго хмурился, досадливо дергал щекой.
— Шелестят, коцы вяжешь? — спросил он наконец, вновь перейдя на родную речь.
Василий поиграл желваками и кивнул. Потом вдруг что-то, видать, сообразил и недоверчиво воззрился на собеседника
— А ты что? Никак приковаться мылишься? Последовавшее в ответ молчание было недовольным, но, вне всякого сомнения, утвердительным.