Солнце

Здешние видящие наверняка помогали, возможно, укрепляли её и оттачивали различными способами, но конструкция была создана руками человека и определённо существовала ещё до них. Луриаал сама сказала это Чандрэ, сообщив, что отчасти именно это привлекло её и её людей к данной долине.

И всё же у Чандрэ сложилось впечатление, что Луриаал с тех пор взяла на себя задачу культивировать эту осознанность, и даже обучать их более эффективному её использованию.

В любом случае, конструкция, наверняка являлась причиной, почему в эту зону пришло так мало людей, несмотря на её относительную безопасность от человеческого вируса. Конструкция делала так, что большинству людей долина казалась неприметной, заброшенной, возможно, даже опасной. Она отпугивала тех людей, которые не резонировали с этими более высокими и ясными частотами света.

Чандрэ почувствовала эту стену, когда впервые прошла через неё где-то к северу от места, где они бросили машину в стороне от шоссе.

В то время она задавалась вопросами насчет стены, но слишком отчаянно желала оторваться от выслеживающих её видящих и потому не слишком задумывалась.

Теперь, узнав, что охотниками были Деклан, Торек и остальные, она испытала ещё большую благодарность за то, что они сначала встретились с местным племенем людей и видящих. Погибнуть от рук людей Тени было бы плохо.

Погибнуть от рук своих же людей было бы в разы хуже.

При мысли о Деклане Чандрэ настороженно просканировала круг брёвен возле костра. Всё ещё опираясь на трость, чтобы передвигаться по периметру, она легко нашла его, несмотря на ошейник — отчасти потому, что он её уже заметил.

Крупный мужчина-видящий сидел на другом бревне, стиснув зубы и следя за Чандрэ тёмными глазами, пока она сильно опиралась на трость.

Джакс сидел рядом с Декланом на том же бревне, но в отличие от старшего видящего как будто не замечал присутствие Чандрэ и всех остальных людей и видящих вокруг костра. Его бледно-фиолетовые глаза тупо смотрели на огонь, и его свет казался странно пустым.

Чандрэ увидела пожилого человека, находившегося прямо за пределами освещённого костром круга и наблюдавшего за ним со слегка хмурым лицом. Его она тоже узнала.

Она слышала, как кто-то называет его «Медведем», как животное.

Чуть дальше на том же бревне сидели Торек и Луриаал, видящая с серебристыми волосами и серебристыми глазами, которая возглавляла видящих племени. Чандрэ смотрела, как Торек говорит с улыбкой на лице, прищёлкивая и урча на прекси, подчёркивая жестами рук слышимые слова и наверняка слова, посылаемые через Барьер. Судя по его свету и глазам, он безумно увлёкся женщиной-видящей, которая пригласила их в свой лагерь.

Чандрэ до сих пор очень мало знала о Луриаал, хотя находила её довольно дружелюбной, особенно при таких обстоятельствах.

Она знала, что видящие и люди здесь не доверяли ей.

Луриаал сказала Чандрэ, что обязана здешним людям жизнью и кровью, так что должна защищать их, в том числе и от неё. Она не рассказала историю, скрывавшуюся за этим долгом, и Чандрэ не спрашивала, но видящая с серебристыми глазами явно относилась к этому серьёзно. Она также серьёзно относилась к человеческому моральному кодексу — намного серьёзнее, чем большинство видящих относилось к Кодексам Видящих, особенно после гибели Вэша.

Чандрэ подверглась допросам и здешних людей, и самой Луриаал.

Вопросы были справедливыми, но конкретными. Они хотели знать, что именно она помнила о резне в Лэнгли — до, во время, и после. Они заостряли внимание на времени, конкретных воспоминаниях, других провалах в памяти, которые она могла испытывать, на её эмоциональных реакциях в отношении содеянного, на её чувствах до нападения и после. Они устраивали обычные и перекрёстные допросы, проверяли точность, постоянство, детали, которые она могла упустить.

Деклан слушал всё, не говоря ни слова.

И Торек тоже.

А также Калги и Оли.

В итоге Луриаал решила, что в лучших интересах для всех них надеть на неё ошейник. Она сказала, что итоговое суждение о судьбе Чандрэ вынесут Мост и Меч, но она поделится своими находками с посредниками, когда они прибудут сюда. Тем временем, объяснила она Чандрэ, это её право оберегать её людей.

Поскольку это была более чем разумная просьба, Чандрэ без протестов согласилась на ошейник.

Они, похоже, всё равно считали её какой-то одержимой.

Чандрэ видела, как многие люди показывали в её сторону оберегающие жесты, защищаясь от какого-то демона, который, по их мнению, имел власть над её светом.

Чандрэ всё ещё смотрела в сторону Луриаал, когда почувствовала на себе взгляд (в смысле, помимо взгляда Деклана) и повернулась. При этом она увидела, что за ней наблюдает тот самый старик, который несколько секунд назад хмуро косился на Джакса.

Когда их взгляды встретились, он показал ей жест сначала рукой, потом кивком головы.

Он хотел, чтобы она подошла к нему.

Слегка нахмурившись, Чандрэ поколебалась всего несколько мгновений.

Затем, отведя от него взгляд, она оперлась на трость, чтобы опуститься в сидячее положение, вытянув ноги. Вздрогнув от боли в ещё не зажившей ноге, она на мгновение сжала бедро через повязку, закрыв глаза. Она не хотела заставлять кого-то из видящих или людей подвигаться и давать ей место, так что уселась прямо на землю, в стороне от кольца вокруг костра.

Ей не хотелось находиться в компании.

На самом деле, ей хотелось лишь тепла, а также провести несколько минут вне хижины, в которой она находилась большую часть времени. Даже окружение видящих, которые ненавидели её и желали смерти, было лучше, чем вообще не бывать в окружении её братьев и сестер.

Закрыв глаза, Чандрэ оперлась на ладони и постаралась расслабиться, насладиться костром, подышать свежим воздухом, светом конструкции вокруг неё.

Прошлой ночью её разбудила стая койотов.

Поначалу это напугало её, а потом привело в восторг. Они казались такими скорбящими, но в то же время сострадательными по отношению друг к другу, как семья.

Ей здесь нравилось.

— Вот, — сказал голос прямо перед тем, как мощная рука пихнула её.

Глаза Чандрэ распахнулись, и она напряглась, повернув голову.

Старик улыбнулся, передав ей жестяную миску с чем-то, пахнущим насыщенно и пряно, с мясом и бобами.

— Вот, — повторил он на английском с акцентом.

Он явно хотел, чтобы она взяла миску.

После краткой паузы Чандрэ протянула руку и аккуратно взяла у него еду.

Она надеялась, что после этого он уйдёт.

Вместо этого он сел рядом с ней, плюхнувшись прямо на землю. Это несмотря на его возраст, который равнялся где-то 70–80 годам, поскольку он был человеком, и несмотря на то, что он был одет в джинсы и ковбойские ботинки — не самую свободную для движений одежду в мире.

Перебросив длинную седую косичку через плечо, чтобы не мешалась, он поставил себе на колени вторую миску и быстро начал есть, зачерпывая месиво из бобов и мяса с помощью лепёшки и кушая его прямиком из миски.

Он ничего ей не сказал, и после небольшой паузы Чандрэ сдалась, вздохнув.

Положив трость у своего противоположного бедра, она поднесла к носу миску и настороженно понюхала. Она уже собиралась помешать содержимое пальцем, но тут мужчина снова пихнул её рукой. Когда она перевела на него взгляд, он запустил руку в мешок рядом с ним и достал ещё две лепёшки. Он передал их Чандрэ.

— Горячо, — он показал с помощью пальцев и лепёшки, как надо кушать, словно она была младенцем и не видела, как он сам только что ел. — Горячо. Ешь.

Мысленно вздохнув, Чандрэ сдержала желание закатить глаза, затем взяла первый кусочек хлеба. Нахмурившись и понаблюдав, как он сгибает лепёшку в подобие ложки, она скопировала его действия (будучи уверенной, что он опять наорёт на неё, если она не сделает так, как он) и зачерпнула немного бобов в лепёшку.

Взяв еду в рот, она стала медленно жевать.

Было вкусно.

Очень, очень вкусно… особенно по меркам человеческой пищи.

Пожилой мужчина рядом с ней усмехнулся.

Когда Чандрэ повернула голову, он приобрёл очень довольный вид. Он показал на её рот и лицо, почти как на языке жестов. Когда она лишь нахмурилась и покачала головой, давая ему знать, что не понимает, он постучал по виску одним пальцем.

Осознав, что он имеет в виду, она вздрогнула, опешив.

Затем нахмурилась. Поддев пальцем ошейник сдерживания видящих, надетый на неё, Чандрэ оттянула его от своей шеи, показывая мужчине.

Хмыкнув в знак понимания, он кивнул. Отставив в сторону свою миску чили и куски лепёшки, он подвинулся по земле ближе к ней, пальцами показывая повернуть голову. Когда она лишь нахмурилась, не шевелясь, он повторил жест, на сей раз более непреклонно.

Вздохнув, она подчинилась.

Повернувшись к нему спиной, Чандрэ продолжала хмуриться, пока мужчина наклонялся над ней. Когда он хмыкнул и снова обратился к ней жестами, она раздражённо вздохнула, затем повиновалась и убрала свои густые косички от ошейника.

Она повернулась к нему во второй раз.

Он наклонился ближе.

Чандрэ посчитала, что он просто хочет осмотреть ошейник. Может, он не знал, как работают такие штуки. Откуда ему знать, если он жил здесь?

Вместо этого она услышала знакомое лёгкое гудение в ухе — работа сканера сетчатки. Нахмурившись ещё сильнее, она собиралась повернуться и спросить, что он делает, но тут услышала звучный щелчок.

Ошейник расстегнулся.

Чандрэ ахнула от шока, чувствуя, как нити отпускают её позвоночник. Затем старик раскрыл ошейник, снимая его с её шеи.

Повернувшись, она уставилась на него, затем на Луриаал, которая сидела по другую сторону костра. Луриаал наблюдала за ними двоими, сощурив серебристые глаза сильнее обычного, но в них не отражалось тревоги. Казалось, она вообще не беспокоилась из-за того, что ошейник сдерживания Чандрэ сейчас находился в руках старика.

Чандрэ повернулась обратно к старику.

— Нет, — сказала она, показывая отрицательный жест рукой. — Нет. Надень его обратно.

Она потянулась к ошейнику, но старик убрал его подальше, усмехнувшись.

Он снова постучал по виску, показав на её голову.

Несколько секунд она раздражённо смотрела на него.

Затем, осознав, что у неё нет выбора, она открыла для него свой свет.

Его мысли тут же раздались в её сознании.

«Всё хорошо, náshdóítsoh. Мне дали разрешение снять его с тебя сегодня вечером».

«Тебе не стоило, — послала она тут же. — Тебе не стоило его снимать…»

Старик отмахнулся от её слов, показав на её миску чили.

— Ешь, — сказал он по-английски. «Расслабься, красноглазая. Я тебе не наврежу».

Чандрэ уставилась на него, затем на ошейник, который он всё ещё держал на вытянутой руке подальше от неё. В голове промелькнула абсурдная мысль отобрать ошейник силой и надеть его самой. Осознав, что без помощи не сможет его активировать, даже если захочет, она раздражённо выдохнула и села обратно на землю.

Она подняла свою миску чили и поставила себе на колени.

Положив её органический ошейник на землю с другой стороны от себя, старик сделал то же самое.

Какое-то время они оба ели в тишине.

Затем вновь раздались мысли старика.

«Видела бы ты своё лицо, — весело послал он. — Ты думала, я отравлю тебя, красноглазая? Или ты надеялась на это?»

Она покосилась на него. Увидев то веселье в его тёмных глазах, она посмотрела обратно на еду, зачерпнув ещё кусочек лепёшкой.

«Большая часть человеческой еды — хрючево, — послала она в ответ. — Я не ожидала яда. Я всего лишь ожидала, что это будет на вкус как экскременты».

Расплывшись в улыбке, он усмехнулся, качая головой, зачерпнул побольше бобов и мяса, засунул в рот большой кусок и принялся энергично жевать.

«Тебе не очень-то нравится мой народ, да? — подумал он в ответ. — Почему нет?»

Чандрэ фыркнула.

Бросив на него ещё один бесстрастный взгляд, она зачерпнула чили лепёшкой.

«Твоему народу я тоже не нравилась, кузен, — послала она, жуя. — Им не нравилась моя семья. Или семьи моих друзей. Иногда мы им слишком нравились… а когда они не нравились нам в ответ, они решали, что мы им тоже не нравимся».

Старик не казался оскорблённым. Он пожал плечами, и его мысли оставались будничными.

«Возможно, это правда. Но твои теперешние проблемы не из-за моих людей».

Чандрэ прожевала очередную порцию лепёшки и чили. Обдумывая его слова, она кивнула.

«Верно», — послала она, продолжая жевать.

Между ними воцарилось молчание.

Чандрэ тем временем продолжала есть. Каждые несколько секунд она поднимала глаза, глядя на звёзды. Ночь была ясной. Даже с костром было видно столько звёзд, сколько она не видела уже лет сто… может, за исключением тех нескольких месяцев, что она провела с Элли в Памире.

Эта мысль вызвала боль в её сердце.

Боль была настолько резкой, что глаза защипало.

Чандрэ и не осознавала, что её свет до сих пор открыт для старика, пока он не послал ей очередную мысль. Она не осознавала этого отчасти потому, что его разум был тише разума любого человека, с которым она когда-либо сталкивалась… может, за исключением монахов с высоких азиатских плато. У него был такой разум, который легко отдыхал, когда он им не пользовался — он не был рабом своего разума.

«Тебе стоит позволить мне отвести тебя в киву, — подумал он в её адрес. — Тебе может пойти на пользу. Позволит проработать некоторые вещи».

Ей потребовалось несколько секунд, чтобы переварить его слова.

Затем она пренебрежительно нахмурилась, не сумев сдержаться.

«Конечно, старик, — проворчала она в его сознании. — Будто если я увижу твоих тотемных животных, сгоню с потом треть своего веса и несколько часов посмотрю галлюцинации, это всё исправит, — она посмотрела на него в упор, и её мысли сделались холоднее. — Твои боги тоже не любят меня, кузен. И я не представляю, как они убедят Деклана не вырезать мне сердце однажды ночью, когда твоя Луриаал и её друзья не увидят».

Кивнув в сторону видящей с серебристыми глазами, которая сидела на бревне с Тореком и улыбалась ему, пока тот говорил, Чандрэ хмыкнула.

«Например, сегодня, если Торек успешно затащит её в постель».

Старик усмехнулся, снова не смутившись от её злости.

«А какие ещё у тебя есть дела? — подумал он в ответ. — Или это, или снова ошейник. Почему бы не пойти со мной? Отпугнёшь волков ещё на одну ночь. А завтра, может быть, этот твой брат сможет вырезать тебе сердце».

Раздражённо выдохнув, Чандрэ съела ещё несколько кусочков чили, запив водой из кружки, которую передал ей старик. Осушив кружку, она вернулась к чили, энергично жуя лепёшку и куски мяса.

Он накормил её. Он хорошо накормил её. Чили из оленины и бобов было лучшей едой, что она ела за последние месяцы. Даже лепёшка была вкусной — домашняя, хрустящая снаружи, мягкая внутри, с приятным привкусом дымка. И всё стало ещё вкуснее, когда её свет освободился от ошейника.

И что ещё важнее еды, он был первым из этих людей, кто вообще попытался поговорить с ней, не считая допросов.

И, как он и сказал, у неё не имелось дел поважнее.

Только лежать в её хижине, смотреть в потолок и надеяться, что этой ночью Деклан не придёт за ней.

«Ладно, старик, — послала она, глянув на него искоса. — Я соглашусь на твоё вуду на одну ночь. Если твои боги решат меня убить, так тому и быть».

Усмехнувшись, старик ласково шлёпнул её по колену.

— Хорошо, — сказал он вслух, улыбаясь ей.

Старика звали Макс.

Когда Чандрэ нахмурилась и спросила, почему другие зовут его Медведем, он признался, что это тоже его имя. Он сказал, что в детстве его звали Злым Медведем отчасти потому, что он вечно ввязывался в драки.

Он усмехнулся, добавив:

— Теперь слишком старый, чтобы драться. Теперь просто Медведь.

Чандрэ фыркнула, но не потрудилась ответить.

Теперь она сидела напротив него, вытянув ноги перед собой, поскольку она не могла сидеть со скрещенными, как остальные. На ней были те же армейские штаны и майка, что она носила на улице, но без куртки, ботинок, носков и плотной фланелевой рубашки, что она надевала для защиты от холода ночной пустыни. Луриаал дала ей эту рубашку, но она выглядела мужской, так что Чандрэ подозревала, что она принадлежала кому-то из людей.

В подземной постройке уже было жарко.

Стены состояли из брёвен, покрытых глиной.

Дверной проём и ступени, ведущие на нижние уровни восьмиугольной постройки, состояли из высушенных на солнце глинобитных кирпичей. Дыра в потолке находилась прямо над открытым огнём — квадрат, через который Чандрэ видела крошечные точки звёзд, хотя теперь они затмевались дымом от горячих углей внизу.

Вокруг огня лежали раскалённые камни, светившиеся почти белым.

Чандрэ наблюдала, как человек ещё старше Макса выливает черпак воды на один из этих горячих камней, порождая шипение и водяной пар.

Другой человек, сидевший рядом, пихнул её в руку и передал слегка помятую металлическую кружку.

— Пей, — сказал он. В отличие от Макса, у него почти не было акцента. И всё же он, похоже, посчитал, что она не говорит по-английски. Он стал жестикулировать рукой, изображая процесс питья из жестяной кружки. — Пей всё, светящиеся глаза.

Слегка вздохнув, Чандрэ несколько секунд посмотрела на жидкость, помедлив, чтобы по привычке понюхать. Что бы там ни было, пахло плохо, как плесень, которую обмакнули в лошадиный навоз.

Мужчина снова пихнул её.

— Пей всё, — он опять изобразил процесс. — Всё. Пора.

Пробормотав себе под нос короткую молитву на прекси, Чандрэ вздохнула, затем залпом осушила кружку, запрокинув голову.

Поначалу она не ожидала ничего, кроме дурного запаха и вкуса, но когда она опустила подбородок, по ней ударила волна головокружения. Когда сидевший рядом мужчина протянул руку, она отдала ему кружку. Улыбнувшись ей, он кивнул, затем налил себе кружку этой субстанции из бурдюка из коровьей шкуры и тоже выпил залпом.

Чандрэ наблюдала, моргая от дыма и пара, как он передал бурдюк с дурно пахнущей жидкостью следующему человеку в круге.

Она осознала, что была здесь единственной женщиной.

Она также была единственной видящей.

Отбросив этот факт, она настроилась ждать.

Но её разум рассматривал вероятность, что эти люди обратятся против неё — может, по привычке. Она пожалела, что не потрудилась добыть себе нож или другое оружие. Конечно, они отобрали у неё всё оружие, когда Луриаал и остальные впервые наткнулись на неё в пустыне.

Деклан всё равно потребовал бы этого, если бы Луриаал сама этого не сделала.

Вытерев пот со лба, Чандрэ уставилась на бело-красные угли в костре.

Она не ожидала, что что-то случится.

Человеческие организмы были слабыми. Что бы они ей ни дали, скорее всего, доза недостаточно сильна, чтобы как-то на неё повлиять.

Но в киве стоял жар и сильная влажность.

Она уже просидела здесь слишком долго. Старик рядом теперь вообще не смотрел на неё, а уставился прямиком в огонь. Его карие глаза отражали золотистое и красное пламя. Что-то в его неподвижности нервировало Чандрэ.

От пара она начала испытывать клаустрофобию.

Её майка насквозь промокла от пота. Каждый вдох ощущался горячим и влажным в её лёгких, отчего казалось, будто она тонет. Чандрэ отодрала майку от влажной кожи, пытаясь вызвать какое-то движение воздуха, но тут ничего не было.

Может, так они собирались её убить.

Накачать наркотиками. А потом задушить влажным воздухом и запахом своих тел.

Они с самого её детства хотели её смерти.

Однако она не могла уйти. Она не могла выбежать отсюда. Больная нога ей не позволит, даже если она захочет. Они помогли ей спуститься по лестнице, забрали трость.

В любом случае, Чандрэ подозревала, что они этого и хотели.

Если она уйдёт, это послужит дополнительным доказательством.

Доказательством, что она зло. Доказательством, что она несёт в себе «тёмный дух», о котором говорила Луриаал, когда они её нашли. Тот же дух был причиной, по которой старые червяки делали жест защиты от зла, когда видели её. Как будто она была чумой. Как будто что-то в ней было заразным.

Она посмотрела на огонь, и на долю секунды зрение сыграло с ней шутку. В клубящемся белом пару она увидела танцующих духов — мужчину, держащего перья; его руки были покрыты перьями, он шаркал ногами вокруг костра, а его голову покрывала гигантская маска птицы.

Чандрэ сморгнула пот с глаз, и человек-птица исчез.

Теперь она мало что видела.

В глубине души ей хотелось закричать.

Жёсткий узел душил её, давя на грудь. Она хотела прокричаться, орать и рыдать в ту дыру в крыше. Этот крик казался более давним, чем Лэнгли, чем события в тех зданиях, которые она не помнила и не хотела помнить. Это казалось давнее её сознательной памяти, первобытным в своей ярости, бездонным в своём горе.

Она хотела умереть.

Пар клубился, ослепляя её, искажая её зрение.

Всюду вокруг неё был свет. Золотистый свет, сиявший вместе с углями на дне костра. Она видела света людей, сидевших с ней вокруг костра. Она вообразила, будто слышит, как они напевают вместе с мужчиной в маске орла, но в подземном помещении царила тишина, если не считать шипения пара и потрескивания костра.

Старая рука взяла черпак, вылила ещё воды из деревянного ведёрка, послав ещё больше облаков пара, заставляя Чандрэ задыхаться от горячего влажного воздуха. Её руки липли к бокам, её ноги и босые ступни потели на земле.

Она умрёт здесь.

Она умрёт.

Возможно, это и было той услугой, что оказал ей старик.

Она закрыла глаза…

Капитулируя перед этим подарком.

Глава 41. Тигрица

— Она слишком тёмная, — сказал крепко сложенный мужчина, трогая пальцами её подбородок, поворачивая лицо то в одну сторону, то в другую. — Её глаза слишком странные. Она слишком выделяющаяся.

Нахмурившись, он посмотрел на мужчину, стоявшего рядом, в тени дерева с толстыми ветками, увитого зелёными лианами.

У второго мужчины была аккуратно постриженная чёрная бородка, большие, красивые карие глаза и светлая золотистая кожа. Он носил тюрбан, подходивший по цвету под эту кожу, и у тюрбана имелось драгоценное украшение с пером, приколотым к месту над его глазами.

На нём была надета самая прекрасная курта, что девочка видела в своей жизни. Материал цвета павлиньих перьев и золотой листвы сиял даже в тени сада, где они стояли.

От него хорошо пахло. Он пах цветами — гардениями, розами и лимонным льдом — в отличие от мужчины, который трогал её сейчас и пах в основном потом. Его дыхание представляло собой тошнотворную смесь кофе, сладостей и сахара.

— Ты не мог найти другую? — спросил потный мужчина на хинди, всё ещё трогая её лицо пальцами. — Она не вызовет симпатии у англичан. Она слишком экзотична. Они не подпустят её достаточно близко, чтобы она была эффективна. Она же чёрная как африканка!

Её владелец, мужчина, который привёл её с собой в сад богача, улыбнулся.

У него были седые волосы, длинная седая с каштановым борода и тёмные глаза, которые могли казаться добрыми и даже сострадательными, когда он того хотел. Он был одет в орехово-коричневую курту с красными штанами — простая одежда в сравнении с шёлком цвета павлиньих перьев у другого мужчины, но вещи были сотканы из отличного хлопка, украшены замысловатым зелёным и золотым шитьём спереди.

Он не имел королевских кровей, но и бедняком не был.

Его также, похоже, не тревожили слова крепко сложенного мужчины.

— Она особенная, — заверил седоволосый мужчина, опустив тяжёлую ладонь на её плечо. Когда она обернулась и посмотрела вверх, то увидела, как он одним пальцем дотронулся до места под глазом, открыв его пошире и улыбнувшись белыми зубами. — У неё есть способности видеть.

Девочка увидел, как оба мужчины вскинули брови и переглянулись.

Седоволосый мужчина улыбнулся шире, своей самой располагающей улыбкой.

— …Она может попасть в те места, куда не пройти никому из нас. Она умеет убеждать. Она умеет очаровывать. Они подпустят её достаточно близко. Поверьте мне в этом. Вы не найдёте никого лучше моей маленькой коричневой воительницы. Она детёныш тигра. Она сделает работу.

Два других мужчины переглянулись во второй раз.

Их удивление от слов её хозяина сменилось скептицизмом.

Девочка чувствовала, как этот скептицизм шёпотом витает вокруг неё, словно к её телу прикасаются десятки крохотных пёрышек. Говорить о «способности видеть» было нормально для йогов и мистиков из ашрамов и храмов. Но ненормально для чернолицых девочек с животными глазами.

И всё же она чувствовала, что они отчаялись.

Они хотели сделать это сегодня.

Им был нужен кто-то, кого нельзя отследить до них.

Это означало, что они не могли использовать слуг из этой части Бенгалии, имеющих связи с дворцом. На деле они хотели чужестранку, которой она явно являлась; просто они хотели чужестранку, которой могли посочувствовать англичане.

Толстяку не понравилось выражение глаз девочки.

Он посчитал, что она выглядит как демон.

— У нас есть всего одна из тех китайских игрушек, — пробормотал толстяк, глянув на своего господина в павлиньей тунике. — Мы не можем позволить себе ошибку, если хотим привлечь внимание англичан. Потребуются недели, чтобы сделать или добыть ещё одну.

Седовласый мужчина улыбнулся.

— Она вас не разочарует, — заверил он их. — Я использовал её для многих деликатных вопросов. Она хорошая девочка. Послушная. Она сделает так, как ей скажут. Она знает, что будет с ней в противном случае… и ей нравится ублажать меня.

Последовала очередная пауза.

Мужчина в павлиньей тунике показал одной рукой деликатный жест толстяку, склонив голову в знак признания. Крепко сложенный мужчина, который пах потом и сладостями и явно работал на мужчину в павлиньей тунике, вздохнул, но не в адрес господина. Покорно поклонившись мужчине в синей тунике, он как будто смирился с неизбежным.

Повернувшись к её хозяину и его седой бороде, он нахмурился.

— Лучше бы ей сделать так, как ты сказал, — предостерёг он, глядя в её красновато-чёрные глаза. — Или мы скормим её королевским тиграм живьём. Мы заставим тебя смотреть, старик.

Хозяин девочки лишь улыбнулся, склонив голову в знак понимания.

Коробка, которую несла девочка, была красивой.

Квадратные углы были обернуты розовым шёлком, разноцветными ленточками и побрызганы парфюмом. Сверху находился бледно-кремовый бант, а в ленточки и шёлковую ткань вплетались веточки маленьких голубых и розовых цветов. Коробка пахла цветами и корицей, и девочка несла её аккуратно, не желая как-то испортить её идеальный вид.

Старик показал девочке, кому именно отдать этот идеальный подарок.

Он сделал это, представив персону в точности так, как она выглядела. Он это хорошо умел. Девочке легко было выудить образ прямиком из его разума, когда он приказал ей.

Они одели её в новую одежду.

Это всё равно была одежда слуг, но богаче всего, что девочка когда-либо надевала. Она даже носила украшенный драгоценными камнями ободок поверх своих густых, курчавых и тёмных волос — в основном для того, чтобы удержать на голове шёлковый покров, спадавший до самой спины. На ней были серебряные браслеты на обеих руках, серебряное ожерелье поверх яркого нефритово-зелёного сари, и новые сандалии.

Она аккуратно шла в новой одежде, держа подарок перед собой так, словно он был сделан из тончайшего стекла.

Она нашла другую маленькую девочку, для которой предназначался подарок — она сидела на резном деревянном стуле на газоне. Она выглядела как принцесса. Рыжевато-золотистые волосы, кремовая белая кожа, рыжеватые веснушки — она выглядела как рисунок из книжки со сказками про волшебных существ, которую девочка-служанка как-то раз пролистала.

Её одежда была странной.

И в то же время такой красивой, что девочке-служанке захотелось плакать.

Белые пушистые юбки пышно расходились ниже широкого розового пояса на талии. Вырез платья состоял из кружевных белых цветов, в которые вплетались зелёные и розовые нити. На ней была широкополая шляпа с настоящими розами, её рыжевато-золотистые волосы лежали идеальными локонами. У неё были самые яркие тёмно-синие глаза, что девочка-служанка видела с тех пор, как попала в эту часть света.

Девочка-служанка могла лишь таращиться на них, потерявшись в этих синих глубинах.

Она не видела глаз такого цвета с тех, пор как её забрали от родителей вблизи горных городов Лех и Ладакх.

Эти глаза были цвета лазурита.

Вокруг девочки в красивом белом платье («не девочки, принцессы», — прошептала в своём сознании девочка-служанка) широким кольцом сидело несколько десятков других детей, смотревших, как она открывает подарки. Другие девочки, сидевшие на стульях на газоне, тоже носили пышные платья, но не такие красивые и вычурные, как у девочки на центральном месте.

Мальчики носили короткие брючки, кепки и жилеты поверх хлопковых рубашек. Несмотря на жару, они все выглядели такими чистыми. Девочке-служанке эта чистота казалась поразительной, как и пухлость их рук и ног, их мускулистые светлокожие тела.

Никто не выглядел таким красивым, как девочка с рыжеватыми волосами и цветами на шляпке, но все они принадлежали к её миру.

На фоне стук копыт раздирал на ошмётки траву и землю, иногда прерываемый замахом и ударом клюшки по газону, криками зрителей, следивших за матчем. Взрослые сидели на садовых стульях, их обмахивали маленькие девочки в сари служанок, но они всё равно потели от индийской жары. Девочка-служанка видела, как они принимают напитки со льдом от мужчин-слуг в полностью белых куртах и белых тюрбанах.

Девочка-служанка стеснительно подошла к девочке с рыжевато-золотистыми кудрями.

Увидев, что эти синие глаза с любопытством посмотрели на неё, девочка-служанка улыбнулась.

Вспомнив, чему её учили, она сделала реверанс на манер англичан.

— Для вас, thoda maalakin², — пробормотала девочка-служанка.

Она аккуратно протянула коробку, держа глаза опущенными.

Мужчина-слуга шагнул вперёд, нахмурившись.

— Позвольте мне забрать это, юная мисс, — нетерпеливо сказал он.

Он потянулся к коробке, но те тёмно-синие глаза посмотрели вверх, а идеальные губки-бантиком изогнулись.

— Это мой подарок, — огрызнулась она раздражённым тоном. — Я возьму его, узкоглазый.

Девочка-служанка вздрогнула, её взгляд от шока метнулся вверх. Она никогда не слышала, чтобы ребёнок так обращался к взрослому мужчине. С другой стороны, она не привыкла к английским детям.

Может, они все так разговаривали со взрослыми.

Богатая белая девочка посмотрела своими синими глазами на девочку-служанку.

— Отдай мне, — приказала она, протянув руки. — Я открою его следующим.

Девочка-служанка осторожно передала ей розовую коробку.

Как только девочка в белом платье поставила её себе на колени, девочка-служанка на долю секунды поколебалась, затем снова сделала реверанс и начала вежливо отходить.

Она пятилась назад, как её научили, держа голову слегка опущенной, пока не очутилась в стороне от круга остальных детей, которые все были примерно одного возраста с ней. Достигнув достаточно вежливого расстояния от них, она развернулась и ушла обычным образом, в ту же сторону, откуда пришла. Она не смотрела на девочку с рыжевато-золотистыми волосами, зная, что это тоже будет порицаться.

Она хотела бы остаться, посмотреть, что внутри коробки.

Однако её хозяин дал ей очень четкие инструкции не оставаться.

— Отдай девочке коробку, моя маленькая bhoore shikaaree³, — сказал он, гладящими движениями убирая её волосы от лица. — Отдай ей коробку, а затем возвращайся сразу ко мне. Поняла? — он предупреждающе поднял палец, и его губы и слова были суровыми. — Сделай в точности так, как я скажу. Не мешкай. Не возись с англичанами или их слугами. Возвращайся прямиком сюда. Я буду смотреть.

Она кивнула, поклонившись.

Она точно знала, в каком скоплении деревьев он будет ждать её.

Она не прочла его, чтобы определить причину таких указаний.

Согласно её выучке, ей не разрешалось читать его, если только он не отдавал такого приказа. Этот урок она давным-давно выучила на своей шкуре, после множества бессонных ночей боли и горя. Хотя теперь она стала старше и лучше скрывала такие вещи от него и других представителей его вида, она всё равно старалась не нарушать это правило.

Ну, если только не было серьёзных причин.

Например, если она боялась за свою жизнь. Или если она опасалась, что он причинит ей сильную боль, если она не поймёт его правильно.

Она прошла почти через весь газон и только тогда увидела его в тени деревьев. Он стоял с двумя другими мужчинами, они пили чай и курили.

Она изменила направление так, чтобы идти по прямой к ним, зная, что теперь он увидел её, каким бы занятым ни казался.

Она услышала крик позади неё, на поле для поло, затем восторженный смех группы женщин, которые сидели на садовых стульях у трибун…

И тут над газоном прогремел взрыв.

Девочка-служанка ахнула от ужаса, развернувшись.

Долю секунды она смотрела на облако чёрного дыма.

Затем она бросилась бежать.

Поначалу она не понимала, от чего бежала, но слышала вокруг крики, когда остальные тоже побежали. Она обернулась на бегу и едва не упала, увидев завиток чёрного дыма, поднимавшегося в небо с места, откуда она только что ушла.

Затем она увидела их.

Стул, где сидела девочка в белом платье, теперь горел вместе со стульями детей, которые сидели вокруг неё. Девочка-служанка увидела горящие участки травы рядом с дырами в газоне. Она видела тёмные силуэты, лежавшие странными фигурами на траве. Она осознала, что смотрит на тела детей, разбросанные кусками по аккуратно подстриженному газону.

Некоторые тела шевелились. Многие — нет.

Многие горели.

Девочка-служанка видела оторванные ноги и руки, проломленные и кровоточащие грудные клетки.

Она слышала крики.

Одна девочка сжимала обеими руками своё пухлое бедро и кричала. Её ступня и лодыжка были изувечены и кровоточили под бледно-голубым платьем. Девочка снова закричала, широко раскрыв глаза, и синий бант сбился на её тёмно-каштановых волосах.

Девочка-служанка смотрела на них, парализованная шоком.

Поначалу она не видела тело девочки с рыжевато-золотистыми волосами.

Затем она заметила, как что-то горит за стулом, на котором сидела маленькая принцесса. Это тлело на газоне, не шевелясь, и девочке-служанке показалось, что она различила туфельку из белой кожи, выглядывавшую из-под низа некогда пышного кружевного платья.

Затем она увидела, как горят золотисто-рыжеватые кудри, превращаясь в пепел.

Она не могла пошевелиться.

Она стояла там, застыв и глядя на горящий газон, на кричавших английских женщин и мужчин, скакавших на их лошадях с крошечными седлами, выглядевших странно разодетыми в плотной красной, коричневой и чёрной одежде с круглыми кожаными шляпами.

Она не осознавала, что застыла на месте, пока кто-то не схватил её за руку.

— Ты что творишь? — прошипел голос. — Пошли со мной, идиотка! Пока кто-нибудь не сообразил поискать тебя!

Девочка-служанка посмотрела вверх и увидела сердитые глаза её хозяина.

Когда она сглотнула, не сумев оторвать от него взгляд или заговорить, он помрачнел. Раздраженно выдохнув, он потащил её за руку за собой.

Она не сопротивлялась, но спотыкалась, пытаясь поспеть за его длинными ногами.

Только тогда она заметила, что пока бежала по газону, потеряла одну из своих новеньких сандалий — новеньких сандалий, которые дал ей принц.

Она обернулась через плечо, продолжая быстро переставлять ноги.

Она нигде не видела сандалию.

Однако она увидела кое-что другое.

Между ней и горящими останками девочки в красивом белом платье стоял мужчина. Седовласый, с идеально подстриженной короткой седой бородкой, он наблюдал за ней своими странно светлыми глазами — глазами цвета грязной воды в отхожем месте.

Он смотрел прямо на неё.

Он не смотрел на её хозяина.

Он не смотрел на бегавших вокруг англичан, которые кричали и вопили.

Он не смотрел на горящие останки самых чистых, самых толстых и самых красивых детей, которых малышка видела в своей жизни. Он не смотрел на пожары или на мужчин, которые скакали на пони для поло и кричали от шока при виде детей.

Он смотрел лишь на неё.

Всё его тело оставалось абсолютно неподвижным, пока он пристально смотрел, словно старался заглянуть в саму её душу. Его ладонь сжимала трость костяного цвета. Он был одет в тяжёлую и плотную одежду англичанина, но она осознала, что смотрит сквозь одежду, сквозь высокую чёрную шляпу, также похожую на английскую, сквозь короткую странно подстриженную бороду и тёмные кожаные ботинки.

Он стоял там, осунувшийся и зловещий, наблюдая за ней.

Он выглядел очень по-английски. Костюм был идеальным, без изъянов, вплоть до того, как он излишне напряженно стоял там с натянутым лицом и бледной кожей. Она не видела ни единой ошибки в его манере держаться, ничего конкретного, но всё равно осознала, что видит сквозь иллюзию.

Кем бы ни был этот мужчина, он не англичанин.

Он также не походил на индийских людей, африканцев или тибетцев, китайцев или арабов, или других людей, которых девочка видела за свои годы. Он не походил на людей, потому что на самом деле не был человеком.

Он был таким, как она.

Он мог видеть её. Он видел сквозь её костюм, как и она видела его насквозь.

Эта мысль должна была принести облегчение.

Она должна была вызвать прилив восторга, надежды, даже радости. Вера, что однажды она сможет найти таких, как она — это единственное, что поддерживало её ночами.

Люди её хозяина убили её родителей. Они разграбили её деревню, насиловали и убивали. Он забрал её из жалости, увидев, что они сделали, и девочка пошла с ним, зная, что у неё нет выбора, ведь не осталось людей её крови, к которым она могла бы обратиться.

И всё же однажды она надеялась, что другие придут за ней.

То воссоединение с её людьми, с её расой было её грёзами наяву столько, сколько она себя помнила.

Она должна была испытать облегчение при виде этого мужчины.

Она должна была воспрянуть духом, увидев мужчину-видящего в Индии, как бы он ни одевался, как бы он ни наткнулся на неё, как бы он ни смотрел на неё… зачем бы он здесь ни очутился.

И всё же при виде его девочка испытала совсем не то, что ожидала.

Это не вызвало надежды, радости, чувства родства, семьи или возвращения домой, как она представляла.

Вместо этого по её спине пробежала холодная тёмная дрожь.

Её глаза распахнулись, сердце гулко стучало в груди, ужас раздирал её кровь и свет. Она силилась контролировать свой страх.

Она не могла.

Паника стиснула её до такой степени, что она не могла думать.

Это смешивалось с головокружением, затруднённым дыханием, жаром, близостью других светов в тёмной киве. Она почувствовала старика рядом с ней, и того, что напротив огня — он пригласил её сюда. Она чувствовала все их света, искрившие и извивавшиеся вокруг неё, и вновь ей пришлось приложить усилия, чтобы не закричать.

Жёлтые глаза светились и смотрели на неё в темноте.

Холодные глаза цвета мочи пронизывали её насквозь.

Комната закружилась, затерявшись в белом паре и лицах, похожих на маски.

Она насквозь промокла от пота, дышала сиплыми затруднёнными хрипами, чтобы получить кислород.

Она стиснула больное бедро, в которое Брукс пырнула её органическим штырём. Держась там, в абсолютно мокрой от пота одежде, она хватала ртом воздух и пыталась успокоить свой разум, напомнить себе, кто она и где находится.

Она видела маленькую девочку с тёмно-синими глазами, рыжевато-золотистыми локонами, в идеально белом платье…

Те глаза приобрели бледный, нефритово-зелёный оттенок.

Она увидела Элли, свой возлюбленный Мост. Она увидела, как та целится в неё из пистолета, и её лицо исказилось от ненависти. Она подняла дуло на уровень лица Чандрэ и нажала на курок.

Чандрэ разрыдалась.

Она не знала, откуда это взялось. Она не осознавала физические проявления этого, обхватив руками свои рёбра и торс, словно пытаясь сдержать всё в себе. Она закрыла глаза, но те жёлтые радужки вернулись, заставив её вздрогнуть и вернув весь тот ужас.

Могло ли это действительно быть воспоминанием?

Она помнила Раджида, мужчину, которому она принадлежала в те годы.

Она не помнила бомбу. Она не помнила маленькую девочку.

Она не помнила силуэт Менлима на том английском газоне в Калькутте.

Могло ли это быть реальностью? Действительно ли это случилось?

Прижавшись лицом к влажной ткани своих штанов, она втягивала вдохи между коленей, опустив лоб на скрещенные руки.

Она снова закрыла глаза и увидела жёлтые радужки. Она увидела его лицо вблизи к своему и сильно вздрогнула, подавив подступившую к горлу желчь. Она видела его скулы как у черепа, ввалившиеся глаза, лёгкую улыбку на губах, пока он шептал ей.

Она слышала его голос, говоривший с ней ритмичными волнами, тихо бормочущий…

— …Ты тигрица, — пробормотал Раджид, убирая волосы с её лица. Его пальцы были тёплыми, ласковыми. — Моя маленькая тигрица. Ты сегодня так хорошо справилась. Такая хорошая. Такая сильная…

Он гладил её как животное.

Она почти не замечала.

Она стояла с закрытыми глазами. Она подавила ком в горле, и крики всё ещё отдавались эхом в её голове. Её грудь болела, отчего сложно было дышать, думать. Она крепче зажмурилась, пытаясь оттолкнуть вид окровавленного белого платья, рыжевато-золотистые кудри, дымившиеся на газоне.

Она не считала тела.

Она не знала, скольких она убила. Она не считала и даже не смотрела на всех; так она твердила себе.

Она не знала, скольких она убила.

Она никогда не узнает.

Её память видящей боролась с её разумом, отказываясь признавать, сколько человек погибло.

От принца, его слуг и её хозяина, Раджида, она узнала, что девочка с тёмно-синими глазами была дочерью Кого-то Важного.

Её отец был англичанином, который не поступал так, как хотелось принцу; который был «наглым», как сказал принц, и «вторгся границы их королевства». Он хотел, чтобы англичанин знал своё истинное место в мире и помнил, кому на самом деле принадлежала Индия.

Тот красивый бело-розовый подарок был посланием.

Принц Бенгалии хотел послать англичанину сообщение посредством идеальной розовой посылки, принесённой маленькой девочкой с красными глазами и слишком тёмной кожей.

Принц в его расшитой драгоценными камнями павлиньей курте был очень ею доволен.

Когда Раджид и девочка вернулись в его дворец, и слуги доложили о том, что она сделала, принц просиял. Он подарил ей маленькую статуэтку тигра, сказав, что считает очаровательным прозвище, которое дал ей Раджид.

Безделушка была маленькой, длиной всего лишь с один её палец, но она была полностью сделана из лазурита. Тигр был изумительным, каждая полосочка тщательно вырезана из камня, каждый зуб, ухо и мягкая лапа воссозданы с поразительными деталями.

В любой другой день девочка была бы в восторге.

А так она могла лишь таращиться на эту маленькую вещицу, лишившись дара речи.

В итоге Раджиду пришлось поблагодарить принца вместо неё.

Девочка не могла отвести взгляда от пасти маленького ревущего тигра, зажатого в её руке. Ей казалось, будто тигр кричит. Синий цвет лазурита в точности повторял оттенок глаз девочки в белом платье… и он кричал на неё.

Теперь, оставшись наедине с Раджидом в его комнате, она лишь стояла там, терпя его прикосновения.

Эта часть их ритуала не была новой.

Обычно она не говорила, находясь в его частных спальных апартаментах с ним. От неё не ожидалось и не требовалось отвечать на его слова.

Он наверняка и не хотел этого.

Синий тигр оставался в её кармане всё то время, что она пробыла там.

Её пальцы время от времени потирали его, напоминая себе.

Она говорила себе, что душа той маленькой девочки с рыжевато-золотистыми волосами теперь жила в синем тигре. Она будет охранять фигурку ради неё.

Она будет беречь её до своей смерти.

Она плакала.

Девочка-служанка теперь лежала на своём тюфяке, в своей маленькой комнатушке возле спальни хозяина. Постелью ей служил соломенный матрас, но она не возражала — здесь было достаточно тепло, чтобы сон на земле не был проблемой.

Единственным её настоящим страхом были змеи, которых она до смерти боялась с тех пор, как в детстве увидела их в полях над Ладакхом.

Шмыгнув носом в подушку из утиного пуха, она вытерла нос рукавом, сжимая в руке резного тигра. Она не могла заснуть.

Она знала, что должна поспать, ведь завтра они снова найдут для неё какую-нибудь работу, но она не могла заставить себя закрыть глаза дольше, чем на несколько секунд. Она смотрела на синего тигра в темноте, гладила большим пальцем мелкую резьбу на боках, морде и лапах.

«Чандрэ-ла, — прошептал голос в её голове. — Чандрэ-ла… проснись, маленький тигренок».

Она застыла, задержав дыхание.

Уставившись на заднюю стену маленькой комнатки, в которой лежала, она несколько долгих секунд не шевелилась. Она лежала там, сдерживая короткие, болезненные вдохи и выдохи.

«Чандрэ… — уговаривал голос. — Иди ко мне, маленькая сестра. Иди ко мне».

Она медленно повернула голову и посмотрела назад в темноте.

В её комнате никого не было.

Она была совершенно одна в темноте.

Всё ещё тяжело дыша и почти давясь собственным дыханием, она крепко сжала в ладошке маленького синего тигра и повернулась на соломенном матрасе. Она убрала босые ноги из-под грубого одеяла, аккуратно приподняв край. На ней была лишь длинная рубашка — обноски её хозяина — сшитая из тонкого, но мягкого белого хлопка.

Она сидела там, стараясь контролировать биение своего сердца.

«Не бойся, — послал голос. — Ибо я никогда не наврежу тебе, дражайшая, дражайшая маленькая сестра. Малышка-тигрёнок… не бойся…»

Чандрэ дёрнулась на месте, поперхнувшись собственным дыханием.

Боль переполнила её грудь, её голову.

Дым переполнил всё перед глазами, ослепив её.

Её голова так сильно болела.

Затылок раскалывался, и каждый импульс отдавался раскалённой, испепеляющей болью.

Такое чувство, будто ей в череп вонзили осколок стекла, начиная с затылка и до самого места прямо за глазами. Она опустила веки, ахнув от боли, но стало только хуже. У неё закружилась голова, рот переполнился слюной. Змеи извивались в её сознании.

Боль усилилась, ослепляя её, заставляя рыдать и всхлипывать.

Она хотела умереть.

Gaos di’lalente u’hatre davos… она так сильно хотела умереть.

Она хотела, чтобы это закончилось. Она просто хотела, чтобы это закончилось прямо сейчас.

В своём сознании она видела, как Элисон Мост стоит над ней, держа пистолет, и щёлкает курком, чтобы снять с предохранителя. Её лицо выражало отвращение, омерзение, холодное безразличие. Это не было лицо друга, убивавшего своего друга, или даже врага, убивавшего врага.

Это было лицо человека, избавлявшегося от бешеной собаки.

С самого начала, с самого детства она терпела неудачи.

Она провалилась ещё до того, как узнала о начале войны.

Она издала сдавленное рыдание. Слёзы катились по её лицу.

Змеи извивались в её сознании, вызывая у неё тошноту, делая то бремя в её груди тяжелее, жёстче, толще, гнилостнее. Она умирала, тонула во влажном воздухе комнаты, гибла в черноте собственного сердца. Она силилась застонать, но даже это причиняло боль. Змеи извивались всё быстрее, то проникая в её череп, то выбираясь из него. Их движения порождали парализующую волну дурноты, тошноты, от которой она потела сильнее, от которой её кожа становилась холодной и липкой, и влага выступала из её пор.

Бездна открылась под её ногами.

В какой-то момент она осознала, что слышит напевы.

Всюду вокруг неё червяки ритмично педи.

Она не понимала их слов.

Ахнув, когда напевы стали громче, она закрыла глаза, пытаясь отгородиться от этого, но звуки становились лишь громче, эхом отражаясь в её черепе.

Змеям не нравились напевы.

Они им вообще не нравились.

Они извивались быстрее, шипели в пространстве её головы, их тела и зубы были из серебристого металла, глаза — цвета тёмной мочи. Они шипели на неё, и она чувствовала их холодные укусы, их острые как бритва зубы, впивавшиеся в её разум.

Напевы становились громче, вибрируя в костях её лица, черепа.

Она стискивала голову руками, пытаясь сдержать это, удержать внутри.

Она больше не могла удерживать это внутри.

Она не могла удерживать это внутри.

Как только это по-настоящему ударило по ней, как только это отложилось в её мозгу, каждая её часть захотела прогнать это. Она хотела прогнать это любым возможным способом. Она чувствовала, как напевы притягивают её… притягивают её свет, её затылок, и на сей раз она отдалась этому, стараясь не противиться.

Ахнув от боли, она силилась блевануть, закричать.

Что угодно. Что угодно, лишь бы прогнать это из неё.

Она знала, что умрёт, когда это уйдёт.

Она знала, что умрёт, но ей было уже всё равно.

«Пусть это заберёт меня, — прошептала она в своём сознании безмолвной молитвой. — Пусть это заберёт меня. Пусть я больше не причиню вреда. Если я не могу принести пользы, заберите меня, и хотя бы я не причиню больше вреда».

Напевы сотрясали её тело, её уши, зубы, язык, и она больше не могла слышать свои мысли. Напевы сотрясали её грудь, и она уже была уверена, что у неё случится сердечный приступ, что её сердце взорвётся, и она умрёт на месте. Она застонала, позволяя дрожи сотрясать весь её скелет вперед-назад, как молот, ударяющий по колу.

Пар становился гуще, им сложнее было дышать.

Напевы становились громче…

Затем, словно из ниоткуда, пришла тигрица.

Она выплыла из огня перед ней, синяя с тёмно-красными глазами.

Чандрэ смотрела на неё, тяжело дыша и не в силах пошевелиться. Она пришла за ней.

Она убьёт её. Уже не крича, она рычала на неё, ревела в темноте похожего на пещеру пространства. Она рычала на неё, и её тёмные глаза сияли в свете огня. Затем, пока она смотрела на тигрицу, та взревела, обнажив зубы цвета слоновой кости.

Она бросилась на неё…

И Чандрэ больше ничего не помнила.

Глава 42. Отходняк

Я смотрела на землю через овальное окно, испытав наплыв эмоций, когда различила ландшафт, на который наш самолёт отбрасывал тень.

Мои пальцы отрешённо гладили черноволосую голову, лежавшую на моих коленях.

Облака периодически заслоняли мне вид — белые, размером с гору, и их яркий контраст делал темнее синеву неба, которое я видела через окно справа от себя, а также оттенял кроваво-красную землю, которая появилась, когда я посмотрела прямо вниз.

Ревик заворочался на моих коленях. Его пальцы обхватили моё бедро и сжали крепче, а из его света вышел жаркий импульс боли. Его лицо напряглось. Я смотрела, как он терпит эту волну боли и желания, подавляя её, пока та не начала постепенно отступать.

Когда это произошло, он расслабился, и его ладонь тоже разжалась, но не отпустила меня полностью. Он продолжал крепко держать моё бедро через бронированные штаны, уткнувшись головой в мой живот.

Я подавила свою боль, посмотрев на него.

Он отошёл от кайфа телекинеза примерно через четыре часа после начала нашего трансатлантического перелета в Лэнгли, Вирджиния. К счастью, Балидор предупредил меня, что у Ревика может быть очень жёсткий отходняк, иначе я была бы в шоке, когда его настроение и свет резко изменились.

Вскоре после того, как мы закончили групповую проверку, лидер Адипана послал сигнал в мою гарнитуру, сделав послание приватным.

Увидев сообщение, которое он приложил к сигналу, я нахмурилась.

«ЗАПРАШИВАЮ ПРИВАТНЫЙ КОНТАКТ, — говорилось там. — ПРЕДЛАГАЮ СУБВОКАЛКУ».

Всё ещё хмурясь, я глянула на Ревика, который по-прежнему держал меня за руку, но говорил с одним из новых видящих на сиденье рядом с ним. Поколебавшись долю секунды, я переключилась на субвокалку, затем набрала приватный ID Балидора, вызвав виртуальный экран.

Лидер Адипана ответил сразу же.

— Я просто хотел предупредить тебя насчёт Ненза, — сказал он, говоря натянуто, но быстро, будто не был уверен, не брошу ли я трубку. — …Мне пришлось накачать его большим количеством света. Чтобы обрушить Базилику и все те пещеры внизу, ему понадобилось много, — добавил он, не ожидая моего ответа. — Чертовски много, Элли. Те стены были толщиной почти два метра в некоторых местах. Ему пришлось взорвать их изнутри. Я никогда в жизни не направлял столько света в одного видящего. Чёрт, да я не направлял столько света в целые эскадроны своих людей.

Поколебавшись, Балидор добавил:

— Он также настоял, чтобы мы нашли и убили все тела Менлима. Ну… все, за исключением одного, которое я убедил его взять с нами. Он потратил достаточно много света, убеждаясь, что эта цель достигнута. Он уничтожил всё их биологическое вещество, чтобы нельзя было извлечь образцы. Он также отыскал образцы в генетических хранилищах — не только для клонов Менлима, но и для всех клонов его самого, и биологическую материю, которая у них имелась на тебя. Затем он разрушил каждую конструкцию, которая имела в себе отголосок Дренгов. И всех эмбрионов, которые мы нашли.

Слегка поморщившись от образов в свете Балидора, я кивнула.

— Ладно, — сказала я. — Он в порядке?

— Он в норме. Но сейчас он практически под кайфом от света. И просто от применения телекинеза, я подозреваю. Но до того, как мы доберёмся в Штаты, у него начнётся отходняк; скорее всего, в следующие три-четыре часа. Скорее всего, его эмоции будут нестабильными. Думаю, большая часть его деяний за сегодняшний день ещё не отложилась в его сознании. У него была ослепительная улыбка на лице, пока он уничтожал армейские бараки в Ватикане. Он постоянно твердил мне, как прекрасно посылать все эти души «домой». Возможно, после отходняка он иначе посмотрит на вещи…

К тому времени я уже сообразила.

Теперь я полностью понимала, что пытался сказать мне лидер Адипана.

— Поняла, — перебила я. — Я всё понимаю, 'Дор. Спасибо за предупреждение.

— Дай нам знать, если понадобится помощь, — сказал Балидор. — Я не знаю, насколько сильными бывают эти отходняки. Я мало имел с ними дело.

— Я разберусь, — я послала ему импульс тепла. — Спасибо, 'Дор. И за то, что вытащил его оттуда живым. Я знаю, что в таком состоянии с ним приходится нехило нянчиться.

Лидер Адипана фыркнул.

— Скажем так, теперь я понимаю, почему Менлим всегда приставлял к нему несколько кураторов, — помедлив, он добавил: — Знаешь, ты никогда не рассказывала мне, каково это. Полагаю, ты тоже становишься такой, когда используешь телекинез. Я знаю, что…

Он поколебался, оборвав себя на полуслове.

У меня сложилось отчётливое впечатление, что он собирался упомянуть Касс.

— …Вы, элерианцы, как будто наполовину развоплощаетесь, чтобы творить телекинез, — продолжил он мгновение спустя. — Вы оставляете большую часть своего тела позади, хоть и используете его материальность как своеобразный якорь и канал, который трансформирует свет в материю. Должен сказать, с технической точки зрения это поистине поразительно. Но, похоже, это помещает вас в совершенно иную реальность, возможно, схожую с религиозным трансом…

Я рассмеялась. Не сумела сдержаться.

— Это такой вежливый способ сказать, что это делает нас чокнутыми, 'Дор? — поддразнила я. — Всё хорошо, ты можешь это сказать. Это делает нас рехнувшимися. И не супер-надёжными.

— Это подобно наркотику, не так ли?

— По сути, да, — призналась я. — Проблема в контроле. Сохранять сдержанность — это серьёзная проблема. Сложно смотреть на вещи логически. Ещё сложнее видеть вещи так, как они проявятся здесь, внизу. Смерть реально выглядит иначе в том пространстве, — помедлив, я добавила. — Вот почему я потеряла контроль в Бразилии. Ревик осыпал меня комплиментами за то, что я лучше контролировала себя, чем он в начале пути, но правда в том, что я практически истратила все силы перед тем, как остановилась.

— Ах.

Я ощутила, как на Балидора снизошло иное понимание.

— Я всё гадал, что там случилось, — сказал он. — На кадрах ты не выглядела испуганной. Ты не выглядела терзаемой противоречиями. Ты выглядела… счастливой, — в его голосе прозвучали лёгкие виноватые нотки, когда он признался: — Должен сказать, в то время я подумал, что это означает, будто ты полностью покорилась Дренгам. На тех кадрах ты выглядела социопаткой. Я не видел отходняка, так что просто предположил, что ты наслаждалась этим.

— Ну, в некотором смысле я наслаждалась, — призналась я. — Но я по-настоящему «поняла» всё лишь позже. Вот тогда я была близка к сумасшествию. Ревик меня успокаивал. По его словам, я справилась хорошо просто потому, что не убила Врега и всех остальных наших видящих вдобавок к команде охранников «Чёрной Стрелы». Полагаю, его первым разом в настоящей операции было то сражение в Сербии, которое принесло ему скандальную известность… то, в котором он уничтожил обе армии, а не только ту, с которой он пришёл сразиться. Менлим и Дренги проследили, чтобы у него имелся неограниченный запас света, и он совершенно утратил контроль. Только через несколько часов он понял, что случилось, и скольких он убил.

— Ах.

И снова я ощутила понимание в видящем из Адипана. На сей раз это было другое понимание, а может, то же понимание на более глубинном уровне.

Его голос сделался задумчивым.

— На самом деле, это многое объясняет, — сказал он. — Это определённо объясняет религиозный фанатизм Сайримна в Первую Мировую Войну и его догму касаемо более жестоких версий текстов. Я всегда знал, что там присутствует некий элемент самооправдания, но конфликт намного сильнее, если человек не может полностью примирить свои поступки с тем, кем он является в обычном состоянии.

Явно размышляя вслух, он добавил:

— Я также понимаю, почему Менлим сначала обучил его убивать оружием и голыми руками вместо того, чтобы учить убивать только телекинезом. Ему надо было ожесточить его, и один телекинез вряд ли сделал бы это. Телекинетическая версия убийства наверняка казалась Нензи почти безобидной в сравнении.

Продолжая размышлять, он добавил:

— И наоборот, это также объясняет, почему сама война травмировала его намного меньше, чем его личные переживания в тот же период. Он наверняка почти не помнит войну, если не считать эмоциональных отголосков, которые Менлим несомненно смягчал различными способами. Телекинетическая работа Нензи наверняка откладывалась в его сознании более отрешённо, возможно, даже в отрыве от остальных его ментальных процессов.

Я кивнула, обдумывая его слова.

— Логично, — признала я.

— В такой ситуации приходится искать способ примирить две реальности и оправдать их исходы. Для этого нужна крепкая идеология, — добавил Балидор. — Дать ему религиозную структуру для осмысления всего этого, на самом деле, гениально.

— Ага, — фыркнула я. — Менлим много кем был, но идиотом его точно не назовёшь.

— Само собой.

Между нами воцарилось молчание.

Осознав, что это мой самый нормальный разговор с Балидором с тех пор, как я узнала, что он спит с Касс, я умолкла, внезапно почувствовав себя неловко.

Проблеск чувства вины проскользнул в мой свет, когда я подумала о том, как я с ним обращалась. Часть меня гадала, стоит ли пошутить над этим, затем осознала, что определённо слишком рано шутить об его отношениях с моей бывшей лучшей подругой и почти-убийцей.

Слишком рано для нас обоих.

Я задалась вопросом, может, вместо этого стоит извиниться.

В особенности я гадала, стоит ли извиниться за те слова, что я сказала в резервуаре, когда впервые застала их вместе.

— Нет, Высокочтимый Мост, — мягко сказал он. — Всё хорошо. Я полностью понимаю, — помедлив, он добавил тише: — Мне стоило рассказать тебе.

В ответ на это я фыркнула, почти смеясь.

Не смогла сдержаться.

— Вообще не представляю, что заставило тебя колебаться, — сухо ответила я.

Он расхохотался, словно ничего не сумел с собой поделать.

Сдержав свой свет, словно поняв, что, может, смех — неправильная реакция на мои слова, он сказал:

— Надеюсь, ты знаешь, что я правда понимаю, Элли. Я правда понимаю. Я ужасно чувствую себя, когда оглядываюсь назад и смотрю на объективную реальность того, что она сделала с тобой и твоим мужем. И с Лили. Я правда не могу объяснить, почему…

— Пожалуйста, не надо, — перебила я, поморщившись. — Правда. Между нами всё хорошо, 'Дор. Но ничего не объясняй. Я пока не готова услышать это. Правда не готова.

После моих слов воцарилось молчание.

Я почувствовала, что он снова колеблется, то ли сказать что-то, то ли нет.

Выдохнув в знак поражения, я снова поморщилась.

— Ладно, — сказала я, вздохнув и позволив ему услышать. — Если ты очень хочешь объяснить, бл*дь…

— Нет, — перебил он. — Нет, ничего такого. Просто… — снова поколебавшись, он неохотно сказал: — Касс. Она сейчас очень счастлива.

Его голос сделался ещё тише, и я почувствовала, как он закрывается щитом, возможно, от самой Касс.

— Она думает, что в ситуации с тобой наступил переломный момент, — сказал он. — Она думает, что может быть, в конце концов всё будет хорошо. Что между тобой и ней всё может быть хорошо.

Я посмотрела в окно, увидев, как стая птиц летит V-образным клином параллельно самолёту. Яркая синева неба подчеркивала их силуэты, в унисон хлопавшие крыльями и вытянувшие шеи в полете.

Я слышала надежду в голосе Балидора. Я чувствовала это через коммуникатор.

— 'Дор… — начала я, выдохнув.

— Знаю, — сказал он, перебив меня прежде, чем я успела собраться с мыслями. — Я знаю, Элли. Правда. Я просто подумал, что стоит тебе сказать. Я не говорю, что ты должна что-то с этим делать. Я ни о чём тебя не прошу. Богами клянусь, не прошу.

Последовала пауза.

Затем, подумав об его словах, я невесело фыркнула.

— Хрень собачья, — буркнула я. — Хрень собачья, 'Дори.

На связи воцарилось очередное молчание.

Затем Балидор вздохнул, и из его света исходило поражение.

Но он мне не ответил.

Как и сказал 'Дори, у Ревика случился мощный отходняк.

Он также сделался эмоциональным.

Не помогло и то, что мы делились воспоминаниями в тот период, когда наступил его отходняк. На самом деле, это сделало всё намного хуже.

К тому времени мы находились на настоящем самолёте.

Атвар не шутил про количество самолётов.

У него имелось более чем достаточно самолётов для всех людей и видящих в его анклаве в Дубровнике, пожелавших поехать с нами, и осталось предостаточно места для двух с лишним сотен людей и видящих, которые жили за пределами Старого Города и тоже захотели поехать.

Многие решили остаться, и полагаю, это неудивительно.

Атвар не настаивал, только сообщил оставшимся лидерам о возможных рисках и сказал, что они могут найти убежище в одном из городов Тени, если найдут такой, который ещё не захватили Миферы.

Но, похоже, он беспокоился об этом, когда я увидела его на взлётно-посадочной полосе в Хорватии.

Но у нас оказалось предостаточно самолётов.

Их хватило даже для того, чтобы выделить нашей маленькой команде свой небольшой самолёт.

Когда мы поднимались на борт, Ревик взял меня за руку и повёл в заднюю часть салона, что едва ли было для него нетипичным.

Однако вместо того чтобы занять сиденье посередине, как он сделал бы, если бы мы планировали военную операцию, он привёл меня к ряду с правой стороны самолёта. Показав подбородком на последний ряд сидений, он вопросительно вскинул бровь, глянув на меня.

Меня всё устраивало.

Более чем устраивало, правда, поскольку я могла откинуть сиденье назад.

На самолёте имелась конструкция, но примитивная и предназначавшаяся только для целей военных операций.

Вместо этого Ревик поставил щит, чтобы обеспечить нам уединение, снял гарнитуру, положил её в карман куртки и бросил куртку на свободное сиденье в конце нашего прохода.

Затем он откинул спинку своего сиденья и поднял подлокотник. Растянувшись на месте у окна, он несколькими взмахами пальцев показал мне присоединиться к нему.

Меня не нужно было просить дважды.

Я устроилась у него под боком, и он запустил пальцы в мои волосы, осторожно вплетая в меня свой свет. В тот момент он до сих пор был весьма наэлектризованным, и я подпрыгнула, подавив резкую вспышку боли, когда мой свет сильно отреагировал на него. Я почувствовала, как он вздрогнул в ответ, но не отпустил меня и не отстранил свой свет.

— Мы можем это сделать? — пробормотал Ревик мне на ухо. — Хотя бы быстренько.

Поначалу я думала, что он имеет в виду секс.

А может, я просто очень, очень хотела, чтобы он имел в виду секс.

Моя боль сделалась жидкой, когда его слова отложились в сознании, и сложно было дышать в те несколько секунд, пока я неправильно поняла его.

Затем я ощутила тычок от его разума и света и осознала свою ошибку.

Признаюсь, было очень сложно не ударить его, бл*дь.

— Я хочу покончить с этим, — уговаривал он, ласково убирая волосы с моей шеи, водя пальцем по моему лицу и подбородку. — Я хочу покончить с этим, Элли.

Он притягивал меня своим светом, предельно ясно давая понять, почему он становился нетерпеливым, почему он заставлял меня работать над этим дерьмом сейчас, когда мне хотелось лишь поспать или потрахаться.

Ревик усмехнулся, и его грудь под моей щекой шевельнулась.

— В этом ты не одинока, — пробормотал он, целуя моё лицо. — Всего разочек, — уговаривал он. — Мы можем сделать эту сессию короткой. Ну… коротковатой. Мы всё равно не сможем потрахаться здесь, в присутствии их всех. И я не хочу тратить двенадцатичасовой полёт впустую, если можно в это время проделать кое-какую часть работы.

— Как романтично, — раздражённо проворчала я в ответ.

Ревик крепче обнял меня рукой за спину.

— Ты хочешь сначала поспать? — спросил он. — Ворчливая возбуждённая беременная леди?

Подумав над этим, я заскрежетала зубами.

— Нет. Я сейчас не смогу уснуть.

— Ага, — он вздохнул. — Я тоже.

Последовала очередная, более долгая пауза.

Учитывая всю ситуацию, сказать было нечего.

Конечно, к тому моменту я ещё не начала думать о деталях самой сессии. Я толком не продумала, на чём мы остановились после последней сессии на лодке Атвара, и к какому моменту нашей общей хронологии мы подошли. Я не осмыслила реальность проведения этой сессии здесь, где у нас были зрители, пусть и относительно немного.

Наверное, я бы изначально намного сильнее разозлилась на него, когда он предложил такое, если бы я успела подумать обо всём этом… особенно о том, на что мы будем смотреть.

Как только я вспомнила, что случилось после того, как мы впервые переспали в той хижине в Гималаях, я сказала Ревику, что буду показывать первой. Я сказала, что мне нужно показывать первой. Я сказала, что в противном случае не уверена в своей способности справиться со всем этим.

И добавила «иди ты нахер», потому что это никак не могло стать коротенькой сессией.

Ревик не спорил… ни с чем.

Я также почувствовала, как он послал Балидору сигнал и предупредил о том, что последует дальше. Я ощутила, что Балидор прислал подтверждение и дал добро, сказав, что он и остальные по возможности будут поддерживать щиты над остальной частью салона.

Охотно или неохотно, я понимала логику Ревика. Нам предстояло убить одиннадцать часов.

Ни один из нас не сможет проспать одиннадцать часов, или даже семь часов, или хоть пять часов, что бы мы себе ни говорили. С таким же успехом мы могли провести это время с пользой.

У нас наверняка будет намного меньше свободного времени, как только мы доберёмся до другого конца океана.

Так что я стала показывать воспоминания первой.

И это было так же отстойно, как и при переживании этого в первый раз.

Честно говоря, он чувствовал намного больше во время всего этого опыта, чем я ожидала.

Поначалу я думала, что это лишь остаточные реакции от того, что он услышал, увидел, почувствовал и испытал мои переживания. Мои переживания были сложными для нас обоих. Я чувствовала, что это причинило Ревику боль. ещё до того, как он начал плакать, я чувствовала боль, которую он испытывал, пока смотрел моими глазами на всё, что случилось со мной в Вашингтоне.

Не только конец, когда я вошла и увидела, как он играл роль видящего-проститутки с Кэт и Уллисой и бог весть кем ещё, но и всё, что творил со мной Териан до этого. Я показала ему, как боялась, что он умер, будучи прикованным цепями к ступеням той хижины. Я показала ему, как они держали меня прикованной в подвале, и всё, что я вытерпела от людей, от Териана, от Рейвен.

Я показала ему тот день, когда Териан едва не убил меня. Я показала ему всё, хоть и не позволяла себе думать обо всём этом или вспоминать это с тех пор.

Я позволила ему увидеть всё, что сделал Териан.

Я позволила ему услышать всё, что говорил мне Териан.

Я показала ему, как Нензи, детская, сайримновская версия самого Ревика, пытался спасти мне жизнь, и как Мэйгар пытался помочь.

Я позволила ему увидеть всё.

Возможно, в этом был какой-то садистский элемент.

Может, я злилась на него за то, что он заставлял меня снова чувствовать и испытывать это всё. Может, на каком-то уровне я до сих пор винила его за всё, что случилось со мной в Вашингтоне, и не только потому, что я вошла и увидела, как он трахает Кэт. Может, я до сих пор считала себя какой-то мученицей, раз прошла через всё это и забыла… а может, я никогда и не забывала.

Может, я до сих пор злилась из-за всего этого на каком-то уровне, не признаваясь в этом самой себе.

Я чувствовала, как Ревик принимает это всё.

Я ощущала, что он чувствует до сих пор жившую во мне злость из-за этого — из-за того, что застала его с Кэт, из-за того, что это ощущалось абсолютным предательством после того, как я сделала всё в своих силах, чтобы выжить ради него. Я чувствовала боль в его сердце, пока смотрел на это всё, а когда я толком не знала, как его утешить, он заплакал.

Я всё ещё слишком злилась, чтобы утешать его. Я больше не хотела притворяться, будто не злюсь.

Я чувствовала, что он не хочет, чтобы я притворялась, так что он плакал один, а я практически наблюдала за ним, всё ещё негодуя, что он каким-то образом вопреки всему оказался жертвой в этой ситуации.

Я понимала, что все мои чувства не совсем рациональны.

Я знала, что сам Ревик сейчас не был рационален.

Я знала это потому, что все в моём окружении — мой брат, Чандрэ, Балидор, Врег, Касс, Вэш — говорили мне, что тогда Ревик не вёл себя рационально. Мне в тщательных подробностях рассказывали, насколько иррациональным был Ревик, пока я сидела взаперти в Белом Доме Териана.

Они все хотели, чтобы я простила его — начиная с Вэша и заканчивая Джоном. Они все хотели, чтобы я видела его жертвой, отчаявшимся, обезумевшим от беспокойства за меня. В следующие несколько лет я таким его и видела. Я делала это логически… но я также видела его таким, потому что заставила себя смотреть на ситуацию с такой стороны.

И в процессе всё случившееся со мной как будто потерялось.

Я ощутила, что теперь Ревик это чувствует.

Я ощутила, что он осознаёт это на уровне, который, возможно, не осознавала я сама, и честно говоря, если бы не это, я вряд ли бы так злилась. Ему понадобилось увидеть, как все мои переживания были стёрты, и только потом он понял, что они были стёрты.

Он увидел, как я подавила это и снова свела всё к нему.

Так что когда мы поменялись местами и стали смотреть его версию событий — его воспоминания обо всём, что случилось, когда Териан похитил меня из хижины и после этого — я не была уверена, что из чувств, которые я в нём ощущала, было отголосками эмоций от моей сессии, а что было его чувствами.

Я ожидала, что его эмоциональные реакции будут несколько приглушёнными, по крайней мере, в сравнении с моими. По словам Джона, к тому времени, когда они покинули Азию, Ревик уже был подключён к конструкции Салинса, работал с Врегом и полностью привязался к Дренгам. Я знала, что в тот период он действовал несколько жестоко и безумно, но я думала, что это скорее безжалостное безумие, а не безумие в духе эмоциональных американских горок.

Я ошибалась.

Не знаю, то ли это отчасти вызвано его близостью с мальчиком, Нензи, или из-за того, что его свет и разум уже были разделены Дренгами и Салинсом. Не знаю, то ли это потому, что он уже терял жену, которая погибла, и теперь испытывал почти парализующий страх (осознанный или нет), что он станет причиной смерти каждой женщины, с которой начнёт отношения или вообще как-то привяжется.

Само собой, мы оба страдали от того, что нашу связь прервали на середине.

Какой бы ни была точная смесь причин, породившая состояние Ревика, Джон не преувеличивал то, каким он был нестабильным.

Когда я побывала в его разуме в тот период, почувствовала и увидела то, что видел он, а также его попытки держать себя в руках, будучи максимально логичным и безжалостным, его решения, принятые в то время, показались мне почти рациональными. Я чувствовала искажённое восприятие из-за конструкции, в которой он жил, её кошмарность для него, её знакомость, то, как она отбросила его к прежней манере мышления и восприятия мира, которой он придерживался в юности.

Не знаю, то ли всё это заставило меня подумать, что ситуация реально сводилась к нему, то ли что он был в этой ситуации большей жертвой, чем я… но это определённо погасило худшую мою злость.

Наблюдая за ним на той перевалочной базе, которую они организовали в клубе видящих в Вашингтоне, за его яростью из-за того, что Уллиса привела Кэт, за тем, как он постоянно пил, пытаясь контролировать свою психическую нестабильность и нехватку сна… мне казалось, что я смотрю, как кто-то сходит с ума.

Я думала, что наблюдение за тем, как он играет роль проститутки в Белом Доме, снова пробудит мою злость, но этого толком не случилось.

Вместо этого я смотрела, как он беспокоился, что сорвётся и поубивает всех в той комнате.

Я видела, как он ненавидел Кэт и хотел её убить, ненавидел Уллису за то, что она пыталась облегчить ему процесс… безумно боялся, что я убью его или, хуже того, разведусь с ним из-за этого его поступка.

Под конец я не знала, что и чувствовать.

Я видела, как он застрелил мальчика Нензи, видела, как он схватил меня, снова теряя меня, умоляя меня не позволять, чтобы это случилось… и моя злость на него полностью испарилась.

Не знаю, почему.

Я не особо пыталась понять, что я чувствовала в плане логики и отдельных способов оправдать или не оправдать поступки, которые он совершил или не совершил. Я просто почувствовала это через него — его отчаяние, его готовность сделать всё что угодно, чтобы вытащить меня оттуда, и почему-то этого оказалось достаточно.

Наконец-то достаточно.

Странно, что в итоге сессия и воспоминания, которых я боялась больше всего, оказались самыми простыми.

Ну, может, не в процессе их просмотра, а после.

Когда мы закончили, Ревик долго говорил со мной, но многое из того, что мы сказали друг другу, словно размылось. Думаю, он тоже испытал облегчение, что этот этап закончился, но больше всего из-за того, что я чувствовала по этому поводу.

— Ты долго злилась на меня, — сказал он, когда мы помолчали несколько минут.

Свернувшись на откинутых сиденьях и прижимаясь к нему, я лишь кивнула.

— Я этого не осознавала, — призналась я. — Толком не осознавала.

— Теперь это всплывает сильнее. Даже до всего этого, — я слышала, что он улыбается, хотя его голова лежала на подушке повыше моей головы. — С самого Китая. Может, беременность делает тебя более честной.

Слегка вздрогнув, я снова кивнула.

— Прости.

Ревик покачал головой, крепче обняв меня рукой.

— Не извиняйся, — пробормотал он, послав мне импульс жара. — Нет, всё хорошо, Элли. Правда, хорошо. Если честно, это стало облегчением, — он покрыл поцелуями моё лицо, прижавшись щекой.

В тот момент у него ещё не начался отходняк.

Не знаю, сколько часов полёта прошло, потому что я забыла следить за временем. Я забыла, что он под кайфом от телекинеза и избытка света. Я забыла о вероятности отходняка, когда это случилось.

Я просто хотела покончить со всем этим, чтобы мы смогли оставить всё в прошлом… поэтому и предложила.

Я предложила продолжить. Сделать ещё одну сессию.

Он согласился — возможно, слишком охотно, как и я предложила это слишком охотно.

Не думаю, что мы оба хорошо подумали о следующем участке нашей хронологии вместе.

— Господи Иисусе! Ревик! Ревик! Отпусти его! Отпусти его, бл*дь! Немедленно!

Я держала Касс за руки сзади, шлёпая по её свету, отвлекая и сбивая её aleimi с курса всякий раз, когда она начинала наполнять свои структуры телекинеза.

Я чувствовала, что ей завладевает иррациональность, паника.

Я чувствовала в её свете искренний страх, и её глаза не отрывались от Ревика, наблюдали за его лицом и руками, пока он удерживал Балидора прижатым к передней перегородке в самолёте, недалеко от места, где они сидели, пока Ревик не прошёл в переднюю часть самолёта.

Я чувствовала, что она тоже просчитывает — просчитывает, насколько крепко Ревик держал его, вредил ли он ему, как сильно он мог его навредить, насколько серьёзно он хотел ему навредить.

Остальные видящие стояли вокруг Ревика, Касс, Балидора и меня разрозненным полукругом. Большинство из них находилось позади меня. Я чувствовала, что они понятия не имеют, что делать.

— Ревик! — рявкнула я. — Отпусти его, бл*дь! Иначе мне придётся тебя вырубить!

В ответ на это он повернулся, уставившись на меня.

Его глаза слегка светились зелёным.

Они искрили то ярче, то слабее, полыхая хаотичными зарядами, словно умирающая батарейка, терявшая энергию, и я видела, как его свет то вздымается, то проседает, и за потерей контроля стояло настоящее горе. Глядя на него, я поняла, что дело не только во мне и не в воспоминаниях, которыми мы только что поделились.

Он отходил от телекинеза.

Всё, что он сделал в Риме, ударяло по нему.

Почувствовав это, я открыла свой свет.

— Эй, — мягко произнесла я. — Ну же, детка. Отпусти его. Ты пугаешь его пару. И меня. Всё это не уже неважно. Это не имеет значения.

Подержав его несколько секунд в своём свете, подпитывая его свет и удерживая его взгляд, я увидела, что он по-настоящему увидел меня. Я заметила, как он подмечает моё лицо, свет, вспоминает меня, вспоминает себя, вспоминает, где мы.

Я почувствовала, как он осознает то же, что и я — о Риме, об его действиях там.

На мгновение он как будто вернулся. Искры, исходившие из его света начали выравниваться, затем смягчаться. Что-то на его лице заметно расслабилось.

Его пальцы разжались, и он сделал шаг назад от места, где удерживал Балидора. Боковым зрением я увидела, как лидер Адипана приземлился на ноги, затем тут же прислонился к перегородке, хрипя и втягивая глубокие вдохи, пока неверие, злость и облегчение воевали в его свете.

Я не сводила глаз с лица Ревика, с его взгляда, не отрывавшегося от меня.

Я собиралась подойти к нему, полностью увести от Балидора, но тут Ревик посмотрел за меня, поверх моего плеча.

Всё, что я в нём видела, без предупреждения вернулось обратно. Поток холодной ярости покинул его свет. Его лицо потемнело, тонкие губы поджались в линию.

Я повернула голову.

Я уже хмурилась, гадая, кто или что его спровоцировало.

Увидев стоявшего там Фиграна, я помрачнела ещё сильнее. Я почувствовала, как в Ревике нарастает ярость, пока смотрел на другого элерианца и вспоминал, что Териан сделал со мной в Вашингтоне.

Повернувшись к Ревику, я подняла ладонь.

— Нет, — твёрдо сказала я. — Нет. Мы не будем это делать.

Подойдя к нему, я взяла его за руку. Когда Ревик посмотрел на меня, я качнула головой, удерживая его взгляд.

— Нет, — повторила я. — Это Фигран… не Териан. Теперь всё уже не то. Всё не то. И тебе нужен свет. Тебе нужен свет, прежде чем тебе будет дозволено избивать кого-то из наших друзей за то, что случилось много лет назад и теперь вообще не имеет значения. Особенно если это вообще не их вина. Ты знаешь ситуацию с 'Дори. Ты знаешь, что он теперь с Касс. А Териан мёртв. Так что мы вернёмся на наши сиденья, и я дам тебе свет. Потом мы поговорим.

Только заговорив вслух, я осознала, что и мои слова звучали странно.

Мы реально говорили так, будто находились под действием наркотиков.

Вместо того чтобы озвучивать это всё, я просто удерживала взгляд Ревика. Я смотрела, как он старается услышать мои слова, и его челюсти сжались, а из его света выплеснулось ещё одно облако гнева.

Повернувшись, он наградил Фиграна сердитым взглядом.

— Ублюдок, — прорычал он. — Надо было убить тебя.

Фигран выглядел опешившим.

— Возлюбленный брат, если я как-то тебе навредил…

Я подняла руку сначала перед Фиграном, потом перед Ревиком.

Фигран умолк, но то опешившее выражение ушло, и теперь он ощущался как побитый щеночек. Глянув на него, я увидела, что он грустно смотрит на Ревика, и нахмурилась.

— Фигран, почему бы тебе не пойти к Стэнли? — предложила я.

Фигран испустил густой импульс душевной боли, но не спорил.

Повесив голову, как расстроенный школьник, он побрёл в другую часть самолёта, обошёл Стэнли и плюхнулся в сиденье у окна возле передней перегородки. Сидевший там Стэнли напряжённо смотрел на меня.

Я сосредоточилась обратно на Ревике.

— Пошли, — мягко сказала я. — Тебе нужен свет.

Потянув его за руку, я увела его подальше от Балидора, в сторону дальнего прохода, чтобы мы не прошли возле Касс и не оказывались в непосредственной близости к Фиграну.

Я чувствовала на нас взгляды, пока уводила его в заднюю часть самолёта.

Я чувствовала, что Касс всё ещё злится, но в то же время испытывает облегчение и сердито ревнует, поняв, из-за чего сорвался Ревик. Судя по её свету, она с трудом контролировала свой страх из-за того, что Ревик может сломать Балидору шею.

Я старалась не чувствовать всё это и не сопереживать.

Честно говоря, это давалось непросто.

Я знала, что отчасти мой выброс адреналина вызван её реакцией и ужасом, который я почувствовала в её свете, когда она подумала, что жизни Балидора угрожает опасность.

Выбросив это из головы, я привела Ревика обратно к нашим сиденьям и подтолкнула его к месту у окна, чтобы ему как минимум пришлось перебираться через меня, если он во второй раз слетит с катушек.

Как только он уселся, я забралась к нему на колени, заставив его резко подпрыгнуть.

— Нет, — Ревик отвернул лицо, и боль выплеснулась из него облаком. — Нет, Элли. Не надо, — стиснув зубы, он покачал головой. — Я сейчас не сумею ответить отказом. Не дави на меня, пожалуйста. Пожалуйста, Элли.

— Я просто хотела целоваться, — сказала я ему, обвив руками его шею. — Мы можем просто поцеловаться? Я буду питать тебя светом, и мы будем целоваться, — я показала жест видящих, означавший клятву. — Обещаю, что не буду пытаться подтолкнуть тебя к чему-то ещё. Обещаю.

Он бросил на меня взгляд искоса, его глаза и свет выражали скептицизм.

Я не могла винить его, учитывая то, как я вела себя в последнее время, но я говорила серьёзно.

Я также чувствовала, что его свет до сих пор реагирует на то, что он увидел нас с 'Дори.

Если честно, я вообще не ожидала этого. Я не думала, что ситуация с Балидором как-то повлияет на него после всего этого времени — они с тех пор так сблизились, и Ревик знал все причины, по которым я так поступила.

Но он, похоже, реагировал не столько на мою сторону ситуации.

Его разъярило то, что он почувствовал через меня от Балидора.

Он выбрался из сиденья и направился в переднюю часть самолёта ещё до того, как я осознала, что он не шутит и всерьёз взбешён.

Половина того, что он сказал Балидору до того, как схватил его за горло, вообще не имела смысла. Это не имело смысла для меня, и я сомневалась, что это имело смысл для Ревика. Это определённо показалось бредом Балидору или Касс. Я слышала невнятные обвинения в духе:

— Ты был моим другом, бл*дь… я тебе доверял! Я, бл*дь, доверил её тебе! Чёртов переманиватель партнёров!

Я видела совершенно непонимающее выражение на лице Балидора. Судя по его лицу, он понятия не имел, о чём вообще говорит Ревик.

Касс, похоже, поняла лучше Балидора. Она как минимум сообразила быстрее. Она вскочила на ноги быстрее 'Дори, шагнула вперёд, пытаясь встать между ними, но Ревик отодвинул её так, будто её вообще там не было.

Затем Ревик схватил 'Дори за горло, и лидер Адипана не мог даже ответить.

Подумав об этом теперь, когда я оседлала Ревика, я ласково убрала его волосы с лица.

Затем я осознала.

Дело вообще не в Балидоре.

— Нет, — Ревик резко поднял на меня взгляд, и его прозрачные глаза смотрели холодно. — Нет, Элисон. Если ты сейчас упомянешь Джема, у нас начнётся трёхчасовая перепалка и ор во всём самолёте. Поверь мне, сейчас не время. Я слечу с катушек, бл*дь, если мы сейчас затронем эту тему…

— Не затронем, — перебила я, уже поднимая руки в умиротворяющем жесте. — Не затронем, Ревик. Мне даже в голову не приходило обсуждать это. Прости, что ты это услышал.

Снова обвив руками его шею, я помассировала его мышцы и открыла свой свет, согревая центр его груди.

Его ожесточённое выражение превратилось в хмурую гримасу, но он не ответил.

Положив голову на спинку самолётного сиденья, он закрыл глаза и натужно выдохнул, стараясь отдаться ритму движений моих рук.

Я, в свою очередь, изо всех сил старалась держать разум пустым.

Всё ещё разминая его шею сзади одной рукой, другую ладонь я положила на его грудь, питая его своим светом. При этом я почувствовала щит, который Балидор поставил для полёта за неимением полноценной конструкции. Он включил туда резервуар света, наверняка чтобы Ревик воспользовался им во время отходняка. Резервуар черпал свет из остальной нашей команды, как это делалось в армейских отрядах, чтобы помочь восстановить свет раненого товарища.

Хоть я и оценила этот его поступок, я пока туда не лезла, используя только свой свет, чтобы восполнить Ревика. Я решила, что воспользуюсь резервуаром, когда мой свет начнёт исчерпываться, или когда Ревик немножко устаканится — смотря что из этого случится первым.

Ревик фыркнул подо мной.

Его пальцы обхватили мои бёдра, притягивая меня ближе к нему на колени.

Когда я посмотрела вниз, он изучал моё лицо. Моя ладонь всё ещё лежала на его груди, вливая в него свет. Я чувствовала, что эффект уже сказывается на нём.

— Я думал, мы будем целоваться, — ворчливо сказал он. Его взгляд встретился с моим, голос сделался ниже. — Так мы будем целоваться? Или ты решила, что не хочешь целовать своего сумасшедшего мужа?

Я рассмеялась. Не сумела сдержаться.

Я почувствовала, как мой свет рябью прокатился по Барьерному пространству самолета и ослабил повисшее там напряжение. Оно не исчезло полностью; я до сих пор ощущала отголоски реакций Касс и Балидора, но почувствовала, что большинство видящих выдохнуло с облегчением.

Я также чувствовала, что многие из них думали, что я наверняка использую секс, чтобы успокоить Ревика.

Ревик снова фыркнул.

Но он не оттолкнул меня. Вместо этого его пальцы крепче сжали мои бёдра.

Посмотрев на него, я обеими руками обвила его шею и запустила пальцы в его волосы. Когда он поднял взгляд, я наклонилась и поцеловала его в губы, нежно притягивая его светом через губы и язык.

Я почувствовала, как он тут же расслабился.

Ну, не расслабился… не совсем.

Его тело расслабилось, но свет открылся вместе с губами. Его пальцы скользнули с бёдер на мою задницу и крепче прижали меня к нему. Мои губы едва соприкоснулись с его губами, а из него уже выплеснулся импульс боли такой силы, что это ощущалось как удар под дых.

Стиснув его волосы, я прильнула к его груди, углубив поцелуй.

Ещё через несколько секунд Ревик издал низкий стон.

Обхватив рукой мою спину, он ладонью сжал моё плечо, подался навстречу, чтобы поцеловать меня крепче, притянул так, чтобы я полностью лежала на нём. Его свет открылся настолько, что у меня перехватило дыхание. Он начал вкладывать свет в свои губы и язык, чтобы притягивать меня. При этом он замедлился, вплетал свой свет в мой и притягивал томительно, чувственно, используя всю свою концентрацию, и я ахнула, задыхаясь.

После этого я потеряла счет тому, как долго мы целовались.

Его сдержанность никогда не уходила полностью.

Моя тоже, но я осознала, что больше сосредотачиваюсь на нём, на том, как он переживал острые эмоции, не поддаваясь ни одной из крайностей.

Но его боль становилась всё хуже. И моя тоже.

Я забыла, как он целовался.

Или, точнее будет сказать, я долго не позволяла себе думать об этом. Не думаю, что я позволяла себе сосредоточиться на этом с тех пор, как он уехал в Гонконг и Китай.

Когда я подумала об этом, его пальцы запутались в моих волосах, и он стал целовать меня крепче, притиснув меня к себе. Когда он той же рукой отстранил меня, разлучив нас на мгновение, я силилась перевести дыхание и посмотреть ему в глаза, прислоняясь к его груди.

— Ладно, — сказал Ревик, на мгновение стиснув зубы. — Скажи мне одну вещь.

Я почувствовала, что моё дыхание застряло в горле, но не позволила себе колебаться.

— Ладно, — ответила я. — Что именно?

— Я знаю, что тебе нравилось трахаться с ним, — сказал он тихим ворчливым голосом. — Я почувствовал это в Китае, — глубже запустив пальцы в мои волосы, он крепче сжал ладонь. — Я знаю, что ты любишь его, Элли.

Когда я сглотнула, собираясь ответить, он покачал головой, глазами предупреждая меня не спорить, не затрагивать эту тему, вообще ничего не говорить.

— …Я не об этом спрашиваю, — сказал он, и то предупреждение отчётливо слышалось в его голосе. — Я хотел знать насчёт этого, — помедлив, он мотнул подбородком, указывая на моё лицо. — Когда ты целовала его. То, как это с нами… как это всегда было между нами. С ним было так же?

Осознав, о чём он спрашивает меня, я нахмурилась.

Затем, подумав над его вопросом, я скользнула в верхние части своего света, заставляя себя вспомнить. Я хотела быть точной. Казалось, что смертельно важно быть точной в этом.

Я всё ещё сканировала воспоминания, когда медленно покачала головой.

Облегчение накрыло меня неожиданной волной.

— Нет, — сказала я.

Я слышала в своём голосе абсолютную уверенность.

Я почувствовала, что Ревик это тоже услышал.

Он не спрашивал меня, уверена ли я. После небольшой паузы он лишь кивнул.

— Ладно, — сказал он.

Я выгнула бровь, не сумев сдержаться.

— Ладно? — переспросила я, улыбаясь.

Ревик покосился на меня достаточно долго, чтобы увидеть мою улыбку, но не стал удерживать мой взгляд. Вместо этого он слегка улыбнулся уголком губ и посмотрел в сторону.

Несколько секунд мы оба не говорили ни слова.

Я пропускала его длинные чёрные волосы между пальцев, массировала его шею, увидела, как он прикрыл глаза, когда я стала сильнее разминать мышцы пальцами. Я осознала, что наблюдаю за ним, осторожно пытаясь оценить его свет. Я чувствовала, как он думает об этом вопросе, не представляя, куда именно отправился его разум.

Затем его прозрачные глаза встретились с моими, чуть ожесточившись.

— Хорошо, — ворчливо сказал он.

Его рука крепче обвила мою спину, дёрнула меня ближе.

— Хорошо, — повторил он, всё ещё всматриваясь в мои глаза. — Это хорошо, жена.

Его подбородок приподнялся, а свет притягивал меня, прося об ещё одном поцелуе.

Опустившись на его грудь, я с радостью подчинилась ему.

Глава 43. Парии

— Мне сказали, что ты теперь исцелилась, сестра. Энергетически. Духовно.

Чандрэ подпрыгнула, повернувшись.

Увидев, кто это, она нахмурилась. Она хмуро уставилась на его лицо ещё до того, как его вопрос вызвал более негативную реакцию в её разуме или свете.

Если её хмурая гримаса обеспокоила его, он этого не показал.

Мужчина-видящий кивнул в её сторону, его жест был вежливым, но во взгляде сохранялась более жёсткая пытливость, пока он деликатно сканировал её свет.

— Они сказали, что тебя подвергли некой форме магии. Магии, которую творят наши кузены… а не техническим навыкам видящих. Это правда?

Взгляд его светло-зелёных глаз со странными фиолетовыми ободками во второй раз скользнул по её лицу, и они были достаточно расфокусированными и напряжёнными, чтобы она почти видела, что он её сканирует… хотя его выучка в Адипане означала, что она не могла это почувствовать.

— Я не наврежу твоему драгоценному Мосту, — проворчала она холодным тоном.

Если её слова смутили его, это не отразилось на его лице.

Он вёл себя так, будто почти не слышал этого.

Он определённо притворился, будто не понял полного смысла её фразы.

— Мне просто интересно понять механизм, — сказал он всё так же вежливо. — Я пытался расспросить об этом местных шаманов, но они не могли или не захотели давать мне ответы, в которых имелся бы смысл. Я видел в их сознании лишь красочные света. Картинки, которые не образовывали связного повествования.

Он сделал паузу, словно ждал, что она как-то объяснит.

Когда она этого не сделала, он вновь подтолкнул её.

— Они теперь зовут тебя «тигрицей», — добавил он. — …ну или так это звучит и выглядит в их сознании. Это я вижу, когда они теперь смотрят на тебя. Большая, полосатая, оранжевая с чёрным кошка, рычащая и покрытая светом, крадущаяся через джунгли с лианами и зелёными лиственными деревьями. Старик, их мистик, говорит мне, что «ты тигрица», а также то, что «тигрица съела змею». Я почувствовал тут некоторую связь с Дренгами…

В ответ на её резкий взгляд он поднял руку в примирительном жесте.

— …В аспекте про змею, — пояснил он. — В той части, которая, по их мнению, теперь ушла. У меня сложилось впечатление, что твоя связь с Дренгами разорвана, но я не понимаю, как это произошло. Наши самые величайшие мудрецы испытывали бы сложности с тем, чтобы очистить твой свет в достаточной мере и разорвать подобную связь. Особенно если она имелась у тебя с детства.

Помедлив, он ждал, что она пояснит.

Она не заговорила.

Ещё через несколько мгновений он выдохнул с некоторым нетерпением.

— Это правда, сестра? — сказал он. — Ты теперь свободна от их влияния?

Она смотрела на него так же настороженно, как он на неё.

Конечно, она знала, кто он.

Теперь все в их команде знали лицо этого видящего.

Как и остальные, Чандрэ лишь смутно была в курсе его существования до отъезда Меча в Китай. До этого она знала его как одного из разведчиков Кали, одного из многих «Детей Моста». Она знала этот ярлык, но толком не понимала, что он означает, и что подразумевает их миссия под началом Моста.

Чандрэ слышала и другие слухи о данном видящем — включая и то, что он сыграл роль в том, как Мост оказалась в её человеческой семье.

— Это правда, — сказал он по-прежнему формально вежливым голосом.

Она кивнула один раз, её взгляд и свет по-прежнему оставались настороженными.

— Знаю, — только и сказала она. — Элли говорила мне.

Конечно, это было раньше.

До того, как Меч уехал в Китай, когда Элли ещё рассказывала ей разные вещи, Мост как-то раз за выпивкой упомянула, что именно Даледжем оставил её под эстакадой по приказу биологических родителей Элли, когда та была ещё младенцем.

Тогда никому не было особого дела до видящего Даледжема в отдельности.

Он, как и все Дети Моста, был окутан тайной вокруг пророческой матери Элли, Кали, и вокруг оставления Моста среди людей. То, что сама Мост, похоже, винила и отстраняла свою биологическую мать именно из-за этого оставления (даже сильнее, чем она отстраняла своего биологического отца, Уйе), лишь подпитывало эти слухи.

Однако теперь, как и все остальные, Чандрэ знала этого видящего в отдельности. Конечно, знания едва ли были позитивными. Большинство видящих в этом лагере ненавидело его так же сильно, как и саму Чандрэ.

Он пытался разрушить брак Моста и Меча.

Он пытался переманить Моста из постели Меча.

Хуже того… на какое-то время он преуспел.

Даледжем нахмурился, но уже не так вежливо.

Она ощутила импульс настоящей злости из его света, прежде чем он отвернулся, скрестил на груди обнажённые мускулистые руки и посмотрел на ту же долину из красного камня, на которую смотрела она. Солнце теперь поднималось над далекими плато, заливая красную пустыню золотом.

— Возможно, нам стоит бросить монетку, — сказал он.

Лишившись прежней вежливости, его голос прозвучал жёстко. Он не смотрел на неё, крепче скрестив руки на груди.

— Можем заключить более детальное пари, если хочешь, — сказал он. — На то, кого из нас с большей вероятностью первым изгонят или убьют члены нашей же группы.

Он повернулся, посмотрев на неё, и в его глазах отразилось поднимающееся солнце. Эти зелёные глаза, которые на мгновение напомнили ей глаза Элли, внезапно уже ни капельки не походили на глаза Моста.

— Думаешь, тот факт, что я трахнул Мост, с большей вероятностью приведёт к смерти, чем действительное убийство? — сказал он. — Даже убийство более десятка наших людей?

Когда она невольно вздрогнула, он фыркнул, глядя на долину и чуть шире расставив ноги на краю обрыва.

— Если так, то наша раса предстаёт не в лучшем свете, — холодно сказал он.

Выдохнув с некоторым нетерпением, она поправила ремень винтовки на плече.

— Зачем ты пришёл сюда? — раздражённо спросила она. — Ты думаешь, что наш общий остракизм сделает нас естественными союзниками? Или тебе просто скучно находиться на самом низу, и ты ищешь, кого бы скинуть?

Последовало молчание.

Затем он сам раздражённо прищёлкнул языком.

Бросив на неё прищуренный взгляд, он поморщился.

— По правде говоря, я не знал, что ты здесь. Я искал уединения. Любования рассветом. Вот и всё.

— Но почему ты вообще здесь? — сказала она, тоже скрестив руки на груди и качнув головой, чтобы убрать косички с лица. Неопределённым жестом руки указав на долину, она поджала губы. — Почему ты просто не уедешь? Присоединился бы к одной из колоний в Азии… или к нашим командам, которых послали наблюдать за городами Тени в Европе или Южной Америке.

Она глянула на него. Её тон сделался откровенно сердитым.

— Меч и Мост скоро приедут сюда. Ты правда думаешь, что они примут тебя с распростёртыми объятиями? — она бросила на него пренебрежительный взгляд. — Или тебе жить надоело, брат Даледжем? Возможно, ты надеешься, что брат Меч ускорит твою кончину?

— Сама-то на то же самое надеешься? — парировал он.

— Едва ли. Но я не могу бежать. Я совершила преступления. Это другой вопрос… и я обязана позволить моим посредникам вынести решение.

Он уставился на неё, и в его свете промелькнул проблеск удивления, несмотря на плотность его щитов. Впервые она увидела мужчину-видящего, скрывавшегося за этой мрачной маской.

Удивление пропало мгновение спустя, и снова вернулась хмурая гримаса.

Он фыркнул.

— Ах, — сказал он. — Ты одна из этих.

Она напряглась.

— Из каких этих?

— Одна из тех видящих, которым нравится прибивать себя гвоздями к кресту ради крови и богов, — теперь уже он удостоил её пренебрежительного взгляда. — Неудивительно, что вы с Дигойзом так хорошо подружились. Однако ты кажешься староватой для того, чтобы предаваться таким детским повадкам, сестра. Когда я знал брата Ревика, он был намного моложе. Ему и сотни лет не было.

Её челюсти сжались. Она колебалась, то ли сказать ему, что она не настолько старая, то ли послать его нахер. В итоге она посмотрела обратно на солнце.

Она заставила себя пожать плечами и крепче скрестила руки на груди.

— Я слышала, он изо всех сил ухаживает за женой, — сказала она ровным голосом, лишённым эмоций. — Если так, он не обрадуется сопернику. Тебе правда стоит поискать убежища с другими нашими сородичами, брат. Я понимаю искушение остаться и бороться, но ты выбрал не обычное состязание. В этом сражении ты не можешь победить.

Молчание между ними сгустилось.

После небольшой паузы его свет сделался более сдержанным.

— Прости, — он выдохнул, не сводя глаз с солнца и далёких розовых облаков. — Я сам гадаю, зачем я здесь. Вопреки тому, что ты могла подумать, я не хочу умирать. В то же время кажется, что я не в состоянии просто уйти, бл*дь.

Он бросил на неё взгляд, и на мгновение его свет показался почти открытым.

— Тем не менее, я не планирую бороться, как ты выразилась, — добавил он. — И не только для того, чтобы сберечь свою жизнь. Я знаю, чего хочет Мост. Она никогда не пошатнулась в своих желаниях. На протяжении всех наших отношений она была честна относительно её верности супругу. И я прислушался к этому её желанию, даже когда мне этого не хотелось. Даже когда мои личные чувства к ним обоим оставались противоречивыми.

Пожав одним плечом, он добавил:

— В любом случае, её оглушительное молчание в мой адрес после возвращения её супруга — достаточно красноречивый посыл.

Услышав искренние эмоции в его голосе, она повернулась, удивившись во второй раз.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — спросила она.

Он бросил на неё взгляд, фыркнув.

— А почему нет? — сказал он мгновение спустя. — Ты сама сказала, мы оба парии. С кем мне ещё говорить? С кактусом?

— Мне всё равно, — сказала она. — Но со мной не говори. Мне не нужна эта информация.

— Так уходи, — ответил он, пожав плечами. — Я поведаю свои проблемы ветру.

Когда она просто осталась стоять на месте и кусать губу, он выдохнул.

Его руки оставались скрещенными на груди, но он показал одной ладонью жест уступки, по-прежнему глядя на солнце, которое теперь почти полностью поднялось над горизонтом.

— …В любом случае, — продолжил он. — Как я и сказал, ходят слухи, что у тебя был духовный опыт с теми людьми в их пещере для потения. Очищение, так сказать. Возможно, у тебя найдутся мудрые слова для брата, которому не послали такого благословения?

— Нет, — прямо сказала она. — Не найдутся.

Последовала пауза.

Он покосился на неё и издал фыркающий смешок, словно вопреки собственному желанию.

— Справедливо, — сказал он, крепче скрещивая руки на груди и глядя на солнце.

По причинам, которые она не могла объяснить, Чандрэ всё ещё не ушла.

Она оставалась с ним, глядя, как солнце поднимается выше по небу.

Никто из них не говорил ни слова. Они даже не смотрели друг на друга.

И всё же что-то в этой тишине в свете брата-видящего заставило её расслабиться так, как она не могла расслабиться с тех пор, как очнулась от того помутнения возле Лэнгли, Вирджиния.

Глава 44. Прекрасная Америка

Двигатели самолёта уже почти стихли, когда мы с Ревиком встали. Даже два пилота вышли из кабины перед нами и удивлённо обернулись, когда услышали нас в задней части салона. Я увидела, как их глаза видящих отразили солнце прямо перед тем, как они вышли через открытую дверцу.

Это были двое людей Атвара. Логично было продолжать использовать пилотов, натренированных летать именно на данных самолётах.

Я чувствовала нервозность толпы, ждавшей нас снаружи. Эта нервозность лишь усиливалась потому, что мы до сих пор не вышли. Я чувствовала, что они ждут прямо у низа трапа за кабиной пилота, и я ощутила укол чувства вины из-за своих смешанных чувств.

На самом деле, это просто нервозность. Я испытывала не столько неохоту, сколько напряжение.

Странно, но я нервничала сильнее, чем когда забиралась на борт того корабля после Пекина. Конечно, Ревик делал всё проще, но всё равно чисто с логической точки зрения это должно стать бОльшим шоком для моего организма.

Половину из этих людей я видела совсем недавно, поскольку мы оставили их в Турции несколько недель назад.

Тем не менее, мы все воссоединимся впервые за месяцы. Сказать, что мои чувства были смешанными — это смехотворное приуменьшение.

С одной стороны, мой свет был совершенно взвинчен и ликовал.

Бл*дь, я умирала от желания увидеть Лили.

Каждая капелька моей крови гудела от желания увидеть её, услышать её голос, услышать её смех. Моим ладоням хотелось гладить её волосы, моим рукам хотелось обнять её, я хотела осыпать её поцелуями и слушать про то время, что она провела с Тарси в горах. Больше всего моему свету хотелось обвить каждую частичку её света и привлечь её в меня.

Хоть желание увидеть Лили стёрло практически все остальные приоритеты, она была не единственной, с кем мне не терпелось увидеться.

Я хотела увидеть Тарси.

Там будет моя тетя Кэрол. А также дядя Джеймс, кузина Кара, кузен Маркус, кузены Грегор, Миранда и Том. Я толком не проводила с ними время с тех пор, когда мы все были в Нью-Йорке — да даже со свадьбы, несмотря на мои попытки периодически навещать их на корабле перед Дубаем. Мои друзья по художественной школе, Дезмонд и Криста, тоже должны быть здесь вместе с Сасквочем и Фрэнки из Сан-Франциско. Я знала, что они тоже жили на авианосце вместе с Джейденом и остальными из Сан-Франциско.

Мне не терпелось нормально пообщаться с Джоном и Врегом.

Я виделась с ними относительно недавно, если сравнивать с Лили, тетей Кэрол и некоторыми остальными, но я мало виделась с ними за последние месяцы.

Я скучала по их свету, по их наставлениям… и просто по ним самим.

Я знала, что Ревику не терпелось повидаться с Мэйгаром.

Он относительно недавно общался с ним на корабле, но ему почти не удавалось проводить время с сыном после его возвращения из Китая.

Что забавно, мне тоже не терпелось увидеть Мэйгара, хотя ещё сильнее хотелось повидаться с девушкой Мэйгара, Анжелиной, которая была одной из моих самых давних подруг.

Странно было думать о том, что они вместе уже больше года.

Мне не терпелось пообщаться с Локи и Чиньей. Мне не терпелось увидеть Джину, Фрэнки, Данте, Анале, Хондо, Джакса, Деклана и Вика.

С другой стороны, мы привезли не лучшие новости.

Там будет Чандрэ, и я до сих пор не до конца уложила этот факт в голове.

Балидор также подтвердил (во всяком случае, мне, в приватном разговоре), что Даледжем также в Нью-Мехико.

Страннее всего будет видеть Торека после того, что показал мне Ревик.

Кэт приехала с нами. Мы остановились в Лэнгли, чтобы забрать остаток нашей команды, так что где-то в середине самолёта на откинутых сидениях расположились Кэт, Джораг и Рэдди. Все они чудом выжили после того, как Чандрэ их едва не убила.

Кэт удивила нас сильнее всего. Она была так близка к смерти, когда уехали Деклан и его команда, что все предположили, что она умрёт. На самом деле, из-за недопонимания в сообщении от одного из видящих-врачей в Лэнгли Деклан считал, что она правда мертва.

Она всё ещё была очень слаба и проспала весь перелёт из Вирджинии в Нью-Мехико, но она была жива и даже относительно могла передвигаться. Балидор извинялся за то, что её посадили на наш самолёт, но если честно, это меня не смутило. Мы не могли оставить её в Лэнгли, зная о надвигающихся событиях, и возможно, наш рейс станет последним, улетевшим оттуда.

В любом случае, я испытала искреннее облегчение от того, что все они живы — даже Кэт.

Как ни крути, наша странная семья собралась здесь вместе.

— Ты готова к этому? — пробормотал Ревик, наклонившись к моему уху.

Посмотрев на него, я слегка фыркнула.

— Сам-то готов?

Его глаза заметно напряглись. Он не совсем успокоил меня своим ответом, состоявшим из небрежного пожатия плечом.

Я уже знала, перспектива какой встречи взвинтила его сильнее всего.

Ну, в плохом смысле.

— Эй, — сказала я, потянув его за руку. — Серьёзно. Ты готов к этому? Я могу послать сообщение вперёд. Поручить им оставить некоторых людей подальше от нас.

Он вскинул бровь, глядя в мою сторону.

Он знал, кого именно я имела в виду.

— Нет, — сказал Ревик после небольшой паузы. — У нас нет времени мудохаться с этим дерьмом. Нам нужно решить вопрос и двигаться дальше. Или отослать его… что не кажется мне реалистичным вариантом. Он один из лучших наших специалистов по органической технологии. Он нам нужен.

Я нахмурилась.

— Нам необязательно делать всё сегодня, знаешь ли.

— Со мной всё будет хорошо, — сказал он.

Я продолжала скептически смотреть на него.

— Нормально всё со мной, — повторил он. — Я готов не в плане готов убивать. Так что, возможно, мне надо перефразировать — с ним всё будет хорошо. Я ничего ему не сделаю, Элли. Не сделаю.

Опять-таки, не особо успокоил, но я невольно фыркнула.

— Свет помог, — сказал Ревик чуть более ободрительно. — И свет тоже.

Я кивнула, всё ещё изучая его свет.

— Ладно.

— Не нянчись со мной, жена.

— Не буду.

— Ты нянчишься прямо сейчас, — заметил он, направляя меня лёгкой рукой на моей пояснице. — Это происходит в этот самый момент.

Я обернулась на него через плечо.

— Я перестану нянчиться, когда ты действительно докажешь, что ты не готов в плане готов убивать… муж.