Солнце восемь минут назад

Глава 10

Александра с Ниной решились войти в шале только после того, как Жора разжег огонь в камине. Парень прикатил полную тачку дров, поверх которых лежали топор, кочерга и автомобильный фонарь. Сперва огонь занимался вяло, несмотря на то что заслонка из трубы была выдвинута до предела. Отсыревшие кирпичи, оттаивая после морозов, дышали на маленький огонек лютым холодом. Жора ловко тесал щепу, обкладывал огонь берестой и постепенно добился того, что пламя поднялось выше. Наконец, в трубе взвыла тяга, разом занялись все подсохшие в очаге дрова, огонь встал стеной. Жора выпрямился с топором в руке и сделал пригласительный жест:

– Заходите! У огня вообще не пахнет!

Александра вошла первой, продолжая поглядывать на жуткую фигуру Масленицы. У нее было самое общее представление о том, как должна выглядеть ритуальная соломенная кукла, масленичные гулянья она видела разве что на картинках. Но ей все-таки казалось, что эта Масленица чересчур страшна.

Вошедшая следом Нина тоже сразу повернулась к кукле:

– Впервые вижу такое уродство! Чем ты вдохновлялся?

– Марена и должна быть страшной, – ответил Жора, ничуть не задетый ее отзывом. – Это же воплощение смерти. А сейчас Масленицы одеты во все лучшее сразу, лицо имеется, и кокошник, и бусы, и…

Не договорив, он торопливо принялся отгребать кочергой угли, посыпавшиеся к самой решетке.

– Как бы пожара не наделать, – озабоченно проговорил парень. – Пол-то деревянный, черновой, камнем только весной выложат. А это что?

Нина и Александра, разглядывавшие Масленицу-Марену, обернулись одновременно. Нина подошла к камину и склонилась к решетке, рассматривая утолщения, на которые Жора указывал концом кочерги.

– Вот! – выпалила девушка и торопливо достала из кармана телефон. Опустившись на колени перед камином, торопливо сделала несколько снимков. Александра приблизилась, неловко ковыляя.

– Что там? – спросила она. – Что ты снимаешь?

– Не узнаете? – торжествующе произнесла Нина, делая очередной снимок. – Жора, принес фонарь? Давай сюда.

Но еще прежде, чем каминную решетку ярко осветил белый луч, Александра поняла причину волнения своей помощницы. На двух прутьях решетки, отстоящих друг от друга примерно на сорок сантиметров, виднелось нечто вроде примитивно завязанных бантов. Во всяком случае, именно за банты художница сперва приняла туго затянутые узлы из голубой синтетической ткани, с грубо обрезанными концами.

Один бант уже занимался по краям от близости огня. Нина выхватила у Жоры кочергу, сбила искры с тлеющей ткани, торопливо сгребла все угли вглубь очага. Она действовала сосредоточенно и молниеносно. Ничего не объясняя, взяла фонарь, принялась осматривать деревянный пол вокруг каминной решетки.

– Вот… – шепотом произнесла она, водя лучом света по занозистым половицам. – И вот еще. Тут много.

Александра и Жора тоже видели темные пятна, глубоко въевшиеся в ничем не обработанную древесину.

– Что это? – задал Жора вопрос, ответ на который Александра уже знала.

Нина взглянула на него исподлобья:

– Ты кровь когда-нибудь видел?

– И не раз. – Парень опустился на корточки, осторожно касаясь пятен кончиками пальцев. – А откуда это?!

– Тут кого-то держали связанным, если ты не понял! Привязали к каминной решетке, ясно?!

Александра никогда бы не поверила, что возможно кричать шепотом, но Нина обладала этим даром. Жора потрясенно смотрел то на узлы, то на пятна. Поднял глаза на Александру, перевел на Нину:

– Я правда не знаю, что тут могло случиться…

– Эти фартуки привезли, когда все рабочие уехали? – продолжала шептать Нина. – Ты говорил!

– Все коробки, которые стоят на кухне, привезли после стройки, – подтвердил Жора.

– И после этого здесь бывал только Максим?

Парень кивнул.

– Делай выводы, – безжалостно приказала ему девушка.

Но судя по растерянному взгляду Жоры, никаких выводов он сделать не мог. Нина снова схватила фонарь и посветила за решетку, внутрь очага.

– А тут крови нет, – пробормотала она. И двинулась кругами по комнате, освещая каждую половицу, комментируя на ходу: – Здесь много. И вот тут. А вот здесь уже ничего.

Она внимательно проверила порог, пристально исследовала крыльцо, с которого Жора счистил снег и сколол лед. Вернулась в комнату, где стояла тишина, нарушаемая только потрескиванием прогорающих углей в камине.

– Кровотечение остановилось здесь – Нина указала на участок пола, примерно на полпути к двери.

– И что это значит? – хрипловато спросила Александра, не узнавая собственного голоса.

– Это значит, что оно по какой-то причине остановилось, – холодно ответила девушка. – Может, тугая повязка сработала. Так или иначе, тряпки потом оказались на кухне.

– Но… Кто тут был привязан?! – выдавил Жора.

– Спроси своего брата, – бросила Нина, возвращаясь к камину и продолжая осмотр.

– Максим никого не мог привязать! – запальчиво возразил парень. – Я знаю его, он не мог! Он очень хороший, он знаете какой добрый! Да здесь и не было никого!

– Кто-то был, – лаконично ответила девушка.

Она принялась светить на стены, на кладку каминной трубы. Поднявшись на цыпочки, осматривала кирпичный выступ над очагом, на стыке с трубой. В своем шале Александра держала на таком выступе спички, каждый раз напоминая себе, что это небезопасно – коробок мог вспыхнуть от нагрева.

– Есть! – вдруг произнесла девушка, не сводя глаз с выступа. Сделала несколько снимков телефоном. Порывшись в карманах, вынула пачку бумажных носовых платков. Достав несколько, с величайшей осторожностью сняла с полки плоский черный предмет, по форме – вытянутый узкий прямоугольник. Продемонстрировала его зрителям, затаившим дыхание.

– Есть, – повторила Нина, продолжая держать в руках черный разделочный нож. Черными были и лезвие, и рукоятка. На лезвии в свете фонаря блестели серебряные японские иероглифы.

– Какого черта? – только и смог вымолвить Жора.

– Все вопросы к твоему доброму брату, – повторила Нина. – Так ты абсолютно уверен, что здесь никого, кроме него, не было? Ты все время контролировал ситуацию? Никогда не спал? Не было приступов? Насколько я помню, ты месяц назад слез с метадона. По моему разумению, первую неделю ты должен был валяться в постели, и, вероятно, связанный.

Жора ответил ей мрачным взглядом.

– А вообще, помнишь первую неделю? – допытывалась Нина. – Нет? Неудивительно. Удивительно то, что ты выжил без капельниц, без врачей. Но без последствий такое не останется, уж поверь! Сердце, сосуды – все пострадало. Как у тебя легкие не отекли! Максим вел себя как садист и палач, как убийца, а ты его выгораживаешь!

Парень сделал неопределенный жест и уставился в угол, на Масленицу-Марену.

– Если не ты извивался тут на полу, привязанный к решетке, истекая кровью, то это был кто-то другой, – закончила Нина. – Тот, о ком ты не знаешь.

Жора покачал головой:

– Я уверен, Максим все сможет объяснить.

– Когда у человека столько денег, он все может объяснить! – парировала Нина. – У богатых людей возникает ощущение безнаказанности. Подбрось дров, воняет еще хуже!

Жора, не пытаясь больше спорить, выполнил приказание. Александра, стоявшая рядом с камином, привалилась плечом к медленно теплеющей трубе. Нина была права, в самом деле отвратительный гнилостный запах никуда не исчез. Художнице казалось, что вся ее одежда теперь пахнет так же.

Положив нож на пол перед камином, Нина вновь закружила по комнате с фонарем. Новых следов крови девушка не нашла, но ее внимание вновь привлекла соломенная кукла.

– Такое ощущение, что воняет от нее, – морщась, заявила Нина.

– Она ничем не воняла, – с обидой ответил Жора. – Я сам скосил траву в сентябре, высушил под навесом, и сено пахло очень хорошо. Здесь, в лесу, разнотравье.

– Это чучело… – начала девушка и осеклась, выхватив из кармана парки зазвонивший телефон. – Ваня? Да, что? Ничего?.. Вы еще не дома?

Нина с минуту выслушивала ответ, возбужденно жестикулируя свободной рукой, в которой сжимала зажженный фонарь. Луч света хаотично выхватывал из полутьмы то дощатый потолок, то пол, то край каминной решетки… Внезапно в правом углу очага, внутри, прямо под решеткой, под одним из узлов, что-то неярко блеснуло. Это можно было заметить, только стоя лицом к входной двери, как стояла Александра.

– Я тоже об этом подумала, – сказала Нина, в очередной раз взмахнув фонарем. Луч попал в глаза ей самой, она сощурилась и выключила свет. – Мама могла оставить машину где угодно. На заправке. На стоянке у гипермаркета, их на шоссе полно. А оттуда – автобус, такси… Следов аварии нигде не заметили? Три аварии видели?!

Иван снова говорил, Нина слушала с понурым видом. Огонь поднялся выше, и в его свете Александра внимательно рассматривала заинтересовавший ее объект – нечто вроде круглого, черного уголька, откатившегося в угол очага.

– Ну, хорошо, не дергайтесь, езжайте прямо домой, – наконец прервала излияния брата Нина. – Надеюсь, мама давно там. Обиделась на всех нас и трубку не берет. А что отец? Что сделает отец? Он в Москву уехал. С Леной и Сергеем, да, закупаться. Работать пытается, между прочим. Я не язвлю. Нет, не язвлю.

Девушка, скривив губы, нажала кнопку отбоя.

– Все понятно, да? – сердито обратилась она к Александре и Жоре. – Ничего они не нашли.

– Ну, это, можно сказать, хорошо? – несмело предположил парень.

Нина вспыхнула:

– Да, это прекрасно, человек без прав уехал неизвестно куда и на звонки не отвечает! Слушай, это твоя кукла воняет, я уже уверена! Могла крыса забраться в нее и там подохнуть?

– Тогда здесь должна быть нора, – воодушевился Жора. – Водяные крысы все могут, у них зубы как напильники. Я одну нору жестью забил, в два слоя, так жесть прогрызли! Дай фонарь.

В отличие от Нины он осматривал только углы и стыки пола, потолка и стен. Не найдя норы, Жора положил фонарь перед жуткой соломенной куклой и, обхватив ее руками, осторожно переместил вдоль стены. Из-под тряпок немедленно посыпалась соломенная труха.

– Здесь тоже норы нет, – сообщил Жора, пробежавшись лучом фонаря по полу и стене. И сокрушенно добавил: – Значит, сдохла под полом. Придется весной вскрывать и чистить.

– Смотри-ка. – Нина приблизилась к нему. – Похоже, пол уже вскрывали.

– Это почему? – озадачился парень и тут же присвистнул: – Точно! Гляди, что с досками!

Нина обернулась к Александре, перегнувшейся в этот момент за каминную решетку, чтобы поближе рассмотреть «уголек»:

– Идите сюда, посмотрите!

Александра спрятала свою находку в кулаке и опустила в карман.

Вблизи Масленица выглядела еще более устрашающе, но на куклу больше не обращали внимания. Жора светил фонарем на доски пола – широкие, неструганые. Две доски в углу, на которых и сидела соломенная кукла, заметно выделялись. Их края, примыкавшие к стене, были иссечены словно лезвием топора. На одной из досок виднелась глубокая продольная трещина. Наклонившись ниже, Александра увидела, что гвозди, державшие доски на лагах, вбиты вкривь и вкось, шляпки погнуты и вдавлены в дерево. Это были иероглифы чьей-то безмерной ярости.

– Что это за номер? – пробормотал Жора. – Максим лично принимал у всех работу, прежде чем рассчитаться.

– Я тебе еще раз повторяю – все вопросы к твоему брату! – Нина взяла у него фонарь и еще раз осмотрела доски. – Крови тут нет. Вся кровь возле камина, с внешней стороны, и на половицах до середины комнаты, по направлению к двери.

Она выключила фонарь, вернулась к камину, присела на корточки, глядя на узлы.

– Соберем вместе все, что мы знаем, – проговорила девушка. Обращалась она, казалось, к каминной решетке. – В начале декабря ты, Жора, был совсем плох и ничего не мог контролировать. Не пытайся убедить меня в обратном. Максим мог приезжать и уезжать без твоего ведома. Один или с кем-то. И так вышло, что в этом коттедже оказался привязанный к решетке человек. Он был жив, когда его привязали. Узлы затянуты намертво, он пытался вырваться. Скорее всего, был и кляп, чтобы исключить крики, хотя тут все равно никто не услышит.

Жора, дрожа всем телом, только покачивал головой, словно безмолвно повторяя: «Нет, нет, нет».

– Потом здесь появился нож из кухонного набора, – продолжала Нина. – Потом связанного человека освободили. Был ли он ранен? Несомненно. Был ли он жив, пока лежал здесь? Да. Мертвое тело не может дать кровотечения. И что дальше?

Наступила тишина. В дверном проеме розовели сугробы, солнце собиралось уйти за лес, обойдя небосклон по дуге. Приближался закат.

– А дальше два варианта, – все так же размеренно продолжила Нина. – Первый: Максим отвез того человека в больницу. В этот вариант мне очень хочется верить, но я в него не верю. Второй вариант: этот человек умер, истек кровью. И так как привязаны, судя по расстоянию между узлами, были обе руки, сам себе он раны нанести не мог. Его убили.

Жора качал головой, как заведенный. Девушка взглянула, наконец, на него:

– Сколько дней ты провалялся у себя в комнате, когда слезал?

– Не помню, не знаю. – Парень порылся в карманах жилета, нашел карамельку, содрал фантик и сунул за щеку. – Голова дурная от этой вони… Мне нехорошо.

Он подошел к двери и присел на пороге.

– Наверное, неделю… Я не помню точно, из-за снов. Было много снов, ярких таких, некоторые все время повторялись. Ко мне мертвые приходили, мама тоже, много говорила со мной. Приходили люди, которых я давно не видел. И я понимал, что они тоже умерли. А потом вдруг снова оказывался в постели, узнавал комнату, и вот это был самый жуткий кошмар. Я понимал, что мучения не кончились, я еще жив. Все начиналось снова. Мне казалось, это длилось целую вечность. Но прошло не больше недели.

Он зябко обхватил себя за локти, съежился:

– Я пришел в себя окончательно, когда вдруг пошел дождь. Услышал, как барабанят в стекло капли, подумал, что это очередной сон. Но это был настоящий дождь. Наступила оттепель. И мне стало как будто легче.

Нина кивнула:

– Я помню эту оттепель, в Москве тоже шел дождь. Значит, за первую неделю декабря ты никак не можешь ручаться. Здесь, рядом с тобой, могли убить человека, а ты бы ничего не заподозрил!

Александра содрогнулась:

– Не надо! Не надо больше о смерти, мне уже плохо от этих разговоров.

Нина и Жора смотрели на нее молча, явно ожидая развития темы, и художница осеклась. В это время, весьма кстати, в ее кармане зазвонил телефон.

– Твой брат, – бросила она Жоре, взглянув на экран и принимая вызов. Александра сразу включила громкую связь, чтобы разговор могли слышать все.

Голос Богуславского звучал устало и спокойно. Он коротко сообщил, что все в полном порядке, и Александра предпочла не выяснять подробностей. Затем поинтересовался, как дела «на объекте» – именно так выразился хозяин отеля.

– По-разному, – уклончиво ответила художница. – С моей работой все в порядке. Дизайнеры уехали в город, закупать мебель и ткани. Да, Иван с Игнатом тоже уехали в Москву.

– Это кто? – осведомился Максим и тут же сам себе ответил: – А, да, понял. Ну и отлично. Сегодня я вряд ли появлюсь, дела не пускают.

– Спросите у него, что было ночью! – прошипела Нина, подойдя почти вплотную.

Александре было нелегко разыгрывать эту роль, зловещую и фальшивую, но, увидев как наяву серое лицо Аристарха, его помертвевший взгляд, она проговорила:

– Вы оставили ворота открытыми, когда уехали ночью.

– Неужели? – очень правдоподобно удивился Богуславский. – А сейчас в приложении я вижу, что они закрыты.

– Это Жора потом их закрыл.

– Значит, забыл, – невозмутимо признал собеседник. – Честно говоря, я немного выпил. Но ничего ведь не случилось?

С похолодевшим сердцем, стараясь не смотреть в лицо стоявшей рядом Нине, Александра выдавила:

– Исчезла машина Сазоновых и Светлана… Тоже.

– А ее муж? – живо поинтересовался Максим.

– Он… Утром был на месте.

– Ну, значит, Светлана уехала в Москву одна, – сделал вывод Максим. – Как это я забыл про ворота…

– Дайте. – Нина нетерпеливо протянула руку и выхватила у Александры телефон: – Алло, это Нина, дочь вашего дизайнера. Понимаете, у мамы нет прав.

– Здравствуйте, – отозвался Богуславский. – Я не совсем понял.

– У мамы нет прав, она не должна садиться за руль. – Нина говорила резко и зло. – А она уехала ночью, по скользкой дороге. И с ней до сих пор никто не может связаться.

– Это очень плохо. – В голосе Максима звучала искренняя тревога, и Александра ужаснулась. Художница давно уяснила себе, что нет вернее способа узнать человека, чем в тот момент, когда он вынужден врать.

– Я думаю, что-то случилось, раз она так внезапно уехала, – обеспокоенно продолжал Максим. – А… Вашего папу вы спрашивали? Разве он ничего не слышал ночью?

– Не слышал, – отрезала Нина и передала трубку Александре.

– Максим Юрьевич, это снова я, – сказала художница, прерывая очередную сочувственную реплику. – В целом, это все наши новости. Нас тут осталось трое, вместе с Жорой. Чистим снег.

– Хорошо, – вернувшись к прежнему невозмутимому тону, ответил Богуславский. – Ну, раз это все…

Нина, сжав губы в нитку, слегка топнула, указывая на нож, лежавший перед каминной решеткой. Александра глубоко вздохнула и, не сводя взгляда с девушки, проговорила:

– Не совсем все, Максим Юрьевич. Хотелось бы не по телефону, конечно, но раз вы не собираетесь сегодня приезжать… Возник вопрос.

– Всегда к вашим услугам, – любезно откликнулся тот, и она живо представила его улыбающиеся губы нежных очертаний. За шиворот словно спустили горсть грязного снега с трассы. Она поежилась.

– Дело в том, – начала художница, – что мы сейчас расчистили дорожки к двум недостроенным шале, и в одном…

– Не понял, что вы сделали? – перебил ее Богуславский. – Какие дорожки, какие шале?

Александра поспешила пояснить:

– Да, я должна была, конечно, спросить вашего личного разрешения использовать эти домики под склады для мебели и отделочных материалов. Но как-то так сложилось… Я спросила только у Жоры, у него и ключи были. Извините. Эти шале нужны дизайнерам.

Секундная пауза показалась ей очень долгой. Когда Богуславский заговорил, в его голосе звучало недовольство. Не растерянность, не испуг – только холодное раздражение.

– Вообще-то, о таких вещах действительно спрашивают владельца, – заявил он. – А вы решили занять эти дома без моего согласия.

– Ни в коей мере, – пробормотала Александра. – Это на две-три недели максимум… Они же пустые.

– Ну, раз вы все равно уже сделали это, препятствовать не буду, – неожиданно ответил Богуславский.

Нина озадаченно склонила голову, прислушиваясь к разговору. Она явно ожидала другой реакции.

– Так вот, – осмелев, продолжала Александра. – В одном из домиков, там, где хранится чучело Масленицы, мы кое-что нашли. В общем… Странные вещи.

– Наверное, строители оставили, – бросил Богуславский.

– Нет, не строители, – возразила художница. – Эти вещи прибыли уже после отъезда строителей. А именно – мы нашли японский нож для разделки мяса. На кухне, в наборе ножей, не хватало именно его.

– И прекрасно, что нашли, – Максим повысил голос, вновь начиная раздражаться. – Это все? У меня сейчас встреча, я не располагаю временем, чтобы…

– Мы нашли еще фрагменты ткани на каминной решетке, узлы, – торопливо проговорила Александра, чувствуя, что собеседник готов вот-вот прервать разговор. – Будто кто-то был привязан. Но самое главное, пятна крови на полу, очень много пятен. Это, понимаете…

– Ф-фу, – выдохнул Богуславский, и Александра с изумлением услышала, как он коротко рассмеялся. – С этого бы и начинали! Это моя кровь, моя, понимаете? Порезался сдуру этим самым японским ножом. Проверял камины, там в одном шале заслонка не выдвигалась. Или перекосило, или лед намерз изнутри. Я сходил в большое шале на кухню, нашел большой нож, стал раскачивать эту заслонку. Ну, и полоснул себе по ладони. Нашел какие-то тряпки, перетянул руку, поехал в травмпункт. Там шов наложили. При встрече предъявлю.

Нина прислушивалась, широко распахнув глаза, сосредоточенно сжав губы. Жора, казалось, мало интересовался разговором. Он все так же сидел на пороге, глядя на заходящее солнце. В доме становилось все темнее, и щуплая фигура парня постепенно превращалась в плоский силуэт на фоне слабо светящегося снега.

– Если это все ваши серьезные вопросы, давайте прощаться, – в голосе хозяина отеля по-прежнему, слышалась усмешка. – Шале используйте под склады, я не против, но убедительная просьба подобные вопросы впредь согласовывать со мной. Договорились?

Нина взяла кочергу и красноречиво коснулась одного из узлов на решетке.

– Но… – Александра взглянула на узлы, – тут явно кто-то был привязан.

– С чего вы взяли?

– Тогда откуда здесь эти куски передников?

Богуславский нетерпеливо вздохнул:

– Хорошо, я не хотел касаться тягостных для меня тем, но придется. Жора там рядом с вами? Хотя неважно. Вы ведь в курсе, что совсем недавно он был в крайне серьезном состоянии? У него то и дело случались приступы. И один такой приступ его накрыл как раз в том шале, где он сделал соломенную куклу, эту свою Марену. Я оказался рядом, к счастью, Жора как раз демонстрировал мне результат. Конвульсии были кошмарные, я боялся, что он голову об пол разобьет. Ну и прикрутил его к решетке первыми тряпками, какие попались под руку. Там валялось много тряпья, Жора для чучела натаскал. Когда приступ прошел, я освободил его и утащил в дом. Конечно, он не помнит ничего!

– И тогда же вы порезали руку? – Александра с удивлением услышала собственный бесстрастный голос.

– Представьте, тогда же, – резко ответил Максим. – Нервы сдали, зрелище было то еще.

– И поехали зашивать порез в больницу, а Жору оставили корчиться одного?

– Вы, кажется, упорно решили в чем-то меня обвинить, – фыркнул Максим. – Абы в чем, да? Я выполнял его собственную просьбу – никаких больше больниц. Жора решил справиться сам и справился, как видите. Всего хорошего!

Александра положила в карман замолчавший телефон, не глядя на Нину. Подошла к двери. Жора не пошевелился, чтобы дать ей дорогу, и художнице пришлось переступить через его согнутые в коленях ноги. Ее собственное колено уже совсем не сгибалось, но и боль немного утихла. Остановившись на крыльце, Александра обвела взглядом огромную территорию отеля. Закат почти прогорел, лишь в одном месте за лесом небо было чуть светлее и на бледном янтарном своде четко рисовалась черная гряда леса.

– Значит, вы не помните, как лежали здесь в начале декабря, привязанным к решетке? – спросила она Жору, не оборачиваясь.

– Я из тех дней помню только сны, – ответил тот, ровно и безучастно. – Вот сны помню, и людей, которые во сне приходили…

– Но наяву никто не приезжал?

– Нет, я же говорил уже – нет.

Александра обернулась. Рядом с Жорой успела появиться Нина. Девушка стояла, глубоко засунув озябшие руки в рукава парки, она выглядела уставшей и разочарованной.

– Идемте отсюда, – предложила девушка. – Дверь оставим открытой, пусть проветривается.

Жора, как по сигналу, поднялся, отряхнул джинсы, подтянул краги и спустился с крыльца. Александра смотрела ему вслед, отмечая автоматическую размеренность его походки. Казалось, это двигается заводная игрушка, неловко и старательно подражая движениям живого человека.

– Да, по походке их тоже можно узнать. – Нина подошла к Александре, облокотилась о перила. – Ноги начинают волочить, суставы, кости – все летит. Про так называемую короткую память и говорить нечего. Не помнят, что было час назад, и ни за что ответить не могут. Самое глупое – начать им доверять. Видите, как я ошиблась! Оказывается, это сам Жора тут связанный и лежал.

– Значит, теперь ты склонна верить Максиму? – Александра не сводила взгляда с удалявшейся фигуры сторожа, пока Жора не свернул на зады большого шале, в сторону дровяного склада, и не пропал из вида.

– Дело не в доверии, – суховато ответила девушка. – Я просто получила простые ответы на свои простые вопросы. Кстати, сложные ответы часто бывают лживыми. А простые иногда выглядят глупыми. Тот, кто говорит правду, не видит смысла ее усложнять. И потом, меня с самого начала волновала одна странность: если тряпки, которые я нашла на кухне, были связаны с каким-то преступлением, почему их не сожгли? Не выбросили? Почему они просто валялись в углу? А тут нож, практически на виду, кровь… Все же можно было прибрать. Почему преступник все бросил?

– Ну и почему же? – Александра оглянулась на дверной проем. Угли в камине прогорели, и в комнате стало совершенно темно. Уже нельзя было различить угол, где сидела, привалившись к стене, безликая Масленица.

– Потому что никакого преступления не было, – не без торжества сообщила Нина. – Ему нечего было скрывать. И потом, Богуславский может предъявить шрам на ладони. Конечно, для такой раны крови многовато, но была задета вена…

– Блестяще. – Александра стала боком спускаться с крыльца. – Значит, теория обмена Эдмона Локара в данном случае не сработала?

– Напротив, сработала полностью, – возразила Нина, следуя по пятам за своей наставницей. – Следов было оставлено очень много, включая кровь, биоматериал. Но Локар совершенно не утверждал, что каждый контакт оборачивается преступлением. Иначе и жить было бы невозможно! Мы точно не будем работать сегодня?

Александра, доковыляв до середины дорожки, остановилась. Сумерки опускались быстро, на всей территории светились только окна в первом этаже большого шале. Художница остро ощущала затерянность вдали от мира, острую тревогу, едкую и стылую, как воздух в домике, где осталась Масленица.

– Дадим нашим венкам время до утра, – ответила Александра, переводя дух. – Мы не торопимся. Заказчика интересует качество. Иди вперед, я еле тащусь.

Когда Нина обогнала ее, художница достала из кармана свою находку и попыталась рассмотреть ее. Но стемнело уже настолько, что она не могла отличить красных колец от синих на черном бисерном свадебнике.

Едва оказавшись в своем шале, художница выхватила из кармана куртки телефон.

– Иван Константинович? – Она с облегчением услышала в трубке спокойный голос торговца картинами. – Я как на раскаленной сковородке. Максим Богуславский не пытался с вами встретиться?

– Нет, деточка, – собеседник добродушно рассмеялся. – Зато я попытался кое-что о нем узнать.

Александра присела на край стола:

– И… Что узнали?

– Учитывая мои огромные связи, узнал я всего ничего. – Мусахов посерьезнел. – Что странно. Если человеку перевалило за пятьдесят, он должен больше наследить в этой жизни. Учитывая наследственность, уж извини за каламбур. Но твой заказчик, видно, не в отца пошел. Юра был авантюрист прожженный. А как человек – бездушное дерьмо, хотя о покойниках плохо не говорят. Поэтому, когда он исчез, никто по нему особенно не скучал. Но вот сынок, Максим Юрьевич… Хорошее образование, официальный бизнес, под судом не был, все налоги уплачены. Про отель ничего узнать не удалось, кроме того, что эта земля была арендована у городского поселения на длительный срок. Что касается личной жизни… Ты слушаешь меня, Сашенька?

– Да-да, – отрывисто ответила она. – Очень внимательно слушаю.

– А слушать-то нечего. – Тон собеседника оставался сдержанным. – Семьи нет. После исчезновения отца жил с матерью. После смерти матери – один. Бизнес никакого отношения к искусству не имеет. Единственное, что в его жизни может представлять интерес, – это смерть отца.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, прежде всего то, что твой заказчик так и не вступил в права наследства. Они с матерью не подавали в розыск, Юра все эти годы считался… Да никем не считался, у него не было никакого законного статуса! Исчез, якобы уехал. Сперва шептались, потом забыли.

– Максим мне об этом говорил, – вырвалось у нее. – Он не хотел поднимать шума, боялся столкнуться с возможными последствиями.

– Максим, похоже, тебе доверяет, – заметил Мусахов. – Но я бы на твоем месте не слишком этому радовался.

– Я и не радуюсь, – запнувшись, ответила художница и непоследовательно осведомилась: – Но почему?

– Потому что остается открытым вопрос, кто же все-таки выдал Юру, – бесстрастно ответил торговец картинами. – И почему именно тогда, не раньше, не позже. Римляне в таких случаях задавали вопрос: «Кому выгодно?» Умные люди были эти римляне. Ну, и ты же понимаешь, деточка, что для меня это было и невыгодно, и попросту опасно. Кроме того, я просто этого не делал.

– Я ни одной минуты так и не думала, – солгала художница.

– Деточка, я просто еще раз хочу подчеркнуть – именно я не сделал бы этого никогда, и не потому, что я такой святой человек. А просто Юра дурил клиентов не без моего участия. Так что могилка у нас была бы на двоих. Я все хожу вокруг да около этой мысли, кто, кто это сделал, кому выгодно? Что я могу точно сказать об этом человеке – он меня не знал. Иначе бы я загремел под фанфары за компанию. Это сделал кто-то очень близкий Юре, и не из нашего с ним круга. Ты молчишь?

– Я думаю, – отрывисто ответила Александра.

– Нам с тобой есть о чем подумать, – согласился Мусахов. – Значит, Максим знал про эти венки и много лет спустя узнал Крола. Я не говорю, что это мог быть он, ни в коем случае. Нужна веская причина, нужен мотив. А мотива я не вижу. Ведь сделать такое – это значит убить. А этот младший сын, которого мне Юра показывал на фотографиях, ты что, знаешь его? Помнится, даже имя назвала? Что с ним сталось?

– С Жорой все в относительном порядке, он здесь, в отеле, вроде сторожа, – отозвалась художница. – Неплохой парень, и перенес многое. Максим мне о нем рассказывал. Жора вроде бы не родной сын покойному Богуславскому, но тот был в связи с его матерью и заботился о нем. Сам Жора считает себя сыном Богуславского, но Максим смеется над этим.

– А где мать этого парня? – осведомился Мусахов.

– Она давно умерла. Максим сказал, что у нее была зависимость… Наркотическая. Жора тоже был болен и находился на грани, но Максим сделал все, чтобы вылечить его. Вложил в это огромные силы и безумные деньги, конечно.

– Редкий случай, – заметил торговец картинами. – Такое и для родного брата не всякий сделает.

– Максим сказал, что он знал Жору еще младенцем и встретил его, когда парень остался один, в плохом окружении, погибал…

Произнеся все это, Александра запнулась. Она вдруг устыдилась сентиментальности объяснений, но Мусахова ничто не смутило.

– Что же, этот Максим сделал доброе дело. Не ища для себя выгоды, как я понимаю!

– Да, скорее, себе в убыток, – заметила Александра. – Столько расходов и хлопот, чтобы вытащить парня из этой трясины… А потом еще его опекать.

– Жора, как я понимаю, в золоте не купается? – спросил Мусахов.

– Нет, с чего бы… – протянула художница. – Жора сам говорит, что полностью принадлежит Максиму, он без него никто. И заметно, кстати, что уважает брата и преклоняется перед ним.

– А как Максим к нему относится? – поинтересовался Мусахов и тут же себя одернул: – Да какая разница, в общем-то! Он спас парня, это уже свидетельствует о многом. И все-таки…

Повисла пауза, которую Александра не решалась нарушить. Наконец, торговец картинами подал голос:

– Все-таки мне покоя не дает то, как исчез Юра. Четверть века с лишним прошло, и никто его не искал. Даже безродных разыскивают, а у него-то семья была! И не одна, как выяснилось.

– Максим только и делал, что искал, – возразила Александра.

– Но в полицию не обращался.

– У меня такое впечатление, что Максим недолюбливает полицию, – заметила художница.

– А полицейские не для любви, они для порядка, – буркнул Мусахов. – Не думал, что изреку такое на старости лет. Ты понимаешь, дико то, что Юра попросту пропал, и концы в воду. Это неправильно. Бывало и такое в моем окружении, пропадали люди, но всегда находились. Или живыми где-то выныривали, или, уж извините, мертвыми. И знаю я все эти истории прекрасно, когда родня боится связываться с властями. Особенно если пропавший был тот еще фрукт. Знаешь, ведь если у пропавшего человека имеются причины скрываться от кредиторов или от полиции, его безвестно отсутствующим не признают. А у Юры причины, конечно, имелись. Но все-таки в конце концов родственники обращаются и в полицию, и в суд, и лет через пять-шесть в права наследства вступают, как после умершего. А тут что? Четверть века – ничего. Этому Максиму что же, наследство после отца получить не интересно?

– Сдается мне, денег у него достаточно, – осторожно предположила Александра. – И с его собственных слов я знаю, что он опасался унаследовать долговые обязательства отца.

– Ну, деньги лишними не бывают, это раз, – возразил Мусахов. – А два – кто его просит принимать наследство, если оно будет состоять из долгов? Но открыть-то завещание, ежели таковое имеется, надо или нет? А открыть его при жизни наследодателя никак невозможно. Таков закон. После кончины – пожалуйста, любой нотариус к вашим услугам, все справки затребует из реестра. А Юра-то официально жив! Даже не безвестно отсутствует, а попросту жив! По всем ревизским сказкам, как у Гоголя в «Мертвых душах». Вот где закавыка, Сашенька. Чего уж твой драгоценный Максим так опасается, что смерть отца скрывает, этого я тебе не скажу, и у него спрашивать не советую. Но что-то там сдохло и сильно смердит!

Александра содрогнулась – на нее словно дохнуло гнилым стылым воздухом недостроенного шале. Она обвела взглядом венки, разложенные на полу и на столе, и внезапно поняла, что не может больше видеть этот романтический пейзаж со сценой охоты. «Пять одинаковых венок. Да, Нина права, в этом есть нечто маниакальное. Как она выразилась? Если одна и та же деталь повторяется от раза к разу, значит, нам что-то рассказывают или о чем-то спрашивают. Максим выяснил, кто убил его отца и как. Остался вопрос – кто его выдал? А если… Если именно этого вопроса не было изначально, потому что Максим знал ответ? Если эти пять венок – рассказ? О себе?»

– Деточка, ты там приуныла? – осведомился Мусахов. – Я тебе испортил настроение? Не слушай меня, старого чайного гриба, я вечно всех подозреваю в худшем. Зато как приятно потом убедиться, что был неправ! Этот твой Максим Юрьевич явно отличный парень. Вон, сводного брата вытащил с того света, а зачем, спрашивается? Может Жора вообще его конкурент в плане наследства? Юра точно собирался обеспечить этого младенца, правда, о завещании ничего не известно.

– Неизвестно, – эхом откликнулась художница. – И узнать, вы говорите, нельзя?

– Только после признания Юры умершим. Сейчас он, как ни жутко звучит, вполне себе жив. Говорю же, это целая процедура, сложная и неприятная. Полиция, суды, время… Много времени. И Максим, судя по всему, в этом процессе не заинтересован.

– А может подать в розыск другой человек? – Александра осторожно коснулась края одной из венок, лежавших на столе. Даже сейчас, без подмалевки и состаренного лакового слоя, венка очень походила на настоящую картину. – Например, вы?

– Господь с тобой, деточка! – В голосе торговца картинами звучал неподдельный испуг. – Да зачем же прошлое ворошить, да еще такое страшное? Ведь там убийство! А вдруг меня за жабры возьмут на старости лет?

– Вот и Максим не желает с этим связываться, – заметила Александра. – А казалось бы, кому, как не ему? Но есть человек, которому в момент исчезновения вашего друга был всего год от роду. Который в любом случае непричастен.

– Этот паренек, – утвердительно произнес Мусахов. – А что же, на правах сына… Кстати, он официально сын Юры? Ты не в курсе, деточка?

– Максим говорит, что нет. А Жора обмолвился, что отец его признал, хотя на его матери не женился.

– Если этот парень у тебя под боком, пусть скажет, что у него там записано в документах, – подвел итоги Мусахов. – Обнимаю тебя, дорогая. Но голосок у тебя что-то расстроенный. Заканчивай уж поскорее эту ерунду и возвращайся в Москву. Как продвигается работа, забыл спросить?

– Согласно технологии, Иван Константинович, – вздохнула Александра. – Скоро пойдут в ход лак и фен, аллилуйя!

Торговец картинами сочувственно зацокал языком:

– Ну, что поделать, в нашей профессии приходится испытать все. А Максиму мой телефончик непременно передай, не терпится познакомиться.

Александра собралась было попрощаться, когда услышала, что за спиной открылась входная дверь. Машинально закончив вызов, она обернулась. На пороге стояла Нина.

– Нашли машину, – без предисловий заявила девушка.

– Где? – зачем-то спросила Александра. Волновало ее совсем другое.

– Я не совсем поняла. – Нина подошла к ней, едва не наступив на венку, лежавшую на полу. Художница не сделала ей замечания. – Где-то на съезде, не доезжая Ярославки. Там вроде строится какая-то развязка, в полях. Там и нашли. Из дорожной полиции сами позвонили папе, машина ведь на него.

– А…

– Мамы там не было, – предупредила ее вопрос Нина. – Машина уехала в кювет, застряла в куче гравия. Но все в исправности. А вот внутри никого не оказалось. Папа поехал в полицию. Он пять минут назад мне позвонил, сказал, что будет сообщать новости.

Александра, не отвечая, подошла к камину, положила несколько поленьев на груду золы, пошарила на выступе над очагом в поисках спичек… Отдернула руку – ей показалось, что она коснулась чьих-то влажных холодных пальцев. Ругая себя, взяла коробок. Но спички слегка отсырели и гасли, не успев загореться. Художница сидела перед камином в неудобной позе из-за перевязанного колена, делая вид, что поглощена разведением огня, а Нина после паузы продолжила:

– Не могу представить, что случилось. Зачем мама свернула на эту недостроенную развязку? Почему бросила машину и ушла? Ну, предположим, ошиблась дорогой в темноте, не смогла выехать из кювета задним ходом, но почему не позвонила?! Поссорилась с отцом, пусть, но есть же мы! Почему не отвечала на наши звонки? Что за ребячество?!

Александра снова чиркнула спичкой, та сломалась.

– Ваня с Игнатом обзвонили и обшарили все места, где могла оказаться мама. – Нина подошла к окну. – Ничего, нигде ничего. Смотрите, уже опять темно. Где она?

Девушка обернулась. Художница, не выдержав, взглянула ей в лицо.

– Не может ведь человек пропасть просто так? – спросила Нина, и в этот миг в ее голосе прозвучало нечто детское. – Этого просто не может быть!

Александра, промолчав, вытащила из коробка несколько спичек сразу и чиркнула ими одновременно. На этот раз ей удалось поджечь уложенные пирамидкой березовые дрова. Береста начала корчиться и чернеть, вспыхнули первые язычки пламени.

– Поддерживай огонь, будь добра, – обратилась Александра к Нине, поднимаясь. – Или полотна отсыреют и расслоятся. Я ненадолго отлучусь, мне нужен Жора.

– Вы можете думать о работе? – Нина смотрела на нее так, словно видела впервые. – В такой момент?

– А что мне остается делать? – художница сама поразилась тому, как бесстрастно звучит ее голос. – Я скоро вернусь. Следи за огнем.

Жору она обнаружила в столовой. Парень сидел на диване, глядя на огонь в большом камине, и даже не повернул головы при ее приближении. Его глаза были полузакрыты, казалось, он дремлет. Александра присела рядом и нащупала в кармане куртки бисерное кольцо.

– Скажите, – начала она, – и сразу простите за вопрос. Ваши мать и отец не были официально женаты?

– Ой, вам-то что за печаль? – простонал тот, открывая глаза. – Вам документы показать – паспорт и свидетельство о рождении? Отец не был женат на матери официально, но меня признал. Какая вам разница?

– Я это просто к тому, что вашего отца никто не искал, и вы, на правах сына, могли бы подать в розыск.

Жора уставился на нее так, словно услышал нечто кощунственное.

– В розыск? – уточнил он. – В полицию? Пойти и сказать, что четверть века назад пропал мой отец, ушел и не вернулся? А я тогда еще ходить не умел, да и некогда мне было? Так, что ли?

Александра вздохнула:

– Примерно так, видимо. Раз уж больше никто этого не сделал тогда, может, это сделаете вы сейчас?

– А вы не задавали себе вопроса, почему никто не сделал этого тогда? – саркастически осведомился Жора. – Почему Максим не собирался его искать?

– А вы знаете почему? – вопросом ответила художница.

– Знаю, – коротко ответил парень и закрыл глаза.

Александра не сдавалась.

– Я вас ни о чем не спрашиваю, но… Вам, возможно, известно, что ваш отец собирался вас обеспечить? Пока его не признают умершим, нельзя открыть завещание. Если оно есть, разумеется.

– Оно есть, – не открывая глаз, ответил Жора. – Мама мне показывала копию. Отец меня обеспечил. Он все завещал мне. А там немало.

Александра отшатнулась:

– Вам?! Так вы – владелец большого состояния, чистите снег, возите дрова, моете посуду?! Вместо сторожа и прислуги тут?!

– Для Максима я сделаю и больше. – Жора приоткрыл глаза. – А его в завещании, кстати, нет.

Александра начинала понимать.

– А Максим видел эту копию? – осторожно осведомилась она.

– Конечно, копия у него. Как и мой паспорт. – Жора повернулся и внезапно улыбнулся, показав свои скверные зубы. – Как и мое завещание.

– Ваше?!

– Да, я завещал Максиму все, что будет мне принадлежать на момент смерти. Мы, кстати, только что созванивались, я очень просил приехать, и он приедет. И это прекрасно! – Голубые рыбьи глаза блеснули. – Если бы вы знали, какой он добрый! Сегодня я буду видеть сны…

– Он что, продолжает давать вам метадон?!

– Иногда, – уклончиво ответил Жора. – Но потом перестает, для моего же блага.

– Я видела это благо. – Александра была вне себя. – Он же сознательно убивает вас этими ломками, неужели вы не понимаете?! Он ведь запер вас здесь и вашей смерти ждет!

Чтобы наследство получить!

Жора засмеялся и отмахнулся:

– Все не так! Тут как в сказке про смерть Кощея – заяц, утка, селезень… Не помню уж, в каком порядке они там были, но в конце – яйцо и игла. В моей сказке то же самое. Чтобы открыть завещание, надо, чтобы отец умер. Чтобы отец умер, надо признать его безвестно отсутствующим через суд. Чтобы признать его таковым, нужно обратиться в полицию с заявлением, что он исчез и мы год не имеем о нем известий. В нашем случае – не год, а четверть века. Ну, а когда завещание откроют и я вступлю в права наследства, я его получу. А как получу, так вскоре и умру, потому что у меня тоже есть завещание.

Жора вновь заулыбался, его явно забавлял потрясенный вид Александры.

– А если я умру до того, как вступлю в права наследства, то, думаете, Максиму достанется что-нибудь? Ни черта. Все достанется моей жене. Официальной жене, мы в ЗАГСе были. Максим ужасно ругался. Не знаю, где сейчас Наташа, давно не виделись, но на деньги она прилетит сразу. А ему все равно не достанется ничего. Разве в самом крайнем случае – когда умрут все.

Он встал, подкинул несколько поленьев в очаг.

– Думаете, я не знаю, что меня нельзя любить? – спросил он, не оборачиваясь. – Мною можно только пользоваться. Я сам себя ненавижу. Как пел Кобейн: «Я ненавижу себя и хочу умереть».

Александра тоже поднялась с дивана:

– То есть вы сознательно позволяете брату убивать себя?

– Да я ведь и так скоро умру, – просто ответил Жора. – Пойду-ка прилягу.

И заковылял к лестнице своей усталой, стариковской походкой. Александра рухнула на диван.

Максим приехал через час. За окнами вспыхнул белый прожектор, освещая въездную площадку. Александра даже не поднялась с дивана, где просидела все это время, выставив вперед, к огню, больную ногу. Когда открылась входная дверь, она не обернулась.

– Ну, что тут у вас происходит? – раздался за спиной голос Богуславского. – Время ужина, а где все?

– А все разъехались, и никто не вернулся, – спокойно ответила она.

Послышалось шуршание кожаной куртки – Богуславский сел рядом на диван. Александра не смотрела на него, но чувствовала его взгляд.

– Сюда никто не возвращается, – сказал он. – А местные вообще избегают поблизости ходить. Но отель я построил не для местных. Александра…

Художница повернулась к нему. Они сидели почти вплотную, и она смотрела на человека, который с первой встречи зачаровал ее, глядела в его водянистые глаза, бесстрастные глаза осьминога, и думала о маленьком смрадном шале, залитом кровью. Думала об ужасе привязанной к каминной решетке жертвы, которая смотрит в эти неподвижные глаза очень близко и знает, что стучаться в эти окна души бесполезно, потому что души там нет, она давно умерла. Сын Юрия Богуславского, похороненного здесь же, во дворе, под крашеным красным камнем. Тоже, по словам Мусахова, лишенного души.

Максим заговорил вновь.

– Александра, – повторил он, – вы ведь тоже собрались отсюда бежать, я по голосу понял, когда звонил вам в последний раз. Я даже не спрашиваю – и так знаю.

– Если вы беспокоитесь о венках, – она перевела взгляд на огонь, не в силах больше смотреть на Богуславского, – то там остались пустяки. Лак, фен, багеты. Это может сделать кто угодно.

– Мне не нужен кто угодно, – уже резче перебил Максим. – И не о венках сейчас речь. Я хотел спросить… Вы не можете остаться?

– Зачем? – отрывисто бросила она.

– Зачем захотите.

– Я бы подумала. – Александра опустила руку в карман куртки. – Я бы серьезно подумала. Но мне очень не по сердцу ваше хобби.

– Хобби? – удивленно переспросил Богуславский.

– Да, вы слишком любите прятать трупы. Как бы вы и меня…

Она вновь повернулась к нему, протягивая свадебник. И замерла. Лицо сидевшего рядом с ней мужчины уже не было лицом человека. Ужаснее всего было то, что у него изменилась форма носа – острый кончик загибался и расправлялся, как у тапира. Взгляд стал абсолютно неподвижным. Она видела саму смерть и еще успела подумать, как он рассказывал ей, что люди никогда не видят света настоящего солнца. Единственным выходом было продолжать говорить. Не умолять, не плакать, просто говорить.

– Помните, когда мы в первый вечер знакомства ехали в Москву, по радио пел Синатра? – продолжала она. – «Незнакомцы в ночи»? Я помню. Тогда в небе стояла луна, в городе она кажется маленькой. Но здесь она огромная, оранжевая. Похожа на надувной шарик, который запутался в ветвях. Мне собираться пора, прошу прощения.

Что-то изменилось в его глазах, кончик носа перестал дергаться. Мгновение Максим смотрел на нее, словно не узнавая, потом встал, развернулся и стал подниматься по лестнице.

Александра бросилась к своему шале. Встревоженная Нина ждала на крыльце.

– Так мы работаем? – спросила она.

– Мы собираемся и немедленно уезжаем, – приказала Александра. – В этом месте нельзя оставаться, это могильник. Вызываем такси, в городке рядом ведь есть такси? Сможешь найти телефон? Или просто уходим, хотя на такой ноге я далеко не уйду. Иди к себе, собери сумку.

Нина открыла и закрыла рот, затем поспешно спустилась с крыльца и трусцой побежала в свое шале. Александра заперла дверь и принялась за сборы. На миг ее посетило малодушное сомнение, не совершает ли она ошибку. Но свадебник, на который она то и дело смотрела, доставая из кармана, убеждал ее, что она поступает правильно.

Когда такси стояло под воротами, и они с Ниной торопливо шли через темный двор, на крыльцо главного шале вышел Максим.

– Ну и все, – сдавленно проговорила Нина. – Тем более ворота закрыты.

Поставив сумку на снег, Александра подошла к крыльцу. Богуславский не сделал попытки приблизиться и смотрел поверх ее головы. Их разделяли ступени.

– Я ведь могу и не открыть, – бесстрастно произнес он, щурясь на фары такси.

– Тогда дайте пульт, я открою сама, – ответила Александра.

Он взглянул ей в лицо:

– Надо знать код, а коды…

– Меняются, знаю, – перебила Александра. – И меняете их не вы и не кто-то, как вы мне говорили, а что-то. Солнце! Сегодня шестое января. Я думаю, что сегодняшний код – 0717. Длина светового дня. А завтра будет уже 0719. Я в интернете посмотрела. Угадала?

– Почему вы не можете остаться?

Богуславский не сводил с нее глаз. Веранда была освещена лишь светом, падавшим из окон столовой, и его глаза тонули в тени, казались пустыми глазницами. Но его взгляд Александра чувствовала. Вместо ответа она протянула ему свадебник.

– Только поэтому? – с печальным удивлением спросил он. Спустился по ступеням, осторожно взял кольцо. Его пальцы, коснувшиеся горячей ладони Александры, были ледяными. – Только поэтому? И вы ведь не вернетесь. Отсюда все уходят навсегда.

Достав смартфон, он сделал несколько касаний, и красная решетка ворот поехала в сторону. Нина схватила обе сумки и заторопилась к машине. Таксист вышел открыть багажник, было слышно, как они тихо переговариваются.

– Сегодня 0717, вы правы, – сказал Богуславский. Не прибавив больше ничего, он повернулся, поднялся на крыльцо и облокотился на перила.

Подойдя к воротам, Александра напоследок обернулась. Он все еще был там. Она постояла еще с минуту неподвижно, глядя на человека на крыльце, такого же неподвижного. Отсюда нельзя было различить не только глаз, даже лица, но взгляд его Александра чувствовала по-прежнему. Он был как прикосновение в темноте, как «Незнакомцы в ночи», как сама смерть.

– Да садись же! – тянула ее в такси Нина.

Александра повернулась и села в салон. Ворота тут же начали закрываться. Такси пустилось в дорогу.

Нина принялась звонить братьям. Она говорила быстро и возбужденно, расспрашивала, негодовала… Даже не особенно прислушиваясь, Александра поняла, что Аристарха допрашивают в полиции.