Сокрушитель

ГЛАВА 14

Бледное трепетное свечение далеких колонн расплывалось по огромному залу, вымывая из полумрака серую глыбу гулкого нежилого здания. Крест предложил было подняться на пятый этаж для лучшего обзора, но войти в дом Василий отказался наотрез. С куклой Машей (будь она хоть трижды безвредна) ему после того раза встречаться как-то, знаете, не хотелось.

Пару набитых капсулами пластиковых мешков и железяку неизвестного назначения сообщники пристроили на козырек парадного — на всякий случай подальше от стеклистого губчатого пола. В угрюмом молчании оба сидели на корточках рядом с черным провалом подъезда, изредка перебрасываясь скупыми емкими фразами. Голоса в сумерках звучали гулко и отстранение.

— Почем бегал? — поинтересовался Василий родом занятий, втайне надеясь, что воровская специальность Креста хоть как-то связана со взломом. Хорошо бы, если с сейфами…

Тот осклабился.

— Шопена слушал…

То есть крал на похоронах… Врет, решил Василий.

— Да ладно те веревки-то плести, — недовольно сказал он. — Можно подумать, внакладку торчишь!

Крест прикинул и, видимо, решил, что Василий прав. Раз уж они вместе идут на дело, то по мелочам темнить не стоит.

— Первый раз по баранке тянул, — признался он со вздохом.

Хулиганство? Ну, это вообще не специальность…

— А последний?

— А! — Крест презрительно скривил рот. — Мудрили-мудрили, за какой хрен колобка повесить…

Дернул щекой и умолк.

Василий помрачнел. Не приподнимаясь с корточек, перенес вес с ноги на ногу и, утвердив локоть на колене, задумчиво подпер кулаком гладкий, выскобленный о световод подбородок.

Стало быть, на профессиональные навыки Креста надежды плохи… А если верить Сократычу, то летающая тарелка открывает люк, только чтобы выпустить новичка, и сразу же закрывается. То есть надо будет ловить момент… Затолкнуть обратно в люк спускающегося по трапу придурка и успеть заскочить самим…

Да, но ведь новички прибывают далеко не каждый раз. Плохо…

Ладно, возьмем самый неприятный вариант: тарелка прилетает и не открывается… Ждать следующей? Василий вновь повернул голову к сообщнику.

— А ну как шлюмкатемная наклюнется? — озабоченно спросил он. Крест подумал.

— Отначим как-нибудь…

Как-нибудь… Как-нибудь Василий уже и сам пробовал однажды подковырнуть плиту броневого люка. С помощью ключей и шомпола… Сердито скосил глаз на козырек подъезда. На козырьке смутно угадывались в полумраке очертания двух туго набитых пластиковых мешков да тускло отсвечивала железяка неизвестного назначения. Единственный инструмент взлома…

А что, если попросить Ромку?.. Да нет, не выйдет. Во-первых, он не откроет, а сломает. А во-вторых: просто не согласится. Заподозрит, что нарочно хотят заманить к тарелке, а там скрутить и силком засунуть в люк. И правильно, между прочим, заподозрит…

Тут Василию показалось, что покрытие вдали шевельнулось, вспучилось округло… Опять-таки не вставая с корточек, выпрямил спину и всмотрелся в сумрак. Да уж не тарелка ли?

— Надзорка. — разочарованно сообщил он наконец и вновь ссутулился. Крест злобно цыкнул зубом.

— Дубачат, как волки, — расстроенно буркнул он. — Чувырлы гладкие… И Клавка-наседка стучит почем зря! На зоне бы с ней по-быстрому разобрались…

— Стучит? — не поверив, переспросил Василий. — Кому?

— Кому-кому! Хозяину! По-свойски тебе говорю: кладет всех по-черному!

— А ты сам-то хоть раз хозяев видел? — Василий был настолько ошарашен, что перешел на относительно литературный язык.

Крест повернулся и с каким-то даже сожалением оглядел сообщника.

— Начальник… — надменно процедил он. — Я с администрацией не сотрудничаю. У меня вот здесь… — Крест потыкал себя пальцем в предплечье. — …тигра была наколота. Там сукой не был и здесь не буду, понял?

По темному покрытию сумрачного зала беззвучно прозмеился огромный огненный иероглиф, и оба вскочили. Переглянулись.

— Шлюмка? — хрипло спросил Крест.

Василий пожал плечами, досадуя, что забыл выяснить у Сократыча значение этих струящихся знаков. В прошлый раз, помнится, алый иероглиф скользнул по полу, когда тарелка уже собиралась улетать…

Сообщники стояли, напряженно озираясь, минуты три. Вроде нигде ничего… На всякий случай обошли тонущую в сумерках пятиэтажку, стараясь не ступить невзначай в светлое пятно скока. А на потолке?

Не сговариваясь, запрокинули головы. Тоже пусто… В подавленном настроении вернулись к подъезду.

— Облом, — вынес приговор Крест и шагнул в. осветившееся парадное.

— Ты куда? — Он обернулся.

— Там же Маша! — напомнил Василий.

— Ну…

Оба непонимающе смотрели друг на друга. Потом в голове Василия забрезжила догадка — настолько жуткая, что он даже попятился.

— Ты… к ней, что ли?..

— А лучше за свайку держаться? — огрызнулся Крест и, повернувшись, с какой-то особой щегольской вихлецой пошел вверх по лестнице. Подъезд провалился во тьму.

— А если шлюмка нарисуется? — крикнул вдогонку Василий, но ответа не получил. Отступил на несколько шагов, оторопело глядя, как по очереди, не, спешно вспыхивают и гаснут окна второго этажа — то бледно-синеватые, то малиновые, то прозрачно-желтые… Потом начали вспыхивать и гаснуть окна третьего.

Мысль об интимной близости с куклой Машей казалась Василию отвратительной и противоестественной. Он вспомнил надвигающийся на него безликий ужас и простертые объятия бледных четырехпалых ручек. Бр-р…

Перевел взгляд на черное прямоугольное жерло подъезда — и, вздрогнув, отступил еще на шаг. Из непроглядного мрака на него смотрели два круглых желто-зеленых, глаза. Это еще что такое? Воображение мигом дорисовало змеиную голову и туловище, и Василий мысленно себя проклял. Во-первых, за то, что не остановил дурака-сообщника, а во-вторых, за то, что запихнул железяку неизвестного назначения на козырек подъезда. В руках, в руках ее надо было держать! Не выпуская!

Бочком-бочком, опасаясь повернуться спиной к гипнотически мерцающим глазам, Василий добрался до угла дома и, обливаясь потом, двинулся, крадучись, вдоль стены к подъезду, готовый ежесекундно отскочить назад. До железяки оставалось четыре… три… два метра… Василий прыгнул, правой ухватил железяку, а левой что было сил оттолкнулся от края козырька. Отбежал, пятясь, шагов на десять… Никаких глаз в гулком черном жерле подъезда уже не наблюдалось.

Перевел дыхание, взвесил на ладони увесистую железяку и, подойдя к парадному, переступил порог.

Вспыхнул свет, расплылись смутные тени. На первой ступеньке коротенькой лесенки, присев и распушась взрывообразно, в ужасе смотрел на Василия лупоглазый человекоподобный зверек. Отскочил на следующую площадку — и снова замер.

— Ффух… — выдохнул Василий и расслабился. — Телескоп ты! — с упреком сказал он зверьку. — Нельзя же так пугать!

— Гать? — чирикающим голоском переспросил тот. Василий моргнул.

— Ну ни хрена себе… — озадаченно пробормотал он и вдруг насторожился.

Такое впечатление, что где-то снаружи разговаривали. Поспешно вышел из подъезда и вскинул глаза к одинокому озаренному прозрачно-желтым светом окошку на третьем этаже. Там, надо полагать, уже вовсю упивались сладострастием.

Василий выругался — и тут же вновь насторожил ухо. Нет, в самом деле, где-то поблизости разговаривали… Точнее — говорили. Взволнованный сбивчивый голос, кажется, принадлежал мужчине и вроде бы доносился из-за угла.

— …обо всем человечестве… — удалось разобрать Василию. — …да и кого еще, скажите… если бы я верил в Бога… мы запутались, мы разрушили…

Может, это там дедок с ума сходит? Кроме него, здесь, пожалуй, никто таких слов и в заводе не держит.

Василий заглянул за угол. Никого. Или это он на той стороне речи толкает?..

Василий обошел здание с торца и выглянул на ту сторону. По серому пористому покрытию разбросаны были овальные светлые пятна скоков. А неподалеку от противоположного угла, раскинув мощные посадочные опоры, стояла летающая тарелка. Из открытого люка лился нежный розовый свет.

— Крест! — заорал Василий. — Слазь с мохнатки! Шлюмка нарисовалась!

Не тратя ни секунды, метнулся назад, к подъезду. Чуть не наступив на шарахнувшегося с писком Телескопа, следившего, видать, за Василием из-за угла, подскочил к козырьку парадного и сорвал один из пластиковых мешков. Из отверстых темных проемов слышался приглушенный грохот — это с третьего этажа кувырком по лестнице спускался Крест.

«Не успеем!» — в отчаянии подумал Василий.

Снова выбежал на ту сторону и увидел, что космический аппарат стоит, по-прежнему разинув сияющую розовую пасть как раз ему навстречу. Рывок Василия был мощен. Как он умудрился не влететь по дороге в какой-нибудь скок, которых там было разбросано в изобилии, для него так и осталось загадкой. Подбегая, метнул в люк мешок, потом — железяку, и наконец прыгнул сам. Отбив колени и локти, упал на броневую плиту и судорожно заполз внутрь. Тут на голову ему шлепнулся еще один пластиковый мешок, по озаренному розоватым свечением коридорчику запрыгали капсулы, и в тарелку, поддерживая плетеные на манер корзины штаны, забрался Крест.

Обессиленно привалясь спинами к стенке, оба с одинаково шальными улыбками долго отдыхивались и ждали, когда закроется люк.

Люк все не закрывался, и Василий, заподозрив неладное, подполз поближе к выходу — посмотреть, в чем дело.

— Вот это ни хрена себе… — пораженно вымолвил он, поднимаясь на колени.

В сужающуюся щель между корпусом и основанием аппарели была воткнута мужская туфля. Не веря глазам, Василий высвободил ее и осмотрел.

(Сорок первый размер, с правой ноги, ношеная, нечищеная, сильно стоптанная, коричневатого цвета, чье производство — неясно…) Каким же хладнокровием должен был обладать человек, если перед тем, как покинуть летающую тарелку, он сообразил заклинить люк туфлей!

Когда серая броневая плита с державной неспешностью опустилась перед Никитой Кляповым, открывая путь в иной мир, он почему-то первым делом сорвал с лица очки. Мысль о том, что представители высшего разума вместо глаз увидят эти уродливые толстые линзы, ужаснула его. Коридорчик сразу утратил очертания, люк слегка размыло, а наклонная броневая плита, ведущая к иной жизни, словно бы распушилась по краям.

В результате Никита едва не ступил мимо трапа, заклинил в непонятно откуда взявшейся щели правую туфлю и лишь чудом достиг земли, не причинив себе при этом серьезных увечий. Холодноватое жемчужное мерцание обняло его и наполнило трепетом. Возникло ощущение, что он стоит на дне огромного замершего в ожидании амфитеатра. «Свершилось», — внятно произнес кто-то в гулкой голове Никиты Кляпова.

— Я не могу поздравить вас с удачным выбором, — услышал он свой взволнованный, надтреснутый голос. — Хотя понимаю, что выбора как такового не было. Вы просто взяли на борт первого встречного… Поэтому, прошу вас, не судите обо мне… то есть по мне… обо всем человечестве. Я… — От волнения перехватило горло, и Никита вынужден был на секунду приостановиться. — Я ждал вас… Вы не поверите, но я ждал вас всю жизнь. Да и кого еще, скажите, мне оставалось ждать? Если бы я верил в Бога… Но в Бога я, к сожалению, не верю… Хорошо, что вы явились хотя бы теперь. Вы почти опоздали… Мы запутались, мы разрушили все, что могли…

Тут Никита Кляпов уяснил наконец, что говорит в пустоту. Ощутил спиной некий холодок — и оглянулся. Сзади смутно темнело угрюмое прямоугольное строение, чем-то неуловимо знакомое и почему-то внушающее неясный страх. Никита протер очки и дрогнувшей рукой поднес линзы к глазам.

Строение подобралось и обратилось в хрущевскую пятиэтажку самого мерзкого вида.

— О Боже… — выдохнул Никита Кляпов.

Не отнимая пальцев от оправы, приблизился к стене, потрогал с опаской и тут же отдернул пальцы. Стремительно обернулся. Увидел мерцающие заросли гигантских опор и с благоговейным ужасом возвел глаза к потолку. Потом вновь недоверчиво воззрился на монолит пятиэтажки. Казалось, еще секунда — и Никита Кляпов сойдет с ума.

Наконец он двинулся вдоль стены и, дойдя до конца, заглянул за угол с таким видом, словно надеялся что строение окажется плоским, как будто вырезанным из бумаги. Увы, нет…

Никита со страхом оглядел мощный торец дома. Затем лицо его прояснилось — и тут же осунулось.

— Да, — произнес он с болью. — Вы правы. Я понимаю, что вы хотите сказать. Именно так мы и живем… Ничего лучшего мы и не заслужили…

И тут в полной тишине раздался зловещий и какой-то совершенно нечеловеческий голос. Было в нем нечто демоническое.

— Крест! — неистово потребовал он.

Никита вздрогнул и неуверенно перекрестился. Голос выкрикнул еще что-то, но уже на не известном Кляпову языке. Из-за противоположного угла бесшумно выскочил вдруг бесформенный, лохматый комок мрака, жутко просиял парой круглых совиных глаз — и сгинул в вечных сумерках огромного зала. Никита остолбенел.

«Лимб… — подумалось ему. — Круг скорби…»

Он двинулся дальше мимо черных зияющих провалов окон первого этажа и, обойдя угол, из-за которого только что выскочило странное существо (возможно даже, чья-то неприкаянная душа), достиг стороны фасада. Фасад также произвел на Никиту самое удручающее впечатление.

— Я должен туда войти? — сдавленно спросил он. — Хорошо… Вы хотите предъявить мне мое собственное убожество? Я согласен… Но прошу вас понять одно: как бы вы строго нас ни судили, мой собственный суд — куда беспощаднее…

Ответа он не получил. Что ж, молчание — знак согласия… Никита сделал шаг к черной дыре подъезда, и в этот миг зажглось одно из окон четвертого этажа.

— Все испортишь! — прошипела Лика. — Свет убери…

— Как я тебе его уберу? — шепотом огрызнулся Ромка.

— Прикажи, чтобы погас… Да не вслух! — простонала она тихонько. — Про себя!

Ромка попробовал — и комната бесшумно канула во тьму. Обозначились жемчужный прямоугольник окна и светлый овал на полу.

— Ну-ка, что он там делает? — Где-то рядом зашуршала туника, и на фоне прямоугольника появился темный силуэт Лики. — Подойди поближе… Только голову наружу не высовывай, а то выкинет у первого подъезда — как раз и столкнетесь… Ага… Стоит, сюда смотрит… Умора — очкарик! И почему-то в одном башмаке!

Ромка подобрался к проему и, стараясь не приближать лица к воображаемому стеклу, вытянул шею, скосил глаза. Действительно, вновь прибывший стоял, запрокинув голову, и смотрел на внезапно вспыхнувшее и столь же внезапно погасшее окно. На секунду линзы мощных очков поймали отблеск дальних колонн и просветлели, сделав новичка похожим на лупоглазых побирушек. Да он и так на них смахивал — маленький, косолапый, сутулый… Вид — несчастный, брюки сидят мешком, рубашка выбилась…

Сзади и слева раздался приглушенный удар, и голос Маши Однорукой негромко, но с чувством произнес:

— Вот мать иху ети! Набросали шоболов прямо в дверях… Хоть бы одна зараза за собой уничтожила… Наделали уродства, а убирать кто будет?.. Кто это там у окошка? Пузырек, ты, что ли?

— Не-а, — отозвался Ромка. — Это мы с Ликой…

— А-а… — И Маша Однорукая тоже прошлепала к светлеющему в темноте окну. — Где он там? — шепнула она, бесцеремонно раздвигая Лику и Ромку. — Эх, какой мозглявенький… Тоже, что ль, не кормили?.. А где мент? Менту сказали?

— Да он там с Крестом тарелку караулит. В побег решили идти…

— Вот делать людям нечего! — подивилась Маша. — Ну, Клавку я предупредила, а дедка пускай Пузырек предупреждает…

— А Лешу? — встревожился Ромка.

Маша хихикнула.

— Да Леша-то, он в «конуру» и носа не кажет… Не знал, что ли?

— Тихо! — шикнула на них Лика. — К подъезду идет. Куклу надо найти. В прошлый раз она на третьем этаже была… Этот скок куда? На третий?

— Нет, это наружу… А на третий — через две комнаты.

— А вы его пока по второму поводите. — Лика предвкушающе пожала Ромке локоть и выскользнула в дверь, тоже налетев на что-то по дороге.

Никита Кляпов шел сквозь второй этаж, и душа его корчилась, как на угольях. Споткнувшись об очередной ни на что не похожий предмет, он надолго столбенел, с ужасом вглядываясь в уродливые, но вполне узнаваемые формы.

— Да, — с отчаянием говорил он. — Я понимаю… Это злая карикатура… Но вы правы… Мы живем в уродливых домах и делаем уродливые вещи… Мы забыли, что такое красота…

А вокруг, умножая его муки, мерещились, роились глумливые бестелесные шепотки:

— Что он сказал?

— Карикатура…

— Злая…

— Ой, держите меня!

Ему все время казалось, что из черных дверных проемов слышатся смешки и сдавленные постанывания, а однажды почудился даже мужской голос. Тихо, но довольно отчетливо голос произнес с удивлением

— Ну, такого дурака здесь еще не было…

Кляпов выпрямился и сорвал очки. Комната дрогнула, утратила очертания.

— Да! — чуть ли не с вызовом хрипло сказал он в черное расплывшееся кляксой пятно проема. — И это унижение предстоит еще всей Земле — узнать, насколько ничтожен наш убогий самодовольный разум… Но мы упорны, мы готовы учиться мыслить по-новому…

Несколько секунд в проеме было тихо и гулко, а потом темнота взвизгнула и расхохоталась в лицо Кляпову. Хохот, впрочем, тут же оборвался.

Никита бросился к дверному проему, нацепив на ходу очки, чтобы не вписаться ненароком в косяк. Вспыхнул свет, поплыли смутные тени. Комната была пуста. В углу криво торчало какое-то металлическое сооружение, напоминающее огрызок койки. А рядом на полу лежала книга. Увесистый серый томик с золотым тиснением.

Никита приблизился и почему-то присел перед книгой на корточки. Как перед костерком. Взял в руки, прочел название, удивился, раскрыл с трепетом. Ошеломленно полистал, затем снял очки и принялся лихорадочно их протирать. Надел снова. Медленно пролистал всю книгу от начала до конца и поднял застывшее лицо.

— Возможно… — процедил он, а в глазах у самого плавилось страдание. — Я вполне допускаю, что даже творения лучших наших умов для вас — не более чем набор серых пятнышек… что лишь некоторые, самые гениальные строки достойны пощады…

Кто-то нежно тронул его за плечо, и Никита оглянулся.

Перед ним стояла кукла Маша.

… Ах, если бы он тогда потерял сознание! Но Никите Кляпову было отказано даже в этом. Дальше предобморочной слабости дело не пошло. Он так и не смог отбиться от нежных четырехпалых ручек белесого безликого страшилища. С плотно зажмуренными глазами, извиваясь в тщетных попытках отползти, он чувствовал, как эти ручки лезут к нему под рубашку и довольно сноровисто управляются с пуговицами брюк.

— Не надо… — рыдал он. — Только не это… Я не хочу…

И, видит Бог, это была чистая правда. Ничего подобного Кляпов не хотел. Но тут, к ужасу Никиты, мужское его начало предательски встрепенулось в ласковых пальчиках и повело себя вполне самостоятельно.

— Нет… — стонал Никита. — Не сметь!

В гробу оно видело его приказы. Внезапно Кляпову вспомнилось, что в момент прощания с жизнью нечто подобное бывает и с висельниками. Он разжал на секунду веки, увидел движение мощного, как дирижабль, бедра, дернулся из последних сил, но был оседлан. Дальше уже пошла агония.

— Да… Да… — всхлипывал он. — Я… понимаю… Я готов… пройти… и через это…

А вокруг ржали, взвизгивали и ухали черные дверные проемы.

— Да что за базар-вокзал? — в недоумении спросил Крест, берясь обеими руками за края люка и осторожно выглядывая из тарелки.

— С новеньким знакомятся, — процедил Василий. Он сидел на корточках в одной из неглубоких ниш и выкладывал капсулы из лопнувшего пластикового мешка. — Ты мне лучше скажи, почему скрипота молчит!

Под скрипотой имелся в виду люк летающей тарелки, так, кстати, до сих пор и не закрывшийся.