Солдаты — сыновья солдат

ОЖИВШИЕ СТРАНИЦЫ

У каждого человека есть биография. Истина эта непреложна, и, сообщая ее, я не претендую на открытие. Не является откровением и то, что большинство биографий несхожи друг с другом.

Но бывают биографии столь богатые, насыщенные, столь обильные полезными и важными делами, что обладатели их смело могли бы поделиться с другими.

Такая вот богатая биография и у Минова, которому в 1973 году исполнилось 75 лет. Возраст немалый. За свою долгую жизнь Леонид Григорьевич пережил и успел сделать столько, сколько хватило бы на добрый десяток жизней.

О человеке этом — удивительной и завидной судьбы — очень много писали.

Просто не представляю себе книги, посвященной парашютистам, десантникам, в которой можно было бы обойтись без рассказа о нем.

Когда беседуешь с этим человеком, знакомишься с его огромным архивом, его записями разных лет, перед тобой оживают страницы истории нашего парашютизма, рождения наших воздушнодесантных войск, их славных дел, их побед и достижений.

И хотя Минова считают прежде всего парашютистом, но думаю, что без его имени не обойдется и история отечественного планеризма, и авиации, и десантных войск, и ДОСААФа…

Впрочем, пусть судит читатель.

Леонид Григорьевич Минов родился в 1898 году. А в 1914 году он уже воевал. Этот человек стал солдатом в шестнадцать лет. Добровольцем. Не так просто идти под пули в шестнадцать лет. Могут возразить — в таком возрасте как раз и идут легче всего навстречу опасности, в таком возрасте легче найти добровольца на подвиг, чем в пятьдесят.

Но в том-то и дело, что у Минова это был не романтический порыв, случайный шаг. Нет, это была пусть тогда еще только формирующаяся, но уже черта характера.

Прошли годы, десятилетия, и жизнь потрепала этого человека в своих жестких руках. Можно было бы, кажется, успокоиться, попритихнуть, не рваться в пекло. Ан нет! Не исчезла та черта характера, и всю жизнь потом, в трудные и в добрые для Родины времена, Минов шел добровольцем, отдавал людям свое время, свой труд, свои знания, свой опыт, а если потребовалось бы, готов был отдать и жизнь.

Вступил в партию в сентябре 1917 года. Воевал там, где, как писал Блок, «грусть застилает отравленный пар с галицийских кровавых полей».

Но отравленный «пар» царской пропаганды не долго застилал глаза Минову. Нашлись лоцманы, указавшие правильный курс — курс на всю жизнь. Такие же солдаты. И не такие же. Большевики. Евтеев, Войцеховский, другие. Они раскрыли Минову правду. Распространение «Окопной правды» и стало для него первым большевистским заданием.

Октябрьскую революцию Минов встретил на фронте, выполняя задание партии. Потруднее и поопаснее, чем распространение газеты.

Суровые те времена немало носили его по дорогам войны и революции и, наконец, прибили к берегу в городишке Белеве, что на Тульщине. Бандитов, спекулянтов, всякой дряни водилось там тогда предостаточно, а вот фронтовиков, да еще фронтовиков-большевиков не хватало. И потому Минов как должное принял очередное партийное поручение — вместе с другими фронтовиками организовать и возглавить первую боевую дружину Белевского Совдепа. Это была подлинная дружина, собрались здесь бывшие солдаты — люди опытные, суровые и лихие. Главное, знавшие, за что борются.

Наступила осень 1918 года. Уездный Комитет направил Минова на военную учебу. Красная Армия уже тогда формировала своих командиров, обучала, совершенствовала, готовила будущие кадры.

Правда, для Минова учеба длилась недолго. Курсанты Тульских пехотных курсов комсостава РККА уже в следующем году ушли воевать против белоказаков. Как вспоминает сам Минов, кто хочет узнать подробности той войны, пусть перечтет шолоховские «Донские рассказы».

Из 350 курсантов в живых осталось 17 человек. Минов, хоть и раненый, уцелел. А подлечившись, он получил звание красного командира РККА. Курсы доканчивать не пришлось. Военная наука на этот раз постигалась на поле сражения, не в классе, не на макете.

И снова бои на деникинском фронте. Воевал под Курском, под Змиевкой, под Орлом.

…Батальон, в который превратился полк, после боев отвели в Орел на переформирование. Членом Военного совета Орловского укрепленного района был в то время Яков Иванович Алкснис, в последующем один из виднейших военачальников Красной Армии, комкор, начальник Военно-Воздушных Сил РККА.

Тыловой город был непривычен после фронтовых дорог. Однажды, бродя по улицам, Минов натолкнулся на объявление: в Москве созданы Авиационные курсы РККА, куда могут подать заявление красные командиры. За время своей боевой жизни Минов бывал и пехотинцем, и кавалеристом, и пулеметчиком, и артиллеристом. Летчиком не был, хотя мечтал о службе в авиации.

Верный себе, он решил попытать счастье, пошел добровольцем.

И вот учеба. Авиационные курсы комсостава РККА. Отделение летчиков-наблюдателей.

Курсы Минов окончил в 1920 году, получив звание, которое звучало так: «Красный военный летчик-наблюдатель». Ему было 22 года.

И снова фронт. Это был Западный фронт — Полоцк, Лида, Гродно, Белосток, Варшава. Пятнадцатая армия. Здесь Минов участвовал в боях как летчик-наблюдатель. Приходилось летать в разведку, бомбить позиции врага, бросать бомбы прямо руками, когда самым точным прицельным прибором служил собственный глаз. Случалось даже участвовать в воздушных схватках, наконец, пролетая над вражескими позициями, разбрасывать листовки с призывом «Сдавайтесь»….

В те времена, на тех самолетах — «Фарманах», «Вуазенах» это было опаснее, чем идти в атаку под пули врага.

А потом пришел приказ — Минова отзывали в школу летчиков. Снова бои перемежались учебой.

Сначала Зарайская школа, где после окончания ее он некоторое время был инструктором, потом 1-я Высшая школа красных военных летчиков в Москве, курсы усовершенствования которой он окончил в 1923 году. Удивительные способности Минова, а главное, еще более удивительная жажда всегда, везде, во всем овладеть делом в совершенстве, привели к тому, что за два года он прошел путь от младшего инструктора до помощника начальника школы по учебно-летной подготовке.

К тому времени Минов был уже мастер своего дела, не только первоклассный летчик, но и знаток самолетов, знаток летного дела. Воздушный бой, воздушная война, материальная часть, эксплуатация самолетов, их обеспечение, наземная служба, подготовка кадров — десятки вопросов, которые тогда надо было постигать с азов, входить в них, въедаться, многое решать самому, самому отвечать на многие вопросы.

…Шел 1925 год. Биография этого человека пополнилась новой страницей. Он оказался на дипломатической работе.

Минов был назначен в Париж в качестве «консультанта по авиационным заказам». Так назывался этот пост. Фактически же был самым настоящим авиационным атташе.

Минов проделал во Франции значительную работу. Изучал постановку авиационного дела в стране, систему авиационной подготовки молодежи. Потом сыграл существенную роль при организации в Советском Союзе сети осоавиахимовских школ. Тех самых, которые позже стали аэроклубами ДОСААФ.

Вернулся на Родину Минов через два года. Его назначили командиром учебной эскадрильи 2-й военной школы летчиков в Борисоглебске. Среди других, интересовавших его вопросов был слепой полет. Уж тогда, заглядывая в далекое будущее, он понимал его значение. Ведь в те времена не было сегодняшних совершенных приборов наведения, локационной аппаратуры, наземных служб. А вот темные ночи, туманы, облака были… И военная авиация, в отличие от гражданской, не могла подолгу сидеть на аэродромах, ожидая у моря погоды, не в переносном, а в буквальном смысле слова.

Минов это понимал и начал вместе с другими такими же энтузиастами экспериментировать. Были построены первый учебный колпак, тренажное кресло, разработана методика обучения летчиков слепому полету, проведены курсы, подготовлены первые инструкторы. Наконец на совещании высшего начсостава Военно-Воздушных Сил РККА предложил включить слепой полет в комплекс учебно-боевой подготовки строевых частей и школ ВВС.

Сейчас иной молодой удивится — слепой полет? При нынешних-то приборах? А он и сейчас, между прочим, есть — слепой полет, только отличается от тогдашнего, как «катюша» от лука. В те же времена это было важнейшим делом, и вклад в него Минова очень ценен.

И вот эта самая экспериментальная работа в области авиации, как ни странно, привела к тому, что Минов с авиацией расстался. Не совсем, конечно. Но во всяком случае с той поры главным в его жизни стал парашютизм.

Хорошо понимая опасность слепых полетов, он подчеркивал необходимость для летчиков иметь парашют, чтобы в случае аварии они могли покинуть самолет. Ведь в те годы у военных летчиков никаких парашютов не было. Их всего-то насчитывалось в стране два-три десятка.

Всего лишь два раза к тому времени довелось воспользоваться парашютом для спасения жизни летчиков, самолеты которых потерпели аварию. Одним из них был Михаил Громов. Совершались прыжки с аэростатов. Но с самолета добровольно, в порядке тренировки или испытания в нашей стране никто еще тогда не прыгал. Между тем, парашютизм следовало изучать, распространять, в этом деле требовались специалисты, а их не было. И тут вдруг доклад Минова начальству, где говорится о необходимости использования парашютов…

Минова вызвал Петр Ионович Баранов, в то время начальник ВВС РККА. Он предложил ему отправиться в США изучить парашютное дело, а вернувшись на Родину, организовать парашютную службу в Военно-Воздушных Силах.

В 1929 году Минов уехал в США.

…Передо мной старые документы, фотографии, газеты.

Вот пожелтевший номер газеты «Буффало-курьер-экспресс» от 14 июля 1929 года. Не очень удачная и ясная газетная фотография человека с сухим волевым лицом, но зато броский шрифт заголовка — «Вызов смерти». Корреспонденция о прыжке Минова, который он совершил 13 июля 1929 года, почти 45 лет тому назад. Первый тренировочный прыжок советского человека с борта самолета.

Когда смотришь на элегантного, подтянутого джентльмена в гольфах, кожаной кепке и крагах, то с трудом представляешь, что это тот самый человек, который еще совсем недавно гонялся без устали за кулацкими бандами, шел в атаку на деникинцев, перепоясанный пулеметными лентами, и вряд ли мог ответить на вопрос, что такое или кто такой Буффало.

Тем не менее это был один и тот же человек, просто на какое-то время он перестал быть товарищем Миновым, а превратился в мистера Майнова.

Я смотрел у Леонида Григорьевича альбомы с фотографиями, иллюстрирующими его поездки по Америке, Мне довелось не раз бывать там, в том числе и в тех городах, где жил Минов, и я представляю себе, каково ему приходилось, одному из первых, а в иных местах самому первому советскому человеку в Соединенных Штатах. Его же это не смущало. Завидное свойство быстро адаптироваться в новой обстановке и здесь пригодилось Минову. Он чувствовал себя уверенно. Не раз в неожиданных, а порой и сложных обстоятельствах неизменно был хозяином положения.

Ему шел тогда тридцать первый год.

Обосновался Минов в Буффало. Дело в том, что там находился завод фирмы «Ирвинг», изготовлявший парашюты «Ирвин». Конструктором же парашютов был капитан Ирвин. И оба эти слова, кстати говоря, частенько путали.

Минов представлял официально Амторг, советскую торговую организацию, занимавшуюся, в частности, закупкой в США парашютов.

Ему очень хотелось посмотреть, как преподается парашютное дело в американской военной школе.

Но разрешение на это из Вашингтона все задерживалось.

Поэтому он и поехал в Буффало.

И вот тут возникло некое обстоятельство — Форд, ведущий испытатель парашютов фирмы «Ирвинг», спросил Минова, не желает ли он прыгнуть, так сказать, лично оценить качество товара.

Вообще-то говоря, обстоятельство это было не совсем неожиданным. Минов предвидел его. «По мне будут судить о советских летчиках, — толковал он Баранову, когда тот напутствовал его в дорогу. — Если предложат прыгнуть, а я откажусь, что они подумают?»

И вот то, что предвидел Минов, произошло. В который раз жизнь предлагала ему стать добровольцем. Мистер Форд не настаивал, боже упаси, он любезно предлагал. Но в уголках веселых глаз таилась усмешка.

Как обычно, решение пришло мгновенно: прыгать! А потом сообщить об этом Баранову.

Мне много довелось общаться с десантниками и парашютистами. Даже перед трехтысячным прыжком они испытывают какое-то волнение, как актеры, выходящие на сцену много раз, как рекордсмены мира на старте. Так уж устроен человек.

Легко себе тогда представить чувства «перворазника» перед первым своим прыжком. А ведь этому предшествует — что в аэроклубе, что в воинской части — долгая подготовка в классах на снарядах, макетах, на учебной вышке… Человек, совершающий у нас первый прыжок с парашютом, подготовлен к нему идеально. Какое бы то ни было несчастье практически исключено.

А каково Минову, который и видел-то прыжки лишь несколько раз? При тогдашней технике, при тогдашних самолетах, без подготовки не то что практической, а теоретической? Ведь задай ему кто-нибудь в тот момент вопрос — умеете ли вы прыгать с парашютом? — он должен был бы ответить, как тот человек из старого анекдота об умении играть на рояле: не знаю, не пробовал.

Прыжок наметили на 10 июля, но плохая погода помешала, помешала и на следующий день. А в это время — телеграмма от одного из руководителей Амторга, что необходимо срочно выезжать в Нью-Йорк, откуда начнется длительное служебное путешествие по американским аэропортам.

Короче говоря, у Минова оставалась одна возможность — прыгать 13 июля. Ну и что? 13-го так 13-го, Минову было безразлично. Он не суеверен. (В чем я убедился еще тогда, когда впервые позвонил в дверь его московской квартиры с цифрой «13» на черной эмалевой дощечке).

Иначе восприняли это американцы.

В США цифра 13 воспринимается панически. Там нет тринадцатых номеров в отелях, тринадцатых квартир в домах, а порой и самих тринадцатых домов, даже тринадцатые этажи «нежелательны». Предпринимать что-либо серьезное тринадцатого числа может только сумасшедший. Думается, будь в этой стране тринадцатая зарплата, ее никто бы не ходил получать. Впрочем, кто знает…

Испытатель Форд был категорически против 13-го числа! Безумие! Наконец нашли спасительный выход. Его предложил мистер Маклоуд — вице-президент фирмы «Ирвинг». «Давайте считать, что мистер Майнов, — сказал он, — прыгает не 13-го, а накануне 14-го. Ведь мы не погрешим против истины? Как вы думаете?» — «Не погрешим, — проворчал «мистер Майнов», — накануне, так накануне, можете даже считать, что я прыгаю назавтра после 12-го. Мне все равно, главное прыгнуть».

Итак, первый в жизни прыжок.

Минов прибыл на аэродром вместе с Фордом. У самолета тот объяснил, как прыгать. Десятиминутным инструктажем и ограничилась вся подготовка Минова к прыжку. Держался он очень спокойно и уверенно. «Ведь по мне будут судить о советских летчиках, вообще о советских людях, — рассуждал он, — уж наверняка американская печать не оставит этот прыжок незамеченным».

Минов не ошибался. Десятки американских газет писали об этом и до и после. Писали о смелости, хладнокровии советского парашютиста, о его решительности, о том, что никто другой не пошел бы на такой шаг без соответствующей подготовки, а мистер Майнов и в глаза не видел, как прыгают с парашютом, главное — вершина отваги — он бросил вызов смерти, совершив свой прыжок 13 числа! …Надел парашют, влез в самолет, с Фордом попрощался шуткой в американском духе: «До встречи — здесь, на земле, или там… на небе». Форд шутку оценил.

Минов вспоминает, что, беседуя с ним о предстоящем прыжке, Форд, между прочим, сказал: «Позавтракали хорошо? Впрочем, это не имеет значения. После прыжка будете есть за двоих. Так всегда бывает». То был педагогический прием, который Минов впоследствии не раз употреблял в своей практике: перед прыжком говорить с перворазником о чем-то, что будет после прыжка, словно бы прыжок — это так, промежуточный момент, а вот главное впереди. Он, например, частенько говорил своим ученикам: «Как приземлитесь, срочно передайте то-то и то-то…» И еще одно. Когда Минов прибыл на аэродром, он узнал, что прыжок был предусмотрен не на тот час, какой указал ему Форд, а на два часа позже, и даже выразил недовольство. Форд лишь усмехнулся. Минов не знал тогда, что это тоже педагогический прием: перворазника лучше привезти к месту раньше, чтобы «перегорел», пережил, чтоб начал испытывать раздражение — чего мол тянут. И такой бесхитростный педагогический прием, с которым впервые познакомил его Форд, Минов позже, разумеется, усовершенствовав, тоже часто применял в своей воспитательной работе.

…Он в кабине. Самолет не спеша, потрескивая, набирает высоту. Она уже равна 550 метрам, но Минов, глядя на альтиметр, все время мысленно спотыкается — 1800 футов, сколько же это метров? Он в уме силится перевести футы в метры и никак не может сосредоточиться, сбивается. 1800 футов…

Выходит на крыло. Ветер относит, рвет ногу, сбивает очки. Наползают облака, и возникает тревога: там, на земле, не увидят прыжка.

Подан сигнал, и Минов бросается в пустоту.

Парашют, подобно какой-то огромной медузе, раскрывается над ним.

Что испытывал он в тот момент? Этот вопрос я, разумеется, задал ему, как задавал его многим другим, как задавали многие другие ему. «Как вам сказать, — Минов задумался, — не могу утверждать, что я испытывал страх. Нет. Скорее какую-то жалость, ощущение потери. Чего-то дорогого, привычного. Трудно объяснить…» Действительно, чего? Быть может, прочности, надежного берега, к которому привык каждый из нас?..

Так или иначе, он спускается под белым куполом и яростно, самозабвенно кричит «Ура!»

Его относит к железной дороге, по которой мчится поезд. Затем Минов начинает понимать, что может опуститься как раз под колеса паровоза. Еще не хватало — благополучно спрыгнуть с неба и погибнуть под колесами поезда! Он начинает управлять парашютом, тянет лямки, стремясь придать полету желаемое направление. Никто не учил его этому. Здесь скорее действовала интуиция, чем расчет. Но в конечном итоге он опускается в стороне от пронесшегося с грохотом поезда.

Итак, первый прыжок совершен. Первый прыжок советского человека с самолета.

Поздравления, рукопожатия, газетные заголовки…

С тревогой в душе посылает телеграмму Баранову: «Первый прыжок удачно». Приходит ответ — поздравление.

Минов в соответствии с приказом прибывает в Нью-Йорк и отправляется в длительное путешествие по Америке, то самое, что запечатлели фотографии в альбоме. 16 000 километров, десятка городов, аэродромов, заводы. Во время этого путешествия он совершает свой второй прыжок.

Произошло это так.

Невдалеке от Лос-Анжелоса в городе Помона, проходили тогда соревнования парашютистов. Среди других сильнейших американских мастеров в них участвовал и рекордсмен мира Берт Уайт, незадолго до того совершивший прыжок с 8000 метров. Уайт сопровождал Минова в поездке по стране и предложил ему принять участие в соревнованиях. Участвовать так участвовать. Минов согласился.

Прыгать предстояло с высоты 400 метров в круг 35-метрового диаметра, как можно ближе к центру.

Минов прыгнул, раскрыв парашют на высоте 150 метров и приземлился удачно. Он занял 3-е место, а рекордсмен мира Уайт — 5-е! Это кажется невероятным, и тем не менее факт.

По существу, Минов оказался первым советским рекордсменом в прыжках на точность приземления.

Во время прыжка громкоговоритель возвестил зрителям: «Сейчас мистер Майнов выполнит для своего и нашего удовольствия прыжок с парашютом…» И он действительно испытывал несказанное удовольствие. Парашютизм засасывает…

Ему полагался приз — 75 долларов или равноценный предмет. Минов выбрал второе и попросил пишущую машинку с русским текстом, что и было исполнено.

В Америке Минов совершил и свой третий прыжок. Это произошло снова в Буффало. Дул сильнейший ветер — 11 метров в секунду. При таком ветре и сейчас обычно прыжки запрещаются. «Вас может унести неизвестно куда», — предостерегал мистер Маклоуд. «Ничего, не унесет, — настаивал Минов, — я приземлюсь в границах аэродрома». Тогда Маклоуд предложил поспорить на символическую сумму в 5 центов.

С волнением и беспокойством следили все, кто был на аэродроме, за полетом самолета, а потом за прыжком. Ветер со страшной силой пытался вынести русского за границы аэродрома, но не сумел: парашютист, как и говорил, приземлился внутри ограждения.

Маклоуд тут же расплатился за проигранное пари. Вручил Минову пятицентовую монету выпуска 1924 года с изображением величественного индейца в традиционном головном уборе из перьев.

Посмеялись.

А потом Маклоуд преподнес Минову сюрприз: на пути домой они заехали в поселок, где жил тот самый индеец, чей профиль был вычеканен на монете. Минова познакомили с ним, и в память об этой встрече и о своем третьем прыжке Леонид Григорьевич хранит маленький, стершийся кружок с изображением гордого профиля.

Минов вернулся домой в 1929 году с дипломом, с пусть небольшим, но практическим опытом прыжков и довольно значительными сведениями из области постановки парашютного дела, подготовки парашютистов, материальной части.

Теперь предстояло, осмыслив все это, применить на деле, с учетом положительного и отрицательного, с учетом полезного и бесполезного, а главное, с учетом того, что работать надо не в Америке, а дома, где парашютизм, так сказать, еще в колыбели, и его необходимо поставить на ноги.

26 июля 1930 года явился днем в какой-то степени историческим для советского парашютизма.

В этот день начались первые парашютные занятия с летно-подъемным составом ВВС РККА. Проходили они в Воронеже. Минов и его в дальнейшем верный помощник Яков Мошковский совершили показательные прыжки.

Наверное, сейчас кажется странным, что руководители занятий, долженствующие преподать науку парашютизма десяткам слушателей, сами имели за плечами всего ничего: Минов — четыре, а Мошковский и вовсе ни одного прыжка.

И все же прыжки прошли благополучно, все остались довольны. Во всяком случае через несколько дней армия насчитывала уже не одного, не двух парашютистов, а более тридцати.

Как говорится, лиха беда начало.

Почти в те же сроки, там же, в Воронеже, проходили и опытно-показательные учения Военно-Воздушных Сил Московского военного округа.

Возникла мысль обогатить эти учения первым опытом боевого применения парашютов.

Начальник ВВС РККА Петр Ионович Баранов был человеком дальновидным и отлично понимал роль парашюта в возможной войне. Именно он настоял на поездке Минова в Америку, он был инициатором «Воронежских занятий», наконец он, по существу, предложил провести в Воронеже первый в стране экспериментальный парашютный десант.

Да, десант. А как иначе назвать группу парашютистов, которым по замыслу Баранова надлежало опуститься в расположении «противника» и совершить там диверсию?

Разумеется, не так все это было просто по тем временам. Десантники располагали довольно архаичным самолетом «Фарман-Голиаф». С него прыгали участники «Воронежских занятий». Его и решили использовать. Во-первых, с других самолетов никто еще не прыгал, во-вторых, в отличие от ТБ-1, все парашютисты находились там вместе, в одной кабине, а не в разных местах, а главное, не требовалось путешествовать по фюзеляжу или крыльям на встречном ветру — прыгали прямо из дверей.

Замечу, что в дальнейшем советские парашютисты выбрасывались с самолетов ТБ, что требовало иной раз прямо-таки акробатической ловкости. Приходилось вылезать на крыло, держась за веревку, и тогда съезжать с этого крыла в пропасть. Конечно, скорость самолета тогда была далекой от сверхзвуковой, но все же проделывать все это на летящем с максимальной скоростью самолете было не так легко и особого удовольствия не представляло.

Итак, «Фарман-Голиаф». Имелось одно неудобство — самолет вмещал не больше полдюжины человек. Приходилось, таким образом, дробить десант на две группы, по шесть человек в каждой, одна во главе с Миновым, другая — с Мошковским.

Поскольку между двумя полетами «Фармана» проходило время, его «заполнили» транспортной операцией — выброской с самолетов Р-1 оружия и боеприпасов.

Конечно, теперь, когда на учениях «Днепр» или «Двина» с воздуха опускаются в тыл «врага» тысячи и тысячи бойцов с бронетранспортерами, орудиями, радиостанциями, с самой различной техникой и вооружением, тогдашний воронежский десант выглядит более чем скромно. Но ведь так всегда бывает вначале. Сегодня мы гордимся — мы впереди в десантных делах.

И все же надо снять шляпу перед теми, кто был первым. Хочется привести их имена. Минов, Мошковский, Филиппов, Фрейман, Егоров, Захаров, Коваленков, Пейдус, Мухин, Черкашин, Кухаренко, Поваляев.

Они были первыми…

Но и тогда — один самолет, дюжина человек, полдюжины грузовых парашютов с ручными пулеметами и винтовками — дело было поставлено серьезно. Устанавливались площадь рассеивания парашютистов, степень демаскировки, рассчитывалось время сбора на земле, разборки оружия, приведения в боевую готовность. Командиры работали. Закладывали основы того, что потом через годы обернется грандиозными десантами на полях Отечественной войны, в Маньчжурии, в недавних учениях армий Варшавского Договора.

Выброска десанта прошла благополучно.

Группы прыгали, первая с 400, вторая с 250 метров невдалеке от хутора на ровное поле. Уже тогда парашютисты, совершавшие, в общем-то, лишь свой третий прыжок, сумели сделать это отлично: каждая группа покидала самолет за пять секунд. Рассаженные по весу десантники приземлились очень близко один от другого, молниеносно собрали парашюты, разобрали сброшенное им без задержки оружие.

Одним словом, за несколько минут у «противника» в тылу оказался хорошо вооруженный, мобильный отряд.

В 1930 же году, во время маневров Московского военного округа решено было забросить парашютный десант в тыл «противника». Десанту была поставлена задача захватить и разгромить «вражеский» дивизионный штаб. Минов срочно телеграфировал в Воронеж Мошковскому, чтобы тот прибыл с группой «ветеранов» — парашютистов, прыгавших в Воронеже.

В ответ пришла телеграмма: «Выехали тринадцать попрыгунчиков». Вернее, таков был оригинальный текст. На самом деле он должен был звучать несколько иначе: «Выехали тринадцать» и подпись «Попрыгунчиков». Последнее слово надолго стало прозвищем Мошковского.

Шутки шутками, но это была интересная операция. Отряд совершил «прыжок на заре», пробрался в штаб дивизии, захватил оперативные документы и без помех вернулся через линию «фронта» к своим.

Казалось бы, ничего нового, уже был ведь под Воронежем такой десант. В действительности — новый рубеж, новая страница в развитии ВДВ. Дело в том, что эта операция была именно операцией, а не просто десантом. В ходе ее само десантирование парашютистов являлось лишь средством выполнения боевой задачи, ее элементом, причем не главным. А главным был захват и «разгром» штаба.

Могут сказать, субтильная разница. По тем временам да, разница, быть может, и не столь заметная. Но ведь опять-таки это было лишь начало, лишь давняя страница: ожившая сегодня в нашей памяти.

Ныне же боевые задачи, которые выполняют ВДВ, грандиозны. В другом месте этой книжки об этом пойдет речь.

Недавно мне довелось присутствовать на воздушнодесантных учениях. Сотни парашютистов покидали гигантские самолеты, с неба спускались танки, орудия, бронетранспортеры. Не отряд, не батальон, целое соединение, вооруженное могучей техникой, через считанные минуты, развернув боевые порядки, начало действовать в глубоком тылу «противника». Вот какими стали десантные войска Советской Армии, чьи первые шаги проложили те двенадцать человек возле воронежского хутора.

Таким было начало.

В 1931 году Минов во главе группы парашютистов совершил показательный прыжок во время учений Ленинградского военного округа. В них участвовали кавалерийские части. С. М. Буденный попросил провести прыжок, чтоб его увидели кавалеристы. Кавалеристам прыжок понравился, быть может, они мечтали, что когда-нибудь сумеют прыгать вместе с конями, кто знает?.. К сожалению для них и, к счастью, для коней, эра кавалерии кончилась как раз, когда началась эра парашютизма.

В том же году был сброшен во главе с Миновым и десант у Могилевки, уже с трех самолетов. Сбрасывались пушки, пулеметы, другое вооружение…

Тогда же Минов и Мошковский начали «прививать» парашют морякам. Прыгали в Евпатории, а 6 мая Минов впервые совершил прыжок на воду. Это было не так-то просто — от подвесной системы требовалось освободиться еще до приводнения…

Вскоре Минов был вызван к командующему Ленинградским военным округом Тухачевскому. Ему поручали готовить первый в стране парашютнодесантный отряд. Отряд этот сформировали из представителей разных родов войск. Он состоял из 55 человек. То было первое воздушнодесантное подразделение Советской Армии, зернышко, из которого вырос позже новый могучий вид войск — ВДВ.

Словом, воздушнодесантные войска скорым шагом шагали в свое будущее.

А в 1932 году в Евпатории, где Минов был начальником учебного сбора, провели первые официальные соревнования на точность приземления и метание гранат в цель во время спуска. Пожалуй, тот день можно считать началом спортивного парашютизма в нашей стране — борьбы за рекорды, за чемпионские медали, которых у нас теперь такие богатые золотые россыпи.

Много раз выше я писал «первый», «первые», «первая». Действительно Минов — так уж сложилась его жизнь — присутствовал, участвовал, а много раз был прямым инициатором или организатором тех или иных парашютных дел, которые оказывались в нашей стране первыми.

Разумеется, будь он один, вряд ли что из этого получилось бы. Но были умные, дальновидные военачальники — Алкснис, Баранов, Тухачевский…

Были верные помощники, вроде Мошковского. Наконец, добровольцы, энтузиасты — красноармейцы и командиры, те самые «попрыгунчики» — и в Воронеже, и в Пулкове, и на Черноморском побережье, и в Ленинградском военном округе.

Советская военная мысль, независимо от того, кто ее представлял в разные времена, всегда была передовой, глубокой, ищущей и сразу же оценила и взяла на вооружение парашютизм.

Сегодня вряд ли у кого возникнут сомнения в приоритете нашем в воздушнодесантном деле. Это единогласно признают крупнейшие зарубежные военные авторитеты.

Повторяю, всякое крупное новшество, все новое в военном деле — в вооружении, оснащении, стратегии, методах ведения войны — плод коллективного труда. Один человек тут ничего не сделает. Даже самый талантливый. Необходимы понимание и поддержка.

Счастье Минова в том и заключается, что все время он был окружен людьми, среди которых в полной мере могли расцвести его многочисленные таланты — парашютиста, планериста, летчика, командира, организатора, тренера, даже технического специалиста…

Я потому и избрал Минова «объектом» своего очерка, что в нем, как в капле воды, отразились многие дарования многих людей, что на его личном примере можно проследить коллективные усилия и успехи сотен и тысяч. Вспоминая его биографию, словно листаешь страницы истории, на которых написаны многие имена…

Он первый в Советском Союзе получил звание мастера парашютного спорта — 16 августа 1934 года. И это справедливо. Думаю, что справедлива и еще одна, совсем неофициальная награда, которая имеется в его домашнем музее: значок, присланный ему из Воронежа. На значке изображены в нижней части якорь и волны и дата 1696 год; в верхней части — парашют и год 1930. Что общего? А общее то, что в 1696 году при Петре I был там построен флот и спущен по Дону для военных действий против турок. А в 1930 году, как уже рассказывалось выше, тоже в Воронеже, состоялась выброска первого воздушного десанта.

Воронеж, древний русский город, был колыбелью и морского и воздушнодесантного флота. Могут сказать, что с точки зрения истории тут есть о чем поспорить, что-то уточнить. Возможно. Но факт тот, что Минов присутствовал при рождении наших ВДВ и имеет право больше, чем кто-либо другой, на значок, присланный ему воронежцами.

…Работал в Ленинградском военном округе Минов неустанно и изобретательно: готовились инструкторы, проводились медицинские исследования, снимался учебный фильм, ну и прежде всего, разумеется, шли тренировочные теоретические и практические занятия, совершались прыжки — без малого 250 в общей сложности.

Отряд Минова начал «гастроли» по военным округам.

Он побывал на Украине, где во время окружных учений совершил выброску с целью захвата площадки, на которую позже приземлились самолеты с орудиями и автомашинами. Потом снова вернулся в Ленинградский округ. В течение двух лет отряд участвовал в различных маневрах и учениях…

Шло время. Воздушнодесантные войска все крепли, все совершенствовались. Перед войной на маневрах в Белоруссии и под Киевом уже настоящие армии спускались с небес, потрясая зарубежных специалистов.

А неутомимый Минов тем временем нашел новое поле для применения своей неустанной энергии. Он возглавил в Осоавиахиме планерное дело (разумеется, не оставляя парашютизма).

Замечу, между прочим, что летчик и парашютист Минов первым в СССР получил звание мастера спорта по планеризму.

В 1935 году он был награжден орденом Ленина. В те мирные годы в нашей стране кавалеров ордена Ленина было наперечет. И получали эту награду за исключительные заслуги.

Потом Минов снова вернулся в воздушнодесантные войска. Без парашюта для него не жизнь. Он говорил мне: «В наше время парашют применяется в бесчисленных областях — в авиации, космонавтике, военном деле, в спорте, в торможении сверхзвуковых машин, в десантировании людей и грузов, в научно-исследовательской работе, в метеорологии, в пожарном деле, в освоении Севера, в скорой медицинской помощи… Да где только ни применяется?»

Перед самой войной он составил и представил ряд детальных докладов по организации воздушнодесантных войск Советской Армии и непосредственно занимался ею.

А потом началась война. Наступил послевоенный период. Окруженный заслуженным почетом и уважением, он занимает много ответственных постов, своим колоссальным опытом, знаниями, авторитетом служа все тому же на всю жизнь любимому делу — парашютизму.

В 1970 году Минову было присвоено почетнее звание «Заслуженный работник культуры РСФСР».

Леонид Григорьевич Минов один из самых интересных собеседников, каких я встречал, а встречал я их немало.

Это человек поистине неисчерпаемых знаний, притом не только в своей области; прямо-таки феноменальной памяти. Он помнит сотни имен, дат, цифр, фактов, знает множество поучительных и интересных историй, событий.

Беседа с ним может быть определена двумя словами — теми, что вынесены в заголовок этого очерка. Разговаривая с Миновым, слушая его рассказы, я думаю о том, как это все-таки здорово, что такие вот люди есть у нас, что есть у кого учиться молодым, от кого принять эстафету…