Если ты хочешь
Знать,
Как тяжело
Убежать,
— Я знаю один
Рассказ.
Летающая тарелка, оживляя собою пейзаж, торчала по-прежнему возле пятиэтажки. Время от времени обитатели маленькой колонии выходили на край льдисто мерцающей площади, смотрели на серый коробок «конуры», на крохотное растопырившее лапки стальное блюдце и, ухмыльнувшись, снова исчезали в соломенно посверкивающем лабиринте. Каждого так и подмывало сходить позубоскалить над незадачливыми беглецами, но, к счастью для себя, оба сидельца успели заработать репутацию невменяемых. Крест вон однажды дедку все зубы выбил одним ударом… Выбил, допустим, совершенно справедливо (соображать надо, что говоришь), да и щелчок за это от надзорки получил неслыханно крепкий — неделю потом заикался… И все же связываться с бывшим уголовником никому не хотелось. А мент — тот и вовсе отчаянный. Додумался! Драку с Крестом учинил!
Отдав Маше Однорукой свежеоторванный моток кабеля на две плетенки и раздолбав в задаток пару глыб (хотя Лика и предупреждала, что, разжившись задатком, Маша по обыкновению уходит в запой), Ромка решил прошвырнуться по окрестностям. Скептически поглядывая на товарищей по работе, бездарно корпящих над простенькими камушками, он шел и прикидывал, не наведаться ли ему в «конуру» и не попробовать ли самому смеха ради что-нибудь намыслить. Куклы Маши он теперь не боялся. Пугало другое, измыслишь вдруг тоже вроде Леши Баптиста что-нибудь этакое — позора ведь потом не оберешься!.. Как это ни забавно, но Ромка уже всерьез начинал заботиться о собственной репутации…
Внезапно где-то поблизости грянул мат-перемат, и из-за скругления опоры навстречу Ромке выскочил от кого-то улепетывающий Никита Кляпов. Следом показался легкий на помине Леша Баптист. Был он разъярен и багроволиц. Слава Богу, сообразил остановиться и, только благодаря этому избежав неминуемого щелчка от мигом подлетевшей надзорки, потряс издали железом.
— Ты мне больше не попадайся, понял? — взревел он вдогонку. — Увидишь, что иду, — в переулок сворачивай!
Задохнувшийся от ужаса Никита Кляпов затормозил в двух шагах от изумленного Ромки. Ткнул себя двоеперстием промеж близко посаженных безумных глаз, потом уставился на собственные пальцы и с омерзением встряхнул всей кистью.
— Он что, сумасшедший? — крикнул Никита, оглядываясь.
Леша Баптист еще раз погрозил железякой, плюнул в сторону надзорки, обдернул на бедрах мутный целлофан — и скрылся.
— Я, главное, подошел… вежливо обратился… — сбивчиво принялся объяснять взволнованный Никита. — Задал совершенно невинный вопрос — а он…
— А насчет чего? — жадно спросил Ромка.
— Я хотел узнать относительно… Ну, словом… — Никита замялся. — Насчет этой… в доме…
— Куклы Маши, что ли? — Ромка заржал. Никита Кляпов смотрел на него с подозрением.
— А вы что-нибудь о ней знаете? Ромка утвердительно гоготнул в ответ. Отсмеялся и напустил на себя важность.
— Значит, так… — начал он, с удовольствием изображая старожила. — Хозяева для нас построили «конуру». Ну и вот…
— Простите, — перебил Никита. — А почему вы их называете хозяевами?
— Ну а как еще? — удивился Ромка. — Конечно, хозяева.
— Простите, — снова сказал Никита. — Но мне кажется, в этом есть что-то унизительное. Конура… Хозяева… Как будто мы домашние животные!
— Ты деда меньше слушай! — обиделся Ромка. — Он тебе такого наплетет!.. Мы — гости, они — хозяева. Чего тут этого… унизительного?
— С гостями так не обращаются… — сдавленно возразил Никита Кляпов. — Но вы начали говорить о доме.
— Ага, — сказал Ромка. — Ну вот… Построили «конуру». И там так: что представишь — то и появляется. Плейер запросто намыслить можно. Если, конечно, знаешь, что у него там внутри… Платы там всякие…
Тут Ромка заметил, что Никита смотрит на него со страхом, и умолк.
— Вы… хотите сказать… — чуть ли не пятясь, вымолвил Никита, — что это не они, а мы сами?.. Ромка не понял.
— Эти вещи, — пояснил Никита. — Вся эта кунсткамера… То есть они предоставили нам все для творчества, а мы…
Он плотно зажмурился и с тихим стоном замотал головой.
— Ну! — радостно вскричал Ромка. В отличие от Никиты он не видел в ситуации ничего трагического. — Никто ж не знает, как что устроено. Вот и налепили горбылей!
Никита Кляпов медленно разъял бьющиеся веки и затравленно взглянул на Ромку.
— А вы? — с горечью молвил он. — Вы тоже к этому приложили руку?
— Не-а, — беззаботно ответил Ромка. — Чего мне там делать? У меня и так все есть.
— Но хоть кто-нибудь… хоть один человек… справился?
— Приплыли! — с достоинством сказал Ромка. — А самогонный аппарат у Пузырька — откуда? Намыслил только так!
Никита Кляпов затосковал, ссутулился, свесил руки чуть не до колен и даже больше прежнего стал похож на маленьких лупоглазых побирушек.
— А уничтожить это уродство… не пробовали?
— Дедок пробовал, — гордый своей осведомленностью сказал Ромка. — У него койка железная не вышла, ну и он давай ее это… уничтожать. Поддается, но медленно, трудно… Даже, говорит, измыслить ее было — и то легче. Ну он и плюнул.
— А кукла? Кажется, вы так ее назвали?.. Для начала Ромка огляделся — нет ли поблизости Леши.
— Только тихо… — предупредил он, понизив голос. — Значит, Леша Баптист… Кляпов вздрогнул.
— Почему баптист?
— Баб тискает, — пояснил Ромка. — Он, короче, дома с ними позапутался, ну там с женами со всякими… И, значит, — сюда…
Кляпов испуганно вскинул слабую руку.
— Я понял, — мертвым голосом сообщил он. — Пигмалион и Галатея…
— Чего-чего? — поразился Ромка, но Никита его не услышал. С изжеванным переживаниями лицом он тоскливо смотрел на свои босые косолапенькие ступни.
— Скажите, — выдавил он наконец, — а в этой, как вы говорите, «конуре»… что-нибудь съестное намыслить можно?
— Пожрать, что ли? Так давай я тебе сейчас во-он тот камушек долбану! Мне это — как два пальца!
Никита боролся с собой. По худому горлу его медленно прокатился кадык.
— Нет, — сказал он наконец. — На это я не пойду…
Ромку разбирало любопытство.
— Слушай, — сказал он. — А чего ты их долбать боишься?
— Да вы взгляните! — с неожиданной страстью в голосе взмолился Кляпов. — Ну хотя бы вон на тот, с прогибом!
Ромка взглянул. Камушек как камушек. С прогибом.
— И чего? — спросил он, снова поворачиваясь к Никите Кляпову.
— Да это же произведение искусства! Внезапно глаза Кляпова, устремленные в сторону глыбы, стали такими беспомощными, словно их опять поразила близорукость. Ромка обернулся. Сияя серебряным своим балахончиком, к ним стремительной легкой походкой приближалась Лика.
— Поздравляю! — язвительно сказала она Ромке.
— С чем? — не понял тот. — Задаток Маше дал?
— Ну…
— С этим и поздравляю. Сидит у Пузырька. Если через три дня начнет плести — слава Богу. Большой хоть задаток?
— Н-ну… — Ромка в замешательстве показал ладонью высоту пригорка отваленных Маше капсул. — Вот столько…
— Ты бесподобен, — процедила Лика и, одарив обоих ослепительной улыбкой, пошла прочь.
Ромка хмыкнул и поскреб ногтями намечающийся ежик.
— Она… здесь живет? — услышал он совершенно идиотский вопрос Кляпова.
— Ну а где же еще?
— А из того, что я видел в доме… она тоже что-нибудь… измыслила?
— Кровать трехспальную видел? Ну вот это она.
— Я почему-то так и думал, — с облегчением проговорил Никита Кляпов. — Единственный предмет, на который приятно взглянуть. Только… — Он встревожился вновь. — Почему-то холодная, почти ледяная. И очень твердая.
— Так это ж не настоящая кровать, — с готовностью объяснил Ромка. — Просто декорация такая. Лика раньше художником в театре работала. Ну а это, значит, из какого-то спектакля кровать… Она ее так, не для спанья измыслила, а чтобы формы, говорит, не потерять…
— Понимаю… — Никита кивал, все еще глядя вслед Лике. — Это я вполне понимаю… Внезапно он осекся.
— Послушайте… — Голос его упал до шепота. — А когда… когда вы следили за мной в этом доме… она там тоже была?
— Все были, — сказал Ромка. — И она тоже. Бледный с прозеленью Никита закрыл глаза и долго их не открывал. Ромка даже встревожился.
— Э! — опасливо позвал он. — Ты чего? Никитз Кляпов заставил себя поднять веки.
— Как отсюда выбраться? — сипло спросил он.
— Куда?
— Обратно… Я не могу здесь больше…
Ромка ухмыльнулся, взял Никиту за локоть и подвел к проему между опорами, выводящему на площадь с пятиэтажкой. Из-за угла здания выглядывал округлый блестящий бок и крохотный лапоток посадочной опоры.
— Вон там, — сказал Ромка, указывая пальцем, — летающая тарелка стоит. А в ней два придурка — никак улететь не могут. Иди, третьим будешь… Да не бойся. Кукла Маша, говорят, наружу вообще не выходит.
— Ужасно. Ужасно… — бормотал Никита Кляпов, ковыляя по кварцево посверкивающей пустыне. — Видела… Все видела…
И хохотала вместе со всеми? Нет. Не может быть…
Торцовая стена пятиэтажки была уже совсем близко. Никита взял левее — так, чтобы между ним и домом оказалась летающая тарелка. Подобравшись клюку, остановился, прислушался. Внутри два мужских голоса вели неторопливый, навевающий жуть разговор.
— …борзота без понятий, — угрюмо излагал один. — За такой базар, я не знаю, нос по уши отрубить, а попробуй! Раковые шейки, мать иху! Щелчка отпустили — дня три буксовал. Кликуху свою еле вспомнил…
— Да… — со вздохом соглашался другой. — Вантажа тут нету. И хвостом бить — бесплатно… Первый помолчал сердито и заговорил снова:
— Нашли рогомета — камень долбать! Да я тяжелее стакана отродясь ничего в руках не держал! Если бы не пацаны, хрен бы я в шлюмку полез! Язушок пригнали. Так, мол, и так, без разборки не выпрыгнешь — отрихтуем на штыке…
— Здравствуйте, — робко сказал Никита Кляпов, ступая на трап.
Двое мужчин совершенно уголовной наружности повернули к нему головы. Никита содрогнулся. Особенно жуток был тот, справа — коренастый, с беспощадным рельефно вылепленным лицом. Убийца, да и только!
— Я, собственно… — молвил Никита Кляпов, продвигаясь еще на шажок по аппарели. — Я хотел узнать… нельзя ли мне с вами… Словом, мне очень нужно назад, на Землю!
— Ушел отсюда! — тихо и страшно выговорил второй уголовник, не сводя с Никиты волчьих желто-зеленых глаз. — Резко ушел!
— Что за дела, Крест? — Голос коренастого угрожающе рухнул на низы. — Хочет — пусть летит!
Не отвечая, тот, кого назвали Крестом, легко поднялся с корточек. Был он жилист, долговяз, а из одежды на себе имел только длинные и кривые шорты веревочного плетения. Стремительно шагнул к выходу — и Никита невольно отступил, сойдя при этом с трапа. Рука по старой памяти дернулась было к очкам и замерла на полдороге.
— Ты даже не петух, — с невыносимым презрением процедил Крест. — Ты — хуже петуха. Тебя кукла Маша опустила.
— Эх ты! — поразился коренастый. — А сам-то? Кто к ней вчера на третий этаж бегал? Не ты, что ли?
— Сравнил! — Крест оскалился. — То я — ее, а то она — его! — Он снова уничтожающе оглядел Никиту. — На парашу бы тебя посадить… Была бы только параша!
— Ты тут свои лагерные замашки брось! — громыхнул коренастый и тоже встал. На этом было что-то среднее между индийскими вздутыми штанами до колен и набедренной повязкой — белоснежное, складчатое, схваченное где попало многочисленными узлами. — Залезай, никого не слушай.
Последняя фраза была обращена к Никите Кляпову. Тот снова поставил босую ступню на краешек трапа, но в этот миг Крест спрыгнул из люка на покрытие.
— В чем дело? — проскрежетал коренастый. Крест отступил на шаг и посмотрел на него с вызовом.
— С петухами в побег не иду. Понял?
Размерами глыба наводила оторопь. Слегка приплюснутый деформированный куб со скругленными углами и гранями достигал чуть ли не двух метров в высоту. Обнаружила его, конечно, правдоискательница Клавка.
— Ну это твою не мать? — бушевала она, тыча в глыбу растопыренной пятерней. — Вконец обнаглели! Ни стыда ни совести! Они что, хотят, чтобы мы все здесь с голоду передохли?
Леша Баптист с лицом оторопелым и озабоченным обхаживал и ощупывал это новоотгруженное хозяевами чудо.
— Может, Ромку позвать? — неуверенно предложил он.
— Ну да, Ромку! — тут же вскинулась Клавка. — А тюбики кому? Тоже Ромке? Или этой цаце его?.. А если так и дальше дело пойдет?
Пьяненькая и веселая Маша Однорукая сидела на глыбе поменьше и болтала ногами.
— А чего? — задорно сказала она. — Вот, помню, год назад… Тебя еще, Клавка, не было… Мы ж тут субботник устроили. Легкие камушки-то все раздолбали, а трудные остались… Так мы их, значит, коллективом…
— А как потом тюбики делили? — с подозрением спросила Клавка.
— А поровну!
Клавка замолчала, что-то, видать, напряженно подсчитывая в уме. Седенький розовый Сократыч печально оглядывал глыбу издали.
— Что, собственно, подтверждает мою последнюю версию… — изрек он наконец, обводя всех младенчески невинным взором. — Не знаю почему, но камушки становятся все крупнее и крупнее. Я уже начинаю опасаться, как бы нас не постигла судьба побирушек…
— Дедок, ты субботник помнишь? — перебила его Маша. — Во повкалывали, а?
Но тут из проулка послышалось шлепанье бегущих ног, и все невольно обернулись на звук. Из-за скругления опоры вылетел Ромка — с таким видом, будто за ним надзорки гнались. Остановился. Одичало оглядел собравшихся.
— Сидите? — крикнул он звонко и зловеще, хотя из присутствующих сидела одна только Маша. — А тарелка-то улетела!
Последовала немая сцена. Известие ошеломило всех. Предполагалось, что выбраться отсюда просто невозможно. Правда, Крест не однажды хвастался, что убежит, но на то он и Крест… Зашевелились, переглянулись ошарашенно… Клавка опомнилась первой.
— Двумя дармоедами меньше! — брякнула она напрямик.
— Тремя, — поправил Ромка. — С ними еще новенький увязался.
Леша Баптист с весьма таинственным, чтобы не сказать злодейским выражением лица, крадучись, канул в противоположный проулок. Не иначе — делиться новостью пошел.
— Простите, Рома… — послышался взволнованный голосок дедка Сократыча. — Но это точно? Вы не ошибаетесь?
— Ну, сам пойди посмотри! — запальчиво предложил тот. — Выхожу на площадь, а тарелки — нету!
— Неужели домой попадут? — вымолвила трезвеющая на глазах Маша Однорукая.
— Совершенно не обязательно, — мягко заметил дедок. — Попасть они могут теперь куда угодно… Кто вообще утверждал, что Земля и этот наш мирок — единственные остановки маршрута?..
Он уже хотел было развить эту глубокую мысль, как вдруг осекся и округлил прозрачные голубенькие глаза.
Из-за того же угла, откуда недавно вылетел взбудораженный Ромка, вышли, устало доругиваясь на ходу, мрачный Василий и не менее мрачный Крест.
— С петухами он в побег не идет! — цедил Василий. — А с ментами, значит, идет. У, трекало! Вторая немая сцена была куда короче первой.
— С приехалом вас! — радостно завопила Маша Однорукая. — Путешественнички вы наши!
— Что случилось, Василий? — кинулся навстречу жадный до сведений дедок.
Василий насупился и матерно пошевелил губами.
— Да вышли на минуту из тарелки, — расстроенно объяснил он. — А она, сволочь такая, тут же закрылась — и с концами… Пойти к Пузырьку напиться, что ли? Зла не хватает…
— Пузырек в долг не наливает, — чуть ли не торжественно объявила Маша Однорукая. Василий с ненавистью огляделся.
— Черт, железяка в тарелке осталась… Слушай, Сократыч, дай свою на минуту!
Дождавшись, когда компания, подобрав все капсулы, покинет пустой пятачок (даже колоссальная кубических очертаний глыба — и та не избежала общей участи), Крест повернулся и обогнул опору. Там, понуро прислонясь к золотистой, словно набранной из коротких соломинок стенке, ждал своей участи Никита Кляпов.
— Ты! — Крест наставил указательный палец Никите в грудь. — Ты понял, пидор противный, что это мы из-за тебя не улетели?
— Я не хотел… — беспомощно начал Никита, чувствуя уже, что договорить не дадут.
— Ты понял, сколько ты теперь мне должен? — нависал над ним Крест.
— Сколько? — испуганно выдохнул Кляпов.
— Сделаешь сегодня двадцать тюбиков. Не сделаешь — включаю счетчик. — Крест страшно подался вперед. — Да? Да? Нет? Да? Нет? Да?
— Да… — шепнул Кляпов и, обмякнув, закрыл глаза.