Сокрушитель

ГЛАВА 20

Днем гулкие светлые комнаты «конуры» теряли таинственность, и сквозное здание становилось похоже внутри на обычную городскую незавершенку: линолеум настелен, стены и потолки побелены, осталось навесить двери, вставить стекла — и сдавай под ключ. Сведенные гримасами предметы, разбросанные где попало, тоже, как это ни странно, не нарушали общей картины, поскольку решительно в нее не вписывались. Ночью — другое дело…

В одной из комнат второго этажа, примостясь на краешке твердой вечномерзлотной кровати, сидел задумчивый Ромка. Трехспальное ложе сияло полировкой, ласкало глаз нежными тонами квадратных подушек и немилосердно леденило задницу. Ромка не раз уже спрашивал Лику, как это ее угораздило сотворить декорацию-холодильник, но та вечно начинала плести в ответ что-то возвышенное и непонятное. Сама, короче, не знала…

— А вот фиг вам! — еле слышно выдохнул Ромка.

Закусил губу и снова сосредоточился.

Через некоторое время в том углу, куда был направлен напряженный взгляд Ромки, прямо из воздуха отвесно полилась тоненькая серая струйка. Достигнув пола, она, однако, не растекалась лужицей, а оседала покатым холмиком.

Наконец Ромка расслабился, и струйка оборвалась. Поглядел исподлобья на окутанный белесым облачком бугорок и досадливо дернул краешком рта. Черт его знает, что такое… То ли гипс, то ли алебастр. Когда оно вот так первый раз посыпалось из воздуха, было даже забавно… Однако Ромка-то сейчас пытался намыслить сигарету! Одну-единственную, с белым (чтобы не отвлекаться на цвета) фильтром… Начал-то он, конечно, с пачки «Мальборо», но раз за разом все упрощал и упрощал задачу. Бесполезно. Из воздуха сыпался один только серый строительный порошок.

— Дьец… — расстроенно пробормотал Ромка.

По этажу давно уже разносились нетвердые и словно пьяные шаги босых ног. Потом дверной проем напротив заполнили бледные телеса куклы Маши. Раскинув объятия, безликое создание враскачку двинулось к Ромке на широко расставленных истончающихся книзу ногах. Надо думать, в понимании Леши Баптиста идеальная женщина должна была пробуждаться от сна как можно реже. Во всяком случае, кукла Маша большую часть времени лежала пластом, но если уж просыпалась… Мужчину чуяла — за семь комнат. Проверяли…

— Да ну тебя… — Ромка встал, отводя слабую четырехпалую ручку. На голом лбу Маши четко была оттиснута вдавлина от рукоятки пистолета. И Ромка вдруг пожалел, что не боится больше этой куклы. Испугаться бы, кинуться снова наутек, упасть с бьющимся сердцем на покрытие… Жить было скучно.

Он подошел к оконному проему и угрюмо взглянул на опоры, издали напоминавшие золотистые облачные башни, громоздящиеся чуть ли не до самого зенита. Сзади снова зашлепали босые ноги. Ромка разозлился, приготовился стряхнуть с плеч нежные пальчики, но кукла Маша у него за спиной так и не возникла. Обернувшись, он увидел, что комната пуста.

Не иначе, где-нибудь поблизости объявился более притягательный мужчина. Ромка снова взглянул в оконный проем и заметил, что возле угла «конуры» кто-то стоит. Подался чуть вперед, чтобы разглядеть получше, и его немедленно выбросило у первого парадного — как раз за округлым плечом Леши Баптиста.

Уловив движение, Леша стремительно обернулся. Чудо чудное — на этот раз он был трезв как стеклышко. Естественным путем так быстро очухаться нельзя — стало быть, нарвался на надзорку… Увидев Ромку, почему-то испугался, глаза забегали.

— Куда это ты? — полюбопытствовал Ромка.

— Мимо шел… — выдавил Леша и в самом деле направился к ближнему углу «конуры». Скрылся.

Ромка недоуменно посмотрел ему вслед и снова повернулся лицом к пятиэтажке. Постоял, подумал… Попробовать, что ли, еще раз? Он вошел в подъезд, миновал первую площадку — и остановился. Навстречу ему по лестнице спускалась Лика.

— Так я и знала, что ты здесь, — сообщила она, тоже останавливаясь. Губы ее сложились в насмешливую улыбку. — Цемент на втором этаже — надо полагать, твоя работа?

— Может, я бетонировать что-нибудь собираюсь! — недружелюбно отозвался он.

— Да, конечно. — Она кивнула. — Бетонировать. Можно еще ручное рубило вытесать. Пли каменный топор… Когда же ты поймешь, Рома? «Конура» — это пройденный этап. Это просто наглядное доказательство, что человек — сам, без помощи хозяев — не может ни-че-го. Даже если ему предоставить все возможности…

Ромка бочком присел на ступеньку и снизу вверх взглянул искоса на Лику.

— Но я тебя уже довольно хорошо знаю, — продолжала она, нисходя по ступеням, — и ни в чем переубеждать не собираюсь. Такой уж ты человек, что, пока сам не набьешь себе шишек, ни во что не поверишь. Горку цемента ты уже измыслил. Действуй дальше…

Ромка подвинулся, и Лика присела на ту же ступеньку. Положила руку на его облитое змеиной кожей колено.

— Рома, что с тобой? — участливо спросила она, заглядывая ему в глаза. — Ты как-то странно себя ведешь в последние дни… Ты чем-то недоволен?

— Да нет… — полуотвернувшись, ответил он. — Всем доволен… Скучно.

— И со мной тоже скучно?

Застигнутый врасплох Ромка издал озадаченное по-кряхтывание.

— Нет… С тобой — нет… Лика язвительно улыбнулась.

— Ну и на том спасибо… А я уж чуть было не подумала, что ты мне тут с куклой Машей изменяешь.

— Знаешь, что? — обидевшись, сказал Ромка и дернулся встать. — Сама ты… Может, ты с Лешей Баптистом мне это… изменяешь!

— Ой, какая прелесть! Первая сцена ревности! — Лика забила в ладоши. — Хотя, позволь… — Она запнулась. — Почему именно с Лешей?

— А он сейчас у подъезда кого-то ждал, — объяснил Ромка.

— Леша? У подъезда? Странно… — Кажется, Лика и впрямь была озадачена. — Да ладно, Бог с ним… Слушай, я вот зачем тебя искала, — сказала она, вновь становясь серьезной. — Мне с Машей Однорукой расплачиваться — за сапоги и за сандалии… А кладовка почти пуста…

Ромка закряхтел.

— Н-ну… — страдальчески выговорил он. — Ближе к вечеру что-нибудь раздолбаю…

Лика, изумленно отодвинувшись, глядела на него во все глаза.

— Что-то все-таки с тобой происходит… — вымолвила она наконец. — Я понимаю, медовый месяц кончился, пошла притирка… Но почему я должна напоминать тебе об элементарных вещах? Ты — мужчина, добытчик.

Ромка встал.

— В чем дело? — всполошилась Лика и тоже встала.

— Ни в чем, — буркнул Ромка. — Просто мать так всегда говорила. Отцу.

Вернувшись на второй этаж, Ромка выбрал совершенно пустую комнату и, сев в углу по-турецки, попробовал установить внутреннюю тишину. Вскоре достиг желаемого и осторожно вызвал в памяти образ сигареты «Прима». Все. Проще уже ничего не бывает.

— А вот фиг вам. — шепнул он заветное свое заклятие и уже собрался рывком напрячь воображение, когда его отвлекли какие-то посторонние звуки. Недовольно поднял голову. Нет, определенно кто-то еще шастал по второму этажу. Позориться при свидетелях Ромке не хотелось. Он поднялся на ноги и прислушался. Похоже, баловались с куклой Машей…

Ромкину хандру мгновенно как корова языком слизнула, и, распялив рот в восторженной улыбке, он двинулся на звук. Накрыть кого-нибудь в момент интимной близости с куклой Машей считалось верхом остроумия. Все равно что застращать ночью в «конуре» только что прибывшего новичка.

Беззвучными перебежками Ромка миновал три комнаты и затаился.

— Дура ты, дура… — горевал тихонько за стеной голос Леши Баптиста. — Не брыкалась бы тогда — да разве б ты такая вышла? Ожила вот, полезла раньше времени… Эх, дурочка…

Ромка почувствовал, что кожа на голове шевельнулась. Будь у него волосы чуть покороче, они бы неминуемо встали дыбом. Удалялся он оттуда на цыпочках, то и дело оглядываясь и мягко налетая на косяки. Подслушивать такое было страшновато… А это подчас куда хуже, чем просто страшно.

Пронизав этаж чуть ли не до следующего лестничного колодца, он услышал знакомое чириканье и вскинул глаза. Кажется, пятиэтажка помаленьку становилась чуть ли не самым людным местом. В проеме, выводящем на площадку, уставив по-бычьи выпуклый лоб, стоял и смотрел на Ромку недовольный и чем-то, видать, озабоченный Василий. Вообще-то с такими лицами приходят арестовывать.

Из-за косяка выглядывали клок нежной серебристой шерстки и выпуклое испуганное око. Сойдет за понятого…

— Чего там? — хмуро спросил Василий, заглядывая за узкое Ромкино плечо.

— Ничего… — ответил тот, облизывая губы. — Так…

— А чего глаза, как у Телескопа?

— А! — Ромка как можно небрежнее махнул рукой.

Докапываться до истины Василий не стал. Не до того ему было.

— Лику сейчас встретил, — хмуро объяснил он свое появление в «конуре». — Сказала, ты здесь сидишь…

После этих слов глаза у Ромки и вправду стали как у Телескопа.

— Нажаловалась? — восторженно ахнул он. — В ментовку?

— Да иди ты на хрен! — рявкнул Василий. — Нажаловаласы… Я спросил — она сказала… Ты вообще знаешь, какие у нас там дела делаются? Никита голодовку объявил!

Сгоряча раздолбали столько, что Василий вынужден был закинуть сильно растянувшуюся авоську, как мешок, через плечо. Это при том, что добрая половина тюбиков оказалась алого цвета и ее пришлось отдать Сократычу — обменяет потом…

Сопровождаемая взбудораженным Телескопом, троица спасателей стремительным шагом приближалась к тому месту, где вот уже третий час подряд голодал Никита Кляпов.

— А если не уговорим? — озабоченно спросил Ромка.

— Значит, сами слопаем! — отрубил Василий. — При нем! Живо аппетит проснется!

— Как-то неловко, знаете… — подал исполненный сомнения голос малость поотставший дедок. Ему было довольно трудно угнаться за мощным Василием и длинноногим Ромкой.

— Неловко… Неловко штаны снимать через голову! Ты имей в виду, Сократыч: на тебя сейчас вся надежда! Лучше тебя мозги ему никто не запудрит… А! Вот он, страдалец хренов.

Никита Кляпов полулежал, привалясь лопатками к стене опоры и далеко выставив босые косолапые ступни. При виде спасательной команды он не двинулся — лишь слабо шевельнул глазом.

— Голодающему Поволжью! — буркнул Василий, скидывая с плеча сетку и присаживаясь рядом. — Располагайтесь, ребята… Ну и кому ты чего хочешь доказать?

Кляпов шевельнул глазом в сторону набитой капсулами сетки.

— Зря… — изронил он и прикрыл веки.

— Ты думаешь, это мы тебе, что ли? — сказал Василий. — Хрен там! Это мы сами перекусить собрались. А заодно на тебя на дурака посмотреть… Чего ты добиваешься-то?

— Умереть хочу, — проговорил Никита Кляпов, и в горле у него что-то пискнуло.

— Так, а в чем проблема? Разгонись — и головой в глыбу!

Никита встрепенулся и открыл глаза. Даже слегка приподнялся на локте. Посмотрел с надеждой на Василил, на отдаленную россыпь молочно-белых глыб… Потом обессилел разом и снова прилег.

— Не допустят… — равнодушно вымолвил он. — Я уже задушиться пробовал — щелчка дали…

— И правильно сделали! — убежденно проговорил Василий. — Дураков учить надо. Вместо того чтобы Креста просто взять и послать — он душиться вздумал!

— Да при чем здесь Крест? — Кляпов поморщился — еле-еле, словно экономя силы.

— А кто же? — опешил Василий. Кляпов закрыл глаза и долго не отвечал.

— Я не хочу ломать… — еле слышно молвил он наконец.

— Устал, что ли?

Никита презрительно скривил рот и не ответил.

— Он говорит: это произведения искусства, — пояснил Ромка.

Василий крякнул, почесал в затылке и взглянул на Сократыча. Выручай, мол…

— Никита, — с трепетом обратился к голодающему дедок Сократыч. — Вы в самом деле полагаете, что камушки — это что-то вроде скульптур?..

Ответа не последовало, но дедок в нем и не нуждался.

— Ах, какая прелесть… — выговорил он и потер ладошки, как перед трапезой. — Иными словами, перед нами две версии. Первая: хозяева — гуманоиды, и тогда мы, стало быть, имеем дело в лице камушков с искусством абстрактным…

— Ох, гоняли когда-то за эту самую абстракцию… — ворчливо заметил Василий. — И правильно, кстати, гоняли! Вот еще дурь-то полосатая…

Дедок Сократыч резко выпрямился и повернулся к Василию. Голубенькие глаза его мистически вспыхнули.

— Вы хотите сказать, Василий, что хозяева таким образом тоже ведут борьбу с абстрактным искусством? — озадаченно спросил он. — Конфискуют скульптуры… и отправляют их сюда, к нам?

Недвижно лежащий Никита зажмурился и тихо застонал. Сократыч поглядел на него с интересом.

— Не спешите стонать, Никита, — утешил он. — Предположение, конечно, остроумное, но не более того. Какое-то оно, знаете, больно уж простенькое… человеческое больно…

Пристально взглянул на авоську с капсулами, поколебался, не взять ли одну, потом перевел взгляд на голодающего — и решил воздержаться.

— Гораздо интереснее вторая версия, — бодро сообщил он. — Хозяева — негуманоиды. В этом случае перед нами опять возникают два варианта. Либо хозяева все-таки приверженцы абстрактного искусства, либо (и этот вариант мне как-то ближе)… либо они — реалисты! То есть камушки — это изваяния, изображающие наших с вами хозяев.

— Так они же все разные! — возмутился Ромка.

— Разумеется, — согласился дедок. — И это наводит на мысль, что постоянной формы хозяева не имеют. Как, скажем, амебы.

— Так они и по размеру разные!

— Ну, Ро-ома… — укоризненно молвил Сократыч. — Вашу статую тоже можно сделать и с палец размером, и с эту вот колонну… Хотя… — Он призадумался, прищурив глаз и закусив губу. — Знаете! А вполне возможно, что они ваяют самих себя именно в натуральную величину. То есть маленький камушек — это как бы портрет ребенка…

Никита скрипнул зубами. Сократыч испуганно замер.

— Слу-шай-те… — потрясение выдохнул он. — Так, может быть, еще проще?.. И это, кстати, не противоречит тому факту, что раньше камушки были помельче… Не монументализм, а просто акселерация!

— Дед! — приглушенно взвыл Василий.

— Сейчас объясню, — заторопился Сократыч. — Суть предположения такова: камушки — это не копии хозяев. Это оригиналы.

Он сделал паузу. Все, включая Никиту, смотрели на него, жалобно приоткрыв рты.

— Боже мой! — искренне огорчился дедок, видя такое непонимание. — Да все же просто! Камушки — это мумии усопших хозяев. Как бы окаменелости!

Ромка взвизгнул и захохотал, ударяя себя ладонью по худому узловатому колену. Никита вскочил.

— Да что же это такое?! — плачуще выкрикнул он. — Дайте спокойно умереть с голоду…

Смех оборвался. Никита упер подбородок в грудь и, немилосердно косолапя, устремился вдоль стены. Простынка на спине и на заднице Кляпова была почти уже насквозь проедена жадным мелкогубчатым покрытием. Дошел до угла — и канул.

Несколько секунд никто не мог выговорить ни слова.

— Слушай, дед! — повернулся наконец Василий к Сократычу. — Ну ты хоть соображай, что говоришь! Видишь же — интеллигент. Так с ним помягче надо, побережнее… А ты! Я не знаю… Меня и то замутило, когда ты про покойников начал! Ты из нас-то могильных червей — не надо, не делай… Обидно, знаешь…

Он засопел и хмуро глянул на золотистый выступ, за которым скрылся Никита.

— Догнать? — предложил Ромка.

— Да ладно… — буркнул Василий. — Все равно он сейчас ничего слушать не будет… Сколько он уже голодает? Часа три? Вот пусть пару деньков помается, а там посмотрим…

— Н-да… — печально молвил Сократыч. — Конечно, Василий, вы правы… И, главное, убежал-то зря! Ни к черту ведь версия-то! — Хрупкая старческая ладошка взмыла в направлении гряды довольно мелких глыб. — Не может же у них быть, в самом деле, такой детской смертности…

Бочком подобрался взъерошенный Телескоп, о котором в пылу разговора забыли напрочь, и первым делом стянул из сетки тюбик. Все это время он ошивался поблизости, сердито чирикая и выжидая, когда наконец Никита уйдет. Вот дождался…

— И вообще, — расстроенно сказал Василий. — Даже если статуи… Чего их ломать, спрашивается?

— Бракованные, — предположил Ромка.

— Хм… — задумчиво молвил Сократыч, как бы машинально извлекая капсулу из авоськи. — Вы полагаете? А ведь вполне вероятно. Помните, когда-то в продажу поступали бракованные стаканы из напряженного стекла? Чуть дотронешься — стакан вдребезги… Так что, знаете, Рома… Весьма, весьма возможно, что так называемая напряженка в камушках — это тот же брак… И, обратите внимание, как сразу увязываются все концы с концами! Брак — стало быть, надо уничтожить. Произведение искусства — стало быть, уничтожать нельзя. Единственный выход: пригласить существо без моральных запретов, и оно мигом все расколотит, даже не задумываясь… Хотя… При их технологическом уровне — и такой процент брака?..

Сократыч с задумчивым видом отбросил оболочку. Василий вздохнул и тоже взял капсулу. Ромка подтянул сетку поближе и долго ворошил тюбики пальцем, выбирая нечто особенное.

Из-за противоположной опоры, воинственно размахивая пластиковым мешком, вылетела растрепанная деловитая Клавка. В мешке погромыхивало что-то железное. Поравнявшись с закусывающими, правдоискательница вдруг остолбенела и уставилась на них в злобном изумлении.

— Совсем обнаглели! Ну ни стыда, ни совести!

Плюнула и пошла дальше.

Трое переглянулись недоуменно и наконец сообразили поднять глаза на стену. Там, приблизительно на высоте человеческого роста, красовалась нервной рукой выбитая надпись: «Это — голодовка!»

— Слушай, уйдем отсюда на фиг! — взвился Ромка. — Позориться еще…

Они подхватили пожитки и перешли на другую сторону, где теснились некрупные глыбы. Одну из них, приземистую и плоскую, использовали вместо скамьи.

— Слышь, дед, — сказал Ромка, ухмыльнувшись. — Вот тебе еще одна гипотеза. Колонны видишь? Ну вот, это и есть хозяева!

Сильного впечатления Ромкина шутка на Сократыча не произвела.

— Как ни странно, Рома, — ответил он, смакуя глоток за глотком содержимое нежно-лимонной капсулы, — когда-то я вполне серьезно рассматривал такую возможность…

— Да ладно вам чепуху-то молоть, — нахмурился Василий. — Мы ж в них живем, в колоннах!

— А вот это возражение как раз неубедительно, — заметил дедок. — В человеке тоже много чего живет. Аскариды, цепни…

Василий поперхнулся.

— Знаешь, Сократыч! — сказал он, прокашлявшись. — Я смотрю, у тебя прямо страсть какая-то людей унижать. То с кошками сравнишь, то…

— Василий, — ласково улыбнулся в ответ дедок Сократыч. — Успокойтесь. Эта гипотеза тоже критики не выдержала. Хотя было время, когда она казалась мне довольно убедительной…

— Чего ж в ней убедительного? — не понял Ромка. — Мы ж им то кабель оторвем, то трубу ошкурим…

— То есть причиняем вред? — уточнил дедок. — Ну а разве человек подчас не вредит своему здоровью? Причем делает это со вкусом, с удовольствием! Курит, пьет…

Ромка засмеялся.

— Это мы, значит, отрываем им кабель, а они кайф ловят?

— Айф! — тихонько чивикнул из-за камня Телескоп, не иначе, чтобы лучше запомнить новое слово.

— Н-ну… Примерно так. Однако, повторяю, от этой версии я уже давно отказался.

— Теоретики… — проворчал Василий. — Дом как дом. Дверь есть? Есть. Значит, дом…

— Под дверью, я так понимаю, Василий, вы имели в виду скок?

— А то что же!

— Так вот, возможно, вы этого еще не знаете, но у Маши Однорукой дома целых два скока. Да-да, два входа и два выхода! И напрашивается мысль: если есть колонна с двумя скоками, то где-то найдется колонна вообще без скока… Колонна, попасть в которую невозможно никоим образом. Мне вот, например, кажется, что скоки возникают как побочный эффект работы этих… — Сократыч широким жестом обвел золотистые побледневшие под вечер громады, — …ну, скажем, кабелей.

— Ни хрена себе кабели! — возразил Василий. — В кабелях разве живут?

— Позвольте-позвольте! — в свою очередь возразил Сократыч. — Возьмем трубы или, скажем, открытую электропроводку. Там зачастую селятся… Да те же тараканы!

Василий гневно раздул ноздри. Мало ему кошек и аскарид — теперь еще и тараканы, которых он всю жизнь терпеть не мог!

Но, к сожалению, Сократыч не видел в этот миг лица собеседника. Похоже, дедка опять осенило.

— Вот ведь странно… — задумчиво молвил он. — Раньше я как-то над этим никогда не задумывался. Ведь летающие блюдца до сих пор не завезли сюда ни одного иностранца. Обратите внимание — одни русские…

Василий встал. Лицо его было страшно,

— Знаешь, дед! — проскрежетал он со всей прямотой. — Мне иногда тоже хочется тебе одним ударом все зубы выбить!

Повернулся и пошел. Растерянно щебечущий Телескоп пустился следом.

— Ну вот… — уныло молвил поникший дедок Сократыч. — И не дослушал, главное… Я ведь к чему вел-то? Что мирков таких, наверное, несколько, и хозяева, видимо, подбирают для каждого людей одной национальности… Для простоты общения…

Ромка веселился от души.

— Да ну его! — сказал он. — Давай, дед, гони дальше. С тобой хоть не соскучишься… — С печальной улыбкой дедок Сократыч слез с глыбы.

— Нет, знаете, Рома… — удрученно молвил он. — Вы уж не обижайтесь, но я лучше пойду. Все-таки что ни говорите, а замолчать вовремя — это великое искусство…