Иной имел мою Аглаю…
Сколько ты ему должен? — гремел Василий. — Ты голову-то не морочь! Ты скажи, сколько ты ему должен?
Выяснилось, что Никита и сам толком не знает. Много, короче…
Василий исторг вздох, похожий на рык, и взглянул на Ромку. Тот озадаченно улыбался и чесал в затылке.
Дело происходило возле Клавкиного броневичка, хотя, по правде сказать, глыба размерами и формой напоминала скорее постамент Медного Всадника, несколько осаженный назад и вправо, — пошире, погрузнее, покривоватее. Все прочие камушки раздолбали, а этот вот оставили. И вряд ли причиной тому был мудрый совет Пузырька. Просто никому не хотелось связываться с этакой глыбиной. Чтобы развалить ее, требовались либо гений Ромки, либо упрямство и мощь Василия.
Василий поиграл желваками и снова повернулся к Кляпову.
— Ну и как ты с ним собираешься расплачиваться? Он же тебя не выпустит!
— Мне все равно… — сдавленно отозвался Никита.
Василий выругался, а потом еще раз — теперь уже из-за Телескопа, старательно прочирикавшего только что услышанный оборот.
— А ну брысь отсюда! — гаркнул он. Выждал, пока Телескоп уберется подальше, насупился и, недовольно поведя носом, спросил:
— Слушай… А он тебя это… Только честно! Не опустил случаем?
— Куда? — устало спросил Никита.
Василий и Ромка ошарашенно переглянулись. Чтобы такой взрослый дядя — и не знал общепринятых слов? Василий крякнул и попросту, без выкрутас объяснил Кляпову, о чем идет речь. Тут на лице Никиты отразился столь неподдельный ужас, что Василий даже вздохнул облегченно. Стало быть, уберегся…
— Ну сам смотри, — проникновенно сказал он, беря Никиту за край простынки. — Пугнуть мы его не можем. Потому что надзорки! То есть от нас помощи не жди… — Стиснул простынку в кулаке и тут же бросил, резко раскинув пальцы веером. — Вот убей — не пойму, чего ты его так боишься! Да ничего он тебе не сделает! Тебе что, совесть мешает? Так по совести ты ему вообще ни тюбика не должен… Не улетел он… И не улетит. Кто ему там будет прислуживать? Таких дураков дома больше не осталось — ты последний был…
— Чего ты его на фиг не пошлешь? — с любопытством спросил Никиту Ромка.
— Я пробовал… — безнадежно вздохнул тот.
— Интеллигент ты хренов! — вспылил Василий. — Как ты пробовал? «Ах, простите…» «Ах, спасибо…» Да за «спасибо» на зоне знаешь что делают? Ну так, короче! Я тебе сейчас скажу, как послать… Наизусть выучишь, понял? И чтобы слово в слово! Телескоп! — рявкнул он, оборачиваясь. — Я т-тебе дам подслушивать! Хвост надеру!
Услышав про хвост, Телескоп сжался в пушистый комок и вновь отступил, сердито посвечивая глазищами.
— Та-ак… — молвил Василий, сосредоточиваясь. — Значит, скажешь ему…
И медленно, слово за словом выговорил такое, что даже Ромка хмыкнул и поглядел с уважением, Никита оторопело моргал.
— Повтори, — потребовал Василий.
Никита, запинаясь, повторил. Василий заставил затвердить фразу назубок и результатом остался доволен.
— Когда будешь посылать, смотри в глаза, понял? И понаглее, понаглее, не дрожи!
Никита Кляпов печально поблагодарил за науку и косолапо побрел дальше — искать подходящий камушек. Василий и Ромка глядели в его сутулую спину, пока она не затерялась среди опор.
— Черт его знает… — проворчал Василий. — В пробирке его выращивали, что ли?
— Не пошлет… — с сожалением молвил Ромка, присаживаясь на приступочек глыбы. — Вот ведь клоун, блин…
— Есть клоуны и покруче, — хмуро и многозначительно изронил Василий.
Ромка медленно повернул голову.
— Не понял, — надменно молвил он.
— Чего не понял-то? — проворчал Василий и, кряхтя, присел рядом. — Давно я с тобой поговорить хотел…
После этих слов Ромкина физиономия вновь стала утомленной и разочарованной. Василий сидел, упрямо склонив лобастую голову, и с преувеличенным вниманием разглядывал сломанный ноготь большого пальца.
— Может, к Пузырьку пойдем? — сердито спросил он.
Ромка поморщился.
— Да чего там, у Пузырька, делать? Водку жрать?
— Оно иногда и невредно, — буркнул Василий. — Чтобы дурь из головы выбить…
— Это из чьей же?
— Да из твоей! — Василий хмуро покосился на Ромку. — Мы ж с тобой вроде как бы уже и не чужие, а, Ром? Я вон тебя в тарелку загнал, потом назад тащил… пока сам не поумнел. По «конуре» опять же вместе шастали, от куклы Маши драли… Думаешь, мне легко теперь смотреть, как ты тут без дела шлендаешь?
— Не смотри… — безразлично посоветовал Ромка.
Справа подобрался Телескоп и присел на корточки, стреляя круглыми бойкими зыркалами то на Василия, то на Ромку.
— Ром! — Василий повернулся к собеседнику всем корпусом. — Ну что за сдвиг такой? Камушков не ломаешь, слоняешься… Водку вон уже даже не пьешь…
— Курить хочу, — сказал Ромка. Василий моргнул.
— А ты разве дома курил? Ромка вяло пожал одним плечом.
— Так… Баловался…
— Ну ты даешь! — только и смог сказать Василий. — Баловался… Я вон всерьез дымил — и то бросил, А знаешь как?.. Помолчи, Телескоп… Врач знакомый в морг привел и показывает: два трупа, причем оба молодые еще, лет по тридцать каждому… Вот, говорит, смотри. Берет долото, рубит одному грудную клетку, там легкие — чистые, розовенькие! Ну, ясно, некурящий… А потом — другому. Так ты не поверишь — хлопья какие-то черные вместо легких… И я — все. В тот же день и завязал…
— А им не все равно было? — спросил вдруг Ромка.
— Кому?
— Трупам…
— Да ну тебя на хрен! — с досадой сказал Василий. — Распустил ты себя просто, вот что! Сачок ты! Самый настоящий сачок!.
— Тьок! Тьок! — возрадовался Телескоп, услышав знакомое слово.
— Тнись! — цыкнул на него Ромка. Телескоп прижух и опасливо передвинулся поближе к Василию.
— Чего ж ты с ним так грубо-то? — упрекнул тот. — Дурак ты — и уши холодные, вот что я тебе скажу! Сам счастья своего не понимаешь! Ну вот подумай: кто ты был дома? Да никто. Так, шпана подворотная. А здесь? Специалист, золотые руки… Да хозяева, может быть, таких, как ты, нарочно ищут… Какого тебе еще рожна надо? От армии открутился, девка тебе досталась — позавидуешь…
— Армия… — недовольно сказал Ромка. — Да что армия? Армия — два года, и на дембель. А тут всю жизнь…
— А «деды» тебя хоть раз метелили? — наливаясь кровью, рявкнул Василий. — Ты что ж, думаешь, в армии служба — мед? Слушай… — осенило его вдруг. — Может, у тебя с Ликой нелады?
— Строит из себя больно много… — нехотя отозвался Ромка. — Такое гонит! И с хозяевами она знакома, и мыслями она с ними обменивается… Всю жизнь на мозги капали, а тут она еще! Того нельзя, этого нельзя…
— Чего нельзя-то? — не понял Василий.
Вместо ответа Ромка ухмыльнулся ехидно и вроде бы даже повеселел.
— А правда, пошли к Пузырьку! — предложил он, изменчивый как ветер. — Чего ступеньку просиживать!
Обдаваемый неторопливым прибоем разноцветных световых волн, Пузырек стоял в классической позе погорельца над пепелищем и скреб в затылке. Змеевики, ранее оплетавшие рощицу стеклистых труб на манер повилики, исчезли. В черных провалах кладовок уже не играли ласковые блики на грудах полупрозрачных бурдючков. О былом великолепии напоминала лишь свернувшаяся на полу карликовая глыба в виде человеческого уха. На некоторых трубах, правда, остались спиральные вдавлины, но чувствовалось, что скоро и они распрямятся.
— Да-а… — озадаченно тянул Пузырек. — Это хорошо еще, я вчера догадался кое-что в незаселенку перетащить… Ну вот как это они так делают? Снаружи, что ли?
Кроме него, в помещении находились расстроенный Леша Баптист и злобно усмехающийся Крест.
— Давно? — профессионально озираясь, спросил Василий.
— Да только что! — сказал Пузырек. Особого расстройства на его мудром морщинистом лице, впрочем, не наблюдалось. Он, видимо, привык уже к таким налетам надзорок и относился к ним как к чему-то неизбежному. — На десять минут вышел спросить у Маши, как она подошвы заливает. А вернулся…
— Епишкин пистолет! — сокрушенно молвил Леша Баптист. — Теперь, наверно, цены поднимешь?
— А как же! — ухмыльнулся Пузырек. — Мне, считай, все по-новой начинать…
Василий тем временем осмотрел помещение и, естественно, не найдя никаких следов, вновь присоединился к остальным.
— Чисто работают, — с уважением признал он. — Не иначе, дали снаружи щелчка — и все в пыль.
— Пыль… — недовольно повторил Пузырек. — Ну покажи мне эту пыль, раз ты такой умный! Пыль… Да они и пыли-то не оставляют!
— Зуб даю, Клавка навела, — с недоброй улыбкой изронил Крест.
Оживленно потирая изжелта-розовые ладошки, возник дедок Сократыч.
— Так-так-так… — радостно озираясь, проговорил он. — Что ж, могу себя поздравить! Сроки погрома, согласитесь, я в прошлый раз назвал почти правильно… А что в кладовках?
— Пусто… — проворчал Пузырек.
— Великолепно! — бодро воскликнул дедок. — Стало быть, можно считать доказанным, что причина погромов не в усталости труб, а в самом факте самогоноварения. Иначе, согласитесь, надзоркам было бы достаточно уничтожить только аппарат… И в этом случае возникает всего лишь один вопрос: почему они не сделали этого раньше?
Крест брезгливо скривил рот и двинулся к скоку. Проходя мимо Сократыча, приостановился и окинул сияющего дедка недобрым взглядом.
— Голова — Бетховена, — процедил он, — а в голове …
Сказал в рифму, что именно, — и канул с глаз.
— Ну ладно… — вздохнул Пузырек. — Чего зря время терять? Пойду в «конуру», новый змеевичок соображу. А бак — уж завтра…
— Давай я с тобой! — встрепенулся Ромка. — Хоть посмотреть, как это у тебя получается!
— Пошли, — с мудрой усмешкой согласился покладистый Пузырек. — Только уговор — сидеть тихо. С этим делом так: чуть отвлекся — начинай все по-новой… Тут, брат, терпение нужно. Это тебе не камушки долбать…
Оба сгинули, и Сократыч с Василием остались вдвоем в голой опустевшей опоре, по которой так привольно теперь было разливаться радужным волнам приглушенного света,
— А вы что же, Василий? — полюбопытствовал дедок. — Посмотреть не хотите? Между прочим, довольно впечатляющее зрелище — прямо из воздуха, представьте, образуется змеевик… Кстати, я никогда не встречал вас возле «конуры». Неужели вы так ни разу и не попытались сами что-нибудь измыслить?
— Да как… — с неохотой отозвался Василий. — Пытался, конечно…
— И что?
— А ничего. Вытаращусь, как дурак, и все без толку. У Ромки хоть цемент какой-то из воздуха сыплется…
Тут Василий наконец сообразил, что от душеспасительной беседы Ромка со свойственной ему ловкостью просто-напросто улизнул. «Вот ведь паразит лопоухий…» — по старой памяти с досадой подумал Василий.
Откланялся и, не зажмуриваясь, шагнул в скок. Просто не было теперь нужды зажмуриваться — устройство давно уже стало привычным, и голова при переходе не кружилась.
Телескоп терпеливо ждал на корточках неподалеку от выхода. Ему часто случалось сопровождать Василия к Пузырьку (хотя внутрь его, конечно, ни разу не приглашали), и поэтому расположение скоков он знал назубок.
— Ну что, Телескоп? — сказал Василий, — Домой?
— Мой! — с готовностью пискнул зверек.
… Василий шел и думал о Ромке. Что ж у него там, интересно, вышло с Ликой? «Этого нельзя, того нельзя…» Что может женщина запретить мужчине? Пить, допустим… Но ведь Ромка почти не пьет. Что еще? Гулять. В смысле — по бабам. Тоже не слишком правдоподобно. Кроме Лики, все остальные для Ромки вроде староваты… Василий с неохотой вспомнил свою собственную семейную жизнь и заполошный вопль жены: «Иди ищи себе образованную!» Нет, кажется, это из другой оперы… У Лики и у самой образование. Чего, кстати, нельзя сказать о Ромке…
А что, если в самом деле взять и потолковать обо всем об этом с Ликой? Как ни крути, а Ромку-то ведь спасать надо… Пропадает парень на глазах… Как-нибудь повлиять с двух сторон — может, и выправится…
Все более утверждаясь в этой благой мысли, Василий свернул в нужный проулок и уже у самого скока опять столкнулся с печальным Никитой Кляповым.
— Ну что? Видел Креста?
— Видел…
— Сказал?
— Нет…
— Почему?
Никита устало прикрыл глаза (раньше он в таких случаях снимал очки).
— Странно… — молвил он с жалкой улыбкой. — Дома я мечтал, что у нас в стране объявят когда-нибудь свободу слова… Мне как-то в голову не приходило, что свобода эта приходит не извне, а скорее изнутри…
Василий поймал себя на том, что мелко потряс головой.
— Ты о чем?
Никита медленно поднял веки.
— Понимаете, даже если отменить внешние, административные запреты (как это сделано здесь), все равно остаются запреты внутренние. Застенчивость, нерешительность. Да элементарная вежливость, наконец!
Василий продолжал оторопело глядеть на Никиту Кляпова.
— Так ты… чего хочешь-то?
— Боюсь, что уже ничего, — удрученно ответил тот. — Просто с некоторых пор я заподозрил, что дело и раньше заключалось не в общественном устройстве, а во мне самом…
Телескоп издал жалобный щебет. Он тоже ничего не понял. Никита Кляпов вздохнул и, с ласковой рассеянностью взглянув на зверька, двинулся дальше. Василий ошалело посмотрел ему вслед, выругался изумленно и ступил в скок…
Уютный колышущийся сумрак родного жилья ласково обнял зверька и его хозяина.
— Гость! — пронзительно чирикнул Телескоп. Василий обернулся — и замер. В глыбе-качалке, овеваемая легкими цветными волнами, сидела Лика.
— Вы уж простите, Василий, что ворвалась к вам без спросу, — взволнованно заговорила она, вставая. Серые глаза ее были тревожны. — Но ждать возле вашего скока я тоже не могла. Сразу поползли бы сплетни… В общем, сами понимаете…
— Что-нибудь случилось?
— Н-нет… Пока еще нет… Василий расслабился.
— Ага… — озадаченно молвил он, берясь за подбородок тем же задумчивым жестом, каким раньше брался за козырек. — Да вы садитесь, Лика, садитесь… — спохватился он вдруг. — Будьте как дома.
При этих словах он как бы невзначай окинул взглядом свое жилье и, в общем, остался им вполне доволен. Сегодняшним утром к глыбе-качалке добавился еще и столик — плоский сверху и снизу камушек полуметровой высоты, выторгованный за семь сереньких тюбиков у прижимистой Клавки. Стена тоже выглядела внушительно. Инструмент (четыре предмета) покоился на хромированных крюках, выломанных в самом центре светоносной рощицы, куда еще не всякий сунется. Тускло лоснились тяжелые чугунные складки фартука.
Солидно, солидно…
— Телескоп, — барственно распорядился Василий. — Света добавь…
И пока тот бежал вприпрыжку к стене за своей железячкой, а потом обратно — к рощице стеклистых труб, Василий подошел к молочно-белому причудливому столику-глыбе и сел напротив гостьи — на кабель. Вскрикнул перерубленный белый световод, зато три-четыре ему подобных вспыхнули поярче, сразу прояснив подвижный цветной полумрак.
— Дьец? — вопросительно чирикнул Телескоп, готовый к дальнейшим действиям.
Василий закашлялся. «Хвост тебе надрать!» — смущенно подумал он.
— Нет, одного хватит, — сказал он, искренне надеясь, что это Телескопово словцо Лика слышит впервые. — Ломограф свой повесь на место, а сам давай поухаживай за гостьей. Графинчик — в баре, колпачки и закуска — тоже…
Лика ошеломленно следила за тем, как польщенный высоким доверием Телескоп скачет к простынке, за которой, надо полагать, скрывалась ниша, именуемая баром. Вот он появился оттуда с подно-сиком, на котором действительно стояло что-то вроде графина, наполненное на две трети рубиновой жидкостью, пара колпачков и несколько капсул — лимонных и пурпурных. Осторожно переставляя кривые опушенные серебристым мехом ножки с розовыми пролысинками на коленях, лупоглазый мажордом опустил подносик на стол и отпрыгнул, гордый собою.
— Зать! — немедленно потребовал он.
— Конечно, — сказал Василий. — Заслужил. Держи…
Лика перевела широко распахнутые глаза с пушистого слуги на осанистого хозяина. Зрачки ее дышали.
— Так вот вы их зачем… — с огромным уважением выговорила она. — А наши-то дураки смеялись… — Лика тряхнула волосами. — И какое, главное, облегчение в хозяйстве…
— Да я над этим поначалу даже и не думал, — признался Василий. — Просто, гляжу, симпатичные зверушки…
И он протянул мощную свою пятерню к графинчику.
— Боже, какая прелесть! — сказала Лика, глядя теперь на прозрачный сосудец. — Как вы это сделали?
— Да как колпачки, только чуть сложнее, — охотно объяснил Василий, разливая рубиновый напиток. — Обрезаешь световод, а шкурку чуть задираешь. Ну и смолы сразу набегает много» здоровая такая капля набухает… И как только сверху затвердела — чик ее по горлышку! А внутри-то смола — она ж еще мягкая… Ну вот, потихоньку ее оттуда и вытягиваешь вместе с сердцевиной… Получается такая вот колба. И пробка точно так же делается, только капля должна быть меньше… Ладно. За встречу!
Оба выпили. Василий протянул гостье пурпурную капсулу, но та с интересом разглядывала только что осушенный колпачок.
— Что это? — спросила она, кивнув на графинчик, но, видимо, уже имея в виду сам напиток.
— Да это-то просто… — Василий махнул рукой. — На литр водки — один черненький тюбик и половину красненького. А вы так разве не смешиваете?
— Смешиваю… Просто в другой пропорции… — Лика поставила колпачок на стол, и лицо ее снова омрачилось.
Кажется, пора было завязывать с любезностями и переходить к делу.
— Так что случилось-то, Лика? Или там случится, вы говорите…
— Я пришла посоветоваться… — сказала она. — Насчет Ромы.
Василий кивнул. Именно этого он и ожидал.
— Вы — старше, опытнее, — надломленным голосом продолжала Лика. — Я знаю, вы еще дома пытались как-то воздействовать на него, направить…
— Н-ну… в какой-то степени… — осторожно согласился Василий.
— Я в отчаянии, — сказала Лика. — Это совершенно неуправляемый человек. Вы даже представить себе не можете, сколько я вынесла за последние дни… Я знаю, с талантливыми людьми жить сложно, но не настолько же! Все мои слова для него — пустой звук. Он отбился от рук окончательно… Мне неловко в этом признаваться, но, когда я расплачивалась с Машей за обувь, не хватило трех тюбиков… Мне пришлось сломать камушек самой… Как будто в доме нет мужчины!
— Ну, это уже совсем никуда не годится… — мрачнея, проговорил Василий и вновь наполнил колпачки. Возложить обязанность виночерпия на Телескопа так и не удалось — он и графин-то соглашался тащить только в закупоренном виде. Спиртного лупоглазые на дух не переносили.
— А как начинал! Как начинал! — с тоской говорила Лика. — Все ведь были просто потрясены… И я, кстати, тоже… Ну как же! Талант! Гений! И что теперь с этим гением стало? Раньше только и слышалось: Рома, Ромка… А теперь все говорят: Вася…
— Да ладно тебе… — смущенно пробормотал Василий, как-то незаметно для самого себя переходя на «ты».
Нервно чокнулись. Лика залпом опрокинула свой колпачок, судорожно вздохнула, разрумянилась.
— Боже мой… — сказала она, горько смеясь. — Ну вот что нам с ним, с дураком, делать?
— Да пацан еще… Может, образумится… — без особой надежды в голосе проговорил Василий.
Лика молчала. Болезненная складочка обозначилась между бровями.
— По дому опять же затосковал… — добавил Василий. — Бывает… Я сам вон поначалу… Хотя… Странно! Мне казалось, он вроде в последние дни повеселел как-то…
— Повеселел? — Серые глаза Лики гневно сверкнули. — А почему — знаешь?
— Н-нет… А почему?
Лика раздула изящные ноздри и отважно наполнила колпачки.
— Представляешь?.. Приходит позавчера и хвастается. Перемкнул накрест какие-то световоды в не-заселенке…
— Зачем? — пораженно спросил Василий.
— А так! От скуки! И посыпались из надзорок одни алые тюбики… Я ему говорю; «Рома! Не надо так больше делать. Это же самое настоящее вредительство! Не дай Бог, узнают, чьи это шутки, нам же обоим бойкот объявят…» Надулся. Ничего не ответил. А на следующий день посыпались одни лиловые…
— Ах, паразит! — изумленно выдохнул Василий. — Так это, значит, его работа?
— Весь день где-то мотался, заявился только под вечер, — слегка уже задыхаясь, продолжала Лика. — Я говорю: «Все, дорогой! Кончилось мое терпение. Выбирай: или я, или эти твои проказы…» И вот с тех пор его еще не видела… Где бродит?..
— Да с Пузырьком он, в «конуре»… — чувствуя себя крайне неловко, сказал Василий. — Змеевик соображают…
— Кто? Он?
— Ну, не он, конечно, — поправился Василий. — Пузырек соображает, а Ромка — так, посмотреть пошел…
Перерубленный Телескопом световод вовсю уже сращивал концы. Свет убывал. Вновь наплывал, колыхаясь, цветной лирический полумрак.
— Слушай… А может, он просто хулиган? — безнадежно спросила Лика.
— А то кто же! — Василий недобро усмехнулся, помолчал, потом кашлянул осторожно. — Ну так мне что? Потолковать с ним или как?
— Да нет, наверное… — чуть помедлив, печально отвечала она. — Я ведь к тебе, оказывается, просто выговориться шла…
Встала, огляделась напоследок — и вдруг поникла.
— Хорошо у тебя… Пойду…
В мужественном сердце Василия какая-то мышца сократилась щемяще. Вскочил, подошел к Лике; пытаясь заглянуть в глаза, схватил за плечи.
— Ну, Лик… Уладится, ну… Что ты?
Она всхлипнула и уткнулась лицом в его широкую грудь.
Так они стояли довольно долго, пока не поняли, что этак чувству взаимопонимания недолго и перерасти в несколько иное, куда более сильное чувство. Оба уже готовы были смущенно отстраниться, как вдруг рядом истерически зачирикал Телескоп:
— Ок! Ок!
— Ты что, сдурел? — рявкнул Василий, оборачиваясь. — Черти тебя надирают! Вот же он, скок…
Василий осекся. По искристому покрытию танцевали цветные блики, но смутного светового овала нигде не было. Скок исчез. Да, но… Как же теперь наружу-то выбраться?..
Несколько секунд Василий и Лика испуганно озирались. Телескоп, в ужасе вздыбив ухоженную шерстку, дрожал всем тельцем.
— Он… — хрипловато выговорила Лика. — Опять что-нибудь перемкнул…
— Кто? Ромка?.. Лика не услышала.
— Да пошел ты к черту! — бешено выкрикнула она, запрокинув искаженное лицо к мерцающей вверху радужной паутине. — Со своим талантом! Со своим… — Стремительно повернулась к Василию и, всхлипнув, обвила руками его могучую шею.
… И дальше Василию как-то стало все равно: выберутся они потом наружу или не выберутся.